"Заводной апельсин" — «Заводной апельсин» – литературный парадокс ХХ столетия. Продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, Энтони Бёрджесс создает роман, признанный классикой современной литературы.
Можно ли спасти мир от зла, лишая человека воли совершать поступки и превращая его в «заводной апельсин»? Этот вопрос сегодня актуален так же, как и вчера, и вопрос этот автор задает читателю.
Наверное, наиболее спорная вещь, прочтённая мной в трёх разных переводах, авторы которых вложили в текст несколько различные смысловые посылы — это "Заводной апельсин" Энтони Бёрджеса. Я так и не могу определиться с тем, чей же перевод-таки лучше, но склоняюсь к жёсткой, напичканной жаргонизмами и провокационной версии Евгения Синельщикова. Бёрджес изобрёл сленг-арго для своих персонажей, переводчик его удачно перелопатил. Хотя многие с этим мнением не согласятся, называя язык текста, впервые опубликованного в журнале "Юность", "нелитературным". Сейчас речь не о переводе, а о самой книге.
Начнём с того, что название является интерпретацией жаргона невежественных и грубоватых кокни из непрезентабельных районов Лондона. Это выражение обозначает странные, непонятные и плохо поддающиеся объяснению вещи. Отчасти оно верно — но пока не копнёшь глубже биографию писателя и не погрузишься в ассоциации и параллели, выстроенные им в отношении собственной жизни. В какой период книга написана Бёрджесом?.. В шестидесятые — и именно тогда, когда ему поставили зловещий диагноз с утверждением, что жить осталось несколько месяцев. И писатель отжёг по полной. Он не сдерживался. История юного подонка по имени Алекс — со всеми атрибутами преступных склонностей, предстаёт как на ладони, и каждая буква в этой истории, каждый штрих к общей картине, будто след раздавленного насекомого, напившегося чужой крови. Вот тут-то перевод Синельщикова — с речью, замусоренной сленгом, — как раз приходится к месту. Как признавался позднее сам Бёрджес, книга была «буквально пропитана болью». И одна из самых страшных её сцен — интерпретация происшествия с его женой во время войны. Бёрджес сказал этому миру всё, что о нём думает — хлёстко, без обиняков.
Что делают с подонками, пусть даже малолетними?.. В общем, им место на электрическом стуле. Однако так думают не все… Кто-то намерен их лечить от тяги к насилию, а уж какими методами это будет сделано — не суть. И методы эти, кстати, от насилия ничем не отличаются. Они ведут к такому перелому в психике, за которым возможна только собственная смерть — потому что противопоставить окружающему миру больше нечего. Этапы преображения личности Алекса по методике докторов Бродского и Бранома по жестокости сравнимы разве что с нацистскими экспериментами… Но это преображение не вечно — ещё один удар, наносимый Бёрджесом читательской аудитории.
Диагноз оказался ошибочным, и под влиянием новых изменений в жизни Энтони Бёрджес написал вторую версию финала. Книга легла в основу знаменитой одноимённой картины Стэнли Кубрика, с неподражаемым Малькольмом Макдауэллом в главной роли. Я посмотрела её примерно тогда же, когда прочла книгу — где-то в середине девяностых. Поток этих «алексов» уже невозможно было сдержать, и сейчас не получится — достаточно пробежаться по новостным лентам, — как невозможно без содрогания слушать хит "Singin In The Rain" после того, как он прозвучал в устах персонажа Макдауэлла.
Где-то я слышала термин — "талантливое зло". Применительно ли это словосочетание к "…апельсину"?.. Не знаю. Это один из портретов эпохи. И я не могу утверждать, насколько милосерднее и правильнее то общество, в котором мы живём — по-моему, нет.