Лучше, чем непосредственные свидетели блокады Ленинграда, о тех событиях не расскажет никто. В честь Дня Победы читаем дневник ленинградца Виктора Житомирского, который подробно описывает, что происходило с городом и людьми.
Блокада Ленинграда немецкими, финскими и испанскими войсками продолжалась 872 дня - с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Эксперты до сих пор спорят, сколько человек погибли за этот период - по разным данным, от 600 тысяч до 1,5 миллиона. Однако основная причина смерти установлена – голод. Так, на Нюрнбергском процессе утверждали, что только 3% населения погибли от бомбежек и артобстрелов, остальные 97% умерли от голода. Как отмечает американский политический философ Майкл Уолцер, «в осаде Ленинграда погибло больше мирных жителей, чем в аду Гамбурга, Дрездена, Токио, Хиросимы и Нагасаки вместе взятых».
Практически все дневники блокадников, сохранившиеся до наших дней, описывают муки голода. Разница между ними заключается лишь в том, какую должность занимали авторы, ведь от этого зависел размер пайка. Правда, первый блокадный год уравнял всех. Об этом и многом другом пишет Виктор Житомирский, который служил в рядах Советской Армии. Во время войны он руководил станцией оперативной связи Ленинградского фронта. И все это время вел подробный дневник.
Первую бомбежку Ленинграда Виктор Житомирский описывает излишне литературно (запись от 9 сентября 1941 года): Тревога началась около 18:30 и длилась до 20 часов. <…> Впервые мне приходится видеть Ленинград на фоне пожаров. Вчера Адмиралтейская игла вырисовывалась силуэтом на красных, клубящихся облаках дыма, которые поднимаясь кверху, становились белоснежными в сумрачном свете угасающего дня и там высоко застывали неподвижно огромными белыми клубами. В 23:30 – снова тревога, и почти одновременно – взрыв бомбы. Здесь взрыв ощущается подземным толчком. Он больше чувствуется ногами, чем ушами. Зенитки бьют непрерывно. Их хлопки доносятся со всех сторон. Иногда их говор покрывает солидный басок разрыва бомбы, который сюда, на станцию, приходит из-под земли».
Постепенно Ленинград преображается. На окнах появляются доски, на стенах домов - патриотические плакаты и лозунги. В середине октября начинает ощущаться голод – «лошади – ребрастые, собаки – скелеты». Все понимают, что, если немцам удастся перехватить единственную транспортную магистраль через Ладожское озеро, связывающую Ленинград со страной («Дорога жизни» - прим. автора), тогда начнется настоящий кошмар. Каждый день в 20:00 немцы бомбят город. Во время объявления тревоги ленинградцы двигаются вдоль домов или пережидают в подъездах. Виктор Житомирский фиксирует, что в такие моменты паники и суеты на улицах нет. Трамваи уже не работают. По пустым улицам проносятся лишь машины.
Благодаря газетам автор пристально следит за состоянием дел на фронте. Каждое поражение он, кажется, воспринимает спокойно, лишь методично констатирует происходящее. Вот пал Брянск, теперь Вязьма, затем Мариуполь. Но иногда эмоции берут верх над офицером (запись от 26 октября): «Человек из всех животных – самое кровожадное животное. Война – это дикость. Будущие историки назовут, по всей вероятности, человеческое общество, в котором существуют войны – обществом дикого человека. Самое страшное в войне то, что абсолютное большинство участников войны, войны не хочет, и все же война существует. Ее навязывают миллионам людей».
В конце ноября 1941 года ленинградцев пугает не ежедневные артобстрелы и бомбежки, а отсутствие продовольствия. Жена Виктора Житомирского Анастасия получает в сутки 125 грамм хлеба. Ему выдают 150 грамм хлеба и 75 грамм сухарей, которыми он делится с супругой. Автор записывает: «Недоедание уже дает себя чувствовать. Трудно ходить пешком даже на незначительное расстояние. Все похудели. Лица желтые и вытянутые. Но ни у кого нет и мысли о том, чтобы капитулировать. Население города удивительно стойко переносит лишения. Кто переживет все эти трудности вместе с Ленинградом, тот еще больше будет его любить. Город, отстоянный нашей кровью, нашими мучениями будет еще более дорог нам».
А вот, что Виктор Житомирский пишет уже 7 декабря: «Голодно. У всех на уме еда. Самая популярная тема разговора – это о том, что ели и как ели. Вчера смотрел фильм «Отец и сын». Сцены угощения гостей и всякая пища на столах вызывали в зале шорох и обильное выделение слюны (сужу по себе) у зрителей. Есть хочется, но представляю себе, как голодает гражданское население, которое питается значительно хуже нас. На улицах часто встречаются люди, везущие покойников на саночках. Покойников везут в гробах, ящиках или даже просто завернутыми в одеяло».
В декабре люди начинают умирать массово. Живым приходится вывозить трупы на детских салазках - трамваи не ходят из-за нехватки топлива. Гробы делают из подсобных материалов – фанеры или ящиков. Похоронная процессия очень упрощенная: впереди салазок находится человек, который тянет их, а позади – человек, подталкивающий гроб вперед. По городу ездят грузовые машины, которые подбирают умерших, складывают их штабелями и свозят на кладбище. Ситуацию осложняет низкая температура и снегопады. В конце декабря людей, которые умерли от истощения, становится так много, что покойников по улицам везут без гробов. Их просто оборачивают в одеяло, а иногда не делают и этого. «Но город не буден сдан. Ни у кого нет и мысли о капитуляции. Люди ждут с нетерпением прорыва блокады. Только об этом думают и только для этого трудятся рабочие Ленинграда», - записывает автор.
Любая прибавка к пайку воспринимается блокадниками как праздник. В конце 1941 года гражданскому населению Ленинграда увеличивают норму хлеба. Теперь рабочие стали получать 350 грамм, а служащие – 200 грамм. Автор пишет, что настроение у жителей города улучшилось. Новость восприняли как освобождение от блокады. Даже по радио впервые с начала осады почти целый день передавалась музыка.
Однако небольшое увеличение пайка не могло спасти обессиленных от голода людей. Да и положенную скудную норму не всегда выдавали, так как не было горючего для подвоза. А на другой стороне озера скапливались продукты, которые не могли доставить в город из-за того, что дороги бомбили и обстреливали. Добавьте сюда то, что на улице стояли 30-ти градусные морозы. Во многих квартирах не было воды и света.
В январе 1942 года жители Ленинграда начинают умирать на улицах, несмотря на очередное увеличение пайка. Виктор Житомирский фиксирует: «Когда 7.01 пошел домой для заготовки дров, то на улице население, в основном, занималось развозкой дров и покойников. Голод держит город в своих тисках. Люди выглядят ужасно. Опухшие немытые лица. Многие умирают на улице. Человек идет до последних сил. Выбившись из сил, садится или падает и умирает. Жизнь угасает как догоревшая свеча, тихо, без стонов, безмолвно».
В начале 1942 года становится известно и о первых случаях людоедства. В дневнике автора находим: в одном из домов «жена скрыла смерть мужа и по ночам рубила его ногу и ела, когда это дело раскрыли, ноги уже не было»; знакомый «видел покойника на улице, у которого все мясистые места были вырезаны»; «имеются сведения у Особого отдела, что на кладбищах обрабатывают покойников и это мясо продают на рынках в вареном виде»; «в доме №7 по Песочной улице у помойки были найдены кисти и ступни ребенка, тут же валялись детские внутренности, дело расследуется». Люди становятся настолько голодными, что уже совершенно не обращают внимание на вой снарядов и пожары.
В дневнике Виктор Житомирский очень ярко описывает образ ленинградца зимой 1942 года. Это опухшие и немытые люди, которые двигаются по грязному городу неуверенными шагами. Они одеты в старые пальто или шинели. Люди думают о еде, мечтают о еде, еда им снится. Когда они едят, то подбирают крошки и тщательно вытирают хлебом тарелки. Из-за того, что организм крайне истощен, у них отекают ноги и болит живот.
Блокадников практически ничего не может поразить. Правда, исключения все же бывают. Одну такую историю записывает автор: «Ася (жена – прим. ред.) рассказала случай, когда проходящие по улице люди были очень удивлены происшедшим и даже остановились от удивления. Прохожие не останавливаются, проходя мимо трупов, разрывов снарядов, но здесь они остановились. Причиной их удивления была обыкновенная небольшая собака, выбежавшая с лаем из ворот и набросившаяся на Анастасию. Очень странно было видеть лаявшую собаку на улице Ленинграда. Этот вид животных, как и кошки, давно вымер в наших краях. Эта собака как-то уцелела и сейчас довольно неосторожно вела себя на улице».
С началом весны жителей города заставляют выходить на улицы и чистить их от снега и нечистот. Автор восклицает: «Бедные женщины Ленинграда! Сколько тягот приходится переносить им. Вся тяжесть очистки города падает на них. Истощенные, голодные, они колют лед, таскают на себе снег. Действительно героические женщины». Историю одной такой сильной жительницы Ленинграда Виктор Житомирский рассказывает на страницах дневника. Ее зовут Паулина Бобрович. Она отдает свой паек старой матери и детям, потому что ее муж съедает все сам. Вот как это описывает Виктор Житомирский: «Грязный чепчик, немытое лицо, старая шинель расстегнута. Руки в ссадинах, в саже. Уже мало сил осталось. Ее маленькое исхудавшее лицо обращено ко мне: долго ли еще? Она медленно говорит, показывая все такие же, как прежде, ровные зубы. – «Муж здесь, на флоте. Я работаю на заводе. Сейчас чистим шоссе за Московской заставой. К снарядам я привыкла. <…> Мать ждет смерти. Уже совсем нет сил. Ребята – одному 5 лет, другому 1,5 года. Он мне и помешал уехать… Муж? Муж получает 800 грамм хлеба, ест 3 раза в день, но ничем не помогает. Столько лет прожила с ним. Оказался негодяй. Нет! Этого я не забуду. Я постараюсь не забыть».
Но вопреки чудовищным условиям существования и повсеместной смерти ленинградцы не отдают город. Пусть будет еще труднее, только бы бежало вперед время. Ведь каждый прожитый день приближает победу. Они выстоят и дождутся радостных дней, когда можно будет спокойно пройтись по Невскому, не ожидая, что на тебя упадет снаряд.
С приближением теплых дней люди начинают ходить в кино, посещать театры и музыкальные клубы. Когда Виктор Житомирский узнает, что билеты в Александринский театр и Театр музыкальной комедии раскупаются за пять дней до спектаклей, он пишет: «Интересно! Я думал – никто не ходит сейчас в театр». С очередным увеличением пайка жизнь в городе меняется. 29 июня автор фиксирует: «Вчера был на концерте в саду Дворца Пионеров. Я был поражен видом гуляющей публики. Где этот ленинградский вид, который в январе и феврале был свойственен ленинградцам, когда нельзя было отличить девушку от парня и молодость от старости. Я увидел нарядную молодежь и пожилых людей, гуляющих по аллеям сада. Девушки завиты, надушены. Здесь не было войны и блокады. Казалось, я попал в прошлое. Зашел в Летний театр. Все места заняты. Театр полон. Ленинградцы слушали концерт симфонического оркестра. На сцене – большой симфонический оркестр. В саду полно публики. А ведь весь сад находится в зоне обстрела немецкой артиллерии. Каждую секунду в сад может грохнуться снаряд. Но это никого не беспокоило. Ленинградцы не боятся снарядов».
Летом 1942 года жители Ленинграда ждут скорого снятия блокады, но это произойдет только через полтора года. За это время город и люди переживут голод, цингу, нашествие вшей, ежедневные авиаудары и многочисленные потери. Среди них и Виктор Житомирский, которому судьба уготовила долгую жизнь. 18 января 1943 года, когда блокадное кольцо будет прорвано, в письме жене он напишет: «Вот и пришел этот день. У нас точно праздник. Сейчас ночь, но радио не умолкает. Выступают писатели, поэты, рабочие, инженеры. На заводах митинги. На улицах чуть ли не целовались слушатели у репродукторов». А по поводу снятия блокады в 1943 году стойкий ленинградец скажет так: «Вчера был салют по поводу снятия блокады. Залпы из 324 орудий нам казались слабыми, т.к. мы привыкли к канонаде, очевидно, большего числа орудий и более крупного калибра. Очень приятно сознавать, что уже обстрелов больше не будет. Всё же раньше всегда был на стороже, что вот шлёпнется какая-нибудь штучка от немцев...»