Совсем недавно посмотрела интервью с директором Пушкинского музея Елизаветой Лихачевой в Томске. Многое в этом разговоре меня удивило, стало открытием. Хочу поделиться и с вами.
О деревянном фонде города:
«В чем проблема деревянного зодчества: дерево гниет и легко горит. Его тяжело реставрировать.»
«Для того, чтобы архитектуру спасти, надо переосмыслить: зачем мы её спасаем. Спасти, чтобы передать? Но мы не перемычка между прошлым и будущим – мы живые. На выходе архитектура умирает тогда, когда она никому не нужна. Город должен дозреть сам… Зачем? Это главный вопрос, на который каждый раз надо искать свой ответ».
Деревянное наследие, это наследие города или страны?
«Я не думаю, что это надо противопоставлять. И города, и страны. Может ли государство все содержать? Нет, не может. Должно ли все содержать? Не должно. Если бы оно было городу нужно, оно в таком бы состоянии не находилось.»
О филиале Пушкинского музея в Томске:
«Вообще я противница филиалов больших музеев в регионах. Это касается не только музеев. Филиал Мариинки тоже никому не нужен. Вместо того, чтобы приезжать и делать филиал, надо вкладываться в местные кадры, но при этом делать выставочные залы, чтобы крупные музеи могли возить выставки».
«Я также понимаю, что сделает страну единой – это некоторое облако интеллектуальных ресурсов, которые в этой стране есть. Когда в стране, растянутой на 9 часовых поясов, появляется облако знаний, облако интеллектуальных усилий. Музей – один из факторов такого облака.»
И такие музеи как Пушкинский, это, как раз, способ такую среду создавать, потому что искусство – это базовая потребность человека»
Об отличии столицы от провинции
«Чем отличается культура в столице от провинции? Наличием культурных институций. Вы можете построить самый крутой университет в мире, но, если профессуре некуда пойти после работы, она не поедет к вам, потому что это будет резервация.»
О смысле существования музея:
«Если ты даешь человеку возможность думать не только о хлебе насущем, а общаться с искусством – это прекрасно. В этом смысл существования музея».
И снова о филиале музея в Томске:
«Моя задача сделать институцию, которая постоянно будет работать над повышением качества жизни томичей.»
«Не только студентов, а мы знаем, что Томск – студенческий город, но и всех жителей Томска. Людей, которые здесь всю жизнь жили и, вероятно, будут жить здесь дальше. И дети будут жить.»
О коллекционерах, создателях коллекции Пушкинского музея Морозове и Щукине:
«Ни Щукин, ни Морозов не вкладывали деньги в картины. Это совсем про другое. Они по-другому мыслили, это люди другого порядка. Они мыслили категориями общественного блага.»
«Современный мир – мир эгоистов. Люди, которые сейчас покупают картины, чаще всего рассматривают произведения искусства как инвестиции. А этого делать категорически нельзя. Вы должны покупать то, что вам нравится. Это первый закон коллекционирования. Морозов жил с этими картинами. Они висели в его доме. Сейчас люди покупают искусство и кладут в сейф. Начерта ты это купил? Так ты убил искусство. Искусство не должно лежать в сейфе, оно должно работать.»
«Есть такое понятие «Влияние коллекции на художественную жизнь». Все же студенты Московского училища живописи, ваяния и зодчества знали, что висит дома у Щукина и Морозова. Отсюда у нас Коровин и Серов.»
О ненужных и краденных произведениях искусства
«Большевики продавали искусство царей – они искренне считали, что это никому не надо.»
«Нажились на 20 веке американцы крупно. Они занимались скупкой краденого. Это одна из наших трагедий национальных.»
«История человечества изобилует историями грабежа, насилия, убийства, в том числе ради произведений искусства. Я категорический противник музейной институции (возврат произведений искусства на родину, ранее вывезенных из страны. Например, греческие скульптуры Парфенона вывезены в Англию лордом Элроном. Пр.авт.).»
«Я единственную институцию рассматриваю, когда личные вещи были похищены в еврейских семьях нацистами. Если есть потомки, я готова говорить об институции или компенсации.»
Об уроне культурного наследия СССР в годы второй мировой войны:
«Урон, который нанесла война культурному наследию странам Советского Союза гигантский. Мы много чего спасли, но еще больше потеряли. Мы потеряли все новгородские фрески, все. После войны чудом уцелел Мирожский монастырь. Поэтому мы никому ничего не надо возвращать. Но мы должны перестать стесняться. Мы должны показать, что у нас есть. И у меня есть единомышленник – директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.»
О том как Англия и США уничтожали искусство во вторую мировую войну:
«…Во вторую мировую войну американцы и англичане стерли с лица земли много немецких и итальянских городов, уничтожая специально и памятники искусства. Американцы разбомбили Пизу… Первым уничтоженным городом англичанами стал Кёнигсберг, последним Цербст, который бомбили 8 мая 1945 года. Чистое незамутненное варварство.»
«СССР специально искусство не бомбил. Мы понимали, что то, что находится в Германии – это общемировая ценность. Мы не были варварами. То, что пытаются нам сегодня присвоить – это неправда.»
«- Нам не простят победу во второй мировой войне.
- Да нам много чего не простят.
- Да и пошли они к черту!»
О экспонатах выставки "Коллекция братьев Морозовых. Иконы современного искусства" в Фонде Louis Vuitton в Париже, которую французский дом хотел присвоить с наступлением СВО:
«- Нравственность – это смешно. Любой музейщик думает о пополнении своей коллекции.
- Но не любым же способом?
- Любым!»
«Ты дьявола в уста поцелуешь, чтобы спасти коллекцию.»
«Европейцы всегда были наглыми ворами. Это плоть от плоти Европейской культуры. Это надо всегда помнить.»
«Я считаю, что мы безусловно должны восстановить отношения с Европой, в глобальном смысле, но с другой позицией. У нас нет друзей. У нас есть партнеры, бизнес-партнеры, политические партнеры, союзники. Но друзей у нас нет. Дружить мы можем сами с собой. Дружба, это тоже черта русского характера.»
«Они разрушили веру в непоколебимую систему права. Эта самая большая ошибка. Все думали, что европейское право самое надежное. А оказалось, что есть право, а есть правее. Закон не закон. Мы запомнили.»
«Эпоха больших транснациональных выставок заканчивается.»
О том, где находится музейный рай:
«Для меня Пушкинский музей – это дом.»
«Я последнее время люблю небольшие музеи, которые можно обойти за 2-3 часа. Например, музей Родена, музей транспорта – это музейный рай.»
О взаимопроникновении в искусстве:
«Знаете, почему весь мир едет в Италию, почему итальянская живопись считается одной из лучших в мире? Потому что в каждом европейском музее «висят» итальянские художники.»
«Мне, как директору музея, хотелось бы собрать все русское искусство в своем музее, но тогда знать нас не будут. Взаимопроникновения не будет.»
О русском человеке:
В особую нравственность русского человека я не верю. Я считаю, у русского человека другая сила. Нас не очень сильно волнует материальное. Мы вспыльчивы, но отходчивы. А еще мы многонациональны.
«Русский человек – это тот, кто живет в России, думает по-русски и знает, кто такой А.С. Пушкин»