Продолжение.
По течению
Киева гора с градом становилась всё меньше. Она исчеза́ла совсем, когда её загораживали выраставшие берега, потом берега становились ниже, и тогда снова показывалась Киева гора.
Господствовала.
«Большая река, высокие берега, а Киева гора всех выше!» - думал Олег.
Он загребал, перед ним сгибалась и разгибалась спина другого гребца, а перед этим следующего, а перед тем ещё троих. По своему борту Олег сидел шестой, за ним гребли четверо. Тихо расходилась днепровская вода, вповалку спали два десятка ратников под лавками между гребцами правого и левого борта. Как только солнце перейдёт полдень, спящих разбудят, и они сядут на вёсла и будут грести до самой поздней темноты, когда свет факела на носу осветит корму впереди идущего корабля. Тогда ладьи уткнутся в берег, ратники выставят охранение, остальные разведут костры, будут вече́рять, а потом до рассвета отдыхать. Если, конечно, хазары не устроят какого-нибудь зла.
А хазары могут.
Ещё их не видно, но за городком Во́инь, что на левом притоке Днепра Су́ле, они обязательно объявятся — сначала разведчики разъездами, а потом толпа, тьма, орда. И скорее всего, что они появятся на обоих берегах.
Могут и до Сулы.
Думать о хазарах было так привычно, что даже и не думалось, а просто вспоминалось, как иной раз память что-то выхватывает, как взгляд выхватывает на небе или на берегу, или что-нибудь на воде, но сразу и забывает, и переносится на другое.
Взгляд Олега упёрся в Василису, и он перестал думать о хазарах.
Было очень красиво.
Олег смотрел на удаляющуюся Киеву гору и видел сидевшую на корме Василису.
Есть на что посмотреть.
Василиса была одета в подкольчужную длинную мужскую рубаху, на голове у неё белел холщовый подшлемник, она убрала в подшлемник волосы, выглядела странно, необычно, под мужской рубахой было видно, что женские груди, и лицо — белое, нежное.
Олег глянул на спавшего под ногами Родьку. У Родьки завелась борода, ещё прозрачная, он был молодой и свежий, как девица, но от девицы отличался тем, что его щеки и лоб уже покраснели от загара и ветра, а волосы на щеках — светлее самих щек. А у Василисы лицо нежное и гладкое, ни с кем не спутаешь. У ратников постарше лица вообще коричневые как глина, и как глина смотрелись между слипшимися на лбу соломенными волосами и соломенными бородами — слой темной глины между слоями светлого речного песка.
И чем старше был ратник, тем светлее были его волосы и борода и тем темнее лицо и выгорали глаза — из молодых зеленых, синих или голубых они превращались в мутные и водянистые, такие, как у соседа справа Радомысла. С рыжим Радомы́слом-новгородцем он пришел сюда в Киев ещё с молодым и огненным, а сейчас Радомысл уже старый и серый. Олег и не знал, что у Радомысла такая молодая жена Ганна.
«Надо же!»
Олег смотрел.
Всё привычное сливалось, выделялась только Василиса, и над нею всё дальше и дальше величественная Киева гора.
Он думал.
За несколько дней до начала похода он задумался, как пойдет — на кораблях или возглавит конную рать по правому берегу.
Он думал об этом, лёжа на локте; рядом Василиса в свете масляного рожка что-то делала со своей новой одеждой…
Олег выкликнул Родьку, тот заглянул, Олег подозвал и стал шептать на ухо. Василиса посмотрела, не отрываясь от дела. Родька выскочил, и его долго не было, потом вернулся и стал шептать ответное Олегу. Олег внимательно смотрел на Родьку, а тот развёл руками.
- Ладно, будь по ево! – сказал Олег и поднялся, поднялась и Василиса. – Веди, — сказал Олег Родьке, и они втроём вышли из шатра.
Родька повёл к дальней дубраве. Шатёр раскинулся на склоне Киевой горы к Днепру, а Родька вёл на другой склон, к сухому логу.
Когда подошли, увидели среди деревьев костёр.
Уже смеркалось, солнце зашло за горизонт как раз за дубравой, и деревья стояли черные и большие, а между ними сверкало, и Родька повёл туда.
«Зачем Василиса увязалась?» — подумал Олег, но не прогнал. Когда до костра оставалось шагов десять-пятнадцать, Олег заметил, что Василиса отстала и зашла за дерево.
«Смышленая, — подумал Олег, — понимает, что ведун всё одно её прогонит…»
Кудесник, старик, видно по нему, но не определишь, сколько лет, сидел боком в ярком свете молодого костра и длинной веткой разгребал рядом угли и обгорелый валежник старого кострища.
— Зачем пришёл? — спросил он Олега.
— Что видишь? — спросил его Олег.
— Сядь, — велел кудесник.
Олег сел.
Кудесник долго перекатывал угольки, подстраивал друг к другу обгорелые ветки и слегка ударял по ним, ветки подскакивали, кудесник их снова подгребал и снова ударял.
Наконец он произнёс:
— Вижу твою смерть… ты за этим пришёл?
Олег кивнул.
— А как видишь?
— Ты умрёшь от своего вороного, — произнёс кудесник и больше не сказал ничего.
Олег немного посидел, встал и пошёл из дубравы, за ним пошёл Родька, за Родькой вышла из-за деревьев Василиса. Перед шатром Олег сказал, чтобы Родька отдал вороного конюха́м, и чтобы те ходили за ним, а для этого отвели бы в Ладогу, где у князя имение, а сам он пойдёт в поход на корабле, и отослал от себя. Василиса ничего не сказала, промолчала только перед тем, как лечь рядом с Олегом, долго молилась своему богу, по имени Христос.
Олег вспомнил это, помотал головой и ухмыльнулся.
Вдруг сидевший перед ним за три человека гребец взвыл и стал трястись, как будто на него налетели пчёлы, на самом же деле в его плечо вонзилась стрела, но неглубоко. Все обернулись на левый берег Днепра. На пологом берегу передними копытами в воде стояли четыре всадника, они сливались с прибрежными кустами, но было видно, что трое натягивали луки, а один уже выстрелил.
— Оборонись! — крикнул тысяцкий и гребцы левого борта, не переставая грести, подняли щиты. Три стрелы упали в воду, не долетев.
Крик раненного поднял спящих, Радомысл схватил лук и пустил стрелу, а хазары брызнули в разные стороны, и было до них шагов двести, так близко корабль шёл вдоль берега. Олег огляделся, на дальнем и высоком правом берегу, еле различимые стояли люди, но не на конях, а просто, — это были свои, значит, там ещё нет хазар.
Тревога прошла, гребцы поменялись с отдохнувшими, за Олегово весло сел Родька, а Олег пошёл на нос к тысяцкому Фарла́фу, тот смотрел на воду и кричал каким бортом грести сильнее — он лучше всех знал, как до порогов надо идти, где больше глубина.
— Не сильно влево забрали? — спросил его Олег.
Продолжение следует.