Данный материал мы не рекомендуем детям, подросткам и другой впечатлительной публике.
Знакомство
Моё знакомство с работами этого фотографа началось где-то в 2018 году. Тогда, прогуливаясь по Москве в свободное от работы время, я любил посещать щедро рассыпанные по столице музеи, выставки, мастер-классы, фестивали и галереи.
И вот, заинтересовавшись то ли выставкой Дугласа Киркланда, то ли – Стива Маккари, я набрёл в одном из галерейных залов на нечто, показавшееся мне тогда абсолютно безумным. В сюрреалистической манере эти фотографии рассказывали знакомую с детства историю «Алисы в стране чудес». Оторваться было невозможно, и чувство «провала в кроличью нору» не отпускало меня.
Покинув выставку, уже в метро я пытался понять, что в этих фотографиях подняло во мне такую волну возмущения. Внимательно припомнив абсурдистскую сказку Льюиса Кэрролла, я осознал, что в викторианской Англии первоисточник своими парадоксами должен был производить примерно тот же эффект, что и фотографии нашего сегодняшнего героя.
Мне была хорошо известна знаменитая съёмка Энни Лейбовиц для Vogue на ту же тему. И я понял, что автор увиденного мной настолько смел, что дерзнул сыграть с живым классиком фотографии на её же территории. И, что характерно, победил, как мне кажется.
Скромный парень из английского села и смелый новатор фотографии моды, снявший тот самый календарь Pirelli c «Алисой в стране чудес», – Тим Уолкер – герой нашего повествования.
Отдельные фотоподборки в данном материале сокращены из-за возрастных ограничений площадок размещения. По названиям взрослые люди под свою ответственность могут найти в сети полные версии.
Происхождение
Тим Уолкер родился в Англии в 1970 году, родители растили его и старшего брата Руперта в загородном доме с собственным садом. Мальчики любили это зелёное и уединённое место, ограждённое от потрясений большого мира. Ещё в раннем детстве Тим переносил свои почерпнутые в саду впечатления на бумагу: ему нравилось фантазировать и рисовать.
Как каждый ребенок, в детстве я боялся темноты. Но теперь я знаю, что там, в тени, скрывается волшебство. Изображения рождаются из черной пещеры моего разума. Тьма — это не зло. В ней нет ничего неправильного. И это вовсе не конец. Это та самая темнота, которая позволяет луне светиться. И это захватывающе.
- Тим Уолкер.
А вокруг бушевал экономический и социальный кризис.
После Второй мировой войны британский капитал лишился дешёвого сырья из некогда принадлежавших империи колоний. Это привело к повышению себестоимости британских товаров и, как следствие, к деиндустриализации. Доля Великобритании в глобальном производстве к 1973 году упала до рекордно низких за последние 150 лет 4,9%. Финансовые круги занялись вывозом капитала в страны с более дешёвым трудом, а следовательно – с большей долей прибыли, что привело к сокращению рабочих мест в стране. В середине 1970-х кризис усугубили мировые цены на нефть, взлетевшие в четыре раза. Инфляция достигла 30%, безработица продолжала расти, британское правительство вынуждено было пойти на неслыханное до тех пор унижение: просить займы у МВФ.
В социальном плане страна оказалась расколотой. С одной стороны - профсоюзы, поддерживающие мощное рабочее движение. С другой - стремительно набирающие силу и популярность ультраправые.
Но профсоюзы дискредитировали себя связью с нереволюционным, уступчивым, социал-демократическим курсом правительства лейбористов, которое потерпело на выборах 1979 года сокрушительное поражение, и к власти пришли правые консерваторы во главе с Маргарет Тэтчер.
В отличие от концепции государства всеобщего благосостояния Тэтчер с первых дней правления заявила о намерении построить общество частных собственников. Она решила справиться с кризисом за счёт рабочих. При ней были разгромлены профсоюзы: правительство приняло жесточайшее в послевоенной Европе законодательство о забастовках. Помочь справиться с дефицитом бюджета помогло сокращение социальных расходов, включая траты на образование, ЖКХ и урезание субсидий дотационным регионам. Государство отдало народ на растерзание бизнесу, что в долгой перспективе превратило Британию из производственной страны в экономику «услуг».
Правые выиграли борьбу за экономику и реальную власть, а реальные левые были заменены удобными марионетками, ведущими вполне безопасную для капитала борьбу за культуру. Именно при Тэтчер вместо освобождения человека от эксплуатации стали вводиться в моду такие вещи, как современный феминизм, выпячивание прав сексуальных меньшинств, показушное преодоление расизма. То есть был сформирован облик современного «либерализма».
В 1970-е откликом экономического кризиса в культуре стало молодёжное движение «панк». Песня Sex Pistols «Anarchy in the UK» отражала царящие тогда у безработной молодёжи настроения. Панки противопоставляли себя популярным гигантам поп-музыки 60-х и первой половины 70-х и считались голосом рабочей молодежи, криком разочарованного поколения, молодого рабочего класса. Но в мейнстриме куда больше было музыки диско. Панк тогда был своего рода культурным авангардом, а массовый вкус был более старомоден и безопасен: таким образом, какие-нибудь глэм-рок или диско куда больше могут претендовать на звание музыки 70-х, чем панк.
Ко времени установления правого курса Тэтчер Тим Уолкер уже ходил в школу. Всё внимание впечатлительного ребёнка занимало искусство, что поощряла его мать: она водила его в музеи и покупала модные журналы.
В детстве я очень любил книжки с картинками, в школе много смотрел модные журналы, они были для меня своеобразными фотографическими комиксами. Фэшн-фотография казалась единственным искусством, которое позволяет соединить реальность, романтику и фантазию, дает возможность убежать из скучной жизни.
- Тим Уолкер.
В 12 лет Тим от скуки взял мыльницу старшего брата, без дела висевшую в их доме на стене. После этого, выходя на прогулки, мальчик фотографировал всё, что попадалось ему на глаза: поля, деревья, пожилых людей. Этот мир был непохож и на тот депрессивный, в котором жила большая часть страны, и на тот вычурный, что был в журналах.
Я брал красивые картинки из журналов и развешивал их в школе на стене, и это то, что открыло для меня фотографию.
- Тим Уолкер.
К концу 1980-х культура безудержного потребления за счёт всё более доступных кредитов населению становится новой нормой западноевропейских обществ. В купе с идеологией «нового либерализма» это подталкивает к бурному развитию развлечения и моду, которые в так называемых развитых странах становятся настоящей индустрией, как некогда – фабричное производство. С падением социалистического блока Фрэнсис Фукуяма провозглашает «конец истории».
В конце 1980-х Тим Уокер работал с архивами Сесила Битона в издательстве Condé Nast, там и увлекся фотографией. Далее он поступил в Экстерский арт-колледж искусств и дизайна - один из старейших - при Оксфордском университете. После его окончания в 1994 году в Лондоне перебивался заработками внештатного фотографа.
В это время «гуманитарные бомбы» НАТО падают на головы населения тех стран, в которых либерализм в экономике насаждается недостаточно быстро. Кровавая резня на почве религии или национализма используется в странах бывшего соцлагеря наиболее развитыми капиталистическими экономиками в качестве благовидного предлога для грабежа. Голод волнами прокатывается по Африке. Сомали, Руанда, Судан и другие регионы – надолго становятся точками перманентной напряжённости. Латинская Америка отдаётся во власть наркокартелей, контролируемых ЦРУ. Ближний восток с той поры пылает войнами и по сей день.
Мне было сложно начать заниматься фэшн-фотографией, но я чувствовал, что она подходит мне из-за моей мечтательности. При этом, я считал, что мир может обойтись без моды, что это неестественное, поверхностное занятие. Помню, как посмотрел программу Дэвида Аттенборо о райских птицах, об их удивительно красивых брачных ритуалах, о том, как самки и самцы показывают себя друг другу. И внезапно понял, что мода - жизненно важный инстинкт. Она рассказывает о том, какими мы хотим себя видеть, она связана с нашими мечтами и потребностями. И это понимание как будто «оправдало» моду для меня.
Когда я ворчал о том, что мы зацикливаемся на красивой одежде, пока в мире происходят страшные вещи и умирают люди, мой учитель сказал, что на самом деле красота нужна, чтобы давать людям надежду. Красота - значимая часть человеческой жизни, потому что она уравновешивает все остальное.
- Тим Уолкер.
Считается, что первым премьер-министром Великобритании, кому удалось связать две противоположные экономические концепции – «тэтчеризм» и государство всеобщего благосостояния — стал лейборист Тони Блэр, пришедший на пост в 1997 году. Крушение советского блока привело к открытию новых рынков, получению дешёвых ресурсов: как ископаемых, так и трудовых. Это позволило западным политикам попытаться найти необходимый баланс между частным бизнесом и госучастием. Сочетание социальной и капиталистической моделей в Великобритании получило название «Третий путь». За 10 лет правления Блэра было 40 последовательных кварталов экономического роста, продолжавшихся вплоть до мирового финансового кризиса 2008 года.
В это время в индустрии моды сосредотачивается немыслимый объём ресурсов, что требует всё больше и больше мастеров, постоянно генерирующих идеи. Творчество становится потогонкой. Миру постоянно открываются молодые дизайнеры, художники, стилисты, арт-директоры, парикмахеры, визажисты, которые обязаны несколько раз в год «коренным образом» менять взгляд на моду и дизайн. Для всего этого нужно тиражируемое визуальное воплощение, и фотография моды становится прямым иллюстрированием этих тенденций. «Быть самим собой» - главная пропаганда того времени. В культуре эпохи поощрялись смелость, яркость и вседозволенность, запрещённые массам в политике и экономике. 90-е становятся временем рассвета рекламной фотографии, временем «глянца», временем супермоделей. И помимо таких мэтров, как Ирвинг Пенн, Ричард Аведон, Петер Линдберг, Ги Бурден, Хельмут Ньютон, Патрик Демаршелье, Марио Тестино и Паоло Роверси, в погоне за новыми впечатлениями, индустрия даёт шанс всё новым и новым фотографам.
Свою карьеру фотографа моды Тим Уолкер начал в американском Vogue в 1995 году в возрасте 25 лет. В это время постепенно приходит мода на откровенность и андрогинность: Кейт Мосс – будто девочка из соседнего двора, совершенно не похожая на роскошных и утонченных супермоделей прошлого десятилетия. Это некий «гранж», пришедший из музыки и стиля таких артистов, как Курт Кобейн, в моду подрастающих и уже платёжеспособных поклонников таких коллективов, как Nirvana. Мода теперь следует за подростками, сначала быстро перерабатывая то, что было андеграундным ещё вчера, а позже – и на прямую создавая кумиров молодёжи с их якобы «новым» стилем.
Обучение
Первые постановочные фотосъёмки Тим Уолкер делал ещё в юности. Например, он снимает вольные вариации на темы прочитанных книг, в частности - зарисовки к роману Джерома Дэвида Сэлинджера «Над пропастью во ржи» со знакомыми и соседями в кадре. Визуально в первых своих экспериментах Уолкер вдохновляется чёрно-белой фотографией Дианы Арбус и Августа Зандера, которых объединяет натуралистичное, документальное изображение очень разных людей, порой – странных, выпадающих из общепринятых стандартов красоты. Молодой Уолкер наследует своим первым иконам фотографии, также документально снимая пожилых людей в родной сельской местности.
Эти интерес к необычно выглядящим людям и детальную подготовку сюжета съёмки Тим Уолкер пронесёт через всю свою последующую карьеру. От чего фотограф избавится, так это – от монохромного изображения. Цвет и цифровые технологии завоюют мир фотографии моды практически синхронно с Уолкером. Цветная картинка срезанирует с яркими детскими впечатлениями Тима.
После окончания школы – в конце 1980-х - Тим Уолкер устраивается практикантом в издательство Condé Nast, которому принадлежат Vogue, Vanity Fair, GQ, The New Yorker и другие популярные журналы. Казалось бы, Тим получает скучную работу в лондонском архиве издательства, но для него это становится настоящей школой идей.
Это была моя книжная полка для понимания истории фотографии моды.
-Тим Уолкер.
Стоит отметить, что в архиве были не только готовые к публикации работы, но и все кадры съёмок, на которых много дублей и ошибок, что позволило Тиму лучше понимать, как устроен процесс изнутри, какие кадры следует делать, какие отбирать.
Особенно Уолкер отмечает работы знаменитого английского фотографа и визионера середины XX века – Сесила Битона. Сесил снимал и королевскую семью, и моду, и звёзд, и последствия бомбёжек во Вторую Мировую войну, и многое другое.
Битон для своих постановочных съёмок создавал декорации, подобные театральным, расписывал фоны и использовал фактурные ткани, фольгу, целлофан, папье-маше, лампы и зеркала, добиваясь различных «сказочных» эффектов. Сам Сесил Битон следовал традиции театрализованных постановочных съёмок французского фотографа начала XX века - барона Адольфа де Мейера. Таким образом протянулась нить от зарождения жанра до наших дней, которую продолжает сегодня Тим Уолкер.
Его фото отражают ту радость, которую человек получает от создания фантазии.
- Тим Уолкер о Сесиле Битоне.
Техническая сторона фотографии в юности отпугивала впечатлительного Тима Уолкера, поэтому в Экстерском арт-колледже он осваивал профессию графического дизайнера и мечтал стать декоратором. Но, по воспоминаниям Тима, один из преподавателей как-то сказал, что камера - это инструмент для связи с параллельной реальностью. И это заставило Уолкера пересмотреть свои взгляд. Поэтому по окончании обучения он решил набраться опыта – работая ассистентом у состоявшихся фотографов.
Тим Уолкер для достижения поставленной цели перебирается через океан – в Нью-Йорк – работать 4-м ассистентом у тогда уже легендарного Ричарда Аведона.
Я изучал фотографию в течение трёх лет, потом работал ассистентом в Лондоне. Затем, в начале девяностых, около года ассистировал Ричарду Аведону в Нью-Йорке. Это случилось после того, как я отправил ему назойливое письмо, а студия Аведона как раз в тот момент искала четвертого ассистента. Получив эту работу, я почувствовал себя так, будто пошёл в армию ради фотографии моды.
У Аведона все было устроено по иерархической, старомодной структуре; там я узнал, как создается все, начиная от календарей Pirelli, заканчивая модными кампаниями или портретами для The New Yorker. Во многом я основываюсь именно на этом опыте, особенно в том, как не надо вести себя с людьми. Если Аведон расцветал от напряжения, то я пытаюсь создавать легкую, тёплую обстановку. Там атмосферу можно было резать ножом, а мои фотографии не могут «случиться», если люди напряжены. Он говорил, что мода его пугает, и я думаю, что Аведон немного воевал с ней – ему нравился драматизм работы с известной моделью в неудобном платье и на высоких каблуках. Так он достигал желаемой картинки.
- Тим Уолкер.
Аведон мог заставить двух моделей на высочайших шпильках изображать ворон, увидевших вкусного червяка и начавших за него драку, как в интервью приводит пример работы наставника Тим Уолкер.
Вот здесь кроется главное, что получил Уолкер, работая у Аведона: фотосъёмка – это сложный, многоуровневый процесс, который нужно уметь организовывать и которым нужно управлять. И хоть стили управления процессом разные, но именно этот опыт позволит создавать Уолкеру сложные театрализованные фотографии.
Об окончании работы ассистентом Уолкер вспоминал:
Я должен был всего лишь очищать мусорные корзины и следить за порядком в студии. Аведон во время работы предпочитал непринужденно сидеть на полу и время от времени просил кого-нибудь помочь ему подняться. Однажды я слишком рано отпустил руку. Старик упал и больно ударился, а потом сильно ругался. Я решил, что работа ассистента не для меня.
Без сомнения, Тим почерпнул что-то и у своих современников: для вдохновения он использовал явно или опосредовано работы фотографов Ирвинга Пенна, Паоло Роверси, Патрика Демаршелье, Дэвида Лашапеля, Ника Найта, режиссёров Тима Бёртона и Дэвида Линча и др. Видны и отсылки к работам сюрреалистов, о чём в интервью прямо говорит бессменная соратница Тима – Шона Хит, рассказывая о съёмке со слоном на длинных ножках, что является прямым оммажем Сальвадору Дали.
Кроме того, в своих интервью и Тим Уолкер, и его сет-дизайнер Шона Хит признаются, что в качестве прямых референсов они часто используют позднесредневековые изображения таких художников, как Лукас Карнах Старший, Дирк Баутс и в особенности – Иероним Босх. В 2015 году на родине последнего - в Голландии – прошла масштабная выставка Уолкера, посвящённая 500-летию Босха, с переосмыслением триптиха «Сад земных наслаждений».
Что роднит современного фотографа и мастеров Северного Возрождения?
Хотя, точнее я бы называл это – поздней готикой, ибо корнями эти произведения уходят вовсе не в античную традицию.
Обратимся к наследию Иеронима Босха, который создал мастерскую и породил плеяду подражателей, работавших ещё 100 лет после его смерти. Порой жутковатые картины Босха отражают мрачный и бесперспективный мир Средневековья: автор не отводит взгляд, он обращает внимание на сущность явлений, как их понимал религиозный человек того времени. Нужно пояснить, что средневековая картина мира – это нечто для современного обывателя непонятное и недоступное. Принято ошибочно переносить нынешнее восприятие на древность: этому, в частности, учат обывателя современные фильмы, которые наследуют романтической интерпретации Средневековья.
Простой пример: средневековое религиозно-философское учение о «реальном» говорит вовсе не о чём-то, что дано человеку в повседневных ощущениях от окружающих в быту предметов и явлений, как можно подумать, исходя из нынешнего понимания этого слова. «Реальное» для образованного средневекового человека – это мир горний, то, каким задумано сущее Богом, а мы живём вовсе не в реальном мире, а в его греховном отражении - в варианте реализации замысла божьего. В изобразительной традиции существовало, например, «зеркало реального» или «правдивое зеркало», глядя в которое молодой, телесно красивый персонаж видел разлагающегося мертвеца, так как в вечности труп – это то, во что превратится человеческое тело. В свою очередь, «лживое зеркало» давало персонажу полюбоваться своей сиюминутной красотой, губя тем самым его бессмертную душу для вечности.
В своих картинах Иероним Босх изображает тысячу и один способ свернуть с истинного пути. Вдохновение он черпает из окружающей действительности. Босх становится таким «правдивым зеркалом», которое показывает сущность людей и их поступков честно: такими, каковыми они являются в религиозной интерпретации. Босх изображает и Христа, и святых. Что характерно, они не находятся где-то в недоступных заоблачных высях: теоретически к Христу можно прийти, на картинах Босха - его можно найти в этом мире, но огромное количество соблазнов увлекают массы людей, поэтому они теряют дорогу к спасению.
В этом отношении и Тим Уолкер – современное «правдивое зеркало», в босхианской традиции показывающее всё разнообразие плотского мира. Но – без явного босхианского морализаторства. Как мы увидим далее, Уолкеру не чужды твёрдые убеждения, которым он следует, но в своих работах он обходится без грубой дидактики, действуя более тонко. Для своего времени Босх также отошёл от прямого символизма, и его работы были более тонкими и даже саркастичными, чем было принято, поэтому и нравились состоятельным и образованным заказчикам.
Другой характерной чертой творчества Босха – было сочетание самых невероятных конфигураций. Для художника нет разницы между живой, неживой природой и плодами человеческого производства: всё это – суета сует. Поэтому корабли у него продолжаются телами рыб, архитектурные сооружения продолжаются конечностями из плоти, а музыкальные инструменты встроены в тела.
И Тим Уолкер - не меньший мастер сочетания несочетаемого, поиска новых форм и саркастического отношения к окружающему миру. Он постоянно записывает и зарисовывает даже самые невероятные идеи, приходящие в голову, он собирает сложные аппликации из рисунков, материалов, фотографий.
Фотография немного похожа на кулинарию: ты берёшь ингредиенты из шкафа и смешиваешь их – персонажи, старые фотографии, цвета, пейзажи – создаешь то, что было только в твоем воображении. В этом есть что-то по-настоящему живое и естественное. У меня есть альбомы с вырезками - это моя кладовая идей. Каждый год я создаю по альбому, то играя с современными мотивами, то углубляясь в прошлое. В каждом около ста страниц и очень много материалов, из всех источников: полароиды, вырванные бумажки, наброски, ошибки и т.д. Сначала всё это идет в большую коробку, потом, раз в несколько месяцев, я нахожу время для того, чтобы разместить всё это в альбоме. Это странные вещи, которые не поместишь в рамку или на свою булавочную доску, трогательные вещи, от которых не можешь избавиться. Если во время подготовки к съёмке я чувствую, что чего-то не хватает, то могу заглянуть в альбом и найти необходимое там. Это рабочий метод, который эволюционировал с течением времени. Еще тогда, когда я помогал Аведону, и мне было около двадцати трёх лет, я сильно скучал по дому, и альбомы с вырезками помогали мне чувствовать связь, понимать, кто я и откуда.
- Тим Уолкер.
Более того, в его команде принято обмениваться внезапно приходящими идеями практически в любое время суток, как они с Шоной Хит рассказывают в своих интервью.
Стиль
В публицистике принято говорить о том, что Тим Уолкер превратил фотографию моды в сказку. Трудно сказать, как пишущие это понимают сказку, но «сказочность» работ Уолкера также неразрывно связана со средневековой традицией.
Я бы сказал, что живу в сказке без начала и конца. В ней огромное количество персонажей: маленькие лошадки, непонятные люди, монстры, добрые животные, растения, яблоки размером с голову. Когда мне нужно сделать съемку, я просто достаю из этой сказки маленький кусочек волшебства.
- Тим Уолкер.
Те выхолощенные тексты, которые сегодня знакомы массе людей под названием «сказки» - это зачастую адаптации литературных сказок для детей. А литературные сказки, в свою очередь, - это продукт внимания писателей-романтиков к национальным корням, национальной истории и национальному фольклору. Это внимание было обусловлено возрастающим значением националистической идеологии, которую набравшая в Европе экономическую мощь буржуазия примерно с 17 века активно противопоставляет космополитизму аристократии. Для феодальной власти, грубо говоря, не так важно – откуда кто родом, важнее – кто кому присягнул и служит. Поэтому испанский король мог быть близким родственником германского императора и владеть Нидерландами. А германский император мог родиться и большую часть жизни провести на Сицилии. Чтобы отобрать власть у феодалов, буржуазия и сконструировала идею нации – с обособленными историей, традицией и фольклором.
Но даже романтическая литературная сказка не является беззубой и пушистой: это довольно мрачные и кровавые истории, такие же суровые, каковой была жизнь трудового народа. Сказка многие века существовала в устном виде: похожие сюжеты бытовали у разных народов, пересказывались на новый лад, жили и менялись с переменами в жизни, но сохраняли при этом наиболее яркие и характерные моменты. И такой фольклор никогда, века до 19, в массе не был специализированно детским. Сама категория «детства» такой, какой мы её знаем сегодня, конструируется просветителями 18 века. Практически всю свою историю человечество не выделяло специально детей и детскую культуру с детской сказкой. Ребёнок был просто неполноценным взрослым, обязанности на которого возлагались по мере его физического взросления. И точно никто не сочинял отдельные истории исключительно для детей.
Фольклорные сказки отражают наиболее древние черты человеческого сознания. Человек с каждым новым поколением воспроизводится культурой. А главной воспроизводящей структурой культуры является язык. То есть, человек – это не нечто абстрактное, это всегда человек конкретной эпохи и культуры. Человек невозможен без общества и без культуры. Яркий пример тому – дети-маугли, хоть биологически и являющиеся людьми, но не ставшие таковыми вне общества. Сама культура наращивается пластами, и это отражено в психическом устройстве современного человека: более современные пласты вытесняют из сознания то, что относится к более древним пластам. Таким образом, сказка – это то, что оказывается в базе культуры, как одна из древнейших её составляющих. Сказка – это то, что человечество воспроизводило в своём «культурном детстве». Поэтому, обращаясь к сказке, вытаскивая её в свет сознания, Тим Уолкер обращается к базе человеческой культуры, к тому, что довольно просто, но одновременно – эффективно в своей простоте. Как с этим связано Средневековье? Оно в смысле культуры и является «детством человечества», когда массы народа воспринимали символическое непосредственно – через устное творчество, через сказку.
Мы все так заняты и всё вокруг ускоряется. Лишь у детей достаточно времени, чтобы блуждать и мечтать. Я уподобляюсь ребёнку.
– Тим Уолкер.
Детская непосредственность, открытость новому – позволяют Тиму Уолкеру творить новое, а именно новизны, постоянного генерирования новых раздражителей для пресыщенного потребителя так не хватает индустрии моды.