Джессика Хауснер очень любит Канны, и иногда фестиваль отвечает ей взаимностью. Номинация на Пальмовую ветвь – вещь посерьёзнее «Оскара», потому что чуть менее предсказуема; но для Хауснер получить номинацию по какому-либо из конкурсов как будто бы не представляет никаких проблем: она идёт, атакует, а даже если не получает приз, то наверняка обеспечивает себе вход в шорт-лист.
И фильм «Клуб Зеро» – отчётливое доказательство тому, почему это происходит. Потому что это фильмы для жюри. Существует термин «оскарбейт», который маркирует фильмы, снятые так, чтобы гарантированно пройти хотя бы в шорт-лист – а там и до номинации недалеко. И у каждого фестиваля есть такой «-бейт», который более-менее насмотренный глаз безошибочно выцепит. С Каннами этот набор не так очевиден – хотя по работам Хауснер можно нечто угадать. Это притчеобразные истории на социальную тему, с аккуратной операторской работой, сдержанной цветовой гаммой и звездой на одной из главных ролей.
Фильм «Клуб Зеро» проходится строго по пунктам. Проблема лишь в том, что все эти составляющие легко воспроизводимы – даже в том случае, когда финальный продукт далёк от реальной глубины и проработанности. Можно выстроить кадр по линеечке, добиваться симметричности мизансцены и использовать редкие цветовые акценты, но это не сделает фильм автоматически интересным для просмотра. Так и с сюжетом: недостаточно назойливо повторять очевидную мысль, строя вокруг неё несложные сюжетную конструкцию, чтобы история действительно стала социально значимой.
О том, что «Клуб Зеро» посвящён полурелигиозному культу, становится болезненно очевидно в первые пятнадцать минут. Дети моментально переходят от безобидных дурачков с наивными идеями в стан одержимых фанатиков (кроме одного, но и с ним всё понятно и очевидно). Ни о каком нагнетении и развитии саспенса речи не идёт: персонажи монотонно перемещаются по кадру и роботизированно повторяют одни и те же несложные базовые идеологические характеристики персонажей, за пределы которых их развитие не выйдет: «Я девочка с булимией», «Я воин социальной справедливости», «Я грустный драматичный мальчик». Взрослые лишь тени, на фоне которых блистает мисс Новак. Миа Васиковска действительно выкладывается от всей души и ныряет в образ… кого?
Фильм не даёт ответа на то, кто же такая эта женщина-кукловод, манипулирующая подростковой неустроенностью и верой в собственные силы. Это само по себе не критично, но её образ также не даёт цельной картины: бедная Миа Васиковска вынуждена балансировать между публичной персоной с собственным успешным бизнесом, этаким харизматиком-саентологом, и полусумасшедшей парией, молящейся на икеевскую свечку. При этом детали образа не дают трактовать её как некоторого лидера культа вообще, в абстракции: у мисс Новак есть характерные особенности, только они не контачат друг с другом и создают персонажа, застрявшего между продавщицей курсов по здоровому питанию и богом Кузей, а это очень разные персонажи.
Выделить же остальных актёров не представляется возможным. Взрослые и дети поставлены в условия, когда им просто не дают играть. Можно восхититься скульптурной фактурой Люка Баркера, необычной трактовкой типажа Аманды Лоуренс или ужаснуться несправедливо маленькой роли Эльзы Зильберштейн, но это развлечение помимо фильма, не связанное с его сутью. Потому что, по сути, актёры стоят мешками в кадре, отсутствующе смотрят и раз за разом повторяют одни и те же диалоги, у которых меняется лишь модуляция – и только так можно понять, когда сцена напряжённая, а когда она вроде бы бытовая.
Фильм «Клуб Зеро» к тому же одна из самых не тактильных картин из существующих. Тема еды и насильственного ограничения в питании во благо человечества должна касаться множества других образов: еда это фактура, еда это тело, еда это вкус… Казалось бы, дети, одержимые чистотой своих тел от еды, будут постоянно фотографировать себя, пристально всматриваться во внешние изменения, как это делают реальные люди с анорексией, особенно если они занимаются спортом. Но камера Мартина Гшлахта с ужасом избегает тела и вообще хоть какой-то вещественности, она не показывает ни еду, ни тел, ни того, как они меняются. Его работа в этой фильме отдаёт аутичностью: строго выстроенные средние планы людей, которые принципиально не касаются друг друга – и даже их поцелуй обрывается, как будто бы это физическое проявление динамики отношений в этом мире неприемлемо. Еда – декорации: нет разницы, хочет ли девочка в минуту отчаяния съесть сосиску, кладут ли им на тарелку картошку с мясом или им предлагают снеки – всё это просто визуальный атрибут, чтобы показать наличие какой-то еды. Неважно, какой.
И люди – точно такие же атрибуты, и в постановке, и в сценарии. Более того, идея – точно такой же атрибут. Она не меняется первые пятнадцать минут – и непонятно, зачем ей существовать час сорок девять. Видимо, чтобы просто была.
АВТОР: Беляева Марина