Маляр

Давно это было...
Но это было так ярко, что до сих пор стоит перед глазами и забыть этот эпизод - значит обидеть воспоминания и красочность множества рассказов яркого и самобытного времени.
  Большую часть детства, лет до двенадцати, я проводил в селе у деда и бабушки.   Мои родители тогда били молодые, а их родители живы и относительно здоровы, и им  хватало сил и желания смотреть за внуками. Так они посильно помогали своим  чадам, заодно преследуя и свои шкурные интересы видеть внучат, регулярно одаривая их своей безграничной любовью. Но в нашей молодой ячейке общества я был не единственным ребенком, была еще сестренка на два года младше, вот она-то и жила с родителями. А я был отправлен в трудовой и не очень уж простой лагерь. Мои родители, естественно, меня и бабушку с дедом навещали регулярно, деньжат, если надо, подбросить или вкусностей привезти, которых в местном сельпо не было. Когда мне исполнилось шесть лет, я пошел в местную сельскую школу, так решил дед - пока я мелкий, первые три класса я должен был отучиться в сельской школе, чисто из самых благих побуждений, мол, здесь все свои. Да и продукты не магазинные,  нечего ему, мелкому, по городским улицам шастать, цыгане украдут  еще...
  Но тут, правды ради, нужно отметить, что мои папа с мамой все-таки делали попытку меня приобщить к цивилизации. Когда мне было четыре года, решили они меня у деда с бабкой выкрасть, сославшись на то, что мне надо прививку сделать и врачу показать. А сами меня уже в детский сад оформили, даже и не знаю, чем они руководствовались. Я их спрашивал потом, но они и сами не знали, зачем меня надо было в сад отдавать. Пошел я значит в сад, но надолго не хватило меня, всего на неделю.
  Если коротко, то мне пробили голову маленьким гвоздиком, точнее, меня ударили по голове маленькой палкой, отвалившейся от забора, а в ней торчал маленький гвоздик. Ситуация была простенькая, в группе, в которую я попал, было пятнадцать детей, девочек и мальчиков, но все дело именно в одном мальчике, точнее в его маме. Его мама была воспитателем нашей группы, естественно, что все самое лучшее, игрушки или сладости повкуснее - все доставалось ему первым, а нам она говорила, что мы лучшего и не заслуживаем. Мы непослушные и плохо себя ведем и нам не положено того, что заслуживает ее милый, послушный, самый умный сынок. Мне было очень обидно. Я ж тогда не догонял, что дело не в мальчике, а в его бестолковой маме, но обиду выместил я на нем. В  тот день его мамы не было, она по каким-то своим делам взяла выходной.  Я, естественно, видя, что в этот день у нас другая воспитательница, вернее, это была воспитатель другой группы, она присматривала за нами, забегая в нашу группу время от времени. В тот день я его поколотил сразу после завтрака, но он, поплакав, жаловаться не пошел, чем в дальнейшем и заслужил мое уважение. Перед сном нас вывели гулять на территорию, там он и нашел эту палку с торчащим в ней гвоздиком, и, подкараулив меня, треснул со всей силы этой палкой меня по голове, и  аккурат тем местом, где был гвоздик, поранив мне им голову. Ну а дальше дикая картина - кровь, испуганные воспитатели, орущая заведующая, медсестра с дрожащими руками, обрабатывающая мне рану, в завершение всего вызванные с работы родители - в общем, решили после этого, что мне надо подрасти, прежде чем коллектив меня должен воспитать. Естественно, что подрастать мне было дозволено у бабушки с дедушкой. Кстати я этого мальчика не сдал, сказал, что сам случайно упал на палку.
  Вот так я интересно проводил свое раннее детство в трудах и хлопотах по хозяйству. Когда был совсем мелким, лет пять мне было, доверили пасти гусят: гонять  их на пруд и оберегать пока они маленькие от всяких зверьков типа кошек, хорьков и другой хвостатой и пернатой живности, которая не прочь полакомиться нежной гусятиной. Ну а как исполнилось мне лет восемь, то мне уже доверили корову. В мои обязанности  входило по утрам, а это обычно часов к семи, пригнать ее на место общего сбора стада, откуда всех коров с округи забирал пастух. Потом он стадо отгонял на пастбище и в обед пригонял обратно  на место общего сбора, где буренок встречали хозяева - каждый свою кормилицу и отводили домой для обеденной дойки. Бабушка доила корову - процесс этот занимал около часа, и я отгонял корову обратно к пастуху на место общего сбора, откуда он их забирал теперь уже до вечера. Скажу, что и встречать, и выгонять к пастуху было обязательным, так как, после того, как пастух их собирал и угонял на выпас, то отвечал за коров теперь уже он. А когда пригонял на место сбора, то теперь за нее ответственен был хозяин животного, или тот, кто встречает. Я вам скажу, что смотреть за коровой - дело крайне ответственное. Поскольку это животное с характером и очень шкодливое, постоянно хочет залезть  в чужой огород или сад, и не столько сожрет, как потопчет растения, потом крику да ругани не оберешься, так что за нашей коровой по имени Лысуха глаз да глаз нужен был.
   Для полноты картины надо описать дедушку и бабушку, чтобы вы имели представление, что, как и почему и от чего я отталкивался в своих действиях. Сейчас бы спросили, чем он руководствовался в своих поступках? А руководствовался я здравым смыслом и страхом перед дедом.
  Дед Дима, высокий, мощный лысоватый старик на одной ноге.  Он прошел две войны - для теперешней молодежи я эти войны перечислю, они их могут и не знать. Сначала была Финская война(1939-1940). Деда тогда молодого призвали в Красную армию. А потом Великая Отечественная Война (1941-1945). Комиссовали его в 1943 году уже без ноги и нужно отметить, что ноги у него не было полностью, так сказать, отрезали по самые помидоры.
  Так вот, ходил он на протезе и с палочкой, а если не на протезе, то передвигался с костылем. И бабушка Настя - милая, добрая, кроткая женщина, перенесшая все возможные и невозможные тяготы, что выпали на ее нелегкую долю. Кроме моей мамы, у них еще были дети, мои родные дяди и тетя. И пережить им вместе довелось немало, чего одна война стояла, бабка ведь в оккупации  была. Дед перед самой войной в отпуск приезжал, а как уехал на фронт, сразу немец напал на село, некогда было уезжать, да и некуда, ведь в 1942 году моя мама родилась и уже был старший ребенок четырехлетний Толик. Так что бабушке несладко пришлось во все военное и послевоенное время. 
  Да и дед нраву был не простого - грубоватый, требовательный, но очень справедливый. Он был на все руки мастер: и каменщик, и печник, и за пчелами ходил летом, а зимой шил куртки, шапки, телогрейки, ватные валенки, да еще и хозяйство держали. Про корову и домашнюю птицу я уже рассказал, но были еще и кролики, и поросята обязательно, как же в доме без мяса и сала? Вот так и жили, трудились еще и детям помогали.
  Дед был глубоко убежден, что человек, который не делает ничего полезного в своей жизни, просто – трутень и куска хлеба не достоин. Естественно, в таком ключе он воспитал и своих детей, а теперь принялся за внуков, прививая нам любовь к полезному труду и чувство ответственности за то, что делаешь. Все мои вышеописанные послушания я должен был выполнять старательно и с чувством осознания, что и я, маленький человечек, приношу пользу этому большому миру. То есть, я ем свой хлеб недаром. Ну а за провинности или какие оплошности, конечно же, следовали неминуемые наказания, равно как за старания - поощрения. Вот в таком полуспартанском  ключе из меня делал мужчину мой любимый дед, светлая ему память.
 Ну а теперь ближе, как говорится, к теме. Рос я вместе с сельскими мальчишками, компашка, я вам скажу, у нас на улице подобралась знатная, причем мы все были разного возраста - от шести и до четырнадцати лет. Самым старшим четырнадцатилетним был наш вожак Вова.
 Было лето, самая его середина. Поспели всевозможные ягоды, одним словом - рай. Мы бегали по улице и обносили все ничейные вишни и кусты с малиной, смородиной, крыжовником. Хотя у каждого из нас в наших собственных дворах этого добра было полно, но нет, чужое всегда слаще и вкуснее. Так что, как только темнота окутывала огороды, мы шастали по чужим участкам, втайне от родных, конечно, узнай об этом мой дед, быть мне с синей жопой и сесть бы я не смог на нее недели две. Так и у остальных пацанов - родители их за это по головке не погладили бы. Поэтому в таких мероприятиях участвовали те, у которых на заднице бала самая толстая кожа. Нас было человек пять, иногда четыре, как у кого получалось. Мне уже тогда было лет восемь, ну и парням тоже примерно, где-то так, кому десять, кому одиннадцать, ну и Вовка, по нашим меркам был уже почти взрослый. Он у нас и был заводилой, и мозгом всех ночных налетов на чужие огороды. Парень он был для нас крайне авторитетный, закончил восемь классов школы и уже пошел в училище железнодорожное учиться на помощника машиниста. Рукастый был, делал рогатки убойные, таких как у него рогаток по дальности и меткости стрельбы не было ни у кого. А луки со стрелами ну прямо как в кино про Робина Гуда! Сами понимаете, для нас, сельской  босоты  это был предел мечтаний, исключая велосипед, конечно, то была вообще недостижимая мечта и верх технического блаженства в нашем понимании. Забегая в будущее, скажу, что Володька окончил школу милиции и стал работать в уголовном розыске. Но вернемся к нашему развеселому детству, тогда он был обычный рукастый раздолбай-затейник, заводила всей местной шантрапы. И описанные мной события способствовали получению соответствующего прозвища, которое к нему прилипло сразу же и на всю жизнь. Вот об этом я вам и расскажу сейчас.
  Значит, самые твердожопые и толстокожие из нас шкодничали по чужим садам и огородам. В  очередной темный вечер мы решили наведаться к местному спекулянту-садоводу, который сам выращивал овощи и фрукты и продавал все это на городском рынке. Это сейчас уже понятно, что никакой он не спекулянт, а простой работяга, честно зарабатывающий на жизнь своим трудом. А теперешние уважаемые бизнесмены, как их принято сейчас называть, и есть настоящие спекулянты-торгаши, перепродающие все направо и налево. Во времена моего детства тех, кто торговал на рынке, в народе называли спекулянтами, независимо от того торгуют они своим или чужим добром.
  Так вот, намылились мы, значит, у этого дядьки кусты обнести. Дождались, когда все улягутся и выключат свет, разведали где сидит собака и какой длины у нее поводок, с какой стороны лучше зайти, чтобы остаться незамеченными. Все! Операция под кодовым названием «Чужой огород» началась!
  Залезли в чужой двор с огорода, где растительность погуще, и поползли к кустам смородины, они закрывали нас от собаки и от окон дома, которые выходили на огород. Подползли и стали обрывать, ягоды сразу же в рот запихивать. Тут я поворачиваю голову и вижу в трех метрах от нас под грушей стоит бидон - такая алюминиевая фляга литров на сорок. Я толкаю Володьку и показываю ему рукой на бидон, он увидел и аж приподнялся.
 - Брагу, наверное, выставили охлаждаться,- прошептал он,- надо стащить… Давайте за мной, хватаем и ходу.
  Ну, мы подползли поближе, но ты же бидон по земле не потащишь, он тяжелый, да еще почти полный, килограмм сорок в нем было.
 - Сейчас все подрываемся на ноги, хватаем флягу и бегом по огороду в кусты, а там по улице под деревьями до ближайшего колодца.
  Он даже не заметил от возбуждения как из шепота перешел на громкий голос. Залаял пес, зажегся в окне свет, мы были почти на грани провала… Времени на раздумья вообще не было, мы дружно схватили этот тяжеленный бидон и ходу через огород по ранее оговоренному маршруту. Мы бежали, сбивая и царапая себе руки и ноги, в полной уверенности, что за нами погоня страшная, мчали, что есть духу, а от тяжести вылезали глаза и вытягивались руки, но никто не отстал, не упал и нести бидон не бросил, все героически терпели и пёрли. Ни один из нас представить себе не мог, зачем нам содержимое этой фляги, кроме Вовки, конечно, мы просто свято верили в то, что он знает, и несли, превозмогая самих себя.
  Когда мы, убежав с огорода и перебежав улицу, спрятались за придорожными кленами, Вовка скомандовал привал. Мы бросили эту тяжесть и сами попадали возле нее.
 - Пойду, гляну все ли спокойно,- сказал Вова.
  И ушел в направлении дороги, вернулся минут через пять. Мы своим геройским марш-броском через огороды и кусты наделали шуму, собаки со всей улицы словно соревновались, кто громче лает.
 - Надо обождать,- мудро заметил наш главарь,- а потом потихоньку потащим флягу к колодцу.
 - А что мы с ней будем там делать?- задал я резонный вопрос, который нас всех жутко интересовал.
  Я до сих пор помню выражение Вовкиного лица - это было шедеврально: оно одновременно выражало гордость, которая его распирала и прищур простого и загадочного лукавства, мол, вы сейчас, шкеты, такое попробуете, это вам не газировка.
 - Пить брагу,- многозначительно сказал он.
 - Из вас кто-то пил вообще?- спросил он.
  Мы отрицательно замахали головами, мол, не… брагу никто из нас точно не пробовал. Мне, конечно, иногда перепадало немного пива когда дед был добрый, но чтобы брагу, я  и не знал, что есть такой напиток и что ее вообще пьют, обычно из нее гнали самогон. Но раз Вовка говорит, что пьют, значит надо попробовать. Потом перед остальными будем хвастать, что пробовали бражку, а они еще нет.
  Собаки затихли.
 - Ну, пошли, а то скоро по домам надо расходиться, и нас искать начнут,-скомандовал Вовка.
  Встали и потащили бидон к колодцу, метров триста до него было. Казалось, что фляга стала  еще тяжелее, чем была, вообще не возможно ее стало тащить.
 -Может, мы немного отольем, этой браги, легче будет, нам все равно всей не выпить,- жалобно предложил я, уж больно тяжело мне было.
 - Нет, ни в коем случае,- со знанием дела ответил Вовка.
 - Открывать нельзя, а то выдохнется, и станет не такой как надо, я то знаю.
 - Так давайте здесь ее попробуем,- предложил Игорь, еще один из участников нашей воровской консистории.
 - Как тут? Нельзя тут, вода нужна, чтобы запить, да и кружка возле колодца есть, ты же в бидон голову совать не будешь, чтобы попить?
  Его резонные ответы нас успокоили да и колодец уже был совсем близко. Мы замолчали и продолжали, громко кряхтя и сопя, тянуть эту тяжесть к заветной воде. К этому времени тучи на небе разошлись, луна светила ярко. Мы таки дотащили флягу и взгромоздили ее на скамейку у колодца. Кружка была к колодцу пристегнута цепью, чтобы не уперли нехорошие люди, потому как из самого ведра пить студеную колодезную воду не особо удобно.
  Ну, вот и свершилось! Вовка, самолично, вытащил ведро воды, с деловым видом открыл флягу и зачерпнул из нее кружкой, зачем то зажмурился, выдохнул, поднес кружку ко рту и на его лицо потекла...известь. Да, да, в бидоне оказалась обычная гашеная известка, которой в саду белят деревья от вредителей.
  Вовка при свете луны с молочным от извести лицом и полным ртом этой гадости выглядел потрясающе. То, что он отплевываясь орал, не передать литературным языком, ну прямо настоящий Маляр! Так с той поры это прозвище к нему и прилепилось, и не отмоешься теперь. Рот он, конечно, себе обжег, но несильно, хорошо, что известь было гашеной, и он еще и сверху зачерпнул, где было воды больше, вся густота внизу осталась, и глаза не повредил, он их перед этим зажмурил, вот и Бог миловал. Было и страшно, и смешно, мы конечно сразу же разбежались, бросив флягу возле колодца. Володька на людях не показывался недели две, может и дольше. В нашей компании уже все знали, что Володька – Маляр.
  Мы, конечно, по малолетству не понимали всей опасности, которая грозила Вовке от извести, но поржали мы над ним от души.
  А с этим ворованным бидоном шуму, я вам скажу, было много, по селу множились слухи, что кто-то чужой специально приезжает и ворует по ночам домашнюю утварь, да так ловко, что и собаки не успевают заметить. И жители села стали прятать все более-менее ценное под замок и на ночь спускать собак с привязи. Так что все вечерние вылазки нам пришлось прекратить, да и без Вовки не было никакого удовольствия что-то затевать.
  Рассказы о том, как Вован известку пил, даже мне, свидетелю этого эпохального для Вовы события, уже пересказывали другие люди, да как! Что, мол, Вова с кем-то на спор, на целую бутылку водки поспорил, что выпьет краску, и выпил, ну и еще в том же духе много разных историй мне приходилось слышать. Из-за этой краски ему и присвоили такую кличку знатную – МАЛЯР. А правду знали только четыре человека, включая самого героя. Сначала, конечно, мы рассказывали как на самом деле было, но в свете массы возникших всевозможных сплетен наша история не стала официальной версией, не дотягивала, все поверили в историю с краской на спор. И ее принял, как основную, даже сам Володька.
  Конечно же, мы выросли, пару раз случалось так, что собирались вместе и вспоминали наши приключения, но Володька, сказал тогда, что про флягу помнит, а об известке нет, все-таки это была краска на спор, на бутылку водки...