34 подписчика

Рене Декарт: Рассуждение о методе

(Все тезисы пронумерованы для вашего удобства и соответствуют основному порядку текста)

Подписывайтесь на наш ТГ-канал: https://t.me/cherniekopi

Подписывайтесь на нашу группу в VK со статьями различного характера:
https://vk.com/terraofmortem

Название главы и тезис, с которого она начинается:

Рассуждение о методе - 1
Некоторые соображения относительно наук - 1
Основные правила искомого автором метода - 4
Несколько правил морали, извлеченных из этого метода - 11
Доводы, которыми доказывается существование Бога и человеческой души, или Основания метафизики - 18
Порядок исследованных автором физических вопросов; биение сердца и другие проблемы медицины; различие души человека и животных - 29
Что, по мнению автора, необходимо, чтобы продвинуться вперед в исследовании природы; причины, побудившие его взяться за перо - 35
Размышления о первой философии, содержанием которой является доказательство существования Бога и бессмертия души - 46
О вещах, которые могут быть подвергнуты сомнению - 51
О природе человеческого разума, который мы познаем легче, чем тело - 54
О действительном существовании Бога - 61
Об истинном и ложном - 82
О сущности вещей материальных и еще о действительном существовании Бога - 90
О бытии вещей материальных и о действительном отделении разума от тела - 98
Возражения на «Размышления» Декарта и ответы последнего - 108

Рассуждение о методе

Некоторые соображения относительно наук

1….разница во мнениях объясняется не тем, что некоторые из нас разумнее других, но лишь тем, что мы устремляем наши мысли разными путями и учитываем не одни и те же вещи. Потому что недостаточно обладать здравым рассудком, но главное - правильно его применять

2.Иные качества, нужные для усовершенствования ума, мне не известны, причем я склонен думать, что разум, или способность мыслить, в самой полной мере присутствует в каждом из нас, поскольку это - единственная вещь, которая делает нас людьми, отличая от животных

3.Мне особенно нравилась математика по причине определенности и очевидности ее доказательств. Но я не замечал еще истинного ее применения и, думая, что она служит лишь связанным с механикой искусствам, удивлялся, что на таком прочном и основательном фундаменте нельзя было возвести ничего более благородного

Основные правила искомого автором метода

4.Скажем, здания, которые от начала и до конца строил один архитектор, обыкновенно прекраснее на вид и лучше устройством, нежели те, что доделывались и переделывались многими с использованием старых стен, возведенных когда-то для иных нужд. Так и старые города, возникшие как небольшие посады и с течением времени выросшие в огромные поселения, как правило, очень плохо спланированы в сравнении с (новыми) центрами, расположенными в правильном порядке на равнине по творческому замыслу инженера

5.Не подлежит сомнению и то, что истинная вера, правила которой установил один лишь Бог, устроена несравнимо лучше всех других. Если же говорить о делах человеческих, мне представляется, что древняя Спарта своими успехами была обязана не разумности каждого отдельного закона - ведь многие из них были весьма странными и даже противоречащими нравственности, - но тому, что, будучи созданными одним человеком, все они преследовали единую цель. Подобным же образом, размышлял я, книжные науки, по крайней мере те, которые не основываются на чем-то большем, чем вероятность, и не располагают никакими наглядными доказательствами, но составлены из мнений многих разных лиц и разрослись постепенно, вбирая в себя все новые мнения, отходят от истины гораздо дальше, чем простые соображения разумного человека относительно встречающихся ему вещей

6.Затем, во время своих путешествий, я понял, что все люди, чьи суждения отличны от наших, не становятся от этого ни варварами, ни дикарями, но в большинстве своем пользуются разумом как мы или даже лучше. Также я учел, насколько человек, которого с детства воспитывали среди французов или немцев, становится иным, чем если бы он все время жил у китайцев или (в Америке) у каннибалов. И в вещах бытовых, например в моде - насколько ненормальным и смешным кажется сейчас то, что нравилось нам десять лет назад и, может быть, снова понравится в следующие десять лет. Таким образом, нас больше убеждают обычай и чужой пример, чем некое достоверное знание. В качестве же доказательства истин, установить которые требует некоторого труда, мнение большинства абсолютно ничего не стоит, потому что их скорее обнаружит один человек, чем целый народ

7.Однако, исследуя их, я заметил относительно логики, что ее силлогизмы, а равно и большинство других ее положений, нужны, чтобы объяснять другим то, что уже известно, или еще хуже, как в искусстве Луллия, чтобы бездумно разглагольствовать о вещах, которых не знаешь, но никак не для того, чтобы познавать неизвестное. Она, конечно, содержит много весьма верных и полезных правил, но к ним примешано такое количество других, вредных и лишних, что отделить первые от вторых не легче, чем высечь Диану или Минерву из куска необработанного мрамора. Что касается анализа древних и алгебры современников, то обе они занимаются предметами совершенно отвлеченными и, видимо, не имеющими жизненного применения. Кроме того, анализ так напряженно сосредоточен на рассмотрении геометрических фигур, что не может развивать мыслительную способность, не утомляя воображение, тогда как алгебра (в том виде, как ее преподают, столь жестко подчинена определенным числовым законам и формулам, что превратилась в запутанное и темное искусство, которое смущает ум, перестав быть наукой, которая ум воспитывает

8.Первое - принимать за истину только то, что со всей очевидностью кажется мне верным. Иначе говоря - всячески избегать поспешности и предубеждения, не допускать в свои суждения ничего, что ум не видел бы предельно ясно и отчетливо, исключая всякое сомнение.
Второе - подразделять каждую из проблем, которые я исследовал, на столько малых частей, на сколько возможно и необходимо для более успешного ее решения.
Третье - располагать свои мысли в точном порядке, начиная с предметов самых простых и удобнее всего познаваемых и восходя мало-помалу к познанию наиболее сложного. Причем такую очередность надо строить (в уме) и для тех вещей, которые в естественном порядке друг другу не предшествуют.
Наконец, последнее - везде (как при решении узловых трудностей, так и просматривая составляющие каждой) скрупулезно перечислять детали и внимательно оглядывать целое, чтобы быть уверенным, что ничего не пропустил

9.Те длинные цепи аргументов, по-отдельности - простых и наглядных, которыми геометры пользуются, чтобы прийти к наиболее трудным своим доказательствам, дали мне повод думать, что из таких же последовательностей складывается понимание всего, что вообще можно понять, и если, остерегаясь принимать за правду вещи спорные, неизменно строить выводы в правильном порядке, то не останется ни одной истины столь отдаленной, что ее нельзя будет в итоге достичь, или столь сокровенной, что ее нельзя будет обнаружить

10.Мое утверждение не покажется вам, надеюсь, слишком тщеславным, если вы примете во внимание, что для каждой вещи существует лишь одна истина и тот, кто ее нашел, знает о ней все, что можно знать. Если, например, ребенок на уроке арифметики выполнил сложение по правилам, он может быть уверен, что относительно искомой суммы знает все, что умеет найти человеческий ум. А потому метод, научающий следовать правильному порядку и тщательно перечислять все составляющие искомой истины, содержит все то же самое, что сообщает достоверность правилам арифметики

Несколько правил морали, извлеченных из этого метода

11.Первое заключалось в том, чтобы повиноваться законам и следовать обычаям своей страны, твердо придерживаясь веры, (которую я считал наилучшей и) в которой по милости Божьей воспитывался с детства, а во всех прочих вещах руководствоваться мнениями наиболее умеренными и далекими от крайностей, принятыми на деле в кругу самых здравомыслящих людей из тех, среди которых мне придется жить…и пусть даже у персов и китайцев, вероятно, встречаются не менее благоразумные люди, чем у нас, очевидно, полезнее всего было сообразовываться с теми, в чьем обществе мне предстояло жить

12.Потому что различение (плохих и хороших) вещей и понимание того, что мы их различаем, суть две не связанные между собой мыслительные операции, так что первая часто выполняется без участия второй

13.Вторым моим правилом было оставаться, по мере сил, предельно твердым и решительным в своих действиях и, однажды выбрав, равно неуклонно следовать как весьма сомнительному, так и абсолютно верному. Так поступает опытный путешественник, потерявший дорогу в лесу, - не блуждает то в одну, то в другую сторону и тем более не стоит на одном месте, но идет все время по прямой, старясь не отклоняться. И никакие слабые доводы не заставят его свернуть, хотя бы направление и было выбрано наудачу. Потому что, продвигаясь неуклонно вперед, он если и не выйдет, куда хотел, то, по крайней мере, доберется туда, где ему будет лучше, чем в середине леса. Жизнь часто заставляет принимать решения безотлагательно, и совершенно понятно, что в тех ситуациях, когда невозможно спокойно отобрать абсолютно правильные мнения, мы должны следовать наиболее правдоподобным. Также и сравнивать мнения по их правдоподобию мы иногда не состоянии, но обязаны выбрать хотя бы какое-то. В приложении к нашим действиям мы, следовательно, не должны более сомневаться в правильности избранного мнения, но считать его верным и надежным, ибо таковой была причина, заставившая нас его избрать

14.Моим третьим правилом было неизменно стараться побеждать себя, а не судьбу, изменять свои желания, а не порядок вещей и вообще приучать себя к тому, что в нашей полной власти находится лишь наша собственная мысль, и потому, делая все от нас зависящее по отношению к вещам внешним, мы должны осознавать абсолютную невозможность достичь полного успеха собственными силами. Одного этого понимания, как мне показалось, хватает, чтобы не желать в будущем того, чего я не смог бы приобрести, и всегда оставаться довольным своим состоянием. Дело в том, что наши желания простираются только на те вещи, которые рассудок представляет им как некоторым образом достижимые. Следовательно, понимание равной недостижимости всех внешних благ избавит нас от огорчений по поводу того, что мы не владеем достоянием, якобы принадлежащим нам по праву рождения, но отнятым у нас без вины: мы ведь ничуть не расстраиваемся, что не царствуем над Мексикой и не владеем Китаем

15.Ибо каждый из нас получил от Бога в дар некий свет (разума), чтобы отличать истинное от ложного, и потому я ни на мгновение не поверил бы, что обязан придерживаться чужих мнений, если бы не предполагал использовать собственную способность суждения для их проверки, когда наступит время (и я буду достаточно подготовлен). Также я никогда не смог бы избавиться от сомнений (и страха совершить ошибку), если бы не надеялся, что использую любую возможность выбрать лучшие из имеющихся мнений. И последнее: я не смог бы ограничить свои желания и остаться довольным, если бы не избрал пути, следуя которому надеялся, приобретая, в меру своих способностей, новые знания, обрести таким образом и все доступные мне истинные блага. Поскольку наша воля стремится достичь или избежать лишь того, что рассудок показывает ей как стоящее или негодное, то правильно мыслить и означает правильно поступать, и если мы стараемся мыслить, насколько можем, лучше, значит и поступать стараемся лучше, то есть приобретаем все добродетели и вообще все доступные нам блага

16.Утвердившись в перечисленных выше правилах и обособив их от сомнения, так же как истины веры, которые всегда стояли превыше всего в моей системе ценностей, я счел, что вполне готов предпринять освобождение от прочих своих мнений. Общаясь с людьми, я рассчитывал достичь цели скорее, чем если продолжу сидеть взаперти в теплой спальне, где мне пришли в голову все эти мысли, а потому, не дожидаясь конца зимы, снова отправился путешествовать

17.Однако я не подражал скептикам, которые сомневаются только ради того, чтобы сомневаться (и кроме недостоверности, ничего не ищут), демонстрируя постоянную неуверенность. Моей же единственной целью было, напротив, обрести уверенность, снять зыбкую почву или песок и дойти до камня или глины (того, на чем можно ставить фундамент)

Доводы, которыми доказывается существование Бога и человеческой души, или Основания метафизики

18.Однако сразу после этого я отметил следующее: пока я произвольно считал все вокруг ложным, неизбежно получалось, что сам я, мысливший таким образом, являюсь чем-то. И, увидев, что эта истина, я мыслю, а значит я существую, столь тверда и несомненна, что никакие, даже самые хитроумные, предположения скептиков не в состоянии ее пошатнуть, я рассудил, что могу без колебаний принять ее в качестве первого основания искомой философии.
Далее, я со всем вниманием исследовал то, чем являюсь, и отметил, что способен вообразить, будто у меня нет никакого тела, будто нет ни мира, ни ка-кого-либо места, где я пребываю, однако при всем том не способен вообразить, будто нет меня. Напротив, из моих мыслей о сомнительности прочих вещей (так же как из любой другой моей мысли) как раз и следовало, причем со всей очевидностью и несомненностью, что я существую. Если же я перестану мыс лить, то, наоборот, хотя бы (и мое тело, и мир, и) все остальное, что я когда-либо представлял себе, оказывалось истинным, не останется причин верить в мое существование. Отсюда я заключил, что являюсь субстанцией, вся сущность или природа которой заключена в мышлении, так что для существования ей не требуется никакого места и она вообще не зависит ни от какой материальной вещи, а следовательно, мое «я», то есть (мыслящая) душа, которая и делает меня тем, чем я являюсь, совершенно отлична от тела; более того, ее легче познать, чем тело, и даже если бы этого последнего не существовало, душа все равно продолжала бы оставаться всем тем, что она собой представляет

19.Из этого мне представлялось возможным вывести общее правило: истинны все те вещи, которые мы понимаем предельно ясно и отчетливо

20.Продолжая, я подумал, что сомневался, и следовательно, мое существо не целиком совершенно. Ведь я вполне ясно видел, что в знании заключено большее совершенство, чем в сомнении. Поэтому я задался вопросом, откуда взялась во мне способность думать о чем-то совершеннее меня (по своей природе). И я с очевидностью понял, что этой способностью я наделен (тем, кто обладает) природой, действительно более совершенной. Установить источник различных мыслей о прочих внешних по отношению о мне вещах, например о небе, земле, свете, тепле и о тысяче других, было не так трудно. Не замечая в подобных мыслях ничего ставящего их выше меня, я был свободен верить, что их истинность определяется моей природой постольку, поскольку я наделен неким совершенством, а их ложность получена из ничего, то есть из некого моего недостатка и несовершенства моей природы). То же самое не могло, однако, относиться к идее существа более совершенного, нежели мое собственное. Получить ее из ничего было явным образом невозможно. Производить совершенное от менее совершенного так же неприемлемо, как выводить нечто из пустоты, и потому я не мог воспринять эту идею от себя самого. Итак, оставалось одно: она вложена в меня чем-то действительно обладающим более совершенной природой, нежели моя собственная, и даже сверх того - соединяющим в себе все мыслимые виды совершенства. То есть, говоря одним словом, ее вложил в меня Бог. К этому я прибавил, что знание о неких отсутствующих во мне совершенствах делает меня не единственным сущим, которое существует (хочу, с вашего позволения, воспользоваться здесь языком школьной философии), но должно присутствовать и некое другое, более совершенное, существо, от которого я необходимым образом завишу и которому обязан всем, что имею. Поскольку если бы я был один, не зависел бы ни от чего другого и сам от себя воспринял то немногое, что делает меня причастным совершенному сущему, то с тем же успехом мог бы получить от себя и остальное, очень многое, чего, как я знаю, мне недостает; и тогда я был бы бесконечным, вечным, неизменным, всезнающим, всемогущим, обладал бы всеми совершенными качествами, которые предположительно есть у Бога

21.Ведь пусть даже я воображал, что сплю и грежу и что все видимое или представляемое мной ложно, я не мог отрицать, что представления обо всем этом присутствуют в моем уме. Поняв ранее со всей ясностью, что природа интеллекта во мне не схожа с природой тела, теперь я принял в расчет, что всякая сложность обличает зависимость, а зависимость - явный недостаток. Следовательно, рассудил я, состоять из двух природ есть несовершенство, для Бога невозможное, и значит Он из них не состоит, но вместе с тем все вещи на свете, телесной, интеллектуальной, или какой угодно иной природы, не обладающие полным совершенством, обязаны своим бытием Его могуществу, так что без Него они не смогли бы просуществовать ни мгновения

22.Напротив, вернувшись к идее совершенного существа, я находил, что существование заключено в ней так же или даже еще более очевидно, как в идее треугольника - равенство трех его углов двум прямым или в идее сферы - равная удаленность всех частей от центра, а значит Бог, который и представляет Собой это совершенное существо, есть, или существует, с большей даже очевидностью, чем у геометрических доказательств

23.Многие тем не менее убеждены в том, что познать Его и даже понять, что такое наша душа, трудно. Причина здесь в неспособности большинства возвысить ум над чувственно познаваемыми вещами: люди так привыкли постигать посредством одного воображения, которое есть лишь особый, направленный на материальные вещи, вид мышления, что все то, образ чего нельзя себе представить, кажется им непостижимым. Сами философы в школах принимают за аксиому следующее: ничего не существует в уме, чего ранее не существовало бы в ощущении. Представления же о Боге и о душе никогда не присутствовали в ощущении, и те, кто пытается использовать воображение, для того чтобы постичь их, поступают, думается, не иначе, чем если бы стали пользоваться глазами, чтобы слышать звуки или обонять запахи

24.Но откуда известно, что мысли, приходящие к нам во сне, часто такие живые и выразительные, на самом деле ложны, а другие мысли истинны? Сколько бы ни трудились над этим вопросом лучшие умы, не думаю, что они смогут указать довод, упраздняющий это сомнение, если не предположат существование Бога. Ибо в первую очередь то, что недавно принято мной за правило, а именно что истинны все вещи, которые мы понимаем очень ясно и очень отчетливо, не подлежит сомнению только потому, что Бог есть, существует, что Он - совершенное существо и что все (существующее) в нас происходит от Него. Из чего, в свою очередь, следует, что те наши идей, или понятия, которые в своей ясности и отчетливости обладают реальностью, происходя от Бога, не могут не быть истинными. Но когда, как нередко бывает, в них присутствует нечто ложное, тогда они частью спутаны и темны, потому что в своей ложности причастны (не Высшему Существу), а пустому ничто. Иначе говоря, смутность их имеет единственной причиной то, что мы не вполне совершенны (и нам чего-то недостает)

25.Но если бы мы не знали, что все реальное и все истинное в нас происходит от существа совершенного и бесконечного, то, какими бы ясными и отчетливыми ни были наши представления, мы не имели бы никаких оснований уверенно думать, что они наделены совершенством истинности

26.Теперь, после того как познание Бога и души достаточно убедило нас в этом правиле, не составляет труда понять, что представляющееся нам в сновидениях никоим образом не заставляет усомниться в истинности мыслимого наяву. Поскольку, если кому-то явится, хотя бы и в сновидении, весьма отчетливое представление, например, если геометр во сне откроет новое доказательство, то состояние сна не может порочить его истинности. Что же касается известного обмана снов, состоящего в том, что различные предметы видятся в них точно такими же, какими их представляют внешние чувства, то данный повод не доверять истинности приходящих во сне мыслей нам здесь вполне безразличен. Ведь чувства обманывают нас и наяву

27.В конечном счете, спим мы или бодрствуем, убедить нас не позволено ничему, кроме очевидности разума. Повторю: именно разума, а не воображения или чувства. Скажем, Солнце мы видим очень ясно, однако не должны заключать, что оно такое по величине, каким мы его видим

28.Ибо разум отнюдь не требует, чтобы видимое или воображаемое нами было истинно. Но вместе с тем он внушает, что все наши идеи или понятия имеют некое основание истинности, поскольку невозможно, чтобы Бог, полностью совершенный и полностью истинный, вложил их в нас без такового

Порядок исследованных автором физических вопросов; биение сердца и другие проблемы медицины; различие души человека и животных

29.Предположительно тело было составлено из того самого вещества, которое я описал, причем изначально Бог не вложил в него ни разумной души, ни чего-либо другого, способного служить душой растительной или чувствующей, но лишь возбудил в его сердце один из тех огней без света, природу которых я объяснил ранее: такой же точно огонь разогревает накрытые копны сена, пока оно сохнет, и заставляет бурлить молодое вино в бочках для брожения. Исследование вызываемых им следствий выявило все без исключения процессы, происходящие в теле независимо от мышления, а следовательно, без участия нашей души или той отличной от тела части, природа которой, как было сказано выше, заключена единственно в мышлении; в этих процессах с нами полностью схожи лишенные разума животные. Напротив, такого действия, которое определялось бы мышлением, и значит было бы присуще нам как людям, я среди них не обнаружил. Зато я нашел их все, предположив в дальнейшем, что Бог создал разумную душу и соединил ее с телом определенным, описанным мной образом. Наглядно представить, как именно я трактовал данный предмет, поможет, объяснение движения сердца и функции артерий

30.Напротив, если бы имелись машины, полностью, насколько это вообще представимо, похожие на нас телом и движениями, в нашем распоряжении имелось бы два верных средства понять, что при всем сходстве перед нами не настоящие люди. Первое: они никогда не были бы в состоянии пользоваться словами или другими знаками, сочетая их в речи, как делаем мы, чтобы высказать другим свои мысли. Можно, конечно, представить себе машину особой конструкции, которая произносит слова, больше того, произносит определенные слова в ответ на действия, определенным образом затрагивающие ее органы: например, если нажать там-то, она спросит, что от нее хотят, нажмешь в другом месте, закричит, что ей больно, и тому подобное. Но никогда она не сможет соединять слова во всевозможные сочетания, чтобы ответить на смысл всего произносимого в ее присутствии, - на что способны самые тупоумные люди. И второе: хотя машины делают многое так же хорошо, как мы, или даже лучше любого из нас, они непременно откажут в чем-то другом. Отсюда заключаем, что их действия определяются не разумом, но только расположением их органов. Ибо разум является универсальным инструментом, применимым во всех возможных обстоятельствах, в то время как агрегатам машины для каждого отдельного действия необходима специальная настройка. Итак, абсолютно непредставимо, чтобы у машины имелось столько всевозможных настроек, что она могла бы действовать во всех обстоятельствах жизни так же адекватно, как наш разум побуждает действовать нас

31.Разница между человеком и животным выясняется, как видим, теми же двумя способами. Примечательно, что не существует человека настолько пустоголового и тупого, не исключая и сумасшедших, чтобы не смочь, связав различные слова, передать речью мысль, доступную пониманию собеседника; и наоборот, нет никакого другого животного, включая лучших в своем виде и рожденных в самых счастливых условиях, способного сделать хоть что-то похожее. И виновато здесь не строение органов

32.Это доказывает не просто, что у животных разума меньше, чем у людей, но что они вовсе лишены разума. Ведь известно, как мало ума требуется, чтобы научиться говорить.

33.Также не следует, подобно некоторым из древних, считать, будто звери говорят, но мы не понимаем их языка. Будь это так, они могли бы объясниться и с нами: их органы, во многом схожие с нашими, это позволяют. Равным образом весьма примечательно, что хотя животные в определенных действиях проявляют больше ловкости, чем мы, в ряде других не проявляют никакой. Поэтому их умение делать какие-то вещи лучше нас отнюдь не доказывает, что они наделены разумом, а наоборот, что они совершенно его лишены, но в них действует природа согласно расположению их органов

34.После этого я описал мыслящую душу и показал, что в отличие от всех обсуждавшихся ранее вещей ее никоим образом нельзя произвести из свойств материи, но она должна быть именно создана. Причем ей недостаточно помещаться в человеческом теле, как рулевой в лодке, с одной задачей - приводить в действие его части. Нужно, чтобы она смыкалась и теснее объединялась с ним, имея, кроме того, сходные с нашими чувства и желания и тем самым образуя настоящего человека. О душе я распространился подробнее обычного, считая эту тему одной из важнейших. Ибо после заблуждения атеистов, которое, по-моему, достаточно убедительно опровергнуто выше, нет ничего так далеко уводящего слабые умы от прямого пути добродетели, как воображать, что душа животных имеет одинаковую природу с нашей, и значит чего-то бояться и на что-то надеяться после этой жизни нам следует не больше, чем мухам и муравьям. Если узнать, насколько наша душа в действительности отлична от души животного, становится гораздо очевиднее, что ее природа совершенно не зависит от тела, и следовательно, она не подвержена смерти одновременно с ним. Поскольку же других причин, уничтожающих ее, не обнаруживается, естественно думать, что она бессмертна

Что, по мнению автора, необходимо, чтобы продвинуться вперед в исследовании природы; причины, побудившие его взяться за перо

35.Потому что даже ум так сильно зависит от физиологического состояния и работы органов тела, что если и есть средство сделать людей более разумными и умелыми, то, думаю, искать его нужно в медицине

36.Действительно, для начала лучше использовать только такие данные, которые сами собой представляются нашим чувствам и которые нельзя не заметить даже при минимальном усилии, нежели заниматься поиском редких и скрытых от непосредственного восприятия. Потому что наблюдаемое редко зачастую воспринимается неправильно, если сначала не узнать общих причин самых распространенных явлений

37.Описываю порядок, которого я здесь придерживался! Сперва я постарался найти общие начала или первопричины всего того, что может находиться в мире, рассматривая Бога как единственного создателя мира и производя эти первоначала исключительно из тех семян истины, которые естественно заложены в наши души. После этого я занялся разысканием первых и самых простых следствий, выводимых из этих причин, и таким образом, как мне кажется, отыскал небеса, звезды, Землю, на Земле также воду, воздух, огонь, минералы и некоторые другие подобные им, наиболее общие и простые, а потому самые доступные для познания объекты. Когда же я захотел перейти затем к более специальным, их обнаружилось такое разнообразие, что отличить все формы и виды имеющихся тел от бесконечного числа других, которые могли бы существовать на земле, пожелай Бог их сода поместить, а также определить их с точки зрения нашей пользы я счел возможным для человеческого ума лишь при условии постепенного выведения причин из следствий и привлечения данных большого числа эмпирических данных частного характера. Пересматривая в уме различные объекты, представлявшиеся когда-либо моим чувствам, решусь сказать, что при таком подходе сумел довольно просто объяснить их, все без исключения, из ранее установленных первоначал. Должен, однако, сознаться и в том, что могущество природы столь неизмеримо, а сказанные начала установлены в столь простой и общей форме, что не заметно практически ни одного частного следствия, которое нельзя было бы получить из них различными путями, так что моей труднейшей задачей было установить способ зависимости в каждом конкретном случае

38.Однако, думалось мне, я ни в коем случае не должен соглашаться публиковать свои писания при жизни, чтобы ни возражения или споры, которые они, вероятно, вызовут, ни даже известность, которую они могут мне снискать, не дали ни малейшего повода терять время, целиком предназначенное мной для самообразования. Разумеется, каждый человек должен, насколько это от него зависит, заботиться о благе других; ничего не стоить в жизни, собственно, означает, не быть никому полезным. Но справедливо и то, что наша забота о всеобщей пользе должна идти дальше настоящего, так что правильным будет пренебречь вещами, способными доставить определенные выгоды ныне живущим, имея намерение заняться другими, которые принесут еще больше пользы нашим потомкам. И мне, в самом деле, очень хотелось бы уверить читателя, что вещи, мне уже известные, это - почти ничто в сравнении с тем, чего я не знаю и что не теряю надежды узнать

39.О себе могу сказать, что если я и открыл ранее несколько научных истин (надеюсь, содержание настоящего тома убедит читателя в том, что я их действительно обнаружил), то все они являются следствиями, выведенными мной из каких-нибудь пяти-шести удачно разрешенных основных трудностей; эти решения я расцениваю как битвы, в которых счастье было на моей стороне

40.К тому же я никогда не замечал, что посредством диспутов, которые ведутся в школах, открывается какая-то ранее неизвестная истина: когда стремятся одержать верх в споре, упражняются, главным образом, в придании ценности правдоподобию, вместо того чтобы взвешивать аргументы с той и другой стороны

41.Но дело в том, что невозможно понять и усвоить воспринятое от других так же правильно, как если самостоятельно до этого дойдешь. Истинность сказанного в моем случае особенно подтверждается следующим обстоятельством: я не раз объяснял весьма неглупым людям мои построения, и, пока мы беседовали, они, казалось, понимали меня вполне отчетливо, но впоследствии, когда воспроизводили услышанное сами, примечательным образом почти всегда так переиначивали мою мысль, что я уже не мог признать ее своей. В связи с этим пользуюсь случаем попросить потомков никогда не верить, что какие-то приписываемые мне вещи действительно принадлежат мне, если сони не обнародованы мной самим. Я нисколько не удивляюсь, что древним философам, чьи сочинения до нас не дошли, приписывают все эти странности, и не могу считать нелепыми рассуждения людей, признанных лучшими мыслителями своего времени. Просто их мысли нам плохо переданы. Это понятно также из того, что никто из последователей их не превзошел

42.Впрочем, их способ философствовать весьма удобен людям, чьи умы не поднимаются над посредственностью. Ибо темнота их определений и туманность общих начал дают им возможность говорить обо всем так смело, как если бы они действительно все знали, и защищать любое свое утверждение от самых проницательных и умелых противников, так что нет никакого средства этих людей победить. Они напоминают мне слепого, который, чтобы не потерять преимущества в драке со зрячим, завел его в темный подвал

43.Впрочем, даже и лучшие умы, вероятно, не испытают сильного желания ознакомиться с ними. Ведь если их цель - уметь рассуждать обо всем, ради того чтобы приобрести репутацию ученых, то такой цели легче достичь, довольствуясь большим или меньшим правдоподобием, которого для них по любой теме найдется в избытке, нежели занимаясь поиском истины, открывающейся лишь понемногу и в немногих предметах, когда же речь заходит о других, требующей честно сознаться в своем неведении. А для тех Умов, которые предпочтут достоверно знать немногое тщеславию казаться всезнающими, выбрав тем самым поистине предпочтительное, и поставят перед собой цель, схожую с моей, не нужно говорить больше, чем я уже сказал в настоящем «Рассуждении»

44.Помимо того, навык, который они приобретут, отыскивая сперва простые вещи и понемногу переходя от них к более трудным, послужит им лучше, чем все мои наставления. Говоря о себе, уверен, что если бы мне в юности преподали все истины, доказательства которых стали с тех пор предметом моих исканий, и я не потратил бы на их усвоение никаких усилий, то никогда не смог бы потом открыть другие

45.Что касается действительно принадлежащего мне, то я ничуть не стремлюсь оправдать свои взгляды оригинальностью. Ведь если тщательно рассмотрят доводы в их пользу, то их простота и соответствие здравому смыслу, конечно, станут очевидными каждому читателю и любые другие возможные мнения о тех же вещах покажутся куда более экстраординарными. Не стану хвалиться и открытием неких ранее неизвестных вещей. Единственный повод для гордости доставляет мне то, что я принимал какое-либо мнение не постольку, поскольку оно было высказано кем-то до меня, а равно и не потому, что его никто ранее не высказывал, но только потому, что разум убеждал меня в его истинности

Размышления о первой философии, содержанием которой является доказательство существования Бога и бессмертия души

46.При этом я заметил, что не только вы вместе с другими теологами утверждаете, будто существование Бога может быть доказано средствами разума, но и из Святого Писания ясно заключается, что познание Его куда легче, нежели вещей сотворенных, да и вообще так легко, что тех, кто им не обладает, следует обвинять. Это видно из следующего места Премудрости Соломона: «И извинить их нельзя. Ведь если столь мудры, что судят о мире, почему не легче им найти Господина его» (ст. 13). И в первой главе Послания к римлянам говорится: «прощения им нет». Там же читаем об этом: «То, что известно о Боге, возвещено в них». Здесь нам, очевидно, напоминают, что все те вещи, которые можно знать о Боге, открываются нам не через что другое, как только через собственный ум наш. Вот почему и не счел я для себя посторонним вопрос: как это и каким путем познать Господа Бога легче, чем мир земной?

47….нет в философии дела более полезного, чем однажды тщательно рассмотреть наилучшие аргументы и точно и наглядно изложить их, чтобы всеми была признана возможность применения их в качестве доказательства в будущем

48.Скажу только вообще, что все упреки, невежественно бросаемые атеистами и стремящиеся опровергнуть бытие Бога, сводятся к тому, что они или Богу приписывают человеческие аффекты, или нашему уму - такую силу и мудрость, что он будто бы может отважиться определить и постигнуть все вещи, которые Бог может и должен сделать. Но стоит вспомнить о том, что наши умы следует представлять себе как конечные, Бога же - как непостижимого и бесконечного, и всякие «трудности», предуготовлявшиеся нам, исчезают

49.Действительно, мы никоим образом не можем представить себе средней части какого бы то ни было ума, в то время как свободно представляем себе середину даже самого малого тела. Таким образом, мы находим природу их не только различной, но даже в какой-то степени противоположной

50.Следует, во-первых, знать, что все без исключений субстанции, или вещи, обязанные своим существованием Богу, по своей природе неразрушаемы и не могут прекратить существование, если только все тот же Бог, отказав им в Своей поддержке, не обратит их в ничто. Затем необходимо заметить, что тело в целом является субстанцией и, следовательно, как будто также никогда не погибает. Но человеческое тело отличается от всех остальных тел тем, что оно является сплавом из определенно расположенных членов и других подобного рода привходящих форм. А разум человеческий не состоит из каких-то случайных смежных частей, но являет собой субстанцию чистую; пусть изменятся все его сопутствующие обстоятельства, все поле его приложений, так что он, например, будет думать по-другому, хотеть другого, чувствовать как-то иначе, - все равно это будет все тот же и никакой другой разум; тело же человека делает другим уже одно изменение различных частей его. Из этого следует, что тело как раз очень легко умирает, разум же по природе своей является бессмертным

О вещах, которые могут быть подвергнуты сомнению

51….благоразумию же надлежит никогда не доверять вполне тому, что хотя бы один раз обмануло нас. Впрочем, хотя чувство и обманывает нас то и дело в разных незначительных по размеру или весьма отдаленных вещах, тем не менее существует и многое другое, в чем сомневаться не представляется никакой возможности, хотя черпаем мы это из тех же самых чувств, как, например, то, что я нахожусь здесь, сижу у огня, одет в зимнюю одежду, дотрагиваюсь руками до этой бумаги и тому подобное

52….открытые глаза, повернутая голова, протянутая рука, пускай даже у нас вовсе нет таких рук, вообще - всего такого тела! Но необходимо признать, что наши ночные видения в данном случае подобны картинам, которые могут быть написаны не иначе чем с какого-то реального образца.
И поэтому хотя бы в целом все эти вещи: глаза, голова, руки, тело вообще - все это должно быть не воображаемым, но верным, существующим на самом деле. Ведь в самом деле, и живописцы, даже тогда, когда стремятся изобразить сирен и сатиров в самом необычном виде и способны придавать им совершенно новые в любом частном отношении свойства, в основном перемешивают части тела различных животных, И, даже если изобретут что-нибудь настолько новое, что никто никогда не видел ничего подобного, что-то предельно искусственное и нереальное, все же они должны, по крайней мере, использовать реальные цвета, из которых составят это

53.В силу всего этого мы, может быть, не самым худшим образом заключим, что физика, астрономия, медицина и все прочие дисциплины, которые основаны на рассмотрении вещей составных, сомнительны, тогда как арифметика, геометрия и им подобные, трактующие только о простейших и предельно общих вещах и не заботящиеся о разрешении вопроса об их естественности, содержат в себе нечто верное и несомненное. Сплю я или нет - два и три все равно дают в сумме пять, а квадрат имеет не больше четырех сторон. Кажется, что на такие очевидные истины никак не может пасть подозрение в ложности

О природе человеческого разума, который мы познаем легче, чем тело

54.Так ли я крепко связан с телом и чувствами, что не могу существовать без них? Однако я уже убедил себя в том, что на свете совершенно ничего не существует, нет никакого неба, никакой земли, никаких умов, тел... Что же после этого - меня самого тоже нет? Никоим образом! Я совершенно точно был, когда убеждал себя в чем-то. Да притом есть еще некий в высшей степени могущественный и хитрый обманщик, который все время стремится ввести меня в заблуждение. Как же это может быть? Он водит меня за нос, а меня самого при этом нет! Ни за что он своей ложью не достигнет того, что убедит меня в моем несуществовании, до тех пор пока я буду думать, что я есть нечто. И теперь, когда все эти вещи взвешены уже более чем достаточно, следует признать, что утверждение «аз есмь», «я существую», с необходимостью будет верным всякий раз, когда оно высказывается мной или занимает мой ум

55.Здесь я нахожу, что мышление существует. Оно одно не может быть отделено от меня. Аз есмь, я существую, - ясно и раздельно. Но как долго? Очевидно, пока мыслю, ибо возможно, что, когда я буду лишен всякого мышления, именно тогда я и вовсе прекращу существовать. Я не допускаю сейчас ничего такого, что по необходимости не было бы верным. Итак, в самом последнем и точном смысле я есть вещь мыслящая, иначе говоря, я есть ум, или душа, или разум, или рассудок - обозначения, смысл которых ранее был мне непонятен. Значит, я - вещь истинная и действительно существующая. Но какая вещь? Да, я сказал это - мыслящая. А что дальше? Дам волю своему воображению. Я не представляю собой то соединение членов, которое называют человеческим телом, я и не какое-то легчайшее дуновение, разлитое по этим членам, не ветер, не огонь, не дым, не испарение (так я могу выдумать что угодно) - все это я только что объявил ничем. Остается следующее положение: все-таки я есть нечто. Впрочем, может быть, сами эти вещи, которые я объявляю ничем, так как они мне неизвестны, на деле не отличаются от того меня, который мне знаком? Этого я не знаю и спорить об этом уже не берусь. Я могу выносить суждения только об известных мне вещах. Я знаю, что я есть, и спрашиваю себя, кто таков этот я, которого я знаю

56.Итак, я понимаю: ничто из тех вещей, которые я мог схватывать силой воображения, не относится к моему знанию о себе и нужно осторожнейшим образом удерживать от них ум, если он вообще хочет получить наиопределеннейшее представление о своей природе. Итак, что же я такое? Вещь мыслящая, что же это значит? Вещь сомневающаяся, осознающая, утверждающая, отрицающая, желающая и нежелающая, а также - воображающая и чувствующая. В сущности, немало, если только все это относится ко мне. Но почему бы этому не относиться ко мне? Разве не сам я сомневаюсь уже почти во всех вещах, но все их при этом осознаю, утверждаю, что верно лишь это одно, и отрицаю прочее, желаю знать больше и не желаю быть обманутым, воображаю многое, даже против воли обращаю внимание на огромное количество вещей, как если бы они шли от чувств. Пусть даже я сплю и Творец мой обманывает меня, насколько это Ему удается, - разве среди перечисленных вещей есть нечто такое, что не было бы столь же непреложным, как мое собственное бытие? Что из них может быть отлично от моего мышления, отдельно от меня самого? Ведь то, что это я сам сомневаюсь, осознаю и желаю, - наиболее отчетливо и никак не может быть выражено яснее. Однако явно тот же самый я и воображаю. Ведь хотя, как уже определено, воображаемая вещь вовсе не обязательно верна, тем не менее сама сила воображения существует на самом деле и составляет часть моего мышления. Наконец, это все тот же я, который чувствует или воспринимает вещи в определенном смысле посредством чувств. Действительно, я все еще вижу свет, слышу звук и чувствую тепло. Сами-то эти вещи ложны. Я ведь сплю и грежу. Но кажется, вижу, слышу, согреваюсь я на самом деле. Это не может быть ложным; это то, что во мне называется ощущением, и, таким образом, взятое с предельной точностью, есть не что иное, как мышление.
С этого момента я начинаю уже немного лучше понимать, кто я такой. Но, увы, я до сих пор ничего не могу с собой поделать и, кажется, продолжаю считать, что телесные вещи, образы которых не оформляются мышлением, а выведываются чувствами, познаются с куда большей легкостью и определенностью, чем та, другая, загадочная часть меня - «я», которое невозможно вообразить. Удивительное дело: то, что я сам признаю сомнительным, неизвестным, чуждым мне, познается яснее, чем верное, известное, чем, наконец, я сам. Но я вижу, отчего это происходит. Моему уму нравится ошибаться

57.Возможно, произошло то, что я разумею только теперь: воск сам по себе был не сладостью меда, не ароматом цветов, не белизной, не формой, не звуком. Он был телом, которое являлось мне в одном состоянии, а затем видоизменилось. Что же это в точности такое? Что представляю себе я силой воображения? Будем внимательны! Устранив все не относящееся собственно к воску, посмотрим, что же останется. А останется только нечто податливое, непостоянное, растяженное. Что же это значит - «податливое и непостоянное»? Не то ли, что я воображаю себе этот воск способным переходить из круглой - в квадратную, а из квадратной - в треугольную форму? Нет, никоим образом. Ведь, как я понимаю, он способен на бесчисленные превращения такого рода, и мое воображение не может обозреть их, и, следовательно, понимание этих двух черт не испытывается способностью воображения. Что же значит «растяженное»? Не может ли быть, что и растяжение воска так же точно неизвестно нам? Ведь начинающий таять воск расширяется постепенно, сперва слегка оплывая, затем растекаясь все больше и больше в зависимости от повышения температуры. Таким образом, я и в этом случае стану, пожалуй, ложно судить о том, что такое воск, если не сочту, что и в своем растяжении он допускает большее разнообразие, нежели я способен охватить воображением. Выходит, я вынужден признать, что не воображением, но одним лишь разумом способен постигать сущность воска. Я имею в виду воск в частности, что же касается воска вообще, то это еще яснее. Что же представляет собой, наконец, этот не постижимый ничем, кроме разума, воск? Очевидно, это тот же самый воск, который я вижу, осязаю, который воображаю себе, тот же самый, наконец, которым я считал его с самого начала. Но заметим при этом, что постижение его ни в видении, ни в осязании, ни в воображении не состоит и никогда не состояло, хотя раньше нам так и казалось. Оно заключается в одном только умозрении, которое может быть несовершенным и беспорядочным, каким оно и было ранее, или ясным и раздельным, каково оно сейчас, в зависимости от того, какое внимание я уделяю его составным частям

58.Но вот я случайно увидел из окна людей, идущих по улице. О них я, так же как об этом воске, привык говорить: «вижу». Но что же я, собственно, вижу, кроме шляп и одежд, под которыми могут скрываться и какие-нибудь хитрые устройства? И все же я считаю, что они люди, и, таким образом, одной лишь способностью суждения, заложенной в моем уме, постигаю то, что ранее полагал увиденным глазами

59.Будем наконец двигаться дальше: посмотрим, понимал ли я, что такое воск, совершеннее и очевиднее при своем первом взгляде на него, когда верил, что познаю этот предмет внешним, или так называемым общим, чувством, подразумевая под этим силу воображения, или теперь, после более тщательного исследования сущности воска и способа его познания. Поистине спорить об этом глупо. Разве была в первом восприятии какая-нибудь такая ясность, достичь которой не могло бы любое животное? Но когда я, отделяя воск от внешних форм, словно совлекаю с него одежды и созерцаю его обнаженным, именно тогда я действительно не могу обойтись без человеческого ума, пусть даже и гнездится в нем до сих пор возможное заблуждение. Что же мне сказать о самом этом уме или, иначе, обо мне самом (я же пока не признал в себе ничего, кроме ума)? Как? Я, тот самый я, который так, кажется, определенно понимает этот воск, разве не должен понять после этого самого себя, причем не только значительно правильнее, вернее, но и намного раздельнее и очевиднее? Ведь если я возьмусь считать, что воск существует, из того, что вижу его, то из того же самого с гораздо большей очевидностью следует, что есть и я сам, видящий. Возможно, то, что я вижу, на самом деле не воск, возможно даже, что у меня и глаз-то нет и видеть я вовсе не могу. Но когда я вижу или думаю, что вижу (этого я уже не разграничиваю), не может быть, чтобы я сам, думающий, мыслящий, не был чем-то. Сходным образом, если я, касаясь воска, говорю: «Вот, он есть» - то снова выходит, что при этом есть и я

60.Далее, уже в самом разуме есть столько такого, из чего знание о нем поднимается до предельной ясности, что вещами телесными, которые на него влияют, вообще-то можно пренебречь. Взгляните-ка! Вот я и пришел сам собою как раз туда, куда хотел. Ведь теперь мне известно, что тела познаются совсем не чувствами и не способностью воображения, но одним лишь интеллектом, и не из того, что их касаются или видят, но только из того, что их мыслят. По разумении всего этого я ясно сознаю, что ничто не может быть познано мною с большей легкостью и очевидностью, чем мой собственный разум

О действительном существовании Бога

61.Я являюсь вещью мыслящей, иначе говоря, я сомневаюсь, утверждаю, отрицаю, разумею немногое, не ведаю о многом, желаю и не желаю, а также представляю себе силой воображения и чувствую, ощущаю. Хотя, как я уже заметил, те внешние по отношению ко мне вещи, которые я воображаю или чувствую, возможно, ничем в действительности не являются, однако образы мышления, называемые мной ощущениями и представлениями (в той только степени, в которой они являются образами мышления), присутствуют во мне без всякого сомнения

62.Ни за что не выйдет у него убедить меня в том, что я не существую, до тех пор, пока я думаю, что я есть нечто; или что некогда было верным, будто меня не существовало, если уже верно то, что я действительно есть; или, пожалуй, что сумма двух и трех больше или меньше пяти и тому подобное, так как тогда я усматриваю в этом очевидное противоречие

63.Может статься, во мне присутствует какая-то иная способность, еще не вполне известная мне, - создательница этих идей. Когда я сплю, идеи возникают в моем сознании без всякого непосредственного влияния внешнего мира

64.А именно поскольку эти идеи есть некие способы мышления, я не вижу никакой разницы между ними и все они кажутся одинаково происходящими от меня. Но одна идея воспроизводит одну, другая - другую вещь, и, следовательно, они, конечно, весьма непохожи. Ведь, без сомнения, те из них, которые передают мне субстанции, представляют собой нечто большее и, так сказать, содержат в себе больше объективной реальности, чем воспроизводящие одни только модусы, то есть акциденции. И та идея, которая помогает мне мыслить некоего высшего Бога, Вечного, Бесконечного, Всеведущего, Всемогущего, Создателя всех вещей, кроме Него Самого, эта идея определенно содержит в себе более объективной реальности, чем те, через которые выявляются ограниченные субстанции

65.Итак, теперь уже естественный свет делает очевидным, что в причине, действующей и общей, должно быть по крайней мере столько же объективной реальности, сколько ее содержится в действии, осуществляемом этой причиной. Ибо откуда, спрашиваю я, действие может получить свою реальность, если не от причины, и как причина может дать эту реаль-ность действию, если она сама ее не имеет? А из этого следует, что нечто не происходит из ничто и более совершенное, то есть имеющее в себе более реальности, не происходит от менее совершенного

66.Кроме того, это с тем же успехом доказывает, что во мне не может быть идеи тепла или камня, если она не заложена в меня какой-то причиной, в которой не было бы столько же реальности, сколько ее я полагаю содержащейся в тепле или камне. Ведь хотя эта причина не переносит в мою идею ни своей формальной, ни своей актуальной реальности, все же не стоит счи-тать, что идея становится от этого менее реальной. Естество этой идеи таково, что она не требует никакой другой реальности, кроме той, которую заимствует у моего мышления в качестве его модуса (способа, вида). Но поскольку такая идея содержит в себе ту или иную вполне определенную объективную реальность, она должна получить эту реальность от какой-то причины, обладающей, как минимум, таким же количеством формальной реальности, каким та - объективной

67.Пусть даже одна идея может рождать ся из другой - это никогда не продолжается бесконечно, ибо в конце концов необходимо достигается представление, причина которого подобна архетипу, первоисточнику, где вся реальность содержится формально, тогда как в других идеях она только объективна. Так что естественный свет делает совершенно прозрачным то обстоятельство, что идея во мне подобна некоему изображению, которое вполне может быть далеко от совершенства своего оригинала, но отнюдь не может содержать ничего большего или более объективного, чем он

68.Если объективная реальность какого-либо из моих представлений такова, что она, как я уверен, ни формально, ни эминентно не содержится во мне, а следовательно, я не могу быть причиной ее идеи, то из этого с необходимостью следует, что я не одинок, но, кроме меня, на свете есть что-то иное, причина этого представления. Если таковой идеи во мне не найдется, то у меня не будет никаких аргументов в пользу существования какой-либо отличной от меня вещи

69.И так как не бывает никаких представлений, кроме представлений о вещах, то, если холод есть не что иное, как отсутствие тепла, идея, представляющая мне этот самый холод как нечто реальное и положи-тельное, должна быть по достоинству названа ложной. То же самое будет действительно соответственно и для других подобных случаев. Наверное, не нужно приписывать эти представления какому-нибудь другому автору. Я создаю их исключительно сам. Если они ложны, не представляют никаких вещей, то естественный свет возвешает мне, что они ни из чего не исходят. Это значит, что их присутствие во мне обьясняется недостатками и несовершенством моей природы. Но если они все же верны, хотя и сообщают мне о чем-то так мало реальности, что я даже не могу отличить это от «не вещи», в этом случае я так или иначе не вижу причины, в силу которой они не могут исходить от меня

70.Но ведь субстанцией являюсь я сам. Себя я при этом считаю вещью мыслящей и не протяженной, камень же - не мыслящей и протяженной, так что между обоими понятиями огромная разница. Однако в своей субстанциальности они сходятся. Точно так же, когда я понимаю, что существую в данный момент и вспоминаю, что некоторое время до этого я также существовал, и когда меня посещают различные мысли, которые я могу сосчитать, тогда я и получаю идеи длительности и числа, которые затем могу перевести на какие угодно другие вещи. Прочие же свойства, из которых организуются представления о телесных вещах, как то: протяжение, форма, место и движение, - формально во мне не расположены, потому что я не что иное, как вещь мыслящая. Но поскольку это только модусы субстанций, а я сам субстанция, они могут содержаться во мне эминентно

71.Итак, остается только одна идея Бога. Здесь действительно встает вопрос: есть ли в представлении о Боге что-нибудь, возможно не исходящее от меня.
Именем «Бог» я мысленно обозначаю некую субстанцию, бесконечную, независимую, обладающую высшим разумом, высшей властью и создавшую как меня самого, так и все остальное вне меня, существующее или нет, каковым бы оно ни было. Это настолько превосходит все остальное, что чем пристальнее я всматриваюсь, тем очевиднее начинает казаться мне, что они, эти представления, не могут исходить только от одного меня, и значит, как следует из вышесказан-ного, необходимо заключить, что Бог существует

72.Ведь хотя у меня и есть представление о субстанции, так как я и сам являюсь субстанцией, однако такая идея не может быть идеей бесконечной субстанции, так как сам я субстанция конечная. Такое представление может возникнуть только в том случае, если оно исходит от какой-нибудь субстанции, которая и в самом деле бесконечна

73.Более того, я совершенно четко понимаю, что бесконечная субстанция содержит больше реальности, чем конечная, и следовательно, во мне первенствует постижение бесконечного по сравнению с конечным, или, если хотите, Бога по сравнению со мной. Как иначе мог бы я знать, что сомневаюсь, желаю, иначе говоря, что мне чего-то недостает и что я не абсолютно совершенен, если бы во мне не было идеи более совершенного бытия, из сравнения с которым я признавал бы свои собственные недостатки?

74.Причем нельзя сказать, что идея Бога может быть материально ложной и, следовательно, беспредметной, как незадолго до этого я отмечал в отношении представления о тепле и холоде и тому подобном. Наоборот, так как она (идея Бога) в высшей степени ясна и раздельна и содержит больше объективной реальности, чем любая другая, ни одно представление само по себе не может быть более истинным и не дает повода сомневаться в себе меньше, чем это. Такое представление о бытии, крайне совершенном и бесконечном, является, говорю я, абсолютно верным

75.Но все это неправильно. Ведь, во-первых, мое всё время определенно увеличивающееся познание многое воспринимает пока еще только в качестве потен-ции, многое в нем еще неактуально, в то время как идея Бога не имеет в себе ничего потенциального, и следовательно, такие представления не есть представления о Боге. Во-вторых, сам этот постепенный рост моего познания есть вернейшее доказательство моего несовершенства. Кроме того, даже если мое познание будет беспрестанно увеличиваться, я все равно не вижу, как оно может стать актуально бесконечным. Ибо им никогда не будет достигнуто такое состояние, что оно перестанет быть способным к дальнейшему росту. Актуальную же бесконечность Бога я представляю себе так, что к Его совершенству нельзя ничего добавить. И наконец, в-третьих, я обнаруживаю, что обьективное бытие представления не может быть порождено одним только потенциальным бытием, которое, собственно говоря, являет собой ничто, но исключительно актуальным (действенным) или формальным

76.Однако если бы я происходил от себя самого, то я не сомневался бы ни в чем, ни на что не надеялся и вообще ни в чем не испытывал бы недостатка. Ведь, приняв такое положение, я наделил бы себя всеми совершенствами, идеи которых во мне заложены, и, таким образом, сам стал бы Богом. При этом я никак не должен считать, что достичь тех вещей, которых мне до сих пор недостает, труднее, нежели тех, которые уже присутствуют во мне. Напротив, для меня, то есть для мыслящей субстанции, было бы, очевидно, гораздо сложнее возникнуть из пустоты, чем достичь познания многих вещей, пока мне неведомых, которые все-таки являются лишь акциденциями этой субстанции. И конечно же, если бы я сам от себя получил это большее и сильнейшее, невозможно было бы отказать мне в обладании вещами куда более простыми и достижимыми. И прежде всего я признал бы за собой все, что содержится в представлении о Боге, так как все это кажется мне легко исполнимым. А если бы что-то было более трудным, оно наверняка каза-лось бы мне таким (если только все остальное, что есть у меня, я действительно получил от себя самого).
Ибо я чувствовал бы тогда, что в таком-то месте моя власть ограничена

77.Если мы обратим внимание на природу времени, то представится совершенно наглядным то обстоятельство, что для сохранения предмета в отдельные моменты его временной протяженности требуется такая же точно сила и такое же действие, которые необходимы для создания его заново, как если бы он еще не существовал. И поэтому положение о том, что творение отличается от сохранения всего лишь точкой зрения, можно считать одной из установленных естественным светом непреложных истин. Итак, теперь я должен спросить самого себя, обладаю ли я такой силой, с помощью которой, пожалуй, достигается то, что я (тот, который есть нынче, в данный момент) смогу быть и потом, в будущем, в следующий момент? Что ж, поскольку сам я ничего другого не представляю собой, кроме как вещь мыслящую, осознающую (или, по крайней мере, здесь говорю только о той части себя, которая есть мыслящая, осознающая вещь), то, если бы во мне находилась какая-то такая сила, я, без сомнения, осознавал бы ее. Но никакой подобной силы я в себе не замечаю и поэтому очевиднейшим образом сознаю свою зависимость от некоей отличной от меня сущности. Но, быть может, эта сущность не есть Бог? Быть может, я создан лишь только родителями или какими-нибудь другими причинами, менее совершенными, чем Бог? Ничего подобного! Как я ранее говорил, очевидно, что в причине должно быть по меньшей мере столько же реальности, сколько ее заключается в действии причины, в результате. Следовательно, поскольку я есть вещь мыслящая и имеющая в себе некую идею Бога, то какую бы причину я ни приписывал сам себе, она (эта причина) также должна быть признана мыслящей вещью и содержать представление обо всех совершенствах, которыми я наделяю Бога. Но о ней можно опять-таки спросить, существует ли она сама из себя или благодаря чему-то другому. Если сама из себя, то вышесказанное делает прозрачным, что она сама и есть Бог, так как поистине способное поддерживать свое существование только из себя самого, без сомнения, может на деле обладать всеми совершенствами, которые есть в представлении о нем, то есть всеми, которые, на мой взгляд, принадлежат Богу. Но если эта причина существует в силу какой-то другой причины, то снова спрашивается: а та, другая, - из себя или нет? И так далее, пока мы не приходим к последней причине, которой будет Бог. То, что этот ряд не может продолжаться до бесконечности, становится еще более ясным, когда я рассматриваю здесь не столько причину, некогда произведшую меня на свет, сколько ту, которая сохраняет меня в настоящее время. Все это также не дает возможности подумать, что в моем создании будто бы принимали участие несколько причин и от одной я получил идею одного из Божиих совершенств, а от другой - другую. Все эти причины якобы могут быть найдены где-нибудь во Вселенной, но они-де не соединены в некоем едином, в том, что есть Бог. Такой взгляд совершенно неверен! Единство, несложность, неразделимость всех присутствующих в Боге вещей есть одно из главнейших совершенств, которые я полагаю характерными для Него

78.Что же, наконец, касается родителей, то пусть даже верно то, что я некогда думал о них как о моих создателях, все равно они, право же, не могут сохранять мое существование. Не могли они также создать меня в качестве мыслящей вещи

79….одно только то, что я есть и что во мне присутствует некая идея совершеннейшего сущего, то есть Бога, самым очевидным образом указывает на то, что Бог также существует…Представление эго не может быть и выдуманным мной самим, так как я не могу ни отнять от него, ни прибавить к нему что бы то ни было. Остается только одно: это - мое врожденное представление, идея, данная мне от самого появления на свет, так же как и идея меня самого. Совсем неудивительно, что Бог при моем сотворении вложил в меня такое представление. Так художник наносит на работу свой знак

80.Другими словами, когда я направляю внутрь себя острие своего внутреннего взора, свое собственное существование я вижу несовершенным, зависимым, неопределенно стремящимся ко все большему и лучшему

81.Вся сила этого доказательства заключается в том, что я - такой, какой я есть, а именно имеющий в себе представления о Боге - не могу существовать без того, чтобы Бог не существовал также; тот самый Бог, идея Которого есть во мне, то есть обладающий всеми совершенными качествами, которые я не могу охватить, но только коснуться своим сознанием; Тот, Которого не смущают никакие недостатки. И все это делает достаточно очевидным, что Он не может быть лжецом и обманщиком, ибо ложь и обман берут начало в недостатке, и это освещено и выявлено естественным светом

Об истинном и ложном

82.В самом деле, представление о человеческом разуме как о мыслящей вещи, у которой нет протяженности в длину, ширину, глубину и которая вообще не имеет ничего общего с телом, намного раздельнее, чем идея любой телесной вещи. Когда же я затем обращаю внимание на то, что часто испытываю сомнение, или, иначе говоря, что являюсь вещью несовершенной и зависимой, ко мне приходит представление о существе независимом и совершенном, то есть о Боге. И из одного того, что подобная идея находится во мне, или, что я существую, имея такую идею, я с надежностью заключаю, что также существует и Бог и что от Него в каждый отдельный момент зависит все мое существование

83.Для начала я признаю невозможность какого-либо обмана с Его стороны. Ведь в любом обмане, в любой лжи присутствует определенное несовершенство. И даже если иногда способность вводить в заблуждение может считаться показателем остроты или некоторой силы ума, все же желание обмануть, без всякого сомнения, есть свидетельство или злого умысла, или бессилия и поэтому несовместимо с Богом…. А поскольку обманывать меня Он не желает, способность суждения дана мне таковой, что если я буду правильно пользоваться ею, то никогда не смогу ошибиться

84.Ну хорошо, пока я размышляю о Боге и обращаю на Него все свое существо, в это время у меня нет ни одного повода для ошибки. Но затем, снова переводя взгляд на себя самого, я нахожу, что я обречен ошибаться бесчисленное количество раз. И, исследуя причину этих ошибок, я усматриваю в себе не только идею Бога или в высшей степени совершенного сущего, идею реальную и позитивную, но и отрицательную, негативную идею, так сказать, идею нуля, идею ничто, или представление о том, что далее всего отстоит от всякого совершенства. Сам же я располагаюсь где-то между Богом и ничем или между высшим бытием и небытием, так что в силу того, что я создан высшим бытием, во мне нет совершенно ничего такого, что могло бы ввести меня в заблуждение или стать причиной ошибки, но поскольку я также имею часть в небытии, иначе говоря, поскольку сам я не есть высшее бытие и мне недостает весьма многих вещей, то неудивительно, что я ошибаюсь

85.Не возникает ни малейшего сомнения: Бог мог бы создать меня таковым, что я никогда бы не ошибался. Точно так же несомненно, что Он всегда желает наилучшего

86.При добросовестном и тщательном обдумываний всего этого мне прежде всего приходит в голову, что не удивительно, если я не понимаю каких-нибудь Божественных замыслов или путей, основание которых не могу постичь. И я отнюдь не должен сомневаться в Его существовании, исходя из своего непонимания того, почему или как Им созданы разные иногда встречающиеся мне вещи. Ибо я знаю, что моя природа весьма нетверда и что ей положен некий предел, природа же Бога неизмерима, непостижима, бесконечна. Это делает достаточно ясным, что в Его власти совершать бесчисленные деяния, причины которых я не ведаю. На этом единственном основании я заключаю, что тот род причин, который обычно выводится из цели, не находит в вещах физических никакого применения, так как я не могу быть столь дерзким, чтобы считать себя способным уразуметь конечную цель Бога. Другое же соображение, приходящее мне на ум, состоит в том, что, когда мы исследуем, насколько совершенны труды Бога, нам не следует сосредоточиваться на одном Его создании, но нужно рассматривать совокупность вещей в целом. Возможно, что любой взятый в отдельности предмет будет справедливо сочтен несовершенным; но в смысле определенной части, которую он составляет от целого мира, этот предмет может быть наисовершеннейшим из всех. И хотя с тех пор как я решил усомниться во всем, я до сих пор не познаю ничего, кроме моего и Божия бытия, тем не менее я не могу отрицать, что Он сотворил также многие другие вещи или, по меньшей мере, мог сотворить их и что я тем самым в общей совокупности вещей, возможно, имею лишь значение части

87.Когда я, например, рассматриваю способность мыслительную и познавательную, я тотчас вижу, что она во мне предельно невелика, весьма ограниченна. Но я тут же создаю идею другой, намного большей, да что там - наивеличайшей, бесконечной мыслительной способности, и уже по одному тому, что я могу образовать в себе такую идею, отношу это к Божественной природе

88.Способностью к познанию я обязан Богу, и, значит, все, что бы я ни познавал, я познаю верно, и здесь нет повода ошибиться. Отчего же тогда происходят мои ошибки? А только оттого, что моя воля, будучи обширнее и сильнее моего интеллекта, стремится выйти за его границы и я, будучи не в силах удержать ее, распространяю волю на те вещи, которые интеллектом охватить не могу. Интеллект же, будучи безразличным к этим вещам, легко уклоняется от истинного и благого. Так я ошибаюсь и так погрешаю! Когда, к примеру, я исследовал в эти дни, существует ли на свете что бы то ни было, и отмечал, что из одного того, что я исследую это, с очевидностью проистекает мое собственное существование, я не мог не считать, что столь ясно постигаемое мною является истинным

89.Нет у меня и никаких причин для жалоб на то, что Бог не дал мне большей силы интеллекта или большего естественного света, чем в действительности, так как не понимать многого есть суть конечного интеллекта, суть же сотворенного интеллекта в том, чтобы быть конечным. Напротив, я должен не уставая благодарить за щедрые дары Того, Кто, не будучи ничем обязанным мне, все же наделил меня ими. Ни в коем случае нельзя считать, что Он придержал от меня или лишил меня того, чего не дал

О сущности вещей материальных и еще о действительном существовании Бога

90.Ибо, несомненно, все то, что истинно, есть нечто, а я уже достаточно исчерпывающе доказал истинность всех ясно познаваемых мной вещей. Но даже если бы не доказал, все равно сама природа моего ума такова, что я не могу не признать их верными, по меньшей мере в той степени, в которой я ясно понимаю их. Еще задолго до настоящего момента, в то время когда чувства имели полную власть надо мной, я всегда, как теперь припоминаю, считал вернейшими из всех именно те истины, которые определеннее всех знал; истины, касающиеся фигур и чисел или других предметов арифметики и геометрии или вообще относящиеся к чистой и абстрактной математике

91.Ну а если из одного того, что я могу почерпнуть идею вещи из своего мышления, следует, что все понимаемое мной ясно и раздельно как относящееся к этой вещи и в самом деле относится к ней, то разве этим не достигается доказательство существования Бога? Конечно же, я обнаруживаю в себе представление о Нем - Существе абсолютно совершенном, - и эта идея ничуть не уступает идее какой-нибудь фигуры или числа. Я не менее ясно и раздельно разумею, что вечное существование является свойством Его натуры, чем то, что я указываю в качестве свойства какой-нибудь фигуры или числа. Пусть даже верно не все, что я обнаружил в результате размышлений последних дней, однако существование Бога должно иметь для меня тот же статус достоверности, который до сих пор присваивался математическим истинам

92.Но опять-таки для более внимательного взгляда становится непреложным, что бытие Бога может быть в такой же степени отделено от Его сущности, как от сущности треугольника - равенство суммы его углов двум прямым углам или от идеи горы - идея долины. Было бы таким же вопиющим противоречием думать, что Богу, то есть совершенному существу, в какой-то степени недостает бытия, то есть совершенства, как думать о горе, под которой не было бы долины

93.Но из того, что я не могу мыслить Бога иначе как существующим, следует, что существование, бытие, неотделимо от Бога, а значит, Он и в самом деле есть. Это не достигается моим разумом в духе только что описанного навязывания вещи моих представлений о ней. Наоборот, сама вещь, а именно существование Бога, необходимо заставляет рассудок думать таким образом. У меня нет свободы представлять Бога в отрыве от существования (то есть исключительно совершенное существо в отрыве от исключительного совершенства), как я свободен представить себе коня с крыльями

94.Ибо хотя мне и не следует непременно предаваться каким-либо размышлениям о Боге, тем не менее всякий раз, когда первой и высшей сущности случается занимать ум мой и представление о ней как будто черпается из сокровищницы моего разума, я с необходимостью приписываю этой сущности все совершенства в целом, при этом не обязательно перечисляя и разбирая их по отдельности. Этой необходимости вполне достаточно для того, чтобы затем, когда бытие будет признано мной совершенным качеством, верно заключить, что первая и высшая сущность действительно есть. Так, я совсем не должен обязательно представлять именно треугольник. Но каждый раз, когда я хочу рассмотреть прямолинейную фигуру, имеющую три угла, она с необходимостью получается устроенной так, что сумма ее углов не превышает двух прямых углов, даже если я специально не обращаю внимания на одно лишь это свойство

95.Большая разница существует, как видим, между такого рода ложными предположениями и моими верными представлениями, врожденными идеями, из которых первой и исключительной является идея Бога. Поистине то, что она не есть нечто вымышленное и зависящее от моего сознания, но есть образ истинной и неизменной природы, познается мной различнейшими способами. Во-первых, я не в состоянии измыслить никакую другую вещь, кроме одного только Бога, к сущности которой относилось бы бытие. Во-вторых, я не могу мыслить себе двух или нескольких богов такого рода; если же предполагаю, что только один Бог существует ныне, то совершенно необходимым вижу и то, что Он был от века и пребудет всегда. И наконец, я постигаю в Боге множество других вещей, которые не могу ни устранить из разумения, ни изменить в своих мыслях

96….что же касается Бога, то стоит только предубеждениям перестать подавлять меня, а образам чувственных вещей осаждать мой рассудок - и я постигну Его быстрее и проще, чем что бы то ни было. Ведь разве что-нибудь может быть очевиднее того, что высшее существо, или Бог, Единственный, к сущности Которого относится бытие, и впрямь существует? Но хотя бы для понимания этого мне и потребовалось крайне напряженное мысленное усилие, все же мало того, что я уверен в Нем не меньше, чем во всех представляющихся наидостовернейшими вещах; кроме этого, я вижу, что верность прочих предметов настолько зависит от этого, что без Него невозможно достигнуть никакого совершенного знания

97.Или, может быть, то, что я считал истинными и достоверными многие вещи, ложность которых понятна только потом? Но ни одну из них я не понимал ясно и раздельно, а без знания этого правила истинности я, возможно, руководствовался другими причинами, признавая какие-то вещи верными, - причинами, ложность которых я открыл впоследствии. Что еще? Возможно, что я сплю (как я недавно сам себе возражал), что все те вещи, которые я мыслю, не более верны, чем приходящие ко мне во сне пустые грезы? Так вот: и это ничего уже не меняет. Ведь в самом деле, хотя бы я и спал, если что-то очевидно для моего ума - это абсолютно верно! Итак, я отчетливо вижу, что истинность и справедливость любого знания зависят от одного лишь постижения истинного Бога, так что я не смогу достичь совершенного знания ни о какой вещи без знания о Нем

О бытии вещей материальных и о действительном отделении разума от тела

98.Остается рассмотреть, существуют ли материальные вещи. Теперь я по крайней мере знаю, что они могут существовать в качестве предмета чистой математики, ибо я ясно и раздельно понимаю их. Ведь Бог, несомненно, способен произвести на свет все то, что я в состоянии понять таким образом

99.И здесь я тотчас замечаю, что для того, чтобы вообразить, мне требуется некое особое усилие души, не привлекающееся мной, чтобы помыслить. В этом дополнительном духовном усилии явно обнаруживается различие между воображением и познанием. Кроме того, эта заключенная во мне сила воображения благодаря своему отличию от силы интеллекта не относится с необходимостью к моей сущности, вернее, к сущности моего ума. Ведь без нее я все равно, вне всяких сомнений, останусь тем же, что я есть сейчас. Из этого, кажется, следует, что она (сила воображения) зависит от какой-то отличной от меня вещи

100….разум, когда он познает, некоторым образом обращается сам на себя и рассматривает какое-нибудь из своих собственных представлений, в то время как при воображении он обращен на тело и ищет в представлении о нем нечто сходное с той идеей, которую он или познал мысленно, или воспринял от чувств. То, что представление может быть осуществлено таким образом при условии существования тела, мне совершенно понятно. Для этого не находится никакого другого подходящего объяснения, так что я полагаю вероятным, что тело существует

101….то я ощущаю некие вещи, от моего сознания совершенно от-личные, а именно тела, от которых эти идеи исходят. Ибо я замечал, что они являются ко мне без всякого содействия с моей стороны, так что я при всем моем желании не мог почувствовать какой-нибудь предмет, если он не попадал в поле действия органов чувств, и, наоборот, не мог не почувствовать, если он приходил с ними в соприкосновение; и далее: поскольку идущие от чувств представления были намного живее, выраженнее и в своем роде определеннее, чем все те, которые я в результате их осознания и тщательного обдумывания измышлял сам или находил в своей памяти, представляется невозможным, чтобы они проистекали от меня самого. Итак, остается одно: они произошли от каких-то других вещей

102.Для начала я знаю, что все познаваемое мной ясно и раздельно может быть создано Богом таким, каким оно мне и представляется. И если я могу ясно и раздельно мыслить две вещи, то этого достаточно для моей уверенности в их действительной разделенности, ибо они по крайней мере могли быть расположены Богом отдельно друг от друга, и все равно, благодаря чему становится возможным такое разделение. Я знаю, что существую, и не приписываю своей природе или своей сущности ничего, кроме одного того, что я есть вещь мыслящая. Отсюда я по праву заключаю, что моя сущность состоит только в том, что я мыслящая вещь. Возможно (скоро я смогу сказать наверняка), я имею тело, которое весьма тесно связано со мной. С одной стороны, у меня есть ясное и раздельное представление о себе самом, а именно о вещи мыслящей, не имеющей протяженности в пространстве; с другой стороны, о теле, вещи, которая имеет пространственную протяженность и не мыслит. Итак, ясно: я действительно отделен от тела и могу существовать независимо от него. Помимо этого я нахожу в себе способности неких особых модусов мышления: способности воображения и чувствования. Я могу совершенно свободно познавать себя без них, они же без меня, то есть без мыслящей субстанции, которой они присущи, - нет. В их формальном представлении заключена весьма незначительная мыслительная способность. Из этого я заключаю, что они относятся ко мне как модусы к вещи

103.Итак, остается только то, что она (способность чувствовать) присутствует в какой-то отличной от меня субстанции, в которой или формально, или на более высокой ступени должна, как мы говорили выше, заключаться вся та реальность, которая проявляется в качестве объективного предмета в идее, осуществляемой этой способностью. Следовательно, такая субстанция может быть телом или некоей телесной природой, в которой формально содержится все то, что в идеях содержится объективно, а может быть, Богом или каким-нибудь существом благороднейшей природы, в которой это присутствует в высшей форме. Но поскольку Бог не обманщик, Он наверняка не может ни сам непосредственно передавать мне эти идеи, ни посредством некоего существа, в котором их объективная реальность содержалась бы не формально, а только в высшей форме. Бог не дал мне никакой способности понять это как-то иначе; наоборот, Он вложил в меня огромную склонность к тому, чтобы верить в происхождение данных идей от вещей телесных. Так что я не знаю, как можно верить в противо-положное: в то, что они происходят из какого-то другого источника помимо телесных вещей, и при этом считать Бога обманщиком. И поэтому - есть телесные вещи! Возможно, конечно, они не все совершенно таковы, каковыми я воспринимаю их посредством чувств, ибо чувственное восприятие может быть темным и смутным. Но в телах по меньшей мере находится все то, что я ясно и раздельно познаю, то есть- в самом общем виде - все охватываемое предметом чистой математики. Что же касается других вещей, которые или являются частностями, как, например, величина и форма Солнца и прочее, или мыслятся менее ясно, как, например, свет, звук, боль и т. п., - то все они, конечно, весьма сомнительны и неопределенны. Но Бог не обманывает нас, и, таким образом, в моих взглядах только в такой степени может находиться нечто ложное, в какой Он делает меня способным исправить ошибку

104.Далее, природа учит меня, что посредством этих чувств: боли, голода, жажды и прочих - я теснейшим образом связан со своим телом, а не просто приписан нему, как моряк к своему кораблю. Я словно смешан с телом и образую с ним некое единство. Иначе как мог бы я, вещь исключительно мыслящая, чувствовать боль при повреждении тела? Я воспринимал бы это повреждение одним лишь разумом, как в случае какой-нибудь поломки на корабле воспринимает ее глаз моряка. А необходимость в пище или питье я бы отчетливо сознавал, но не испытывал бы при этом смутное чувство голода или жажды. Ведь эти чувства: голода, жажды, боли и прочие - есть, конечно, не что иное, как некие смутные образы мышления, происходящие от соединения и как бы смешения тела и духа

105.И в самом деле, из разнообразнейших ощущений цветов, звуков, запахов, вкусов, тепла, плотности и тому подобного я правильно заключаю, что в телах есть нечто такое, от чего происходят эти соответствующие им разнообразные чувственные восприятия, даже если в последних нет никакого сходства с телами

106.И природа, разумеется, учит меня избегать вещей, вызывающих чувство боли, домогаться возбудителей удовольствия и т. п. Но она, похоже, не учит тому, чтобы мы делали заключение о вещах, расположенных вне нас, из одних этих чувственных восприятий без предварительной проверки мышлением, потому что истинное знание о них представляется относящимся только к разуму, а не к соединению разума и тела

107….когда мной достигнуто знание о том, что все ощущения, направленные на полезное для тела, гораздо чаще отражают истинное, чем ложь, и я почти всегда могу пользоваться многими из них для исследования тех же самых вещей, да к тому же еще и памятью, которая связывает настоящие обстоятельства с прошедшими, и интеллектом, который уже разобрал все причины ошибок; теперь мне не следует более опасаться, что ежедневно представляемые моими чувствами вещи являются ложными. Со смехом отбрасываю я преувеличенные сомнения последних дней, и в особенности все эти выдумки о сне, который я смешивал с действительностью. Теперь-то я вижу, какая между ними огромная разница: память никогда не связывает сны с другими действиями, производимыми нами в жизни, как происходит тогда, когда мы бодрствуем

Возражения на «Размышления» Декарта и ответы последнего

108.Нельзя предположить, что субъекты формы, пространственного движения и т. д. являются различными субстанциями, так как все эти акциденции сходятся в общем понятии протяжения. Но существуют другие акциденции, которые мы называем духовными, как познание, хотение, фантазирование, ощущение и т. д., которые все сходятся в общем понятии мышления, или представления, или сознания, а субстанцию, которой они присущи, мы называем мыслящей вещью, или духом, или как-нибудь иначе, если только не смешиваем ее с материальной субстанцией. Ведь духовные акциденции не имеют никакого сходства с материальными, а мышление, являющееся понятием первых, отличается радикально от протяжения, являющегося понятием последних

109.Ничто из того, что мы приписываем Богу, не могло быть скопировано с внешних вещей, как со своего оригинала, ибо в Боге нет ничего сравнимого с тем, что содержится во внешних, то есть материальных, вещах. Но то, что мыслится нами как противоположность внешним вещам, не может иметь своим источником эти внешние вещи, а может возникнуть исключительно в силу причины, которой мы обязаны сознанием этой противоположности. И вот я спрашиваю, каким образом наш философ может составить себе понятие о Божественном разуме на основании внешних вещей? Мою идею об этом разуме можно просто объяснить; ибо я понимаю под идеей все, что составляет форму какого-либо акта разумения. Всякий, таким образом, кто сознает, что он что-либо понимает, имеет одновременно с этим форму, или идею, понимания, идею разума, которую ему остается только продолжить в представлении до бесконечности, чтобы дойти до идеи Божественного разума. А разве не так обстоит дело со всеми другими атрибутами? Так как мы присущую нам идею Бога использовали для доказательства Его существования и так как эта идея означает такое неизмеримое могущество, что было бы явным противоречием предполагать, что нечто существующее вне Бога не было создано последним, то из доказательства существования Бога следует также, что Им создана совокупность всех отличных от Бога и существующих вещей, то есть мир. Если мы, наконец, говорим, что какая-нибудь идея врождена нам, то мы не хотим этим сказать, что она постоянно находится в поле нашего сознания. В этом смысле мы не имеем вообще ни одной врожденной идеи. Под врожденностью идеи мы понимаем лишь то, что мы обладаем способностью развить ее