В апреле на сцене филиала Театра Пушкина состоялась премьера спектакля «Белый вальс» по пьесе Алексея Арбузова «Мой бедный Марат» в постановке Бориса Дьяченко. О судьбах юных Марата, Лики и Леонидика рассказывают студенты Школы-студии МХАТ, мастерской Евгения Писарева.
Версия Бориса Дьяченко тяготеет к притче, где вместо стрельбы, разрыва фугаски и воздушной тревоги звучит аккорд (рояль – Евгений Борец), а финальное молчание героев подхватывает песня Владимира Высоцкого «Белый вальс». В этом не ощущается ностальгического девиза, пьеса 1964-го года перекликается с нашим 2024-м, неспешно разворачивая сюжет о поиске человеком собственного лица. За 60 лет мало что изменилось, но образы, созданные Арбузовым, стали казаться более нереальными, наделёнными теми чертами, о которых сегодняшний человек может прочесть только в героических романах.
Время действия охватывает период с марта 1942-го по декабрь 1959-го года. Война пытается отнять право на любовь у Лики, Марата и Леонидика, но терпит поражение. Для этих троих именно война становится точкой отсчёта. Прошлое Марата, которое хранили фотоснимки в рамочках, сжигает Лика, перенимая их роль и эмоциональную зависимость. А Марат спасает её от «одиночества» и «дистрофии», отучивает ждать смерти людей, чтобы «завладеть их мебелью». Леонидику это не нужно, лишь бы Лика была рядом, в ней он нуждается, как утопающий в спасательном круге.
Режиссёр создаёт интимную интонацию через детали: Марат первый раз прикасается к Лике, рука застывает в воздухе от неожиданно разрушенного барьера, а когда Лика жалеет Леонидика, глаза Марата ловят изменения на их лицах, а в напряженной спине бьёт нерв. Спектакль живёт по законам психологического театра. Действие ограничено небольшой площадкой, но режиссёру удаётся так её мизансценически расчертить, что у зрителя возникает ощущение наблюдения за происходящим из-за кулис. Расположение актёров в тех диагоналях, в которых значение персонажей различно, усиливает эффект раскрытия каждого из них. Ничего лишнего, всё соотносится с арбузовской поэтикой, построенной на паритете внутреннего диалога и внешнего, где самое волнительное всегда остается невысказанным.
Важной метафорой становится окно, за которым не пробивается ни ленинградский пейзаж, ни «весенние сумерки», ни тень соседского дома (художник Владислава Воротникова). Вместо этого – мягкая смена оттенков, пустота, в которой где-то далеко утонуло солнце (художник по свету Роман Решетников). Может показаться, что кроме квартиры «в полуразрушенном доме на Фонтанке» на всём белом свете нет ничего. Квартира отрезает Лику, Марата и Леонидика от войны, делая их заложниками самих себя. Здесь, в почти пустой комнате с одной тахтой и печуркой, любовный неравнобедренный треугольник перекраивает жизнь каждого до неузнаваемости.
Роль Лики исполняют две актрисы: Ляля Анпилогова и Кристина Гаспарян. Лика-Анпилогова – угловатая, основательная, твёрдая, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Резкие жесты, вначале подпрыгивающая, а после тяжёлая походка, на лице – широкая улыбка подчёркнута вопросительным взглядом. Из такой Лики должна вырасти надёжная женщина, поэтому неудивительно, что Леонидик обретает в ней ту, что «позволяет быть слабым». В ней много жертвенности, она действительно способна «забыть о себе», но сложнее будет оправдать надежды второй Лики. У Кристины Гаспарян Лика – обладательница врождённой женственности. Она не так близко подпускает к себе Марата и Леонидика, как Лика-Анпилогова. И вот это расстояние, возможно, создаёт притяжение, где Марат и Леонидик находят и силу, и вдохновение, и любовь. Одна Лика горячая, отчаянная, рядом с ней комфортно и понятно, вторая – сдержанная, отрешённая, в одной живёт материнская любовь, в другой – сакральная, но обе становятся символом чистоты и рая в искорёженном мире. Вот только свободу обрести рядом с Ликой под силу не каждому.
В финальной сцене Леонидик точно подметит, что Марат оказался сильнее «заботы и опеки» Лики, поэтому они ему не страшны. А сам Леонидик теперь «должен остаться один». Артём Ляшенко с копной кудрявых волос играет в чем-то инфантильного юношу, который не прочь страдать ради страданий. Понять, что у него действительно на уме сложно. Его судьба рифмуется с судьбой Марата, который весь состоит из протестов, прежде всего против собственных чувств. В пьесе Леонидик говорит «патетично», «подмигивая», «вскрикивая», «очень серьёзно», в спектакле у него речь ровнее и напевнее. Марат же бросает реплики «резко», «решительно», «угрюмо». Такая характеристика наталкивает на мысль, что существует контраст в развитии персонажей (хотя во многом они не оттеняют, а дополняют друг друга). Положительный Леонидик берёт Лику за руку, и она точно понимает, что её ждёт: смотреть за порядком на рабочем столе мужа, гордиться новым выходом его сборника стихов, покупать чернила и сервировать новогодний стол. А какое будущее ждёт её с Маратом?!
Ян Сибряев играет настоящего «укротителя львов», авантюриста с душой человека без кожи. Взгляд у него колкий, рваные жесты, в голосе часто слышится нервный смешок. Он громкий, сиюминутный и кажется всегда куда-то спешащим, будто бежит от всех и от себя. Марат говорит самоиронично, но твёрдо: «Я вообще замечательная личность. Похож на всех сразу. Не так-то просто». С ним Лике действительно непросто. Марат часто обрывает себя на полуслове, будто запрещая быть до конца откровенным или надеясь на то, что Лика должна понять его и так, без слов. Он отворачивает и прячет взгляд, будто боится, что тот его выдаст. Лика же всегда смотрит прямо, порой ей даже приходится становиться почти на носочки, чтобы убедиться – Марат на неё смотрит.
Одной из ключевых становится сцена возвращения Марата. В пьесе первым появляется он, а затем выходит Лика, ставит посуду на стол и замечает его. В спектакле наоборот: на сцене Лика одна, стоит у окна, оборачивается и замирает, врастает в землю. Марата зритель не видит, он за кулисами. От этого растёт напряжение и жест Лики, словно она хочет развеять фантом, обезоруживает её и разрушает границу. Часто диалог Лики и Марата строится так, что она находится в активной позиции движения вперед, а он круговым ходом разворачивает её и как-бы закольцовывает сцену. Это добавляет выразительности ракурса и выгодно раскрывает отношения героев, которым досталась любовь внеплотская, сильнее страсти и привычки, закаляющая дух.
Режиссеру удалось погрузить молодых актеров, ещё студентов, в самое сложное – психологический театр со всеми его законами и трудноуловимым вторым планом, отказаться от излишней театральности. Образы людей, которые живут совсем не по современным принципам, получились убедительными. Спектакль не бытовой, не конкретно-исторический, но это только помогло обнаружить соприкосновенность пьесы Арбузова с нашим временем. Рассказывать сегодня о людях, которые не потеряли человеческий облик во время войны – трудно. Обойтись без морализаторства – ещё труднее. В «Белом вальсе» череда монтажных склеек, соединяющих год за годом, мера условности, речевая выразительность, достоверность напряжений и строгость композиции – создают последовательный ритм.
В финальной картине Лика и Марат молча смотрят в зрительный зал. Тишину перебивает «Белый вальс» Высоцкого. В пьесе они перед встречей с Леонидиком танцуют «медленный вальс» без музыки, на фоне «далёкой стрельбы». Теперь у них появился шанс станцевать вальс до конца. Сентиментальность Арбузова вытесняет драматическая неразрешимость. Лика и Марат будто боятся повернуться друг к другу, чтобы вглядеться, понять, смогут ли они начать всё сначала. Однозначной развязки в спектакле нет, возникает ощущение фантазии о возможности счастья для всех героев. Три тени за окном соединяются, побеждает человеческое, возможно, та самая «мировая душа». А пока звучит вальс, есть время подумать, сколько смелости надо в себе накопить, чтобы «даже за день до смерти начать жизнь сначала».