Был в 80-е годы такой мультик: «Жил-был Саушкин». Обыкновенный мальчик, которого мама послала в магазин за спичками, оказался в волшебной стране толстяков-добряков, где и ждали его невероятные приключения… А домой мальчик писал письма: «Мама, спичек я еще не купил, меня уносит в открытое море...»
В мультике были забавные мемы: «В небе спичек не было — осенний перелёт коробков ещё не начинался…», «Неужели съест?— Съест! И пуговицы выплюнет».
Так вот, Саушкин из мультика, по странному стечению обстоятельств, - как две капли воды похож на Бориса Владимировича Саушкина, легендарного человека в истории ИМИ. А может, и совсем наоборот, это герой сказки – похож на него…
Как там было, в мультике: «Саушкин был обречён на подвиг!», «Свободу Саушкину! А я - свободен!. Наша взяла!»
Борис, единственный сын учителя и медсестры из Алнашей, родился 18 января 1925 года. Отец всю жизнь преподавал детям географию, мама — одна-единственная акушерка на весь Можгинский уезд. Саушкины - единственная семья в Удмуртии, где два человека - муж и жена были награждены орденом Ленина, высшей наградой СССР за трудовые заслуги...
В сентябре 1942-го 17-летний Борис закончил школу и приехал в Ижевск поступать в «Бауманку». И поступил, а сдал зачеты - только за первый семестр. «Баумановцы» имели бронь, но какое это имело значение, если твои одноклассники и однокурсники уходят на войну? И он пошел с одноклассником в военкомат и написал: «прошу зачислить в добровольцы...».
Курсанта 3-го Ленинградского стрелково-снайперского училища, эвакуированного в Воткинск, на фронт отправили не сразу, – уж очень бойко он говорил по-немецки. Направили в Иняз РККА, он даже отучился полтора месяца, но потом свалился с воспалением легких. Пока лежал - из института отчислили, а выздоровел — направили в 32-й Гвардейский танковый полк под Полоцк.
В августе 1944-го командир 32 ОГТТНП 1-го Прибалтийского фронта молодой боец «за участие в боях и проявленное мужество» был награжден первой медалью «За отвагу». А 13 января 1945 г фронтовая газета «Вперед на врага» писала так: «Об этом случае знает весь наш полк: 5 автоматчиков вышли победителями против 40 гитлеровцев! Первую группу гитлеровцев встретили и уничтожили гранатами ст. сержант Гуреев и ефрейтор Саушкин. Гвардейцы так и не подпустили фашистов к нашим окопам». Ефрейтор Саушкин за этот подвиг был награжден Орденом Славы III степени.
Борис Саушкин воевал на 1, 2, 3 Прибалтийском и Ленинградском фронтах, в гвардейской Воздушно-десантной бригаде МВО г. Раменска, затем до Победы — в Гвардейском Тяжелом танковом Новгородском полку 1 Прибалтийского фронта.
«Мы говорили с Борей о войне»,- вспоминает его однокурсник и коллега, к. техн. наук Владимир Наумович Гринберг. – «Он потрясающие вещи рассказывал о Шевченковской операции 1944-го (наступательная Корсунь-Шевченковская операция, в солдатском просторечии - «Корсунь-Шевченковское побоище»). О том, как это было ужасно. Там окружили значительную группировку немцев, которые отказались сдаваться и прорвались, но тяжёлой ценой их подавили танками... Боря рассказывал, что они ходили по человеческим кускам, размятым гусеницами в снегу и грязи. А ведь ему тогда было только двадцать, по сути - третьекурсник...»
Евгений Константинович Баженов, начальник режима и защиты информации Спецуправления ИжГТУ рассказывал: "вот, говорят, Борис Владимирович был вспыльчив. Ну, это и характер, конечно, и у него же контузия была, инвалидность потом за это дали. Он же воевал в танковых войсках, хоть и не танкист.
Вы знаете, что такое фауст-патрон? Вот сидит с ним немец, может выстрелить из засады, танкист его и не увидит - он видит только дорогу и сверху танк практически ничем не защищен. На танки и садили таких ребят - кто покрепче и с автоматами; любая ударная волна - все им....
Знаю, что одну из своих медалей он получил за разведку в тылу: больше суток они сидели в болоте, куда их загнали немцы. После этого у него и ноги больные были, и в конце жизни он уже не ходил, на коляске по квартире ездил. Ордена просто так не давали…
Рассказывал, что в разведку он ходил не раз - хорошо знал немецкий. А сразу после Победы с лета 1945 по октябрь был старшим писарем в Армейском гвардейском тяжелом танковом полку в Прибалтийском военном округе. Вот, когда сдавалась очередная гитлеровская группировка - его, высокого, представительного, чистого русака, хорошо говорящего по-немецки, секретаря комсомола батальона, бывало, одевали в офицерскую форму и брали на переговоры...".
К 1945-ому на груди молодого командира добавились еще две медали: «За боевые заслуги» и «За победу над Германией» и орден Отечественной войны II степени. Закончил войну 8 мая 1945, в Латвии.
В октябре 1945 года Борис вернулся в Алнаши, пошел работать в школу: учил ребят-односельчан математике и черчению, а в конце следующего лета поехал в Москву, в родной институт.
Началась учеба… Страстный книголюб с поразительным кругозором, поклонник классической музыки, которой он заразил всех одногруппников, коллекционер репродукций живописи, он штудировал юридическую литературу и бегал на все театральные премьеры, завел друзей и знакомых в самых разных кругах — был, например, знаком с Пашенной и бывал дома у Книппер-Чеховой (уроженка Удмуртии, Ольга Леонардовна, жена А. П. Чехова), хаживал в гости к Д. Ф. Устинову, наркому обороны!
"С Борей мы знакомы с первых институтских дней, с 1946 года, он просто вернулся в альма-матер с войны… "- рассказывает В. Н. Гринберг. - " Очень худой, прозвище у него студенческое было - " Сушкин". С шикарной замечательной шевелюрой (это она потом стала белой, а в поздние годы появилась и борода). Он буквально весь звенел, вся грудь - в орденах и медалях. Вообще, однокурсники мои все были в "зеленом", многие - фронтовики.
Безусловно, он всегда очень много читал, был неравнодушен к литературе, великолепно ее знал, был настоящим знатоком. И книг у него была масса, он их без конца покупал. Еще обладал изумительной памятью: фамилии, имена, даты. Невероятно эрудированный. Скажем, он все-таки инженер, а не историк, но все Политбюро знал по именам-отчествам-фамилиям, как говорится, с дореволюционных времен. Очень был многознающий человек: чего не коснись - поразительный кругозор!
В студенческой жизни, конечно, случаются события, которые очень сближают, даже не закадычных друзей. Однажды, например, мы с Борей на пару получили двойку по электротехнике... И шли с ним с экзамена обнявшись, в страшном горе. Второй раз мы как-то сблизились, когда были в военном лагере и жили в одной палатке.
С Борей вместе мы однажды впервые услышали первый концерт Чайковского - прямо на улице , то ли по радио, то ли играли где-то в доме... Мы вдруг прозрели и были потрясены, а до тех пор плевать хотели на какую-то симфоническую музыку. С тех пор мы стали ходить на симфонические оркестры, покупали абонемент в консерваторию и ходили разом человек двадцать - вся группа была страшно этим увлечена».
В 1952 году Саушкин закончил институт и получил распределение на Ижевский машиностроительный завод. Были выданы: направление на завод N 74 в качестве инженера цеха, стипендия - 480 руб и подъемные- 620 руб. Однако, его бывший декан, директор ИМИ В.П.Остроумов, выхлопотал ему перевод в Ижевский механический институт на должность заведующего лабораторией и ассистента кафедры технологии металлов.
Начинал он свою кипучую деятельность на Горького, 79. По оценке первого ректора В.П.Остроумова, Борис Владимирович в начальный период выполнял обязанности главного инженера: занимался поставками оборудования (в цоколе здания — большой зал с пушками и мастерские со станками) а также - поставкой образцов оружия (благодаря его настойчивости часть оборудования была получена прямо с промышленной выставки…).
Он добывал учебную литературу в спецбиблиотеку , вообще из Москвы «Механ» получил целый вагон литературы - со всех вузов столицы, (кстати, сам Б. В. Саушкин имел читательский билет с номером 1 в библиотеке ИМИ и возглавлял ее первый читательский совет). Он же - проектировал котельную и схемы электропитания в учебном корпусе. На основе стандартных учебных планов разработал рабочие планы по стрелково- артиллерийской специальности. На нем же были первое время снабженческие хлопоты и бухгалтерия.
Потом будут 40 лет на старейшей кафедре университета «Производство машин и механизмов», с января 1965 — декан машиностроительного факультета. Это по его инициативе для улучшения качества подготовки специалистов был увеличен срок обучения студентов факультета до 5 лет 6 месяцев.
Вспыльчивого и увлекающегося, с роскошной русой шевелюрой, похожего на молодого Блока, правдолюба, которого никогда не останавливали авторитеты, добрейшего и сурового декана студенты машиностроительного факультета обожали.
Называли — «самым эрудированным преподавателем» и «технологом с тончайшей душой», и «ангелом-хранителем», который уберег не одну студенческую судьбу. Отец и мать солда…. студентам! По просьбе старост он мог изменить расписание занятий, режим работы буфета, боролся за стипендию или место в общежитии каждого нуждающегося, бывал на всех студенческих мероприятиях…. И ему, в первую очередь, надо сказать спасибо за многолетнее соревнование «Машиностроительного» и «Приборостроительного факультета» — а эта азартная конкуренция принесла множество побед и тем, и другим!
Это для него, Бориса Владимировича, один из выпусков «стрелкачей» ИМИ расписал «под хохлому» весь асфальт у подножия Вечного студента, выводя огромными буквами: «Саушкин - друг человека!»
В. Н. Гринберг: «Знаю, что студенты Борю любили - ведь он был деканом и не один год, а добрый декан - это очень сложно... Боря был очень добрый человек. Он был добряк. Правда, при этом вспыльчивый, эмоциональный, вообще, как говорится, любил резать правду-матку. Как тряхнет своей белой гривой и начнет «долбать» кого-нибудь с трибуны…»
Евгений Константинович Баженов, выпускник ИМИ 1959 года, долгие годы- начальник режима и защиты информации Спецуправления ИжГТУ : «Каким он был человеком? Умел разговаривать с людьми, причем, не подстраиваясь ни под кого. Очень справедливый, с обостренным чувством справедливости, очень принципиальный, - наверное, это всегда чувствовали люди, когда с ним разговаривали. Прежде, как и теперь, перед началом учебного года всегда было общее собрание коллектива, но, по тем временам, на этих собраниях присутствовала и вся парторганизация... Как увидят собравшиеся - Борис Владимирович идет к трибуне - все знают, сейчас кому-то не поздоровится, кому-то крепко попадет! И он без всяких оговорок начинает: ну, почему все молчите, если так и так... Почему профсоюз молчит? Никакие авторитеты, отношения и другие соображения его никогда не останавливали. Все и всех ставил на место, никогда не боялся сказать, то, что думал.
Старшие, наверное, помнят, было как-то дело, которое начиналось в УдГУ с Яшиным - там преподавателей удмуртского отделения филфака стали обвинять в национализме. Обком партии в комиссию по партийной линии назначил разбираться в этом Бориса Владимировича. Именно он тогда всех и призвал к разуму: не приставайте к людям, пусть спокойно работают. Аналогичная ситуация, кстати, была в Киргизии во Фрунзе, Саушкина туда тоже посылали от Министерства образования, и он ездил, разбирался.
Вспылить он мог, это правда. Мог и стулом замахнуться на секретаря партийной организации. И даже был такой случай, - я как раз этот стул с Левой Михайловым руками ловил. Стул-то мы отобрали… А Саушкин вышел и так ахнул дверью деканата, что стены дрогнули...
Если он узнавал, что человек не просто где-то ошибся или созорничал, а именно словчил, не дай бог, что-то поимел чужое или общественное, то уважение этот человек в его глазах терял - навсегда. Я думаю, к своему пониманию справедливости он пришел сам, жизнь его так выучила и наставила. А за студентов всегда стоял горой. Вообще, за многих в жизни заступился или хлопотал, уберег не одну студенческую судьбу от роковой неприятности».
О своем декане - выпускник машиностроительного факультета, Заслуженный деятель искусства РФ , главный режиссер муниципального театра «Молодой человек» Евгений Вадимович Столов:
«Он был суровым деканом, на самом деле! Бориса Владимировича как-то опасались, он не спускал. ... С другой стороны, он быстро набирал гнев, и «поливал», в общем, не сдерживаясь … Это не предполагает неразборчивость в словах. Нет, слова всегда были точные, никогда никакой ненормативной лексики он не допускал, но интонация и темперамент очень быстро давали почувствовать ситуацию - кто ты и кто с тобой разговаривает, и что ты сделал не так.
При этом буквально на следующий день, он разговаривал совершенно по-другому. Я бы сказал - не то, чтобы он был отходчивый человек, - он, знаете, зла не держал! А студентов своих уважал: ты наказан вот за что - иди! А потом - другое дело... Я занимался спортом, был в сборной института по легкой атлетике, чемпионом республики, выступал за факультет, бывало, пропускал и надо мной "гремела гроза". Но вчера пронеслась буря, а сегодня - поблагодарили... И ты уже не шарахаешься от недоумения и обиды, ты понимаешь этого человека.
А потом, когда кроме спорта, появилась в вузе эта заразная болезнь - художественная самодеятельность, я ею был очень увлечен. Однажды даже написал миниатюру про Саушкина - " Декан", ее потом играли много раз, даже опубликовали в московском " Студенческом меридиане". Как-то, когда уже Борис Владимирович он не был деканом, на одном из вечеров машиностроительного факультета мы ее показали, а он сидел в зале. Перед номером я вышел и объявил: это написано про наших деканов и им посвящается.
Борис Владимирович подошел к нам после концерта и сказал: " БлагОдарю за хОрОшую память". Он "окал", он же из Алнашей. И не стыдливо, а как будто у него был такой стиль, делал хорошие ударения... на безударнОй и не скрывал эТОвО".
Еще был, помню, смотр художественной самодеятельности - а это было культурное явление в Ижевске, да и в Удмуртии. Деканат эта деятельность очень интересовала. Творческое "около искусственное" объединение «Богема» и конкурирующая команда - приборостроители ( П - факультет). В общем, больше конкурентов не было, а между собой мы пикировались и боролись за первенство вполне серьезно.
Итак, выступили "прибористы", выступили прилично, - там люди непростые, математика и все остальное.. На М-факультете вроде бы ребята были попроще, но... как-то посвободнее: "мы - оружейники в городе оружейников - и все тут! Что ваши амперы и ЭВМ-мы, а вот сделайте такой автомат, как Калашников!"
Мы выступили вторыми - и победили! На следующий день в деканат буквально вбежал, именно вбежал Саушкин, подлетел к Е. К. Баженову и закричал: " Женя! Это же СССР-Швеция!" А тогда как раз мы первый раз выиграли у шведов... Баженов, ничего не понимая, переспрашивает " Какая такая Швеция?", "Ну, как же?! Мы - и прибористы!"
Потом у меня с ним были долгие беседы, но это позже, он уже не работал. Он однажды позвонил, сказал, что у него много книг и альбомов по живописи, а я вроде имею отношение к искусству.
Я и не знал, что он всю жизнь, оказывается, интересовался живописью - еще от отца унаследовал. В советское время трудно было что-то такое купить... А у Бориса Владимировича в огромной коллекции - и японская живопись, и Гоген, Рублев - где он только он их взял? Всего невероятно много, все составлено в альбомах, и все систематизировано со знанием дела, по собственному вкусу и мнению: он знал, что делал. Я просто "огреб" у него тогда этих сокровищ для занятий в театральной студии.... Или, например, мы стали говорить про музыку, я спросил - кто вам нравится? Он говорит - Вагнер. Я переспросил, ну, а Бетховен, например? Он говорит: "Нет!". И снова я понял, - это не просто так, человек действительно знает, о чем говорит.
Он был очень самостоятельным человеком. Я бы даже не назвал его человеком системы, хотя, несомненно - это был принципиальнейший, убежденный коммунист. Не случайно он ездил он с этими партийными ревизиями, - кстати, в местные проверочные комиссии его потом включать перестали, потому, что знали: если есть у него свое мнение, он будет его отстаивать.
Я горжусь, что у меня был такой декан. Он никогда не делал гадостей. И это важнейшая вещь, когда к студентам относятся как к личностям . Миша Драгунов, мой сокурсник как-то вспоминал, что однажды беседовал о вузовских деканах с Саушкиным и спрашивал его: почему того ли иного декана не слишком-то поминают бывшие студенты? Саушкин ему ответил: " Миша, студента надо уважать! ".
Конечно, слышал я от него и о войне. И уже на его похоронах, одна из соседок по дому, вспоминала, как Борис Владимирович говорил: " всю Прибалтику я прополз на пузе" . Она его спрашивала, как он уцелел, как ему повезло, а он уверял ее, что "по одной простой причине - на войне в рот спиртного не брал ни капли". Он там, понимаете – работал: делал необходимое, страшное и опасное дело.
Конечно, воспитание и образование, которые дала ему в молодости Бауманка, - это на всю жизнь, это было в нем всегда. Он рассказывал мне как-то о своих преподавателях - все генералы, замечательные спецы и интеллигентнейшие люди. Кстати, Саушкин, как профорг, собирал там профвзносы у космонавтов, у того же Королева, у Феоктистова, - с этим они вообще как-то подрались в общаге... Из-за девушки. Потом, правда, Феоктистов Саушкина пригласил на свадьбу, и как Борис Владимирович сказал: "там мы пОмирились".
Он никогда не говорил о своих обширных знакомствах, тем более, не кичился этим, мы вообще про это ничего не знали, так же как о его интересах или знаниях в искусстве и т. д. Было и было. Он был самодостаточен и самостоятелен, человек со своей основой. Помните, был такой декабрист Лунин, с которым сделать ничего не могли? Может быть, их сравнивать и нельзя, но, все-таки, это разговор об одном и том же. Это даже не только влияние МВТУ, все это еще глубже - в семье, в самой личности его».
В 1995 Б. В. Саушкину было присвоено звание "Заслуженный работник народного образования Уд Р", и в том же году в июне он ушел на пенсию.
Выпускник М-факультета, к.т.н, доцент Авенир Алексеевич Чистяков вспоминал его последние годы так: «Для меня Борис Владимирович был преподавателем и замдеканом, потом в разные годы - коллегой по институту. Когда был студентом, мы не много общались, хотя знаю, что именно он выбивал мне Ленинскую стипендию и рекомендацию в партию он мне дал. Очень порядочный был человек, очень прямой, как все фронтовики, - те, кто видел кровь... В последние годы жизни Борис Владимирович (он перенес тяжелую операцию, еще работая в вузе) жил один. Жена Зоя ушла из жизни раньше.
Как-то с Женей Баженовым мы сходили его навестить - ну, а потом так и стали ходить к нему. Пока были силы - он много читал, всегда просил приносить ему газеты; друзья подарили радио - он следил за всеми новостями. Все знал и все запоминал, был в курсе всей новой политики, что и где произошло. Критически, правда, на все смотрел, но не брюзжал, не злился, взвешивал что хорошо, что нет. Бывало, и про войну вспоминал, рассказывал, как был между жизнью и смертью.
Внук его учился в сельхозакадемии, и дед ему изо всех сил помогал: сам набрал книг, разобрался, его натаскивал и подтягивал - то по сопромату, то по математике... Юридических книг у него было много, этим он тоже интересовался, у меня остались подаренные им несколько книг по теории вероятностей и матстатистике.
Много Борис Владимирович рассказывал, как ездил в Москву в Министерство – когда искали и собирали специалистов для института, оборудование, ведь он в каком-то смысле был снабженцем - трудное и хлопотное занятие в те времена ... Думаю, и время у него ушло на это, и силы. Может быть, оттого он и не защитился, тогда не успел, а потом так и не собрался.
Потом он уже не вставал на ноги, ездил по квартире на каталке, ходили к нему соцработники, у них и ключ от квартиры был. Поражаюсь его мужеству - как он с кровати садился в свою каталку. Я, бывало, ему скажу: "Давай помогу!", он: "Нет, сам!".
Он и прожил жизнь сам: так, как сам решил для себя необходимым. И, наверное, сотни молодых людей научил этому упрямому и честному девизу: "Я сам!"
Это запись последнего интервью Бориса Владимировича (начало 90-х годов):
«Когда началась война, мне было 16 лет, я учился в школе … Мы с отцом как раз собирались ехать в Ленинград, после 1939 года мне хотелось посмотреть линию Маннергейма. В день, когда объявили войну, я ходил купаться, был жаркий день. И еще очень я, значит, беспокоился, что у меня … кровавая мозоль была на ноге - ну, как я поеду? Мне присыпали ее стрептоцидом. Я лежал в гамаке…
Я 1925 года рождения, а все мои одноклассники были - 1924 го, их всех в августе месяце призвали в армию, и почти все они погибли. Мой лучший друг Володя Горшков погиб в мой день рождения в 1945 году, 18 января, похоронен в городе Млаво в Польше. Вот как я встретил войну.
Потом дальше. Я поступил в Московское высшее техническое училище, институт имени Баумана. Сдал зачеты и где-то в декабре месяце отец мне звонит из Алнашей и говорит: «Будет призыв 1925 года, у тебя отсрочки не будет. Приезжай домой, уходи из дома в армию». Я взял лыжи, доехал до Агрыза (от Ижевска до Алнашей 100-120 км. - от ред.) и ночью пошел на лыжах домой. Доехал до Иж-Бобьи и … встретил там стаю волков. Постучался в первый дом, меня пустили, я уж переночевал, а утром - до дому.
6-го я пошел в военкомат, сказал, забирайте меня в армию. Меня, конечно, с радостью взяли и направили вместе с 18-ю такими же в Воткинское пехотное училище (3-е Ленинградское стрелково-снайперское училище). Так я оказался в армии. Впоследствии узнал, что всем студентам МВТУ дали броню и никого в армию не взяли. В общем, вот так: считайте-не считайте, доброволец я или призывник – как угодно. Наверно, призывник. Кстати говоря, официально, юридически в армии тогда добровольцев не было – это я уж потом узнал, когда в разных комиссиях был после войны.
Проучился я в училище полгода, но не кончил. Во-первых, почти все мы там были больны. Фурункулезом – недостаток питания, холод, а во-вторых, - как раз была Курская битва. Одели нас в солдатскую форму, сдали мы курсантские погоны, и где-то 8 июня 43-го нас направили эшелонами на фронт. Под Арзамасом мы попали под бомбежку, потом один эшелон пустили на Москву, а остальные эшелоны на юг - вот те попали непосредственно в бои. А я попал в воздушно-десантные войска.
Поскольку мы все были дохлые и худые, посмотрел на нас командующий ВДВ, не помню фамилию, кажется, Глазунов и сказал: «10 дней! Вылечить, сон увеличить на два часа, увеличить довольствие – кормить их кашей до отвала, чтобы приняли человеческий вид». Его, помню, сопровождала Людмила Павличенко, знаменитый снайпер. Потом я поступил в Институт иностранных языков Советской Армии (курсы), но заболел воспалением легких, пробыл в больнице месяц, меня направили в запасной полк, оттуда -в 32-й гвардейский отдельный …. танковый полк. Пока я был в ВДВ, я все же получил хорошую физическую и психологическую закалку – у меня 13 прыжков, из них шесть – с ручным раскрытием, без автомата, правда. Нас пытались дважды десантировать, один раз под Днепр, другой - в Крым, и в третий раз уже были на аэродроме, но… только описали аэродром – и обратно получили приказ идти в казармы.
На фронт я попал 29 мая 1944гг года под Полоцком. 32-й гвардейский танковый полк. Состав моего полка – 365 человек, половина экипажей - офицеры, экипаж – 4 человека, танки ИС (серия советских тяжёлых танков выпуска 1943—1953 гг. Аббревиатура ИС означает «Иосиф Сталин» — в честь И. В. Сталина. –ред.). К ним были положены автоматчики, 5 человек, задачей которых была - защита танков во всех атаках. Я был примерно в 30 атаках. Конечно, страшно идти за танком в бой – все виды огня, которые только существуют, обращаются против них – надо не надо, все равно лупцуют.
Воевал я вроде неплохо, судя по всему, у меня все солдатские награды – «Слава III степени», медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».
«Слава III степени» ( Орден Славы — военный орден СССРтрех степеней, учреждённый 8 ноября 1943 г. –ред.) – это, так сказать, высший солдатский орден.
Разные были бои … я бы сказал первые впечатления «смазались», не запомнились…, но, что я запомнил – так то, что очень боялся попасть на тот участок фронта, который стабилизировался уже около года, - там бои шли беспрерывно, трупы не убирались, вонь стояла невозможная… Мы там проходили и впервые в жизни я увидел немцев в противогазах, которые бульдозером сгребали трупы в противотанковые рвы.
Разные вспоминаются боевые эпизоды. 6 октября было наступление на Восточную Пруссию, 1 Прибалтийский фронт. После артиллерийской подготовки огневые позиции были подавлены, очень сильный огонь, наши танки не могли двинуться – ни 34-ки, ни наши ИС. Командир полка знал, что я хорошо знаю топографию, что бывший студент, и дал мне карту- «стометровку» – пойди вот по этому оврагу, проверь, смогут ли там пройти наши танки в тыл к этим немецким батареям? Я сходил, проверил, что танки пройти могут, проходимость нормальная и повел в тыл немцам пять наших тяжелых танков, которые и разгромили все эти батареи. Это, конечно, было…
2 Прибалтийский фронт. 26-го декабря 44-го, как раз в рождество, мы пошли в атаку. Наступали так: днем два километра наступаешь, ночью один километр драпаешь обратно. Приблизительно так - два шага вперед, шаг назад. И именно 26-го нас послали на выручку нашим танкистам, которые попали в засаду., оказались в болоте.
Мы подошли к этому месту и - что видим? Наши танки сгорели – две 34-ки и одна ИС-ка, около них лежат трупы и кругом ходят немцы. Мы, конечно, тихо отошли. Оказалось, тут группировались немцы, чтобы атаковать наши передовые линии. И только мы отошли, немцы- ура! и - на нас! Станковый пулемет рядом был, его у нас заклинило, артиллерийский расчет убежал, что делать? Так как я оружие хорошо знал, практически военное училище закончил, я пулемет моментально «починил» и мы отсекли немцев. В конце концов, надо было задание выполнять – узнать, что там с нашими экипажами? Мы -к ним. И вдруг вижу- стоит немец, и открывает по нам огонь. Мои товарищи – был там такой Рыков из Казахстана тут же были убиты, у меня разбило автомат- пуля в ложу попала, я схватил рыковский автомат. Еще один товарищ – Лосенович, я его послал сообщить, что наши все погибли и я остался один. И - в этот момент наши перешли в атаку в наступление, немцы стали отступать, драпать. А у меня еще под рукой немецкий пулемет МГ-34. Ну, и я там приложил, конечно… По подсчетам – положил восемнадцать человек. Это потом описывали во фронтовой газете. У меня ее нету, выписку из нее в 65 году опубликовала «Советская Удмуртия» на удмуртском (13 января 1945 г. фронтовая газета «Вперёд на врага» писала: «Об этом случае знает весь наш полк: 5 автоматчиков вышли победителями против 40 гитлеровцев. Первую группу гитлеровцев встретили и уничтожили гранатами ст. сержант Гуреев и ефрейтор Саушкин. Гвардейцы так и не подпустили фашистов к нашим окопам». Ефрейтор Саушкин за этот подвиг был награждён орденом Славы III степени»-ред.).
Еще эпизод… Один на один, считай рукопашная… Я был одет в куртку типа кожаной, без головного убора, нестрижен, в немецких сапогах трофейных - и немец напротив меня несколько времени не мог понять - кто я? Немец или русский? И он меня ударил в колено, но он был ранен, а я воспользовался этим и его прикончил. У него, кстати, нашлась сумка с деньгами - долларами и фунтами стергингов, не помню уже сколько. Срочно вызвали нашего полкового финансиста, который задокументировал сдачу мною долларов- фунтов и пяти тысяч советских денег. Там же была карта, его документы, и ордена. Причем, один - дубовые листья в железном кресте (Рыцарский крест Железного креста (нем. Ritterkreuz des Eisernen Kreuzes) — степень военного ордена Железного креста, высший орден нацистской Германии)
… Был у меня товарищ по училищу Стародубцев из села Селты, он пошел сдуру стрелком-радистом на танке Т- 34, как я его не отговаривал- не ходи, а я уже был тогда командиром отделения. Во-первых, мне его было жалко, как бойца, во-вторых, я знал, что 34-ки горят как свечки. И вот, когда немцы окружили танки, предложили танкистам сдаться, никто из них не сдался. А мой товарищ в горящем танке повесился. Дали ему посмертно Орден Отечественной войны 2 степени.
31 декабря, Новый год. Нас подвинули непосредственно к первой линии фронта. Было сказано, что в боях участвует штрафной батальон, а мы идем за ним в поддержку, потому что … наши войска, это место не могли взять несколько месяцев. Мы подошли к этому местечку, но буквально перед атакой нас, поскольку это было недалеко от моря, с немецкого крейсера начали обстреливать. Попало в наш танк ИС- ку калибром, наверное 120 мм и напрочь снесло танковую башню. Удар был такой сильный, что я попросту оказался в яме и меня землей сдавило в этом окопе. В это время я был уже командиром взвода, поскольку командир взвода был убит, и мы пошли в атаку за танками. Немцы не стреляли, мы зашли на их позиции, в которых они сидели и которые оставили… Я первый раз тогда увидел, как это было у них все - стоят елочки пластмассовые – и такие елочки первый раз тогда увидел, коньяк, закуски, которые мы, конечно, забрали. Через некоторое время видим - наши танки начали гореть, как будто сами собой. Загорается танк и все, ни звука выстрела из артиллерийского орудия, ничего нету, а танки - горят. Потом это прекратилось, я пошел в разведку. И вижу: немцы тащат какую-то игрушку, какую-то пушчонку вот такой маломальской величины … Мы открыли огонь, немцы разбежались, и мы эту пушчонку – к себе. Оказалось, это безотказное оружие «пупхен», активно-реактивное, потом я его видел на выставке трофейного оружия с припиской «захвачено войсками такого-то фронта».... ( речь идет о 8,8 cm Raketenwerfer 43 «Puppchen» (нем. Puppchen — куколка) — немецком противотанковом орудии (фактически станковый гранатомёт), стрелявшее реактивными снарядами – ред.).
Уйма была боев, которые не особенно запоминались. Закончилась война, кончилась она для меня 8 мая, но самого интересного и не расскажешь, а может - и не стоит….
Вот Курляндская группировка - там было сосредоточено 33 немецких дивизии, которые мы блокировали и не давали им выхода, шли беспрерывные бои. Мы собираемся выступать, а перед выходом танкисты поймали волну, и мы слышим по радио Би-би-си, что война закончилась, что немцы сдаются! Я к командиру полка по политчасти – так мол и так. Он меня - матом и говорит: молчи, никому не говори, атаку сорвешь, мы ж ничего толком не знаем про наш участок фронт! И пошли мы в атаку.
Где-то до шести часов немцы вели вялый обстрел и ровно в шесть нам сообщили: прекратить огонь! Мы подходим к немецким окопам, видим: немцы стоят, кидают вверх пилотки и кричат «ура!» (по -русски). Дальше наши танки проходят, мы садимся на танки, едем и что же видим? Для танков указаны проходы, где нет мин! То есть, немцы подготовились к капитуляции. Как они это, когда сделали, - для меня до сих пор остается тайной. Я читал всю литературу этого периода, все мемуары, воспоминания командующего артиллерией нашего фронта, был такой Хлебник, чапаевец, – он не описал этого, нет об этом ничего…».
Жил-был Саушкин