Если одним словом — диалектика. С помощью которой мы можем разложить 5000 лет прогресса цивилизации на составляющие и увидеть, откуда и куда он идёт.
Исторически, строительство цивилизации началось с борьбы за эмансипацию от природы: создание сельского хозяйства и постоянных поселений отделило дикую природу от территории людей, больше не надо было делить делить территорию обитания и искать пропитание рядом с дикими зверьми — покинув дикую природу, люди стали первой формой жизни, вышедшей из пищевой цепочки живыми.
Однако переход из дикой природы в цивилизацию обошёлся дорогой ценой: на смену эгалитарному родо-племенному строю пришли рабовладельческие деспотии. Людей из неолитических поселков угоняли в рабство. Цивилизация для них оказалась тюрьмой.
Противоречие этих двух сторон первых цивилизаций не просто легло в основу первых государств, но и стало силой, приводящей в движение прогресс цивилизации:
- технологический прогресс, с одной стороны, определяющий предельные возможности манипулирования средой и самими собой в интересах человека;
- социальный прогресс, с другой стороны, определяющий доступность обеспеченных научно-технологическим прогрессом универсальных благ каждому человеку.
Прогресс цивилизации — это строительство технологически и социально сложной системы по борьбе с неравенством.
Обе стороны прогресса идут по пути упрощения человеческой жизни (то есть, доступа к универсальным человеческим благам) за счёт усложнения систем (технологических и социальных).
С точки зрения технологического прогресса, сельское хозяйство и первые государства показали прогрессивную динамику, став прорывом для человечества, что показывает стремительный рост населения за 3000 лет широкого распространения сельского хозяйства с 5 млн до 27М.
Но с социальной точки зрения, первым делом человечество опробовало при строительстве первых цивилизаций максимально регрессивные формы социального устройства: рабский труд и кастовый строй.
Хотя рабство существовало все последующие 5000 лет истории, древнее рабство отличалось тем, что в момент основания первых государств люди ещё не выработали даже примитивные моральные нормы, многие культуры даже не имели общей концепции человека, распознавая как себе подобных только своих соплеменников, а другие племена воспринимая как вид животных, обращаясь с рабами оттуда как с животными, легко калеча и убивая.
Кастовый строй, в свою очередь, был попыткой изобретения максимально устойчивого стабильного общества, рожая людей сразу в заданный пожизненно класс. В результате, с одной из первых попыток строительства цивилизации, появился эталон высшей возможной формы социальной сегрегации, ставший нарицательным.
Поэтому, в отличие от технологической стороны, социальная сторона строительства цивилизации началась с максимального регрессивной позиции, на низшем возможном уровне социального устройства: на противоположном от эгалитаризма родо-племенного строя конце спектра, низшей точкой в последующей истории цивилизации. С другой стороны, можно сказать, что с первых государств, социальная сторона цивилизации только прогрессирует.
Чтобы разобраться, почему цивилизация вместе с технологическим рывком начала с худших своих социальных форм, надо посмотреть на движущие силы прогресса цивилизации. Источником всех социальных, политических и исторических процессов, включая развитие цивилизации, является по определению человек. Других акторов в материальном мире нет. Всё, что мы наблюдаем на уровне от уличной беседы до исторической арки в 5000 лет, начинается на уровне отдельных людей и социальных отношений между ними.
Диалектическая природа прогресса берёт своё начало в диалектической природе человека, которая, являясь частным случаем живой природы, обусловлена диалектической природой биологической жизни как таковой.
Фундаментальная диалектика жизни
Уникальность живой материи, отличающей её от неживой материи во всех видах, обусловлена её диалектическим характером, заложенном в самом механизме жизни: в процессе саморепликации/мутации. Противоречие двух составляющих механизма жизни — репликация это повторение, мутация это изменение — является движущим механизмом жизни, обеспечивающим одновременно её стойкость и гибкость.
Предполагается, что первые протоклетки появились до появления механизма репликации, они возникли самосборкой из органических молекул в подходящей среде. Без механизма репликации они просто появлялись исчезали. Только с возникновением саморепликации ситуация изменилась: с саморепликацией возникли ошибки — мутации. Ошибки были неизбежны, потому что речь о случайных процессах, а не спроектированном с определенной целью механизме. Но даже если бы идеальная саморепликация могла возникнуть, то толку для возникновения жизни от неё бы не было: количество протоклеток бы выросло, но все они были бы идентичными и просуществовали бы до первого несовместимого с их существованием изменения среды, которое их разом бы и стёрло.
Тогда как ошибки саморепликации (мутации) создали немножко разные версии протоклеток. Изменчивость открыла дорогу к адаптации. Допустим, при серьёзном изменении среды, погибает большая часть форм жизни, но малая часть, чьи мутации оказались полезны для меняющейся среды, выживает — более того, получается они адаптированы уже к двум типам среды, и теперь доступны все освободившиеся ресурсы для питания и размножения вкруг. И так далее: с каждым изменением среды, пережившие его формы жизни становятся адаптированными к ещё большим вариантам среды.
Это — фундаментальная диалектика жизни: механизм саморепликации, то есть сохранения своей формы живой материи — это же механизм изменения, позволяющий её развитие: организацию во всё большие и более универсальные формы. Мутация находится в фундаментальном конфликте с репликацией: ошибки репликации по определению угрожают её успешности. Слишком сильные ошибки — это невозможность организмов размножаться и неизбежное вымирание. С другой стороны, идеальная саморепликация вообще без ошибок может умножить количество идентичных организмов, которые вымрут в конкуренции за ресурсы или при изменении среды. Только баланс мутаций, не слишком значительных, чтобы организм не терял адаптации и способности к воспроизведению к текущих условиях, но достаточно значительных, чтобы он мог меняться в темпе изменения среды, обеспечивает выживание. Тезис: стремление отдельных форм жизни к самосохранению, антитезис: бесконечная изменчивость, и синтезис: изменяясь, жизнь сохраняется — и есть фундаментальная диалектика, механизм изменения — иными словами, движения — жизни.
Именно конфликтующие части, составляющие одного целого — это механизм самой жизни.
Фундаментальная диалектика животного
Животные движимы инстинктами, главный из которых — инстинкт самосохранения. Животные, у которых его нет, не выживали бы достаточно долго, чтобы оставлять и тем более выращивать потомство. Инстинкт самосохранения определяет диалектику животного поведения: с одной стороны, стимулируя активность, чтобы находить ресурсы для выживания, с другой — тормозя активность, чтобы избегать опасных ситуаций и лишней траты энергии. То есть, механизмы торможения стремления к удовлетворению своих потребностей в животных включаются только в условиях физической угрозы или дефицита ресурсов. Механизма торможения удовлетворения своих потребностей в условиях полной безопасности и избытка ресурсов эволюция не выработала — таких проблем у животных в дикой природе обычно не бывает.
Фундаментальная диалектика коллектива
С одной стороны, именно животное стремление к удовлетворению собственных потребностей привело предков людей к коллективному выживанию: в группе возможности как добывать пропитание, так и защищаться возрастали — значит, именно в группах индивиды в группах имели больше шансов выживать и успешно воспроизводиться.
С другой стороны, сбившиеся в группы животные становятся более уязвимыми между собой. Животные инстинкты — точнее, отсутствие торможения своих потребностей в условиях достаточной безопасности и ресурсов — в условиях группы становятся животным эгоизмом, который обесценивает преимущество группового выживания: группа эгоистичных животных может просуществовать временно, чтобы выжить в экстремальных условиях, но при нормализации условий попытки отобрать у других пропитание вкупе с заботой только о своей безопасности неизбежно разрушали группы, сводя на нет эволюционное преимущество группового выживания.
Такое эволюционное преимущество могло быть только у тех групп, в которых у животных торможения и активации удовлетворения своих потребностей стало активироваться в отношении других членов группы — иными словами, животные в группе стали заботиться друг о друге как о себе. Выгоды способности к кооперации настолько очевидны, что примитивные механизмы заботы друг о друге и ограничения своей агрессии среди «своих» есть практически у всех млекопитающих.
У предков людей с возникновением зеркальных нейронов способность — то есть, механизмов эмпатии, позволяющих чувствовать по внешнему виду и поведению состояние других членов группы как своё — потенциал группового выживания вышел на новый уровень, ведь способность к эмпатии это, по сути, механизм невербальной коммуникации, что, с одной стороны, переводит эффективность кооперации в группе на новый уровень, а с другой — снижает агрессию и повышает взаимопомощь, ведь предки людей стали ощущать чужие чувства как свои чувства — что создало стимул буквально относиться к другим как к себе, тормозя агрессию при их дистрессе и проявляя заботу об их выживании, тем самым создавая группы, с уникальным в живой природе сочетанием сильного индивидуализма — автономного проактивного поведения отдельных членов группы — с сильным коллективизмом, со сложной внутригрупповой кооперацией, сплоченностью и взаимовыручкой.
Фундаментальная диалектика человека
С одной стороны, люди — социальные животные, отличающиеся на биологическом уровне наличием встроенного механизма эмпатии и мощными социальными чувствами — такими, как чувство вины, чувство справедливости, чувство ответственности, чувство сопереживания итд. В итоге, люди обладают потенциалом сознательного поведения вопреки индивидуальным инстинктам, вплоть до сознательного жертвования жизнью друг ради друга или ради группы в целом. Однако раскрытие потенциала социального поведения требует социального воспитания, и его сила и выраженность зависит от организации отношений и традиций в группе (обществе).
С другой стороны, механизмы человеческой социальности — способности близко к сердцу воспринимать чужие интересы, склонности избегать конфликты, способности поступаться своими интересами ради чужих или во избежание конфликтов — это механизмы управления людьми. Поскольку по умолчанию люди остаются индивидуалистичными животными, то склонность окружающих к кооперации и уступкам, создаёт мотивацию к эксплуатации. Социальные чувства и нормы призваны ограничивать животный эгоизм человека, который иначе не имеет механизмов самоконтроля, потому что в дикой природе животным не приходится иметь дело с полной безопасностью или изобилием ресурсов. Поэтому, если в силу личных особенностей, воспитания, или принятых в обществе отношений, социальный контроль ослаблен или отсутствует, то у человека остаются только животные механизмы торможения своих потребностей: страх или нужда, необходимость экономить ресурсы. Если же человеку ничего не угрожает, то его потребности фактически становятся безграничными.
В этом случае, социальность человека, те же социальные механизмы, которые позволяют людям совместно обеспечивать свои потребности и освобождают их от угроз внешнего мира, начинают использоваться для закрепощения людей внутри социума и эксплуатации, то есть присвоения себе благ, добытых за счёт остальных.
Фундаментальная диалектика прогресса
Технологическая и социальная стороны прогресса являются продуктом и продолжением фундаментальной диалектики человека, точно также находясь в отношениях единства и борьбы противоположностей.
В каждом человеке борются два начала:
- индивидуальное животное начало, источник примата личных потребностей, в социальном контексте — источник эгоизма, жадности и других асоциальных качеств, являющихся социальным проявлением досоциальных животных потребностей.
- социальная надстройка: способность эмпатии, стремление к кооперации, чувство справедливости, чувство сострадания итд., обеспечивающие способность ограничивать животный индивидуализм во имя блага других людей или общего блага, иными словами — человечности.
Понятие человечности как раз описывает то, что составляет социальные качества человека плюс речь — то есть то, что противопоставляют людей как животным, так и животной стороне самого человека. Борьба коллективизма и эгоизма, человечности и животного начала в человеке, проявляются в прогрессе цивилизации как движущие силы двух сторон прогресса:
- Индивидуализм движет технический прогресс.
- Человечность движет социальный прогресс.
Индивидуализм и технологический процесс
Технологический прогресс обусловлен дихотомией индивидуальных потребностей человека — безграничной потребностью удовлетворения своих потребностей и потребностью экономить личную энергию.
Строительство городов, дорог, медицина, военное дело, территориальные захваты, географические открытия, наука и культура,механизация и автоматизация труда, развитие транспорта и коммуникаций — всё это движется ненасытностью спектра человеческих потребностей, не только биологических и материальных, но и потребностей социальных (статус, признание, востребованность, принадлежность), межличностных (потребность в отношениях, внимании) и индивидуально-психологических (тяга к познанию, новым впечатлениям, открытиям).
С другой, потребность в экономии энергии обеспечивает развитие механик эксплуатации человека как необходимого для обеспечения технологического прогресса трудового ресурса. Эти механики включают как принуждение через воздействие на индивидуальные потребности, так и манипуляцию социальными качествами человека — склонность к кооперации, чувства долга, готовности уступать свои интересы ради чужого или общего блага итд. Уязвимость человеческого общества к выстраиванию эксплуатационных отношений, подчинению коллективного частным интересам, являясь багом с социальной точки зрения, является фичей с точки зрения технологической, поскольку технологический прогресс требует централизации.
Централизация — обязательное условие технологический прогресса.
- Теоретическая сторона прогресса (философия, наука, образование) требует централизации в силу необходимости аккумулирования информации: сбора всего доступного человеческого опыта для работы с ним, и дальнейшего хранения и передачи. Поэтому учёные, писцы, инженеры, архитекторы всегда были связаны с государством. С одной стороны, начиная с первых государств, одной из функций центральной власти был сбор и хранение информации. С другой, государство и было первым заказчиком работы учёных, писцов, инженеров, архитекторов и агрономов.
- Реализация материальной стороны прогресса требует аккумулирования ресурсов, чем больше ресурсов — тем больше возможностей для материального преобразования окружающей среды. В этом смысле, возможность «взлома» системы первобытных социальных отношений, сформировавшейся в ходе эволюции человека, и превращения их в механизмы эксплуатации оказалась благом для технического прогресса. Самые первые государства, по сути, и возникли как механизмы эксплуатации: правящий класс централизовал трудовые ресурсы для реализации масштабных технологических проектов — таких, как ирригационная система для выращивания зерна, чтобы создать и присвоить себе невиданное прежде в истории материальное богатство.
Человечность и социальный прогресс
Социальная сторона человеческой природы — в особенности способность к эмпатии, чувство справедливости, сострадания итд. — находится в постоянном конфликте с неравенством, создаваемым экономической эксплуатацией. Эксплуатация человека человеком подавляет эти качества, тем самым ослабляя их связующую роль в социуме: так чрезмерная эксплуатация ведёт к ослаблению социальной ткани общества, без которой набирают силу саморазрушительные тенденции. Это создаёт социальное давление для изменения общественных отношений. Однако возможность для их перехода возникает только с появлением новых форм хозяйствования, обеспеченных технологическим прогрессом. Гуманизация форм хозяйствования (переход от рабовладения к наёмному труду, например), с одной стороны, снижает социальное напряжение, с другой — повышает ценность человеческого труда, что в свою очередь стимулирует технический прогресс. Таким обращом, каждый шаг вперёд в социальном прогрессе, ослабляющий эксплуатацию, мотивирует правящий класс найти способ ослабить эксплуатируемый класс обратно, который находится обычно в технологическом решении. Тем самым, желание противостоять социальному прогрессу стимулирует правящий класс поддерживать технологический прогресс. Однако увеличение социального разрыва из-за технологического рывка обостряет социальные противоречия, что в итоге приводит к новому пересмотру социальных отношений. Иными словами, в вечной борьбе за ослабление положения трудящихся, правящий класс стимулирует шаг технологического прогресса, который ослабляет положение трудящихся настолько, что это создаёт социальный кризис, разрешение которого требует социального шаг вперед. Так и происходит движение прогресса: шаг одной ногой создаёт разрыв, который требует шага другой.
Один из первых примеров в истории — огораживания в Англии, когда лендлорды обнаружили, что овцы приносят с участка земли больше дохода, чем крестьяне, и выгнали крестьян с земли, тем самым, с одной стороны, стимулировав развитие ткацкой промышленности, а с другой — создав огромный рабочий класс в городах в поисках любой работы. Этот подтолкнуло переход от феодализма к капитализму и подъёму нового класса — буржуазии, ослабившему положение старой земельной элиты — наследственной аристократии и монархической власти.
В современной экономике эта ситуация повторяется вновь: правящий класс инвестирует в технологический прогресс ИИ и роботизацию, чтобы заменить рабочий класс машинами. Однако их успех в этой затее просто создаст новый социальный кризис, признаки и первые всполохи которого по мере успехов роботизации, уже появились и нарастают. Как только они преуспеют в своей затее, это создаст социальный кризис, который невозможно будет игнорировать, и который приведет к новому пересмотру положения правящего класса.
Арка прогресса: борьба за возврат к коммунизму
Одно из фундаментальных отличий социального и технологического прогресса — у социального прогресса есть ясная арка. Движимый такими социальными мотивами, как чувство справедливости, потребность в равенстве, сострадание, солидарность, социальный прогресс, по сути, это борьба за их реализацию в масштабах современного общества в целом — иными словами, в масштабах человеческой цивилизации. При этом это, по сути, возврат к доисторическому состоянию, когда при родо-племенном строе эксплуатации, возникшей вместе с государством, в принципе не могло существовать, поэтому люди жили в условиях естественного баланса животного и социального начала. Это не значит, что первобытные люди не знали жестокости, насилия и эксплуатации. Гуманность первобытных обществ под вопросом, и могла вполне варьироваться — но без сомнения, что они были намного эгалитарнее, чем любое цивилизованное общество в истории просто потому, что до появления государства как машины эксплуатации и расслоения, любое системное неравенство, как и эксплуатация были в принципе невозможны.
Из 200 тысяч лет Homo Sapiens, 50-70 тысяч лет человеческой речи, только 5-7 тысяч лет приходятся на жизнь в искусственных условиях государственной формации. Эгалитарные родоплеменные отношения — историческая и эволюционная норма для человека, и 5 тысяч лет цивилизации показали, что никакие даже самые жёсткие режимы эксплуатации и неравенства не в состоянии их уничтожить. Первые цивилизации в истории начали с максимально примитивного и прямолинейного способа подчинения людей своим нуждам: принуждение насилием и голодом (избавлением от которых была только работа на, например, фараона). А первоначальная социальная организация имела самые жёсткие формы в истории — кастовая система. И то, и другое — прямая противоположность эгалитарной природы человеческой социальности. И вся история цивилизации с тех пор по пути смягчения форм эксплуатации неравенства и эксплуатации — как раз по направлению к эгалитаризму.
Что показывает, что социальные качества в человеке «зашиты» на фундаментальном уровне, который невозможно было стереть тысячелетиями эксплуатации, жестокости, дикости и неграмотности. Внутренняя универсальная потребность в равенстве и справедливости оказалась жёстче самых жёстких режимов и форм эксплуатации, неумолимо разгибая прутья клетки, в которую людей посадили первые цивилизации: рабство сменилось крепостным крестьянством, крепостничество — наёмным трудом, кастовый строй сменился сословным, сословный — буржуазными классами, монархии практически везде сменились республиками, а власть из наследуемой переходит к выборной.
Очевидно, что давление первобытного эгалитаризма никуда не исчезнет, когда самые жестокие и беспросветные эпохи уже позади и теперь человечество обрело способность видеть и своё прошлое, и траекторию движения в будущее. И поэтому конец этой исторической арки тоже вполне предсказуем: социальный прогресс до степени, который позволит воспроизвести в масштабах современной цивилизации отношения, совместимые с природным эгалитаризмом человека, разрешив главный конфликт человеческой истории.
У технологического прогресса подобной арки не видно и, скорее всего, и не может быть. Как и социальный прогресс, так и технологический прогресс выходит из человеческой природы, играя необходимую, но вторичную роль в прогрессе цивилизации.
Предсказать, куда идёт прогресс поэтому невозможно. Во-первых, не факт, что у технологического прогресса в принципе есть финал. Хотя, скорее всего, есть предел у человеческих возможностей постигать и менять реальность, как бы далеко он ни находился.
Во-вторых, есть много сценариев развития и даже итоговых результатов технологического прогресса, угадать верный (возможно, верного нет среди ни одной из версий) из которых совершенно нельзя, потому что, в отличие от социального прогресса, динамика которого определяется исключительно силами человеческой натуры, поэтому все ответы социальной истории уже находятся внутри человека, условия технологического прогресса внешние по отношению к человеку и его скрытые возможности становятся известны только когда становятся известны.
В-третьих, есть сценарий, в котором непредсказуемость технологического прогресса вступит в конфликт с предсказуемостью социального. Вариант, насколько можно судить, маловероятный, но возможный. Особенно, если речь о катастрофическом развитии событий — от глобального потепления, вышедшего из-под контроля до ядерной войны. Есть ещё вариант, что успехи био и генной инженерии дадут людям возможность «перепрошивать» себя на уровне инстинктов и потребностей, дав, тем самым, правящему классу вмешаться в ход истории со скальпелем, остановив движение к коммунизму, удалив из людей человечность — приводящую силу движения к коммунизму.
Однако сила человечности до сих пор, в гораздо более тёмные времена истории, показывала своё превосходство, и есть все основания надеяться, что коллективная добрая воля человечества в целом сможет удержать человечество и от саморазрушения технологическими методами, и от разрушения правящим классом.
Историческая роль технологического прогресса до сих пор, кроме основной и очевидной собственно научно-технической составляющей, заключается в развитии механик эксплуатации. Изначально начав со 100% принуждения и неравенства в кастовом строе, правящий класс тысячелетие за тысячелетием уступал давлению коллективного эгалитарного бессознательного человека. Но при всех заметных политических и социальных изменениях, экономическая эксплуатация никуда не делась, и не факт даже что уменьшилась — экономическое неравенство, наоборот, в современном мире достигло исторически рекордных масштабов, опередив Древний Египет и любой другой пример исторического неравенства.
Как это происходит? Прогресс технологий управления идёт вместе с технологическим прогрессом. Компенсируя возможность прямого физического принуждения насилием и угрозой голода, правящий класс научился использовать социальные качества людей себе на пользу. В последние столетия особенно кажется, словно рабочий класс обретает всё больше свобод и прав. В реальности, все эти свободы и права заперты внутри большой и сложной симуляции, контуры которой заданы правящим классом. Внутри этой симуляции у рабочего класса есть выбор между демократами и республиканцами, либералами и консерваторами, христианами и мусульманами, 1 и 21 каналом, абортами и запретами, гей-браками и запретами ЛГБТ. Есть и экономическая свобода — пойти работать в Макдональдс или пойти работать в Бургер Кинг. Всё это даёт людям иллюзию самостоятельности, свободы выбора и значимости выбора, мотивируя их действовать более самостоятельно и проактивно, вовлекаясь в политические споры современности, активно участвуя в борьбе за победу одного кандидата капитализма над другим кандидатов капитализма. При этом тем самым они ещё перекладывают часть контроля за людьми и принуждения к эксплуатации на них самих. При позднем капитализме набирает обороты тема повышения продуктивности — «свободные» люди добровольно занимаются тем, что в голову не пришло бы никакому рабу — ищут способ поработать на своих эксплуататоров ещё больше.
Без социальной природы человека, развитие механизмов экономической эксплуатации далее принудительного рабского труда было бы невозможно — и соответствующий технологический прогресс тоже. Однако наличие социальных инстинктов человека позволило, манипулируя ими, сохранить неизменной по сути систему эксплуатации, сделав её сложнее в устройстве и мягче по форме. По сути, можно сказать, что первоначальная клетка, в которой первые рабы первых цивилизаций человечества и разогнуться не могли, выросла до размеров просторных вольеров с мягкими стенками, где люди могут даже не замечать, что они не живут на свободе, сами берут на себя поддержание порядка в нём и ремонт стен и решёток, а правящий класс от ослабления поводка только выиграл за счёт роста производительности труда радующихся простору и удобству современного вольера вовсе-не-рабов.
Измеряем динамику прогресса
Оценка технологического прогресса как такого по ряду причин не имеет смысла. Во-первых, как мы разобрали, это практически невозможно. Нельзя оценить прогресс по шкале, не имея этой шкалы: ни размеров, ни формы, ни единиц измерения. Во-вторых, прогресс технологий и устройства общества, сравнение абстрактных параметров с абстрактными параметрами, ничего не даёт сам по себе. На самом деле, мерой измерения прогресса является и может являться только человек. Две стороны прогресса — это две стороны человеческой жизни: индивидуальная жизнь, и социальная жизнь. Универсальные человеческие блага, которые составляют понятие идеальной жизни и идеального общества:
- на индивидуальном уровне: долголетие, здоровье, отношения с людьми, осмысленная деятельность, социальное признание, наследие.
- на социальном уровне: экономическое равенство, политическое равенство, справедливость, братство.
Прогрессивная динамика — это повышение качества индивидуальной жизни и снижение социального неравенства.
Верное направление социального прогресса, таким образом — технологическое усложнение, включая усложнение государства и социальных отношений на входе — снижение индивидуального неравенства на выходе.
Регресс же — упрощение технологий, сложности государства на входе — рост неравенства на выходе.
Качество индивидуальной жизни определяется отчасти технологическим прогрессом (здоровье, долголетие, комфорт и безопасность жизни, доступные развлечения и занятия). Отчасти — социальным прогрессом, так как глубокие и содержательные личные связи (друзья, отношения, семья), возможность осмысленного труда, социального признания и оставления наследия зависит от социально-экономических ограничений, чем больше социальный прогресс для всех — тем ближе к идеальной жизни в социальном измерении каждый. Из них измеримыми являются только долголетие и здоровье — по этим показателям прогресс идёт вперёд стабильно, по крайней мере если смотреть с шагом в сто лет, и, возможно, уперся пока в потолок.
Проблема оценки таких параметров, что у нас нет реальной шкалы — может быть, человек имеет потенциал жить 500 лет? Тогда прогресс ни о чем. А может мы уже выбрали 80% возможного в продолжительности жизни? Впрочем, и того, что важные измеримые показатели индивидуальной жизни исторически возрастают, тоже хорошо.
С социальным прогрессом всё проще. Имея видение арки полной социального прогресса, мы понимаем, что человеческая природа будет толкать цивилизацию в направлении восстановления естественного комфорта родо-племенного эгалитаризма в масштабах планеты. В чём он заключается? В достижении цивилизацией этапа, на котором исчезнут два главных порока, появившиеся вместе с первыми государствами: социальное неравенство и экономическая эксплуатация.
Экономическая эксплуатация и социальное неравенство — это две стороны одной медали. Правящий класс использует социальное неравенство, чтобы доходы и прибыли от труда всех работающих людей, стекались по определенным траекториям, обходя стороной 95-99% тех, кто это богатство произвёл, и заканчивали свой путь в карманах 1-5%, максимально удачно спозиционированных в лабиринте социального неравенства.
Социальное неравенство — это, в первую очередь, поколенческие иерархии: системы неравенства, которые формируются поколениями, и к моменту рождения каждого человека задают ему социально-экономические параметры, которые задают ему жизненные рамки, коридор возможностей, за который он с высокой вероятностью не сможет выйти независимо от его личностных характеристик. Это такие параметры как:
- место рождения на планете (гражданство),
- место рождения в стране (в более бедных и более богатых районах, в центре или на периферии),
- богатство семьи,
- социальный капитал семьи,
- цвет кожи/этнос,
- пол,
- сексуальная ориентация/гендерная идентичность.
Материальное выражение неравенства — корреляция этими факторами и вероятностью социально-экономическими outcomes — вероятными социально-экономическими достижениями индивида.
Максимальная жёсткая корреляция — при кастовом строе, в котором существует прямой запрет социальной мобильности между классами. Следом за ними идут рабовладельческие, фашистские, расистские и патриархальные общества, где социальная мобильность, смена класса в течение жизни максимально ограничена.
Противоположность перечисленным режимам — коммунизм, то есть строй, при котором факторы рождения (география, родители) лишены статистически значимого влияния на социально-экономические outcomes каждой жизни. Иными словами, каждый человек начинает свою жизнь с одинаковых стартовых позиций, с общим на всех выбором жизненных путей, доступных возможностей и перспектив независимо от того, кто его родители и где он родился на планете.
И арка социального прогресса, весьма реальная, ощутимая и мощная, судя по тому, как она прошла через предыдущие 5000 лет истории цивилизации, ведёт именно к коммунизму.
***
Телеграм: @moralpolitics