О ее жизни обязательно напишут роман, в котором не будет ни единого слова вымысла. Все равно никто не поверит, что такая судьба – это взаправду, не может быть столько любви, столько невзгод, столько боли, столько счастья, обернувшегося неразрешимой вселенской трагедией. Для одного человека слишком тяжелый груз, непосильный…
Будущая поэтесса родилась в Москве 10 мая 1924 года в обычной московской коммуналке – отец работал учителем истории, а мама библиотекарем. Существовали от зарплаты до зарплаты, впрочем, по-другому российской интеллигенции пожить никогда и не удавалось, вне зависимости от социально-общественного строя. Зато с книжками у маленькой Юльки проблем не было, читала всё, что душеньке угодно – мама приносила лучшие новинки, еще пахнущие типографской краской. Расставаться любимыми героями было жалко, но что делать – библиотечные книги выдавались всего на несколько дней. И с профессией девочка определилась еще в младших классах: конечно, она станет великим поэтом, а кем же ещё? Ведь ее классные стихи печатают в «Учительской газете» и даже читают по радио!
«В школьные годы я была, так сказать жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно, экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья. Замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами и кабацкими забулдыгами — коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина. Всё это мирно сосуществовало в этих ужасных виршах. Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу, как ветром, выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам».
По радио, конечно, читали стихи не про ковбоев и рыцарей, страна готовилась к неведомым пока испытаниям, по Европе уже распространялась коричневая чума фашизма…
Мы рядом за школьною партой сидели,
Мы вместе учились по книге одной,
И вот в неотглаженной новой шинели
Стоишь предо мной.
Я верю в тебя, твоей воли не сломишь,
Ты всюду пробьешься, в огне и дыму.
А если ты, падая, знамя уронишь,
То я его подниму.
«Отрочество поездом с откоса вдруг покатилось с грохотом в войну».
В июне 1941 года шестнадцатилетняя Юлия записалась в добровольную санитарную дружину при Российском обществе Красного Креста, на передовую её все равно бы не взяли, прямо при входе в военкомат развернули назад – иди, учись, без тебя справятся. В августе медсестру Друнину направили на строительство оборонительных сооружений под Можайском, что было главнее оказания медицинской помощи - немец вплотную подобрался к Москве. Девчонок с лопатами сразу же начали бомбить мессершмитты, и Юлька отстала от своего отряда, но не потерялась – присоединилась к боевой группе пехоты, куда ее взяли санитаркой. Пехотинцы попали в окружение, оказались в самом тылу противника и две недели с большими потерями пробирались к своим. Маленькая группа из девяти бойцов уже приближалась к линии фронта, когда под ногами сработала противопехотная мина – комбат и двое солдат погибли сразу, а Юлию сильно контузило.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Осенью с вещмешком за плечами и маленьким чемоданчиком в руках Юлия отправилась в эвакуацию в Тюмень – не по желанию, пришлось сопровождать тяжелобольного отца. Отец вскоре умер, и девушка тут же сорвалась с места – помогать Родине в борьбе против захватчиков – определилась курсантом в Школу младших авиационных специалистов (ШМАС). Учёба давалась как никогда трудно: вместо наложения ватно-марлевых повязок приходилось копаться в самолётных двигателях. Какой из молоденькой медсестры авиамеханик?... К тому же младшим авиаспециалистам объявили, что по окончании курсов отправки на фронт не будет, их переводят в женский запасной полк. Такая перспектива Юльку вовсе не устраивала, она достала со дна фанерного чемодана московское свидетельство об окончании курсов медсестёр и сразу же получила назначение в сануправление 2-го Белорусского фронта.
В полку она воевала рядом со своей одногодкой из Подмосковья – героическим санинструктором Зиной Самсоновой, которой Друнина посвятила одно из самых трагических своих стихотворений:
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
В 1943 году Юлию Друнину ранило в шею осколком разорвавшегося снаряда. Подумаешь, и не больно совсем – санитарка на бегу замотала шею бинтами и продолжила своё дело – спасать упавших солдат. Очнулась она уже в госпитале, где узнала от осерчавшего на неё за беспечность хирурга, что спасло её не иначе как чудо – осколок прошёл в миллиметре от сонной артерии. Там же, в госпитале Юлия написала своё первое военное стихотворение, которое сегодня известно каждому из нас:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Инвалидность, непригодность к дальнейшему прохождению службы – попробуйте убедить любого двадцатилетнего человека, что его полноценная жизнь на этом закончена. Не поверила бумажкам с печатью и Юлька, вопреки всем запретам, обойдя комиссии, снова вернулась на фронт, воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. Опять контузия, комиссование, теперь уже подчистую: старшина медицинской службы Юлия Друнина с орденом Красной звезды и медалью «За отвагу» отправлена домой, в Москву.
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать! — Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
В Литературный институт девушку с её невеликим творческим багажом не приняли, но сбить Юлию с однажды избранного пути не удавалось ещё никому, она начала ходить на занятия без студенческого билета – попробуйте только выдворить из аудитории инвалида войны! Тогда же Друнина встретила свою первую любовь – тоже начинающего поэта, фронтовика Николая Старшинова, кормила молодого мужа вместо супа водой, в которой мама до этого варила картошку в мундире, с остатками картофельной шелухи. Но они были беспредельно счастливы: окончилась война, родилась дочка Леночка, в 1948 году вышла первая книга стихов Юлии Друниной «В солдатской шинели». После вступления в Союз писателей книги у Юлии Друниной стали выходить одна за другой – и каждая оказывалась востребованной читателями, каждая - ко двору: стихи о прошедшей войне, о любви, о счастье, которое вот-вот наступит и никогда не закончится. В 1967 году Юлия Владимировна в ряду известных советских писателей побывала в Западной Германии, где ее спросили о том, как ей удалось сохранить такую потрясающую женственность после участия в самой жестокой в истории человечества войне? Поэтесса ответила:
«Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека».
В 1954 году на сценарных курсах Юлия Друнина познакомилась с известным киносценаристом Алексеем Каплером, лауреатом Сталинской премии, в будущем – бессменным ведущим «Кинопанорамы». Огромное чувство вспыхнуло сразу, хотя Алексей Яковлевич был старше своей избранницы на двадцать лет, и оба были связаны браком. Но судьбу ведь не обманешь…
Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.
Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви…»
Поэт-фронтовик Марк Соболь, хорошо знавший обоих, написал, что Каплер «снял с Юли солдатские сапоги и обул ее в хрустальные туфельки». Николай Старшинов, бесконечно любивший свою жену, отпустил её – видел, что «Алексей Яковлевич относился к Юле очень трогательно – заменял ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя».
Супруги почти никогда не расставались, проводя вместе все свободное время, особенно любили пешие прогулки по Старому Крыму, где знали каждую тропу. Целых девятнадцать лет абсолютного, удивительного счастья. Уход любимого мужа из жизни перечеркнул этот каждодневный праздник великой взаимной нежности, к тому же наступало другое время, в которое поэтесса совсем не вписывалась…
«И откуда вдруг берутся силы...»
1990 год. Юлия Владимировна Друнина – депутат Верховного Совета, пишет не только стихи, но и статьи о неоднозначной роли перестройки, о девальвации моральных и гражданских ценностей, которые служили основой ее творчества и всей жизни. Депутатское «служение» быстро закончилось, Друнина при всей её романтической сущности никогда не была наивной и доверчивой, не принимала на веру пустых обещаний, не подкрепленных делом. Она так и не смогла смириться с происходящим в стране и добровольно ушла из жизни, покончив с собой в гараже посёлка «Советский писатель», недалеко от подмосковного Подольска:
«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл. Если Бог есть, он поймет меня».
Юлия Друнина «Я родом не из детства, из войны»
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства — из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя — шершавые ладони.
Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины…
Юлия Друнина «Зинка». (Памяти однополчанки — Героя Советского Союза Зины Самсоновой)
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
– Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет....
...С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы. –
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах...
...У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
Юлия Друнина «Баллада о десанте»
Хочу, чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был…
Четырнадцать школьниц — певуний, болтушек —
В глубокий забросили тыл.
Когда они прыгали вниз с самолета
В январском продрогшем Крыму,
«Ой, мамочка!» — тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.
Не смог побелевший пилот почему-то
Сознанье вины превозмочь…
А три парашюта, а три парашюта
Совсем не раскрылись в ту ночь…
Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.
Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку —
От голода встать не могли.
И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь…
Бессмысленной гибели нету на свете —
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды…
Юлия Друнина «Доброта»
Стираются лица и даты,
Но все ж до последнего дня
Мне помнить о тех, что когда-то
Хоть чем-то согрели меня.
Согрели своей плащ-палаткой,
Иль тихим шутливым словцом,
Иль чаем на столике шатком,
Иль попросту добрым лицом.
Как праздник, как счастье, как чудо
Идет Доброта по земле.
И я про неё не забуду,
Хотя забываю о Зле.
Юлия Друнина «Стареют не только от прожитых лет»
Стареют не только от прожитых лет —
От горьких ошибок, безжалостных бед.
Как сердце сжимается, сердце болит
От мелких уколов, глубоких обид!
Что сердце! — порою металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
Пусть часто себе я давала зарок
Быть выше волнений, сильнее тревог.
Сто раз я давала бесстрастья обет,
Сто раз отвечало мне сердце: «О нет!
Я так не умею, я так не хочу,
Я честной монетой за все заплачу…»
Когда слишком рано уходят во тьму,
Мы в скорби и гневе твердим «почему?»
А все очень просто — металл устает,
И рушится мост — за пролетом пролет…
Юлия Друнина «Судный час»
Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока —
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Всё ж, крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, — за избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!