Скелеты в шкафу, умершие от голода и холода дети, оцепеневшие от горя взрослые: художник не всегда черпает вдохновение из прекрасного. Иногда реальность оказывается ужасней любой фантазии.
На одной из работ цикла «Забытые хутора» донского художника Анатолия Ковалева изображён реальный человек. Последний хуторянин. С ним он познакомился во время творческой командировки в Шолоховский район. Старичок остался единственным жителем умирающей заимки. Когда за ним приехали дети, чтобы забрать деда на досмотр, тот отказался покидать и свою саманную хату, и могилы тех, кто лежал неподалёку. А в скором времени и сам лёг рядом. Так цветущий некогда хутор с его богатыми яблонями, вишнями, рыбацкими лодочками и брешущими собаками поглотила донская степь. Всё, что не так давно жило и шумело, скрылось в сорной траве, поползшей по вытоптанным тропинкам и сомкнувшей над целым миром зелёный саван.
Эта странная история, когда устоявшаяся, крепкая жизнь, которая, казалось, будет вечно, вдруг рассыпается за мгновение, отзывается во всём настроении серии «Забытые хутора». Работы очень актуальны, несмотря на то, что многие из них художник выполнял во времена перестройки и даже до неё.
Другая Россия
Как вспоминал художник, в конце 80-х ему пришел заказ на работу из станицы Тимашевской, богатой кубанской станицы, куда он отправился изучать материалы. Архивы уже потихоньку открывались, к каким-то материалам ему давали доступ работники местного музея и библиотеки, и именно тогда у него случился личный катарсис.
Я, ребёнок советской страны, вдруг ощутил другую Россию. До сих пор помню, что на некоторых текстах, свидетельствах очевидцев расказачивания у меня буквально начинали дрожать руки. При этом все эти истории, очень похожие друг на друга, я слышал от своего отца. Он сам ребёнком застал эти тёмные времена, когда его отца записали в кулаки из-за железной крыши. Мой дед, Павел Дмитриевич и Ульяна Капитоновна, имели средний достаток. Постоянных наёмных работников у них не было. Нанимали кого-то только в горячую пору, когда убирали хлеб и не хватало рабочих рук. Трудились сами от зари до зари, работали их дети (в семье Ковалёвых было 12 сыновей и дочек). Да, имели справный курень, белёный, с низами и хорошей крышей, которая, видимо, и стала причиной зависти. По крайней мере, отец вспоминал, что, когда пришли их выселять и выгнали бабушку из дома с грудничком на руках, первым делом комсомольцы разбили эту крышу, - рассказывал он.
Кто знает, может крепкая крыша отцовского дома стала непробиваемым потолком для одного из старших сыновей раскулаченного Петра Ковалёва, который тоже подался в комсомольцы и принимал участие в расказачивании. В одной семье случился раскол, что уж говорить про страну.
Утерянный рай
Но и сегодня художник, вспоминая рассказы отца об утерянном рае спокойного детства, не может говорить о них спокойно. И то, как его предков везли в товарных вагонах для скота на север, делая остановки раз в трое суток, и то, как умер в таких нечеловеческих условиях младший ребёнок, и то, как сгинули в ссылке крепкие казаки и большая часть их детей. Отец живописца чудом вернулся домой, на Дон. После смерти родителей он случайно сел на пароход, добрался до Сталинграда, откуда на перекладных доехал до Ростова. Расти пришлось в детском доме, после которого - Великая Отечественная война. Пётр Павлович воевал на Миус-фронте, прошёл через «Харьковский котел». После Победы он выучился на художника, окончил ростовское училище им. Грекова и затем долгие годы руководил детской художественной школой.
Несмотря на всё пережитое, мой отец был человеком невероятной любви. Тьма, окружающая его, только усилила внутренний свет души. Сам он практически не выставлялся, больше преподавал, а мои работы встречал всегда хорошо, ему очень была важна именно эта серия, созданная по мотивам его воспоминаний. Отец старался мне как-то помочь с оформлением, сам мастерил какие-то рамки, подложки, - говорит Ковалёв, сидя под своим автопортретом.
На заднем фоне икона, а за плечом художника Христос склонился к обнимающему его Иуде. До предательского поцелуя осталось то самое мгновение...
Сам Анатолий Петрович сейчас живёт в станице Старочеркасской. Он уехал из родного Ростова и сначала купил в станице старенький флигель. Вокруг мазанки со временем вырос дом с мастерской - столярной и реставрационной. Помимо живописи художник также профессионально реставрирует иконы и предметы старины, в том числе - из музейных фондов. Здесь же открыта семейная галерея трёх поколений художников Ковалёвых «Образ». Талант передался и сыну Анатолия Петровича Максиму, который также пошёл по стопам отца и деда.
Кстати, символом скорби о «великом переломе» несколько лет назад на Дону выбрали простой степной цветочек – лазорик. Издавна в хуторах считали, что это души погибших вдалеке от своей малой родины казаков распускаются по весне, чтобы напомнить всем живущим об их пролитой на чужбине крови. Кроме красоты лазорик имеет и чисто утилитарное значение. В голодные годы, когда продотряды выгребали из станичных амбаров всё зерно, а раскулаченные семьи выгоняли за околицу, люди выкапывали луковицы этого дикого тюльпана, и тем самым спасались от голодной смерти. Так повелось, что ни сухие ветра, ни крепкие морозы, ни страшные времена не смогли уничтожить маленький цветок, краснеющий каждую весну в донской степи, у подножья казачьей Голгофы.