В Сокольниках весенняя прохлада
Прокачивает легкие Москвы
А я с утра в воронке от снаряда
Лежу, не поднимая головы.
Четвёртый час боюсь пошевелиться,
Поскольку надо мною в вышине
Порхают неопознанные птицы,
На солнышке — смертельные вдвойне.
Я вырос у метро, на Красной ветке,
Взирал на мир с балкона сверху вниз,
А нынче, возвращаясь из разведки,
Я в «серой» зоне намертво завис.
Осколком зацепило на излёте.
Пока перевязался — рассвело.
И купол неба в майской позолоте
Накрыл Херсон и Красное село.
В другое время я б залюбовался
Весенним небом, первою травой.
Но я, как судно, не меняю галса:
Никто не должен знать, что я живой.
Ни сети маскировочной, ни ветки —
Воронка, степь. И, вписанный в пейзаж,
Я замер, словно кот на табуретке
Над курицей, завёрнутой в лаваш.
Лежу, гляжу на комья чернозёма,
Сочится кровь сквозь грязные бинты.
Но не придёт спасительная дрёма
По краешку вселенской пустоты.
Перетерпеть, дожить, дотрепыхаться
До сумерек, до Млечного пути.
И под покровом ночи попытаться
До блиндажа родного доползти.
И больше нет ни мысли, ни полмысли:
Перетерпеть, дожить, перетерпеть…
Устала жизнь заботиться о смысле.
Эх, ей бы маскировочную сеть…
Но сети нет. Осталась только вера.
Сокольники — и те сошли на нет.
Воронка, степь… Всё прочее — химера.
Я кот. Я обживаю табурет.
Андрей Широглазов
