"Юрий Сотник"
Большие, чисто вымытые окна школьной читальни были открыты. Тянул мягкий, пахнущий сырой землей ветерок, и цветы в горшках на подоконниках, всю зиму простоявшие неподвижно, теперь шевелили листочками.
За одним из столиков под широким солнечным лучом сидели трое учкомовцев-старшеклассников, за другими - "хулиган" Дима Рожков и "пострадавшая" Нюся Беленькая. Им обоим было по двенадцати лет. Оба маленькие, худощавые, они сидели на разных концах стола и с каменными лицами дожидались начала заседания. На лбу у Нюси красовалась фиолетовая шишка.
Учкомвцев разморила весна. Жмурился от света здоровенный Пашка Грицина, поеживалась от ветерка, щекотавшего за ушами, черная, сухонькая Зоя Коган, тихонько насвистывал какой-то вальс председатель учкома Женя Глуханский. Глаза его за круглыми очками были прикрыты, а длинный с горбинкой нос в такт вальсу описывал в воздухе круги и восьмерки.
Хлопнула дверь. Вбежала Оля. Странная перемена произошла в председателе. Свист оборвался. Нос перестал вальсировать. Женя сидел теперь, выпрямившись, поджав губы...
Сев за стол, Оля поправила рукава белой футболки и улыбнулась во весь рот.
- Ой, товарищи, как на улице хорошо! Ой... я прямо не знаю, как хорошо!
Она быстро поглядывала на председателя. А тот сидел прямой, как жердь, рассматривая табличку "Уходя, гаси свет".
- Очень жаль, что погода хорошая, - сказал он. - Была бы похуже, нам не пришлось бы ждать, пока Смирнова нагуляется.
Оля замерла:
- Как не стыдно! Ты сам послал меня домой за протоколами!
Председатель долго, старательно зевал, потом ответил:
- Откуда я знал, что ты будешь наслаждаться природой, пока другие ждут.
- Это - свинство! - Оля вскочила. Круглое лицо ее покраснело, синие глаза расширились. - Это - свинство! Я всю дорогу бежала! Я...
- Хватит вам! Вы! - пробасил Грицина.
- Ничего не хватит! Это очень подло - переносить свою личную неприязнь на деловые отношения.
Оля села и стала грызть кончик носового платка.
- Истерика - лучший способ самозащиты,- изрек председатель.
С минуту учкомовцы молчали, хмуро поглядывая на "подсудимого" и "пострадавшую". Те ерзали на стульях, усаживаясь поудобнее.
Мрачно болтая темным, нависшим на лоб чубом, Женя объявил:
- Н-ну... Учком в полном составе нам собрать не удалось, а дело срочное. Давайте, так сказать, в предварительном порядке обсудим. На повестке дня вопрос о поведении этого вот... типа.
Он встал во весь свой длинный рост и направил блестящие стекла очков на Диму:
- Рожков! Отвечай на вопросы. Был такой факт? В середине этого года, когда Беленькая впервые пришла к нам в школу, ты обмакнул ее косу в чернильницу.
Димка сидел, опустив голову, держась руками за края стула.
- Был, - ответил он тихо.
- Дальше! Во время зимних каникул, встретив Беленькую на улице, ты ударил ее снежком в глаз. Верно это или нет?
- Верно...
- Так. Теперь скажи мне, Рожков, ты живую мышь в школу приносил?
Димка молчал. Муха села ему на колено. Он машинально поймал ее и принялся разглядывать.
- Рожков! Я тебя спрашиваю!
- Приносил... - шепнул Димка, отрывая у мухи лапку.
- А в буфете во время завтрака ты сунул эту мышь Беленькой за пазуху?
Димка молчал. Зоя постучала карандашом по столу.
- Рожков! Ты не у себя дома! Брось муху и отвечай!
- За шиворот, а не за пазуху, - сказал Димка и мрачно взглянул на нее из под челки.
- Хорошо, - продолжал председатель, - мы тебя, кажется, предупреждали, что подобная травля в советских школах недопустима, что, если ты не прекратишь своих выходок, тебе не поздоровится. И вот, вместо того чтобы исправиться, ты сегодня подставил Беленькой ножку. Она упала и разбила себе лоб. Так, если не ошибаюсь?
Дима сидел, оттопырив губы. Он тяжело дышал и часто дергал носом. Нюся встала из-за стола. Держа руки по швам, она проговорила тихим, дрожащим голосом:
- И еще третьего дня он в меня резинкой стрельнул... Чуть кровь из уха не пошла...
Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Женя тоже сел, откинувшись на спинку стула и протянув длинные ноги.
- Н-ну... Я думаю, дело тут не простое. Говорите свое мнение, и все.
Учкомовцы молчали. Молчали "подсудимый" и "пострадавшая". За окном на проводах воздушной сети уселись две ласточки. Они, перебирая лапками, боком двигались по проводу и вытягивали шеи, заглядывая в окна.
- Выгнать, - басом сказал Грицина.
Зоя подняла указательный палец:
- Нет, товарищи! Не просто выгнать. Мы, конечно, можем собрать учком в полном составе и ходатайствовать перед директором о переводе его в другую школу, но, товарищи, тут совершенно другое дело. Все мы здесь старшеклассники, и у нас не наблюдается случаев, чтобы мальчишки колотили девчонок. А в пятых классах, товарищи, это - массовое бедствие. Мальчишки...
- Мальчики, - пробасил Грицина.
- Мальчики смотрят на девочек, как на существа низшие, всячески их притесняют. И я считаю, что это ничто иное, как пережиток тех времен, когад на женщину смотрели, как на рабыню, товарищи...
- Загнула! - сказал Грицина.
- ...И, по-моему, товарищи, мы должны организовать над Рожковым товарищеский суд, мы должны, товарищи, вытравить эти феодальные замашки из нашего коллектива.
Она замолчала. "Феодал" Димка кусал двумя большими резцами нижнюю губу. Нюся посматривала на него.
- Так, - сказал председатель. - Грицина - за исключение. Зоя - за товарищеский суд. Смирнова! Твое мнение?
Нехотя, все еще грызя платок, Оля проговорила:
- Если бы всех за это исключали, то тебя давно бы в школе не было. Как ты меня в шестом классе изводил!
Председатель разозлился. Темный чуб снова заболтался над очками.
- Вот что, Смирнова, мы, кажется, говорим о Рожкове... Понятно тебе? По-моему, дело ясное. Рожкова предупреждали не раз, что такого хулиганства школа не потерпит и что подобное хулиганство...
- Какое тут хулигнство! - раздался вдруг спокойный тоненький голосок.- Никакого тут хулиганства нет.
Все обернулись. Читальня была как бы перегорожена косыми лучами солнца, и за этими лучами в дальнем углу сидела белобрысая девочка лет тринадцати. Навалившись животом на стол, закинув красный галстук на плечо, она писала заголовок для стенгазеты.
- Как? Что ты сказала? - переспросил Женя.
- Никакого тут хулиганства нет.
- Так. А что же это, по-твоему?
Не подымая головы, девочка ответила спокойно:
- Просто сохнет он. И все.
- Чего? - поднял голову Грицина.
- Сохнет он по ней, говорю. Ну, нравится она ему. А сказать боится.
Председатель встал, снял очки и положил их на стол. С него слетела вся официальность.
- Погоди. Чего ты чепуху городишь! А зачем бьет тогда?
- Ну, все так делают. Небось, когда по мне Антошкин сохнул, я вся в синяках ходила и то никому не жаловалась.
- Черт!.. Вот так штука! - пробормотал Женя и, заложив руки за спину, принялся ходить по читальне.
Димка вскочил весь красный. Маленькие красные глазки метались из стороны в сторону.
- Ничего я по ней не сохну! - закричал он свирепо.
Нюся Беленькая сидела, опустив ресницы, такая же красная, как и Димка.
- Врет она. Ничего я по ней не сохну! - повторил Димка с еще большим остервенением.
Председатель остановился около него:
- Ну-ка... Вот что... выйдите-ка на минутку.
Димка выбежал из комнаты. За ним, семеня тонкими ножками, вышла Нюся.
Женя снова сел за столик.
- Черт!.. Вот задача! - Он повернулся к девочке. - Послушай... Как тебя! Ты уверена, что он именно... это... сохнет?
- Угу, - сказала девочка.- Весь класс знает.
- А он, значит, не знает, что все знают?
- Ну да. Всегда так бывает.
- Да-а...- Женя подумал немного, теребя кончик носа. - Как же быть, а?.. Если б он из хулиганства лупил, можно было бы ему всыпать. А тут... дело другое. Тут...
- А нам-то что? - сказал Грицина. - Сохнет не сохнет - все равно морду бьет.
Зоя проговорила очень серьезно:
- Нет, Грицина. Это, знаешь, формальный подход. Перед нами живой человек все-таки. И может, он даже страдает, товарищи.
Оля наконец вынула изо рта платок, положила его на стол и скомкала двумя руками.
- Меня интересует один вопрос, - заговорила она медленно, не поднимая глаз. - Выходит, что если тебе кто-нибудь нравится и ты его изводишь, то тебя за это накажут. Если же тебе нравится кто-нибудь, так издевайся над ним сколько хочешь. И тебя же за это пожалеют. Странно очень!
Председатель слегка покраснел:
- Ничего нет странного. Тут нужно учитывать психологию.
- Интересно! Какая же это психология?
- А такая: человеку нравится девочка. Он не решается ей об этом сказать, ну, и...
Он запнулся. Зоя помогла ему:
- Понимаешь, он не решается ей сказать, но ему хочется обратить на себя внимание. Понимаешь?
- И колотит?
- Да. Но не в порядке хулиганства, а чтоб обратить внимание.
Оля встала и в упор посмотрела на Женю.
- Дайте мне слово, товарищ председатель!
- Бери, кто его тебе не дает!
- Вот что я скажу. Рожков у нас не единственный... Вот... У нас еще очень много не него похожих... И даже в десятых классах есть. И я считаю, что Рожкова и ему подобных надо судить товарищеским судом, как сказала Зоя... Потому что это - безобразие! Никто не виноват, что им самолюбие не дает вести по человечески. Будь моя воля, я бы этого Рожкова из школы выгнала... Они воображают, что никто ничего не знает. Нет-с! Простите, Женечка! О Рожкове она говорит, что все знают, и о других тоже все знают. И, пожалуйста, избавьте нас от таких поклонников.
Снова наступило молчание. Лицо председателя было в тени, а уши, сквозь которые просвечивало солнце, горели, как два светофора.
- Ничего не понимаю, - забормотал он. - Наговорила, наговорила, и чего наговорила, сама не разберет.
- Разберу великолепно. И ты разберешь, - буркнула Оля и опять вцепилась в платок.
- Какие-то обобщения... которые никому не нужны... Говорила бы конкретно, что делать с Рожковым.
- Я знаю, что делать, - сказала Зоя. - Нужно, товарищи, не администрировать, а создать условия для нормальных дружеских отношений.
- Валяйте. Создавайте, - пожал плечами Грицина.
- Конкретно: нужно Беленькой и Рожкову дать совместную работу.
- Правильно, - сказал председатель.
- Бесполезно, - сказала Оля.
- Почему бесполезно? Общая работа всегда сближает.
- А я знаю, что бесполезно!
Председатель повернулся к ней и почти закричал:
- Вот что, Смирнова! Хочешь говорить, так говори прямо. Понятно?!
- Я и так прямо говорю.
- Конкретно: какую работу дадим?
Грицина потянулся и зевнул:
- Дать им написать все лозунги к Первому мая.
- Нельзя, - сказала Зоя. - Тут нужна инициативная работа.
Они помолчали и стали думать. Председатель грыз ноготь, Грицина рассматривал на столе свои большие, измазанные чернилами кулаки. Оля широко открытыми глазами смотрела перед собой, прижав ко рту платок. Так прошло минуты две.
- Ничего я по ней не сохну, - раздалось за дверью.
Послышался звук затрещин, одной, другой, третьей, затем приглушенный писк. Учкомовцы повскакали со своих мест. Один стул полетел на пол.
- Рожков! Опять! - заорал Женя. - А ну-ка, войдите сюда.
За дверью все стихло.
- Войдите сюда, я вам говорю!
Дверь открылась. Вошла Нюся, красная и взъерошенная. Она держалась рукой за затылок.
- А где Рожков?
- Убег, - тихо ответила Нюся. - То есть, он убежал.
- Он опять поколотил тебя?
Нюся быстро отняла руку от затылка.
- Я спрашиваю: он опять тебя ударил?
Нюся подумала немного, опустив глаза.
- Не!.. - коротко ответила она.
В светлой читальне было тихо и пусто. Девочка, трудившаяся над стенгазетой, встала из-за стола, потянулась и, подойдя к подоконнику, села на него. Болтая ногами, мурлыча какую-то песенку, она смотрела вниз на теплый, тихий переулок. Крыши домов были уже совершенно сухие, но на мостовой между голубыми, розоватыми и серыми булыжниками еще чернела сырая земля.
Вот из дверей вышли Зоя и Грицина. Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
Вот выбежала Нюся. Она весело поскакала по тротуару, подпрыгивая на прямых ногах.
Вот вышли Оля в сером пальтишке и долговязый председатель в черном костюме. В каждой руке он держал по портфелю.
Они остановились, поговорили немного и медленно побрели по чистому тротуару, обходя маленькие подсыхающие лужи. Два портфеля поочередно хлопали председателя по длинным ногам.
Девочка вздохнула, слезла с подоконника и подошла к столу. Наматывая кончик галстука на палец, она с грустью смотрела на испорченный заголовок стенгазеты.
Там было написано: "За отичную учебу".
© журнал "Юнность" 01/1955.