Вскоре меня избрали Секретарём комитета комсомола Управления милиции в г Москвы. Это была освобождённая должность, с правами начальника отделения. Мне был положен билет в мягкий вагон поезда и на самолёт.
В декабре 1953 года меня пригласили в ЦК ВЛКСМ и предложили возглавить на новогоднем балу группу «Дедов морозов». Это был первый новогодний бал в Кремле. В костюмерной при саде Эрмитаж нас снабдили костюмами, мешками и прочими реквизитами.
О жизни в Кремле я слышал много интересного от Нины и её мамы, Марии Петровны. Сейчас мне представилась возможность побывать в Кремле и увидеть всё самому. Мы обошли все соборы, посмотрели на Царь колокол и Царь пушку, прошли инструктаж и приступили к своим обязанностям. Мы должны были следить за тем, как развлекается молодёжь, участвовать в хороводах, помогать Главному Деду Морозу и Снегурочки – артистам. Было весело! Нам выделили комнату для отдыха с бесплатным буфетом и даже шампанским.
Утром я покинул Кремль в костюме Деда Мороза с мешком подарков и пешком по набережной Москвы-реки пошёл к своим «снегурочкам».
Вскоре мне предложили перейти Секретарём Коминтерновского РКВЛКСМ, членом которого я был два года. Подумав, я отказался. Тогда ЦК ВЛКСМ предложило мне поехать с семьёй в Варшаву, чтобы работать там воспитателем молодёжи на строительстве Дворца Дружбы. Но я отказался и от этого предложения – мне нравилась моя работа в Управлении милиции. Я присутствовал на всех совещаниях. Через комсомольские организации отделов и подразделений я имел реальную возможность влиять на результаты их работы, а результаты были. Руководство это ценило. Мне присвоили звание старшего лейтенанта и перевели замполитом по комсомолу на правительственную трассу «Москва-Симферополь».
Выяснил, почему хотели посадить Александра Алексеевича и лишили допуска. Материалы «дела» были фальсифицированы его врагом, начальником особого отдела, за то, что Губанов задержал его сына при попытке вывезти с завода лес, вместо дров, как значилось в пропуске. Но допуск Александру Алексеевичу не вернули, припомнив, что он был груб с задержанным в присутствии военнопленных и перевели начальником Токарного цеха. Добиться справедливости он не сумел, и на фоне такого стресса, там же на заводе скоропостижно скончался от инсульта.
После смерти Сталина прошли большие амнистии, а отцу перестали тыкать пленом, которого, по сути не было.
На правительственной трассе я проработал около года, и её ликвидировали. Меня спросили, где бы я хотел работать, и я сказал, что в Следственном отделе МВД СССР. Там вели интересные дела от момента их возбуждения до их направления в суд. Прокуратура подключалась на определённом этапе и КГБ если требовалось, оказывал помощь.
Шли выборы в Комитет комсомола Управления милиции города Москвы. От МУРа рекомендовали меня.
Вскоре после начала моей работы в МУРе произошёл такой случай. Каждое утро нас знакомили со сводкой происшествий за сутки и перечисляли нераскрытые преступления. И вот, еду я в метро и вижу – стоит в моём вагоне грузин по виду, по всем приметам тот, кто сбежал с Курского вокзала от железно-дорожной милиции, бросив десяток канистр с коньячным спиртом у прибывшего с юга поезда. Я задержал его для проверки, вызвал оперов с Курского вокзала, которые опознали беглеца. Он тут же во всём сознался. А мне на работу в Московский Уголовный Розыск сообщили об удачном задержании по приметам и разоблачении преступника.
Первая моя командировка была в Ригу в составе сотрудников, проводивших комплексную проверку, в которой нам помогала Прокуратура Риги. Когда всё основное было сделано, и мы готовились к отъезду, я поселил службу в Лютеранском костёле. Меня поразила проповедь о воспитании молодёжи в духе взаимопомощи и уважении друг к другу. Тут же собрали деньги для прихожанки, у которой трагически погиб муж – сцепщик вагонов. Служба шла на русском языке, звучал орган. Эта музыка потрясла меня!. В том соборе я и крестился там без свидетелей и записи в книгу (в детстве меня не крестили). Тогда крещение грозило мне большими неприятностями, и священнослужитель понимал это.
Вечером в одном чудесном кабачке, каких не было в Москве, отмечал своё 26-летие. Кажется, он назывался Лира. Пол там был стеклянным, подсвечивался снизу цветными лампочками. На столе стояли чудные тёмные розы.
Город Рига произвёл на меня неизгладимое впечатление – ровные зелёные улицы, идущие лучами из центра, от памятника Свободы, дома с красивыми фасадами, многие – в готическом стиле. На каждом шагу – церкви, костёлы, кирхи, Лютеранские соборы.
Мне часто приходилось ездить в командировки. Каждый из нас имел поднадзорные области, куда надо было регулярно выезжать с проверкой и для оказания помощи, когда это требовалось. Зоной моей ответственности были Украина, Молдавия, Грузия, Армения.
Как-то майским утром 1955 года к дежурному по МВД СССР позвонили из приёмной КГБ с просьбой прислать оперативного работника, так как кто-то оставил у них чемодан с отрезанной мужской головой. Послали меня, поскольку я был следователем, работавшим в отделе убийств. Я нашёл хозяина чемодана. Он сообщил, что привёз в Москву голову убитого сына, потому что на месте дело замяли, а он хотел, чтобы его расследовали. Связался с прокуратурой, там подтвердили, что отец убитого Асатрян писал им жалобы, писал и в прокуратуру и МВО Грузии.
Грузия была моей зоной ответственности, и я выехал на место преступления с представителями прокуратуры и МВД Грузии. Подняли дело. Молодой Асатрян ехал из посёлка в Ахацкалахи. В пути поссорился с водителем грузином и пересел в кузов машины. Работавшие на винограднике люди видели машину, слышали два выстрела – один за другим. У водителя в кармане был найден патрон от пистолета, калибр которого подходил к ране под глазом убитого. Однако, при выстреле пулю в черепе не нашли, хотя мозг получил смертельное слепое ранение, не нашли и пистолета. Поэтому дело прекратили. Отец писал запросы и жалобы, но ответы были формальными. Тогда отец раскопал могилу и отрезал голову, и поехал искать правду в Москву.
При повторной экспертизе на черепе изнутри выявили следы проникающего ранения головного мозга и следы жёлтого металла на внутреннем своде черепа.
Я начал «работать» с водителем. Он явно темнил. Я объяснил, что он ставит под удар свою жизнь и жизни близких, так как он под подозрением, поскольку закон кровной мести в тех краях был ещё жив.
В конце концов, водитель рассказал, как было дело. Асатрян ехал стоя, держась руками за кабину. В пути жеклёр забарахлил, «чихнул» пару раз. Машина остановилась. Асатрян подавшись вперёд при остановке, наткнулся на антенну глазом, упал и умер.
Водитель испугался, снял антенну и забросил в виноградник, а доехав до города поднял крик, что что-то случилось с Асатряном.
С большим трудом, но антенну мы нашли. Эксперимент показал, что звуки от выхлопа машины окружающие принимали за стрельбу. Дело было раскрыто. Мести можно было не бояться. Это был несчастный случай. Но за нарушение правил перевозки пассажира с последовавшим несчастным случаем, водитель был условно осуждён.
Запомнилась первая командировка в Тбилиси, истинно кавказским приёмом: нескончаемые застолья, шашлыки, красивейшие улочки с роскошными зданиями, турецкие бани, вечера в летнем кафе на горе «Тацминда».
В ходе проверки выяснилось, что у начальника следственного отдела всё нормально, хоть он и жаловался, что его пытаются «съесть» - его «опекали» комитетчики. Министр принадлежал к иному «клану» и действительно хотел избавиться от начальника.
На итоговом совещании я дал объективный анализ работы Следственного отдела и его начальника Гоги Эквтимишвилли, чем поломал планы министра. На совещании он промолчал, а потом пригласил нас с Сергеем Мурашёвыс, работавшим в КГБ, и говорит:
-Знайте, что я сейчас позвоню Вашему министру, и он Вас освободит от работы. Ваш старший молчал. Зачем младший выступал?
Я хотел объяснить, почему выступал, но Сергей дал мне понять, чтобы я молчал, пусть выговорится.
Сергей кончал с зампредом КГБ Грузии Высшую школу КГБ, и они были друзьями. Он был способен подстраховать нас от гнева своего коллеги.
Эквтимишвилли я всё-таки спас, и он до пенсии был признателен и благодарен мне.
А какие крестины были у этого товарища! Было выпито по 10 литров на каждого!
Поставили стол, прикатили бочку розового вина «Маяковский». Поставили у стола, окунули в неё ножки ребёнка и начали зачерпывать вино кубками, разливать по бокалам. Пока всё не выпьем из-за стола выходить нельзя было, сказали, что не положено. В какой то момент ребёнок расплакался и успокоить его не могли. Тогда я взял его на руки, прижал к груди, и ребёнок замолчал. Так и держал его пока тот не уснул. Это дало повод для серии новых тостов.
Когда нам разрешили выйти из-за стола во двор к забору, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, наконец сбросив излишек влаги. Но это был не конец. Нас отвезли в гостиницу, заставили открыть ресторан, и мы выпили там по бутылке Хванчкары. Провожающие сникли, а мы с Сергеем поднялись в свой номер в сопровождении официанта, который сказал, что всё оплачено и оставил на столе в нашем номере вино, фрукты и какую-то закусь.
Нас провожали друзья Сергея – закрыли привокзальный ресторан, и устроили прощальный банкет. Все были из КГБ. Из МВД был только я.
Пришло время садиться в поезд, а у комитетчиков возникла идея ехать на машинах на перевал и там ждать поезда, продолжая банкет на месте. С трудом отговорил их от этой затеи.
Что-то подобное мне пришлось пережить ещё раз в Очим-чири у Рудика Ченгелия. Да…
Было интересное дело по хищению бриллиантов с приисков, попутно вскрылись махинации с облигациями.