Петя Бабочкин, мой сосед с нижнего этажа, — помните, я вам рассказывал о нём? — ну, космонавт, который вечно куда-то летает, а потом мне открывает тайны вселенной.
Так вот, иду я вчера по подъезду, а он, значит, у окна стоит, между этажами, на подоконник локтями опёрся, и плачет.
— Жена? — спрашиваю я с пониманием.
— Не, — отрицательно всхлипывает Петя Бабочкин. — Жена тут ни при чём... Инопланетяне...
— Инопланетяне? — удивляюсь я. — Довели до слёз?
— Можно и так сказать, — снова всхлипнул Петя. — Жалко мне их, Кузьма Кузьмич! Понимаете, так жалко, аж жить тошно!
— Понимаю, — произнёс я, как мне показалось, сочувственно.
— Да ни хрена вы не понимаете! — зарыдал тут Бабочкин во весь голос. — Хоть и писатель!.. Не вы ведь на той планете были (ткнул он пальцем в потолок), на которой живут эти несчастные инопланетяне, а я. Эх, Кузьма Кузьмич!.. Вы уж простите меня, простого космонавта, за мою честную душу, но...
Слёзы посыпались из глаз космонавта звездопадом, поэтому высказать всё, что его угнетало, он не смог. Подоконник вымок насквозь, подъезд грозило смыть. Пришлось мне уговорить Петю подняться ко мне и выпить стакан аналога валерианки. Когда Бабочкину полегчало, он рассказал мне всё, как на духу.
— Представляете, Кузьма Кузьмич, на той планете всё так странно сложилось, что её обитатели не понимают другого уклада жизни, как абсурд. Вся их жизнь на планете — один большой абсурд.
— Хм, — хмыкнул я в пышные усы, — любопытно.
— Представляете, — продолжил Бабочкин, — они постоянно воруют. И скромно, чтобы никто не видел, и нагло — в открытую. Я спрашивал у них, для чего им это. Они отвечали, что ничего не могут поделать, воровство у них в крови, как и враньё. Ещё, мол, предки воровали и врали, так и пошло по генеалогическому древу.
— Удивительно! — покачал я головой. — Не иначе, закон эволюции у них действует, как и на нашей планете.
— Да-да, — согласился Бабочкин. — Они тоже читали какого-то своего "Дарвина", и поверили, что произошли от первобытных гуманоидов, от которых им передались все злые привычки.
— Очаровательно! — усмехнулся я беззлобно. — Сами понимают, что вся их жизнь связана с враньём, а верят в каких-то предков!
— Абсурд, — повторил, тяжко вздыхая, космонавт. — И страдают, бедные, от самих себя, а ничего поделать не могут. Воруют и врут, врут и воруют постоянно. Уж как они не стараются справиться со своими пороками, а ничего не помогает. И заборы повсюду ставят до неба, и двери железобетонные со сложнейшими кодовыми замками, и видеофиксаторы чтобы не воровать. И запреты всякие, и штрафы, чтобы не врать. И надсмотрщиков за порядком на каждого инопланетянина по три штуки в каждый дом посадили... Никакого толку! Всё равно вся их жизнь сплошное враньё и воровство. Бумаги важные составляют по сто страниц, сто печатей ставят, гарантирующих честность, и там мелким шрифтом умудряются обмануть и благодаря этому облапошить! И так они, бедные, уже привыкли к надзирателям, к вранью, к воровству, что за норму это принимают.
— А надзиратели не врут и не воруют? — спросил я с сомнением.
— Хе, — усмехнулся сосед. — Надзиратели — первые воры и лгуны! Для того-то они и идут учиться в надзирательный институт.
Налив Пете Бабочкину ещё полстакана аналога валерианки, я дождался, когда он выпьет и закусит, и задал ему очередной вопрос.
— У инопланетян есть институты?
— Конечно, — кивнул космонавт. — И школы, и детсады, и ещё куча всякого-такого, и везде учат врать и воровать. Где явно, где косвенно. В итоге, одни врут, что они счастливы, другие врут, что несчастны, третьи врут, что они могут чему-то научить, четвёртые — что могут создать что-то важное. В общем, сплошное враньё во имя выгоды, которая на самом деле тоже враньё, потому что является никому не выгодной.
Космонавт замолчал, вытер рукавом рубашки набежавшую на правый глаз слезу, плеснул себе сам ещё полстакана аналога валерианки.
— Да уж, — сказал я задумчиво. — Враньё и воровство всегда ходили рядом. Кто врёт, тот так или иначе ворует. Ворует он правду у того, кому врёт.
— А самое печальное, — выдохнул Петя Бабочкин, — это то, что живут несчастные инопланетяне на своей планете, как на зыбучих песках. Всё у них постоянно уходит из-под ног. Им бы об этом задуматься, а они.... Они....
Тут Петя снова расплакался, ещё пуще прежнего. Я понял, что зря стал его расспрашивать, утешать и отпаивать аналогом валерианки. Ни соседу не полегчало, ни аналога не осталось, чтобы свои собственные нервы лечить.
— Ну, ладно, — сказал мне, наконец, вдоволь наплакавшись, и презрительно посмотрев на пустую бутылку, Петя Бабочкин, — пора и честь знать. Завтра опять на работу — в открытый космос. Надеюсь хоть на этот раз окажусь на нормальной... ик... планете.
И, слопав, на прощание, последний бутерброд с килькой, космонавт полетел восвояси.
03.06.2024
Спасибо за внимание! Приходите ещё!