(Действие-фарс, навеянное рассказами Станюковича, в преломлении к реалиям сегодняшней жизни, в исполнении возможно известных всем персонажей)
Иван Михайлович Гусев, контр-адмирал по званию и командир бригады противолодочных кораблей по должности, сидел в каюте старшего флагмана, на БПК «Адмирал Ворохов». На небольшом столе перед ним стояла бутылка дагестанского коньяка. Периодически он отрывал свой взгляд от открытого иллюминатора, тяжело вздыхал, наливал очередную рюмку, и медленно, тягуче выпивал ароматный напиток. Замирая на секунду, со вкусом втягивал ноздрями свежий морской воздух, крякал и тянулся за ломтиком лежащего на блюдце нарезанного лимона. Кислоты фрукта он не чувствовал. Его уже давно ничего не радовало, а сегодняшний вечер тем более нельзя было отнести к разряду удачных.
Михалыч, как звали его все без исключения подчиненные, был существом ископаемым. Теперь столько на флоте не живут. Старый, продукт еще Горшковской военно-морской школы, привыкший к постоянным походам и учениям. Это сейчас: на месяц оторвались от пирса и уже – дальний поход! Во времена его молодости боевая служба меньше 11 месяцев считалась просто прогулкой.
Ходили много, интересно. Как всегда бок о бок с американцами или еще какими супостатами. Донимали друг друга, не без этого, конечно. И по праву считали себя моряками.
А сегодня? Так, одно название! Кораблей нет, моряков нет. Враги - и те какие-то квелые стали. И вот он, заслуженный адмирал, сидит в этой богом забытой каюте, пьет коньяк и считает дни до пенсии.
Хотя как раз до пенсии еще надо дожить. Михалыч дернул головой, осмысленно посмотрел на висящий рядом телефон и, позвонив дежурному по кораблю, распорядился вызвать к нему командира.
Пока приказание исполнялось, он добавил себе еще грамм 100 в рюмку и взял на руки лежащего на соседнем диване кота.
- Ну что, Лелик, только ты меня понимаешь. Тебе вот хорошо: набил брюхо, пристроился на мягком и живи себе спокойненько. Ни хлопот, ни забот. А тут раз тебе и вводная очередная. Примите, уважаемый, посетителей. Ублажите их, оближите. А зачем, почему? Вот, блин, дожились. Толи дело раньше. Приехали шефы. Посмотрели на корабли, попили водочки и все дела.
Кот, который уже 15 лет заменял Михалычу семью, понимающе замурлыкал.
- Вот даже ты уяснил, а Москва разуметь не может. Главный штаб занимается черт знает чем. А кто из них корабль в море вывести сможет? То-то! Пожалуй, уже и никто. И они мне – организуйте встречу и покажите. Что показать? И главное - кому?
Он опять потянулся за бутылкой. Кот недовольно заурчал.
Адмирал, услышав голос любимца, налил себе порцию поменьше.
- Не ворчи, хуже жены стал. Я так только, для порядка. Да и прохладно сегодня, согреться надо.
Ответа он не дождался, в дверь постучались.
- Иван Михайлович, прошу разрешения.
И в каюту вкатился сияющий командир корабля.
В отличие от комбрига, он был уже типичным образцом «смутных» 90-х. Лысоват, круглолиц и непомерно толст. Наглые, бегающие глаза были близко посажены и издалека напоминали маслины.
- Проходите, Сергей Николаевич. Присаживайтесь поближе к столу. Берите рюмку.
Не дожидаясь ответа, Михалыч наполнил командирскую посуду. Он знал, что тот крепкое спиртное не очень жалует, отдавая предпочтение «бабскому» Мартини. За эту «аристократическую» манеру многие офицеры его недолюбливали. Но что делать, если веянья времени для некоторых оказались сильнее традиций.
- Будьте здоровы, Иван Михайлович!
- И вам не хворать.
Офицеры выпили и не спеша, в соответствии с правилами этикета, потянулись за лимоном.
Кот раздраженно посмотрел на командира корабля, негромко мяукнул, и адмирал начал разговор.
- Сергей Николаевич, я надеюсь, что на вверенном вам корабле все нормально? Происшествий нет, все живы и здоровы?
Командир напрягся, вспоминая все последние залеты подчиненных.
- Так точно, все нормально. Корабль в порядке, запасы полные. Больных нет, часть личного состава в отпуске в соответствии с ранее утвержденным графиком.
- Это хорошо. А знаете ли вы, что такое осмотр корабля высокими персонами? – издалека начал комбриг.
Глаза командира забегали, и он стал судорожно перебирать руками конец форменного галстука.
- Я так понимаю, нас проверять будут? И кто же?
- Не совсем проверять, а скорее смотреть. Нас, а точнее вас, посетят члены Совета Федерации. Народу будет не очень много, но зато хотят увидеть не только корабль как таковой, но и посмотреть на какие-либо учения или тренировки.
Командир совсем сник. Эти московские бездельники могут и всю карьеру сломать, а так хочется стать адмиралом и, по возможности, жить в одной из двух столиц, на хорошем месте. А тут! Что не так пойдет - и все, пропало продвижение, выкинут на минимальную пенсию, и все дела. Желающих на его место – хоть отбавляй.
- Нет, Иван Михайлович, я, конечно, не спец встречать и ублажать всякие там комиссии; я, как вам известно, боевой офицер.
Он усилено сделал акцент на слове «боевой», но адмирал, знавший цену своему подчиненному, должного внимания на это не обратил.
- Я, Иван Михайлович, конечно, сделаю все от меня зависящее и даже больше, но может, как-то получится отболтаться? – взгляд его был жалок, и в нем еще теплилась надежда – авось, пронесет!
- Нет, дорогой вы мой. Вопрос решенный и обсуждению не подлежит. Время у вас есть. Гости прибудут на борт часам к 11-ти. Выход в море, демонстрация возможностей. Стрелять будем из носовых, и можно 630-ми по бочкам пустым добавить. Штука эффектная. Постановщиками помех пальнем в конце, как салютом. Потом я думаю - общий осмотр корабля, беседы с матросиками по душам, стол, и к вечеру на базу. Все ясно?
От нахлынувших на него чувств командир только молча мотнул головой.
- А раз так, то прошу приступить к подготовке немедленно. Но прежде запомните одну вещь: в числе гостей будут, как я слышал, дамы, так что лично проведите жесточайший инструктаж со всем экипажем о недопустимости матерных выражений. Поймите правильно, женщины в Сенате, так сказать нашем, образованные, тонкие, гламурные, мать их. Привыкли все больше парламентскими выражениями изъясняться, дипломатическим так сказать языком. Не опозорьте, пожалуйста, старика. Чтоб даже намека на мат не было. Всех в ком сомневаетесь, в машину, в трюма, и погреба. Только уставные команды. При разговоре с начальством – «Есть», «Так точно», «Никак нет», и о том, что все довольны. Все, если вопросов нет - я вас не задерживаю.
Когда опущенные от навалившейся беды плечи командира скрылись за дверным проемом, Михалыч громко выдохнул, матюкнулся и, уже не обращая внимания на косые взгляды кота, налил себе полную рюмку.
Командир, как ему и подобает при встрече с опасностью, быстро взял себя в руки. Дойдя до своей каюты, он уже составил план действий.
Главная роль в нем отводилась старшему помощнику. Корабельный устав твердо и неуклонно предписывает ему быть хозяином корабля. Точнее сказать – быть «крайним» за все происходящее на его борту.
На «Адмирале Ворохове» старпом был знатный. Он мог стать украшением любого флота мира. Метр девяносто с небольшим ростом. Широк в плечах. Красивое лицо вечно сияло белозубой улыбкой. В отличие от командира, давно позабывшего, где у него талия, Старпом был атлетически сложен и в меру «накачен». Порой, в редкие солнечные дни он любил, раздевшись, погонять с матросами по пирсу мяч. Дежурные телеграфистки, из стоящего радом узла связи, сразу начинали толпиться у окон, с нескрываемым женским интересом поглядывая на капитан-лейтенанта. Вне зависимости от семейного положения оценивая, кто чисто теоретически, а кто, и не только, свои шансы. И наверное, каждая, к своему величайшему сожалению, понимала, что несколько лет гарнизонной жизни оказывали свое негативное влияние не только на женский характер, но и на внешность. А мужчине с такими данными требовалась женщина хотя бы соответствующей внешности.
Старпома звали Александр Петрович Тихонов. «Дикорастущий» молодой офицер, не обремененный семейным тылом, полностью отдавался службе и имел весомый авторитет среди экипажа.
Он вошел в каюту командира одновременно со стуком.
Тот поморщился, но замечания делать не стал. Все и так знали, что Тихонов мог передвигаться только бегом или, на худой конец, легкой рысью.
- Значит так, старпом. Завтра у нас будет делегация от Совета Федерации. Люди серьезные, государственные. Они осмотрят корабль, выйдут с нами в район ближнего полигона. Постреляем там для них немного, потом встреча с экипажем, опрос жалоб. Торжественный обед и - к родному причалу. Время готовности корабля - 9.00. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ командир. Все будет хорошо. А кто из флотского начальства приедет?
Командир задумался и, не зная, что ответить, пробурчал:
- Будет кто-то. Но ты не расслабляйся. И передай экипажу, что в составе делегации будут бабы, так что мат недопустим ни в каких формах и выражениях. И еще: кто будет замечен в нецензурных выражениях, будет объявлен моим личным врагом со всеми вытекающими последствиями. Ввиду этого, адмирал приказал убрать подальше всех, кто слаб на ругань. Совет Федерации заведение серьезное, и если хоть одна сука вякнет не в тему своими сучьими выражениями, то пи…ц будет всему кораблю.
Услышав такое старпом заулыбался, а командир чертыхнувшись, продолжил.
- Ну, это я сегодня так, а завтра буду за такие вещи гноить со всей пролетарской ненавистью. И еще персональная просьба, Александр Петрович! Вы, я знаю, как любой старпом, без мата и слова не вымолвите, так вот постарайтесь. Возьмите "Командные слова", повторите их, и все разговоры только по уставу. Очень прошу вас.
Старпом сделал максимально возможное в данной ситуации серьезное лицо. Он конечно святым не был, но и командир ненамного меньше его любил пускать всех и вся по «матушке». Ладно, на то он и командир, что его не обсуждают.
- Есть! Об исполнении доложу. Прошу разрешения объявить большой сбор.
И не дожидаясь ответа, старпом зарысил из каюты.
Объявили построение экипажа. Дело шло к вечеру, и все без исключения офицеры, мичмана и матросы недовольно бурчали. Хотелось в тепло кубриков и кают. К телевизорам и компьютерам. Да и просто спокойно поспать.
Ураганом вылетев на середину строя и даже не вслушиваясь в доклад дежурного по кораблю, старпом быстрыми и сочными, с точки зрения матерщины, фразами обрисовал создавшееся положение.
Одним громким и до боли тоскливым выдохом отозвался на его слова экипаж. Что ж, еще одни вечер и ночь утрачены для жизни в бесконечной череде флотских будней.
- И особенно прошу всех учесть следующую деталь – будут бабы. Сколько и кто конкретно - не знаю, но уши, надеюсь, они имеют. А посему - рты закрыли на замок. Доклады в строгом соответствии с Корабельным уставом. Громким командным голосом. Четко и без мата. Если кто сорвется, то, видит Бог, лично займусь его культурным воспитанием. И потом не жалуйтесь. Вопросы есть? Нет? Тогда разойтись по заведованиям, приготовиться к большой приборке.
И старпом вновь со скоростью хорошего спринтера убежал по своим делам.
Строй распался. Командиры боевых частей начали ставить задачи своим подчиненным, и суета подготовки к смотру заполнила корабельное пространство. Мат, такой привычный русский мат, общение на котором является одним из немногих стержней, сдерживающих наше многонациональное государство, летал по палубам, отсекам, боевым постам и кубрикам до позднего вечера. Ибо еще с петровских времен известно, что без него, могучего и многообразного, способного выразить абсолютно любое чувство и эмоцию, флот не устоит и дня, и ни одно дело решено не будет.
Утром, не дожидаясь побудки, так и не прилегший поспать старпом бегал по палубам и кубрикам, проверяя чистоту и порядок. В общем и целом он остался доволен увиденным, о чем и доложил командиру.
Адмирал же к подъему флага не вышел, и, ожидая его, чуть не упустили время.
После подъема командир постучал в дверь флагманской каюты.
- Да не скребись ты там, как мышь. Заходи и докладывай.
Адмирал причесывался, стоя у зеркала.
- Иван Михайлович, все приготовили, как надо. Корабль готов пройти смотр. Палубы блестят. Артиллеристы и минеры свое хозяйство проверили. Штурмана погоду обещали хорошую, так что, я думаю, качка будет незначительная.
- Прекрасно, Сергей Николаевич! Другого я и не ожидал. В половине 11 построение караула для встречи гостей. И дальше по обстановке. Все ясно? Людей по поводу мата предупредили? Выполнять.
В указанный комбригом срок караул стоял, блестя белыми ремнями и штыками карабинов.
Старпом, в соответствии с морским этикетом, стоял на верхней палубе, у самого трапа. Золотые погоны блестели и вместе с белым чехлом фуражки красиво оттеняли его загоревшее лицо.
Далее, по правому шкафуту, ближе к носу корабля, стояли командир и комбриг. Оркестр готовился исполнить «Встречный» марш.
Пока военно-морской флот в лице большого противолодочного корабля «Адмирал Ворохов» готовился к встрече важной государственной делегации, сама делегация самым бессовестным образом опаздывала.
Скажем честно, делегация - сказано слишком громко. Просто одной женщине-политику, жене политика и матери, возможно будущего политика, приспичило посмотреть на быт и службу моряков, так сказать вживую. Может, в ней проснулись не до конца растраченные материнские чувства, а может просто от безделья, но желание это сформировалось как-то быстро. Так же быстро оно было донесено до приятеля – министра обороны, а от него - до флота. И вот все ждут, а она опаздывает. Хотя, по правде сказать, опаздывала не она, а дочь.
Это дикое и неуправляемое блондинистое существо, дочь теперь уже сенатора Нарцисовой, вставать рано не любила. В свои неполные тридцать лет она прошла через все. Воду, огонь и медные трубы. А так же через спальни многих холостых, и не только холостых, олигархов.
Мама, и сама не всегда отличавшаяся высокими моральными принципами, дочь вначале пыталась приструнить, но поняв, что такое ее поведение является не только почвой для сплетен, но и весомым источником пополнения семейного бюджета, успокоилась. Мол, перебесится и уймется. Но пока что этого не происходило. И госпожа Нарцисова переживала, что скандалы дочери, возникающие с завидным постоянством, могут помешать ее будущей политической карьере.
Желая сменой обстановки заставить дочь прийти в чувство, именно она после очередного домашнего скандала потащила ребенка в эту поездку. Флот, учения, суровые условия корабля должны были, по мнению сенаторши, подействовать на непутевое дитя отрезвляюще. Богемную столичную жизнь надо было отодвинуть на второй план.
Нарцисова называла такие поездки «выходом в народ» и искренне считала, что на их основании она сможет составить мнение о происходящем в стране. Четкий график мероприятий, заранее срежиссированные действия окружающих. И никаких надоедливых просьб, пожеланий. Все спокойно и размеренно.
Итак, на этот раз военные. Эти, придавленные силой приказа, доставать не будут. Разыграют спектакль, и все останутся довольны.
С большим трудом к часу дня сенаторша привела в чувство свою непутевую дочь, и к 15.00 они были на пирсе.
Ввиду своего исключительного положения родственнички прибыли каждая на своей машине. Прибавить к этому еще три машины эскорта московских адмиралов - и общий вид выехавшей на причал колонны примерно соответствовал представлениям адмирала о численности гостей. Вот только кроме знакомых ему по службе адмиралов, и двух, тоже знакомых, но уже по телевизору женщин, больше никого не наблюдалось. А где остальные члены Совета Федераци?
« Вот тебе раз! Из-за двух бл-й полдня экипаж мариновал, а теперь еще и бегай, ублажай их!» Но вслух он произнес несколько другое:
- Старпом, доклад по полной программе! И смотри, не опозорься!
Тихонов издалека всепонимающе махнул головой. Оглядев идущих по причалу, он уже узнал в обтянутой платьем фигуре, вяло плетущейся за одним из адмиралов, знаменитую на всю страну Дочь. Усталость предыдущих суток ушла, предоставив место озорному задору.
Докладывал он четким, прямо-таки дикторским голосом. Начальник штаба ВМФ, которому навязали этот визит, с мученическим лицом принял рапорт.
Госпожа сенаторша была в строгого покроя и сдержанных тонов платье, при разумном для данного момента количестве бриллиантов и золота. Ее важный вид олицетворял государственность.
Дочка, напротив, стояла в абсолютно не подходящей для корабля мини-юбке и почти прозрачной легкой блузке. Выражение лица ее показывало полное пренебрежение к прорисходящему.
Отдав рапорт, старпом с непрописанной в корабельном уставе, но непременной для любого настоящего флотского офицера учтивостью подал руку и помог Нарцисовой перешагнуть через проходящие по верхней палубе минные рельсы. Затем, красиво и четко развернувшись, он с такой же элегантностью протянул руку дочери. Катя, за свою жизнь, насмотревшись на инфантильных, прилизанных гламуром мужчин и мальчиков, была просто сражена внешним видом и манерами Тихонова. Она изящно подала ему свою руку и, практически не отводя взгляда от красавца старпома, гордо расправив плечи, шагнула за матерью. Походка ее, резко изменившись, стала как никогда напоминать королевскую.
Во взгляде появилось нечто, заставившее маму сенаторшу поморщиться, как от зубной боли. Этот (такой знакомый и понятный!) блеск глаз заставил ее усомниться в правильности своего решения посетить с дочкой корабль. Но отступать было уже поздно, и она попыталась, скорчив гримасу, показать свое недовольство дочери. Но та уже ничего не видела.
Михалыч и стоящий рядом с ним командир корабля поприветствовали прибывших. Начальник штаба, быстро сообразив, что появился момент удрать, галантно улыбнувшись Нарцисовой, откланялся и, довольный жизнью, уехал подальше от причала.
Увидев предательство родного командования, комбриг понял, что пенсия близка как никогда. И только командир корабля, очарованный тем, какие гости почтили его своим вниманием, еще не понимал размеров надвигающейся беды.
Погубить могло все – любое неосторожное слово, любая не соответствующая принятому «на верху» этикету фраза или действие.
Построенный и уже успевший не только продрогнуть, но и проголодаться экипаж, был вознагражден за свои мучения. Обе известные дамы, сияя улыбками, действовали на моряков просто завораживающе.
Пока командир распинался перед строем о заслугах и деяниях как самой госпожи сенаторши, так и ее ныне покойного мужа, стоящая слегка в стороне Катюша купалась в прожекторах неприкрытого мужского желания. Вот ради таких минут она и жила. Но сейчас ей хотелось одного конкретного внимания, и не пытаясь сильно скрывать своих намерений, она прямо перед строем взяла за руку старпома и прижалась своим бедром к его ноге. Матросы весело заулыбались, мама, поджав губы, пыталась знаками повлиять на дочь. Но унять ее было уже тяжело, и она шепотом попросила Михалыча ускорить выступление командира, чтобы иметь возможность побыстрее уединиться с дочерью в каюте для проведения воспитательной беседы.
Строй распустили, объявив долгожданный обед. Командир корабля напряженно вслушивался в сдержанный гул разговоров экипажа. Крамольного не наблюдалось, все, как и было приказано, выражались исключительно литературным языком, и жесты так же были сдержаны. Не расслабляясь, Сергей Николаевич провел всех в свой салон и негромким, но твердым голосом посоветовал опьяненному вниманием такой особы старпому заняться своими прямыми обязанностями.
Катюша, оторвав восторженный взор от Тихонова, перевела взгляд на командира. Ее глаза как будто только теперь увидели на этом корабле еще кого-то кроме выбранной ею жертвы.
- Мама, он меня достал. Мешает. Ты меня слышишь?
Мама попыталась не отрываться от говорившего ей дежурные комплименты Михалыча.
- Мама, я не поняла?! Я это что - для стен говорю?
Командир, не ожидавший такого поворота событий, напрягся все телом. На лысине выступила испарина.
- Мама, ему надо, пусть он и бегает. А мы пока тут посидим. Ты слышала, или мне еще раз повторить?
Нарцисова, отлично понимая, что произойдет дальше, уже не церемонясь, отодвинула адмирала и, сделав строгое лицо, попыталась объяснить беспутной дочке, что служба есть служба, и на корабле не место подобного рода разговорам.
Опомнившийся старпом, улучив момент, извинился и тихо выскользнул из каюты.
Катино настроение упало, как стрелка барометра перед бурей. Она, демонстративно задрав, и без того короткую, юбку, уселась в командирское кресло и, сунув в рот сигарету, стала напевать какой-то мотивчик.
На стол подали обед и напитки. Напряжение слегка спало. И в первую очередь после того, как гостьи убедились в отменных кулинарных способностях старшего кока корабля, а так же в наличии на флоте, по крайней мере на данный момент, вполне приличных спиртных напитков, а не только спирта.
Пока прибывшие вплотную знакомились с традиционным флотским гостеприимством, экипаж, отобедав, занял места по тревоге, и корабль, отшвартовавшись, двинулся в район проведения показных учений.
Гости, раскрасневшись, уже почти дошли до той кондиции, когда еще шаг - и коллектив собутыльников превращается в дружную (до поры-до времени) семью.
Командир, глянув на суетящегося старпома, вызвал помощника по воспитательной работе, маленького, суетливого человечка, больше похожего всем своим видом скорее на некое недоразумение в форме, чем офицера. Посмотрев на него еще раз и решив, что данный экземпляр флотской интеллигенции уж точно не вызовет никаких сексуальных фантазий во взбалмошной головке сенаторской дочки, отправил его к гостям с заданием проверить ход застолья.
Веселие было в полном разгаре.
По докладу штурмана заняли район стрельб. Командир, предварительно согласовав этот вопрос с комбригом, отправил посыльного за гостями.
Послышавшиеся через некоторое время взвизгивания, вскрикивания и громкий хохот сообщили, что зрители на подходе и можно начинать учения.
Завалившаяся на главный командный пост компания своим видом и поведением уже мало напоминала ту благочинную и благопристойную делегацию, еще несколько часов назад с пресно-благородным видом обходившую строй экипажа. Адмиралы сопровождения, видимо уже четко осознавая, что весь план смотра рушится на глазах, благоразумно удалились по каютам, оставив гостей на попечении Михалыча. Тот, почувствовав себя преданным уже повторно и окончательно, решил все же не сильно уклоняться от утвержденной программы.
- Уважаемая госпожа сенатор! Мы рады приветствовать вас на ГКП корабля. Сейчас перед вами пройдет ряд учений, показывающих его боевые возможности и выучку экипажа.
Он слегка отошел назад, как бы приглашая командира начать показ. Но дочка сенаторши все восприняла по-своему. Она небрежно отодвинула замешкавшегося командира и, усевшись в его кресло, медленно и со смаком затянулась тонкой сигаретой.
Все опешили.
Адмирал незаметно стал одергивать стоящих рядом офицеров, боясь, что кто-нибудь из них может, не выдержав такого грубого издевательства над морскими традициями, высказаться по данному вопросу. А так как морской офицер в пылу эмоций разговаривает только на «истинно русском» языке, то может произойти конфуз и некоторое посрамление перед гостями.
Все молчали.
Неловкость тишины нарушил доклад штурмана о прохождении точки начала учений.
Командир, засуетившись, объявил тревогу, и привычный бег связанной с ней суеты сгладил на время возникший было конфликт.
Боевые части и службы быстро и четко докладывали о своей готовности к бою. Командир, уставившись в блокнот, что-то тихо бормотал про себя. Старпом, глядя на зажатый в руке секундомер, кивал головой после каждого рапорта.
Комбриг готовился выступить в роли гида, внутренне настраивал себя на медленную, по возможности культурную, а главное - эмоционально-сдержанную речь.
Выполнив разворот, корабль лег на боевой курс. Вдали поплавком мелькало темное тело старой пустой бочки, которой предстояло выполнять роль плавающей мины.
- Итак, милые дамы, прошу вас выйти на крыло мостика, чтобы была возможность более всесторонне наблюдать за стрельбой артиллерийского комплекса АК-630.
Мама-сенаторша, изобразив на своем лице полагающуюся степень приличия и заинтересованности, вяло улыбнувшись прошла в указанное место, и, взяв в руки предложенный бинокль, стала рассматривать сине-свинцовые волны. Дочка же, получив заряд спиртного и качки, продолжила восседать в командирском кресле, опустив голову на руки и тихо подвывая в такт движениям корабля.
Короткая команда - и раздался залп. Звук стреляющей АК-630 сильно напоминает работающею швейную машинку. Короткое «Вжиииииккк!», и морскую гладь, словно непослушную ткань прошивает строчка снарядов. «Вжиккк!» - и бочка, брызнув вверх всплесками попаданий, медленно тонет.
- Товарищ командир! Цель поражена!
Громкий выдох - дал понять, что это, довольно сложное упражнение, было выполнено экипажем на «отлично».
- Товарищ адмирал! Прошу перейти к выполнению упражнения по уничтожению вражеской торпеды.
- Добро, командир!
Раздались громкие команды минерам, и с завывающим ревом реактивные бомбы одна за другой ринулись к цели. Далекие всплески вызвали у сенаторши приступ прямо-таки детской радости. Все происходящее напомнило ей далекие, увиденные еще в раннем детстве салюты. И от нахлынувших воспоминаний, а так же видимо и от выпитого, она завизжала, запрыгала и чмокнула засмущавшегося адмирала в щеку.
Оставался самый красивый элемент учений – постановка пассивных помех. Для наблюдения за ним все зашли обратно в помещение ГКП.
Катя, про которую в пылу сражения стали забывать, заворочалась, закурила еще одну сигарету и вполне осмысленно посмотрела по сторонам.
Быстрый набор команд, но выстрела почему-то не последовало. Командир резко, с ненавистью взглянул на старпома. Тот, поднеся микрофон переговорного устройства к губам, тихо начал что-то говорить командиру БЧ-7. На том конце его, видимо, не совсем поняли, и старпом повысил голос. Команда, похоже, опять не прошла. И тогда он применил старый испытанный дедовский способ – рявкнул громким и зычным голосом такую замысловатую фразу, из которой любой культурный человек понял бы только первое слово, да пару междометий. И по непонятной никакому иностранцу причине носовые установки выстрелили эффектным серебристо-белым облаком. Но на это никто из моряков корабля не обратил внимания.
Командир, не глядя на результаты стрельбы, а так же не обращая внимания на присутствующих дам, выдал старпому такую тираду нравоучений, оценить по-достоинству которую могли только дворники и сапожники.
Михалыч, который уже потихоньку переставал верить в тревожные предчувствия, швырнул фуражку на прокладочный стол и смачно выругался.
Все это произошло хоть и громко, но достаточно быстро, и в обычной обстановке внимания бы не привлекло. Но тут…
Взоры притихших офицеров были направлены на наблюдавших за учениями женщин.
Нарцисова стояла, уставившись в бинокль, и лицо ее выражало радость и счастье. Она периодически оглядывалась на командира и стоящего рядом с ним адмирала, восторженно вскрикивала и опять смотрела на необычный салют.
До Михалыча стало доходить, что произошедшее не вызвало никакого удивления у сенаторши, более того, сложилось впечатление, что услышанное и было привычно для неё, или не означало ничего нового.
И только дочка, немного протрезвев, негромко спросила что-то у старпома, похоже услышав не вполне ясное для себя выражение. После этого она неожиданно соскочила с кресла и, весело посмотрев на мать, выдала такой сложнопроизносимый и исключительно матерный набор слов, что стоящие на ГКП моряки не знали, что и сказать. Так эффектно, а главное непринуждённо, материться могли немногие.
Все вдруг заулыбались, обстановка как то сама собой разрядилась и перешла в ранг душевной.
Ну, а дальше все было уже хорошо. Приободренный увиденным и услышанным, Михалыч повеселел. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, оставив командира терзаться содеянным, увел дам в салон для продолжения банкета.
И продолжение состоялось. И комбриг был в ударе. И молодость в очередной раз проиграла опыту и мастерству, когда уже в базе не сумевшую выдержать напора флотского гостеприимства вконец опьяневшую Катю тихонько под руки спустили по трапу и усадили в машину. А мама, с ее гордой походкой потомственной дворянки и представительницы высшего света сошла на берег самостоятельно. И смогла не только красиво махнуть на прощание рукой экипажу, но и увести с собой красавца старпома, заранее злорадно представляя, как наутро будет злиться узнавшая про это дочь.
Комбриг, добравшись до каюты, разделся почувствовал себя как никогда легко и свободно. Пенсия, по всей видимости, переносилась еще на какой-то неопределенный момент. Достав по такому случаю непочатую бутылку, он налил себе полную рюмку.
Происходящее сейчас что-то ему смутно напомнило. Он поставил коньяк, достал с полки томик рассказов Станюковича, быстро полистал его, и найдя то, что нужно, начал читать.
Некоторое время спустя он уже смеялся во весь голос. Подняв отставленную рюмку, залпом выпил. Захлопнул книгу. Взял кота на руки, расцеловал его заспанную морду.
- Ну, что, Лелик, думаю за двести лет ни хрена на флоте не поменялось.