Необычное интервью.
Этой зимой в Россию приехал футболист из Украины — Артур Мурза. Новым клубом 23-летнего нападающего, который родился под Мариуполем, стал «Муром» из Второй лиги. Украинские СМИ жестко раскритиковали Артура за переезд в Россию и назвали предателем родины. Автор Sport24 Денис Николаев встретился с Артуром в Москве и добыл море откровений.
«Донецк страдал целых восемь лет! Когда началась СВО, я не удивился»
— Ты родился на Украине, всю жизнь и карьеру провел там, но в этом году приехал играть в Россию, в «Муром». Как решился на такой переезд?
— Наверное, чтобы никто не удивлялся этому решению, стоило чуть раньше прояснить свою позицию. Я родом из-под Донецка. Когда начались события 2014-го, я жил рядом с линией фронта, так что мое мнение насчет этого всего формировалось не из новостей, а из того, что я реально видел.
— И что ты видел?
— Видел, как Донецк страдает. Он страдал целых восемь лет! Когда в феврале 2022 года началась СВО, я не удивился — знал, что все идет именно к этому.
— Как ты встретил 24 февраля?
— Был на сборах в Турции с харьковским «Металлистом». Проснулся с утра от чьего-то звонка и узнал, что все началось. Жена в тот момент была в Киеве, а мама — в Волновахском районе под Донецком. Сразу набрал их — узнать, все ли нормально. Мама особо не переживала, потому что наблюдала боевые действия еще с 2014 года, а вот жена была в панике. Я постарался ее успокоить: «Это делается не против обычных людей, а против врагов». Она в тот же день выехала из Киева и прилетела ко мне в Турцию.
— Что дальше?
— Сразу сказал руководству «Металлиста», что обратно я не вернусь. С моей позицией я бы существовал на Украине с завязанным ртом. Нужно было двигаться дальше, искать возможности развиваться. Я уже тогда хотел в Россию и даже обращался к своему агенту. Он сказал, что мое решение будет максимально непопулярным и я стану первым украинцем, который поехал играть в Россию после начала СВО. Но меня это ни капельки не смущало — я не боялся показать, что уважаю Россию. Агент меня услышал, но в итоге никак не посодействовал. Говорил: сейчас не нужно, там нет перспектив. Идеологически он не был категорическим противником переезда в Россию, но считал, что без еврокубков там делать нечего и где-то в Европе все равно лучше, чем в России. Я считал по-другому.
— Что делал, пока был без клуба?
— Сначала был в Турции, потом у дяди в Испании. В какой-то момент появилось предложение из Боснии, но возникли сложности: хотя у украинских футболистов была возможность перейти вне трансферного окна, я не знал, как это сделать. В Казахстане окно было открыто, поэтому я уехал в «Кызыл-Жар». Жена поехала со мной, но мне все равно было очень неспокойно.
— Из-за чего конкретно?
— Пока я два месяца искал себе команду, ситуация на фронте ожесточилась. Особенно около мест, откуда я и все мои близкие: Волновахский район и Мариуполь. Я сильно переживал, старался каждый день быть на связи с родителями: с отцом мы переписывались, с мамой было намного сложнее поддерживать контакт. В какой-то момент потерял с ней связь — она просто пропала. Это произошло в пик боев в начале марта, мобильной связи просто не было.
— Звучит ужасно.
— Мама не из тех людей, кто поддается панике. Она будет держаться до конца. Даже в такой ситуации она умудрялась передавать через людей, что жива и здорова.
— Каким образом?
— Когда не было прилетов, она выходила из подвала, шла за водой и знакомых соседей из других домов просила передать, что с ней все хорошо. Дальше по цепочке это доходило до людей, которые имели связь, и они передавали мне. Это могло затягиваться на несколько дней. Было жутко тревожно. Доходило до того, что в какой-то момент мне писали с незнакомых номеров, сообщали новости о моей маме. Полноценно я услышал ее голос только через месяц, уже в апреле — и то ей для этого приходилось ездить несколько километров в Волноваху.
— Отец был не с ней?
— Папа застал 24 февраля в Краматорске, на украинской территории. В первый месяц конфликта он переезжал через линию фронта для того, чтобы попасть домой. Хорошо, что успел выехать, потому что сейчас там мужчины невыездные.
— Где сейчас твои близкие?
— Дома.
— Почему не перебрались в Россию, как только все началось?
— События развивались стремительно, было непонятно, куда ехать — с двух сторон опасно. Слава богу, что населенный пункт, в котором живут мои родители — это не сама Волноваха, а село в двух километрах от нее. Оно было освобождено без боя. Да, вокруг все летало, были жесткие бои в радиусе километра, но жилье родителей осталось целым — это чудо. Они все пережили, находясь в подвале.
— Сейчас не собираются уезжать?
— Они патриоты своего дома. Моя тетя живет в Москве, так что у родителей есть возможность переехать. Но даже в самую трудную минуту они хотят оставаться там. Любят свой дом, свой край и уже в составе России надеются на лучшее.
— Когда сам последний раз был дома?
— Совсем недавно, в декабре. Там еще опасно, но я люблю свой дом и обязательно съезжу еще. Мне там комфортно, я заряжаюсь той силой и энергией, которая нужна для жизни и футбола.
«В Латвии во мне видели изгоя: разговаривал на русском и не оборачивался во флаг Украины»
— После «Кызыл-Жара» ты поехал в «Валмиеру» из Латвии. Не самая дружественная для России страна, мягко говоря.
— Все, что я знал про Латвию до переезда туда — что это русскоговорящая страна. Я был не сильно погружен в политику, меня интересовала только спортивная составляющая: неплохой чемпионат, команда, которая умеет продавать игроков, перспективы уйти повыше. Некоторые латышские футболисты имели предложения от клубов РПЛ, и я построил себе иллюзию, что и мне может прийти такое предложение. Но не учел политический фактор.
— Была какая-то конкретная ситуация?
— Да. В Латвии пресекалось все, что связано с Россией.
— В чем это выражалось?
— Пришел как-то в кафе. Все классно: приятная музыка, уютная атмосфера. Подходит официант, спрашивает заказ на английском. Я отвечаю на русском и вижу, что он прекрасно понимает, но специально продолжает говорить на английском. К тому же я слышал, как он общался на русском, когда только заходил в кафе. Тут мне стало ясно — друг друга мы не поймем! Встал и ушел оттуда.
— А от тренера было предвзятое отношение?
— После удачного дебюта я без объяснения причины просто перестал попадать в заявку. Наверное, они видели во мне изгоя.
— Почему?
— Не знаю точно, но предполагаю, из-за того, что говорю только на русском и не кутаюсь в украинский флаг. Там же все украинские футболисты из латвийского чемпионата вешали на себя флаг после матча. Видимо, такое правило было. Но для меня это было непонятно: ладно так сделать, когда выигрываешь чемпионат или еврокубок, но не каждый же тур! Я приехал играть в футбол, а не решать политические вопросы. Своим принципам никогда не изменю: не хочу укутываться во флаг, значит, не буду!
— Чем не угодил флаг Украины?
— Меня не раздражает украинский флаг, отношусь к нему спокойно, но сейчас его публичная демонстрация в другой стране — политический жест, показатель позиции, с которой я не согласен. Внутри страны — пожалуйста, делайте как хотите! Но в другой стране — нет, это должно быть по желанию, искренне. Не буду оборачиваться во флаг страны, чью политику не поддерживаю. Понимаю людей, которые после победы в Лиге чемпионов или на Олимпиаде укутываются во флаг свой страны — это престиж, главное событие в жизни. Но не после каждого матча — так делать неправильно.
— А в российский флаг укутался бы?
— Думаю, если бы сейчас попал в Латвию, так и сделал бы.
— Очень смело. Как закончился этап в Латвии?
— Расторг длительный контракт с хорошими условиями, потому что уже не мог находиться в этой стране. Период в Латвии забыл как страшный сон.
«Хотел бы играть в «Спартаке» и попасть в сборную России»
— После Латвии ты на полгода вернулся в Казахстан, а потом перешел в австрийский «Капфенберг». Почему снова Европа?
— Мне пообещали практику. Я пошел на понижение зарплаты в три раза, чтобы вернуть свое имя. Каждый день пахал на тренировках. С адаптацией очень помог одноклубник — серб, настоящий брат.
— Не получилось надолго остаться снова из-за политики?
— Нет, в Австрии не было никакой русофобии, ко мне относились с уважением. Но менталитет, правила и люди там совершенно другие. Каждый день ты там в статусе гостя. Даже если знаешь язык в совершенстве, все равно гость.
— Как это помешало?
— Славяне — максимально хлебосольный народ. Особенно когда речь идет о гостях. А вот у австрийцев гость не в приоритете. Из-за этого я чувствовал, что не могу до конца раскрепоститься — не покажу весь свой потенциал, если не ощущаю максимальный комфорт. В плане футбола период в Австрии был хорошим: выиграл конкуренцию, играл в основном составе и забивал. На меня рассчитывали, но нефутбольные моменты не дали возможности остаться там.
— О каких нефутбольных моментах ты говоришь?
— Мне не хватало нашей русской культуры, языка, веры, отношения к людям. Черпал похожие вещи только от общения с сербом, но этого было недостаточно. Да, к русским в Австрии нормальное отношение, с уважением отношусь к этой стране, но там совершенно другой менталитет — чувствовал себя чужим. У нас всегда помогут приезжему, обеспечат ему максимальный комфорт. Там в приоритете только ты сам. Ждать какой-то помощи не приходится, пока сам не попросишь.
— В какой момент ты окончательно понял, что хочешь переехать в Россию?
— Еще в 14 лет папа пытался устроить меня в академию «Ростова». Но у меня тогда было украинское гражданство, поэтому я не мог играть в юношеских турнирах. Когда повзрослел, впервые попросил своего агента найти вариант в России после сезона в «Оболони». Но тогда мной интересовались все украинские топ-клубы, так что у агента не было мотивации лезть в Россию.
— Почему ты два года двигался с агентом, который не помог тебе исполнить мечту?
— Все просто: это мой дядя с отцовской стороны. Делал так, потому что это моя семья. Но это было ошибкой. Нужно было разделять профессиональное и семейное, а мы все в кучу замешали. Мне очень обидно, что именно он не смог помочь с переходом в Россию. Но главное, что наше сотрудничество закончилось. Чем дольше тянулось, тем было бы хуже.
— Общаетесь сейчас с ним?
— Перестали после моего переезда в Россию. Пришлось конфликтовать, когда он узнал о моем решении. Когда начали приходить предложения из России, он узнал об этом и спрашивал: «Почему мимо меня? Не надо туда ехать» — «Потому что я много раз просил, а ты не помог, помогли другие». Очно мы не ругались, но заочно, думаю, друг на друга злимся. Но он мой дядя, не отказываюсь от него. Думаю, однажды все наладится. Время рассудит, кто был прав. Но я не сомневаюсь, что сделал правильный выбор. У меня всегда было желание играть в России, но не хватало конкретных действий и удачного стечения обстоятельств. А вот прошлым летом мы с женой решили купить квартиру в Москве.
— Серьезный шаг.
— Приехав в Россию в отпуск, пообщавшись с тетей и родителями, я окончательно понял, что переехать сюда — моя мечта. Чувствовал, что это нужно для моего внутреннего состояния, для человеческого и футбольного счастья. Триггером стали слова родителей: «Делай, во всем поможем!» Именно тогда ощутил максимальную поддержку от близких и отправил президенту «Капфенберга» письмо с просьбой отпустить меня.
— А он что?
— Ответил, что у меня еще полтора года контракта. Это было упущение моих тогдашних агентов: они всегда говорили, что мое слово будет решающим. А по факту оказалось, что австрийцы не смогут продать меня в Россию.
— Как решил эту ситуацию?
— Тетя с мужем нашли грамотных юристов. В конце концов мы нашли точки соприкосновения с клубом, и мне удалось уйти.
— Что было дальше?
— Когда я стал свободным агентом, соцсети просто разрывались. Куча предложений из Европы: Польша, Австрия, Германия, Словения. Но я не ответил ни на одно сообщение, потому что у меня была только одна цель — играть в России. Долго искал людей, которые могли бы помочь, и нашел такого хорошего человека — Станислава Киргизова. Он организовал мне просмотр в «Химках».
— Почему там не остался?
— Я хотел, но вопрос не ко мне. Однако это все равно был хороший период, я получил яркие впечатления от работы с Талалаевым. Андрей Викторович сделал очень значимый поступок: дал мне хорошую оценку и не побоялся выдать ее в прессу. И это дало свои плоды — после просмотра в «Химках» был интерес от нескольких клубов ФНЛ и предложение от «Мурома», которое оказалось самым конкретным.
— Сейчас тебя все устраивает?
— Да, я кайфую. Мне повезло попасть к очень крутому тренеру — Евгению Николаевичу Перевертайло. Чувствую от него огромное доверие, плюс мне нравится тот футбол, который он нам ставит. Надеюсь, у меня получится зарекомендовать себя и через какое-то время получить предложение от клуба рангом повыше.
— Где оказаться — прямо мечта?
— Давно слежу за «Спартаком». Клуб с большой историей, духом, атмосферой. Всегда хотел туда попасть. Также очень импонирует «Ростов» Карпина. Я хочу играть в гранде РПЛ. И, конечно, однажды попасть в сборную России. Это престижно не только по-футбольному, но и по-человечески.
«Некоторые кричат, что я предатель, а сами сидят в Европе»
— Как, живя и играя на Украине, ты скрывал свою позицию все восемь лет?
— До перехода во взрослый футбол меня в политику сильно не впутывали — можно было спокойно играть и не касаться этого. С языком тоже не было никаких сложностей: я разговаривал на русском языке, с которым вырос и воспитывался. А вот после перехода во взрослый футбол стал ощущать предвзятое отношение к себе, особенно на Западной Украине.
— В чем это выражалось?
— Я играл в «Волыни» из Луцка. Там могли на тренировке в стыке свалить, а потом добить словесно: «В своем Донецке будешь так падать!» Плюс тренировочный процесс был полностью на украинском языке, поэтому приходилось немного адаптироваться.
— Насколько это было сложно?
— Во всех интервью говорил только на русском, хотя в приоритете в «Волыни» всегда был украинский. Старались сделать так, чтобы все говорили на мове. Но я продолжал говорить на русском и не скрывал свою позицию.
— На Украине тебя сейчас называют предателем родины. Тебя это не задевает?
— Когда переходил в «Муром», понимал — будут много писать и говорить. Читая все эти заявления, убедился — народ движется не в том направлении. Мне с такими людьми не по пути. Критика [со стороны] общественности, украинских новостных каналов на меня никак не повлияла. Читал это с улыбкой.
— Предатель родины — все-таки слишком обидное понятие, чтобы реагировать так философски, как ты.
— Считаю себя патриотом своего дома и малой родины, а не предателем. Я приезжал в свой дом в тяжелые и неспокойные минуты. Кричать, что выгодно, и делать настоящие поступки — совсем разные вещи. Я привык делать поступки. Некоторые кричат, что я предатель, а сами сидят в европейских странах, пока их родина переживает самые трудные минуты. Так что пускай зададут вопрос про предательство себе.
— На Украине остались люди, с которыми ты до сих пор поддерживаешь общение?
— Круг друзей сильно сократился. Я не поддерживаю общение с людьми, которые не разделяют мои принципы.
— Но ты же понимаешь: твои принципы чужды для многих людей на Украине?
— Так и есть. Но я все равно от них не откажусь. Меня воспитали на дружбе между украинцами и русскими. Я всегда чтил и чту победы наших дедов, которых они добивались вместе. После 2014-го все это сломалось, Россия вдруг стала для Украины врагом. Но в моей голове это невозможно. Россия всегда будет для меня братской страной. А вот те, кто сидят за океаном, не наши друзья.
— После своих заявлений готов к лишению гражданства Украины?
— Я ничего не нарушал и от украинского гражданства не отказывался. Они не имеют права лишать меня гражданства. Только если провернут все по каким-то новым правилам — тут я уже ничего не поделаю. Сегодня я полноценный гражданин РФ. Сейчас это приоритет, здесь не пользуюсь украинским паспортом. Самое главное, чтобы у меня не забрали российский паспорт (смеется).
— А что для тебя значит российское гражданство?
— Очень многое. В первую очередь это возможность в будущем попасть в сборную России. Впервые вопросом о получении гражданства РФ начал заниматься еще до переезда в Австрию. А вот заявление на футбольное гражданство писал уже этой зимой, еще даже не понимая, получится ли уехать из Австрии.
— И финальное. Почему ты согласился дать это интервью?
— Решил высказаться, чтобы раскрыть себя как человека, заявить о своем желании развиваться именно в России. И описать со своей стороны, что происходит. Таких, как я, немного — нужно дать толчок тем, кто давно хотел высказаться, показать, что это нормально. Почему мы должны молчать, когда имеем право говорить о том, кого или что любим и во что верим? Это нормально — так и должно быть.