15 лет назад не стало певца и композитора Павла Смеяна (23 апреля 1957 – 10 июля 2009)
С Павлом Смеяном мы встретились у него дома за год до его смерти. И хотя рокеры не очень-то жалуют журналистов, поговорили очень откровенно. Он тогда ничего не знал о своей болезни, был весел и выглядел самым счастливейшим человеком на свете: вот-вот он должен был стать отцом. Этого события они с супругой Людмилой ждали 12 лет.
«Наконец, - говорил Смеян, - кажется, Бог послал!» Рассказывал о своих наполеоновских планах – писать музыку, искать и раскручивать певческие таланты, снимать кино, ставить спектакли. Шутливым тоном добавлял: «Если, конечно, успею…» Рождения сына он дождался. Остальное - не успел. Павлу было всего 52.
Предлагаю это большое интервью Павла Смеяна. Фотографии из его семейного архива.
НИ СЛОВА О БЫВШИХ ЖЕНАХ
…Наш разговор начался с вопроса о темах, на которые он не будет откровенничать даже «под дулом пистолета». Павел сразу мягко, но решительно расставил все точки над «i»: «Я не люблю разговаривать о женах. Вообще. Особенно - о бывших.
- Почему? Остались неприятные воспоминания?
- Нет. Просто я не живу прошлым, было и было. Даже если они обо мне будут отзываться нелицеприятно – не отреагирую… В остальном я открыт.
- Тогда давайте обо всем по порядку. Вы получали «классическое» образование в музыкальной школе. Как же вы стали рокером?
- Был же еще и двор. Мы жили на Ленинском проспекте, рядом с нынешней гостиницей «Спутник». Учились с братом Сашей в английской спецшколе №44 в Нескучном саду. А рядом были корты для большого тенниса и столы для пинг-понга. Вот там мы проводили много времени… вместо уроков. А вместо музыкалки иногда был – хоккей. Занятия начинались вечером, идешь, а пацаны шайбу гоняют. Ну и летит папочка, родная, с Петром Ильичем Чайковским в сугроб. А потом папа нам с братом ремешка влеплял.
- Если честно, занимались из-под палки?
- Ни в коем случае. И дед, и бабушка были музыкантами, и видно передались гены – интерес был. Мне нравились «сложные» композиторы – Раков, Слонимский, Дебюсси. Было интересно понять: почему именно такие законы гармонии, голосоведения, как оркестр звучит… Но в школе были и смешные эпизоды. Мы с братом родились с разницей в 20 минут, и естественно были очень похожи. Внешнее различие - только в его родинке на левой щеке. Он занимался скрипкой и на пианино плохо играл. И помню, я «рисовал» себе родинку и ходил за него сдавать «общее фортепиано». Педагоги не догадывались.
Вспомнил интересный случай. В 13 лет нас с братом пригласили в самодеятельный ВИА от «Мосстроя». Там мы впервые увидели настоящие чешские электрогитары. Помню, я с этой гитарой приперся в музыкальную школу, и спросил учительницу: «А вы знаете такое произведение «Roll Over Beethovenn»? («Катись отсюда, Бетховен!») Она говорит: «Нет». «Советую послушать - это «Битлз»!». Повернулся, и ушел… Неделю в школу не ходил. Она позвонила родителям: «Что случилось? Павел «с ружьем» пришел каким-то... Сказал: катись отсюда Бетховен, и исчез… (Смеется.)
- Александр Градский считает, что появление «ливерпульской четверки» кардинально изменило сознание целого поколения. Не преувеличение?
- Не знаю. До них у нас уже были тогда свои любимцы. Самый яркий - Джимми Хендрикс, например. Впервые я услышал пару «шейков» в битловском исполнении - на «ребрах». Мы их называли «шейк в родильном доме», потому что сначала визжали фанатки, а потом звучали первые аккорды.
«Битлз» поначалу не выделялись, просто встали в один ряд со всеми, это уж потом… Были в то время продвинутые люди, они с магнитофонами ходили через наш двор в вечернюю школу. Заходили в подъезд, выпивали бутылочку водки, устраивали нам дискотеку, рассказывали про «Битлз» или «Дорз». И - в школу. То есть «университеты» у нас во дворе были еще те… РОКовые!
БРАТА УБИЛИ УДАРОМ НОЖА В ПЕЧЕНЬ
- Это правда, что вы дружили с Сергеем Шевкуненко, сыгравшим главные роли в «Кортике» и «Бронзовой птице», а затем ставшим преступным авторитетом?
- Нас связывало только детство. Могу сказать, что он был заводилой в нашей дворовой компании – всегда придумывал штучки на грани фола. Помню, на Новом Арбате стояли торговые ряды - там персики в лотках продавали. Сергей выбивал лоток, персики рассыпались, продавец бежал за ним. А мы в это время спокойно подбирали добычу… Это Серегина придумка была. И портвейн мы впервые попробовали вместе лет в двенадцать - он уже активно снимался тогда. Выпили этого «Солнцедара» и потом куролесили, конечно. Но никто не ожидал, что он станет «доном», «смотрящим». Мы с ним перестали общаться, когда он вернулся после первой отсидки. Я переехал в другой район, и мы больше не виделись.
- Как петь начали?
- В хоре еще - в музыкалке. У меня после «ломки» появился хороший фальцет -такой басистый, хриплый (почти как сейчас), мощный, растянутый. Но петь я вообще не любил, поэтому пел, как правило, «вторые голоса». Там можно было сачкануть.
- Почему не любили?
- Всегда певцов держал за недоразвитых. Мои наблюдения за поющими в тот период показывали: они ищут резонатор для звука - в голове. А я считал, что в голове должны быть мозги. Потом в армии я освоил саксофон и считал, что вот это – мое. По этому инструменту и заканчивал Гнесинку. Я начал петь, когда братишка умер в 1980-ом году…
- Ходили разговоры, что там была какая-то темная криминальная история.
- Его убили ударом ножа в печень. Я сам занимался частным расследованием, но действительно история очень темная… До сих пор. Саша был ведущий вокалист в группе «Рок-Ателье», а я подпевал. Вот он-то был уникален - основной композитор и поэт группы. «Уникален» – это я мягко сказал, он прожил 23 года как и положено гению. Если бы брат был жив, я бы до сих пор «шлангом» притворялся.
- Вы принадлежали к какой-нибудь субкультуре? Считали себя хиппарями, бунтарями?
- Крайнюю волну хиппи я застал. Никакого бунтарства не было. Просто ходили, как нравилось ходить... Ну да – наверное, в этом был какой-то вызов. Длинные волосы, джинсы с аппликациями, в цветочек. Помню, году в 1972-м около подъезда меня поймали пьяный замначальника по угро и оперативник. Отвезли в отделение, всю ночь долбили, по «цветочку» отрывали, Отбили мне всю спину – потом мама снимала с меня рубашку вместе мясом. Потом мы пошли в травмпункт, зафиксировали побои – беспредел же. Их в результате турнули из органов.
- Кто для вас авторитеты в музыке?
- Непререкаемый, номер один – Бах. Только за одно то, что он сделал хорошо темперированный клавир, все поколения музыкантов будут ему низко кланяться. Я по нему защищался в Гнесинке… Вторым, если брать классиков, назову Глинку, который как истинный рокер, единственный все время бунтовал - против всего. Хоть и сочинил «Жизнь за царя», но он - настоящий рокер.
Петр Ильич Чайковский? Как-то с детства я пытался постичь его искусство через Большой театр, но… заснул на «Лебедином озере». В более взрослом возрасте тоже ходил пару раз и тоже заснул. Признаю: талантливый, местами даже гениальный, умница. Но – попсовый! Не лежит к нему мое сердце… А из современных музыкантов, кто близок моей натуре, - Элис Купер, Ози Осборн.
ИНДЕЙЦЫ, У КОТОРЫХ ОТНЯЛИ ФУЗЫ
- А ваше отношение к эпохе ВИА?
- Меня всегда смешило их хоровое пение в унисон, когда человек пять поют одну ноту и один куплет. «Диктуют колеса вагон- н-н-ы-е…» И музыка такая – пим-пиби-бим… как балалайка. Мы их называли «индейцы, у которых отняли «фузы». А еще было забавно, как (поскольку все их движения были «подотчетными») они двигались. Вот это был угар! Мы просто хохотали…
Но, я считаю, что ВИА сделали свое дело очень хорошо, потому что спели очень много красивых мелодичных песен.
- Музыканты некоторых «дружественных режиму» ВИА жили как при коммунизме. На что жили рокеры в то время?
- Туго жили! Потому что цены на подпольный концерт были договорные. Например, в «Виктории» мы «стоили» 250 рублей за концерт. Но при этом чистыми нам перепадало по 20 рублей. Остальное уходило на перевозку аппаратуры, гонорар звукорежиссеру, костюмы, грим…
- Концерты были расписаны наперед?
- Да нет, все было очень стихийно. Концерт «решался» за два дня, место и время держалось в секрете, чтобы «архангелы» не свалились ни с того, ни с сего. У нас ведь был один арест очень громкий – в Соколово, в 1978-ом. Там есть озерцо, где наши московские шустрые организаторы решили устроить «Вудсток». Привезли автобусами огромное количество хиппи, установили аппаратуру. Успели спеть по одной песне только «Високосное лето» и «Машина времени», а мы должны были выступать следом. Но даже звука не издали... Понаехали «воронков» тридцать с милиционерами - арестовали всю аппаратуру, нас всех переписали, затолкали в «автозаки», довезли до Москвы и выкинули.
Помню, на дурацкий для рокеров вопрос «кто старший», мы переглянулись и кивнули на барабанщика – он был старше всех. И парень «попал» - его потом таскали на допросы в подвалы на Кутузовский. Как-то выходит после допроса, а мы сидим во дворике, на качелях качаемся – принесли ему два мешка сухарей. Это мы так шутим! Он тоже не растерялся: «Свобода! А сухари – голубям!»
С НИКОЛЬСКИМ И МАЕМ НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ 28 ЛЕТ
- Расскажите, как вы оказались в «Ленкоме»?
- Это Крис Кельми все «замутил». Он тогда из «Автографа» ушел и как-то узнал, что «Аракс» подался из «Ленкома» на «вольные хлеба», объявлен конкурс на замещение вакантного места. А я играл и пел тогда в группе «Виктория», игравшей тяжелый рок… Крис приехал к нам на базу, привез пленки спектаклей, ноты «Тиля» и «Звезды и смерти Хоакина Мурьетты». И предложил авантюру. Сыграл на нашем чувстве самосохранения.
- То есть?
- Тогда андеграунд уже начали «плющить», заставляя оформляться в государственные учреждения – в филармонии, Росконцерт, Союзконцерт. Иначе – полный запрет деятельности под страхом уголовной ответственности. Конечно, мы понимали, что это – ловушка, но все равно надо было выбираться, чтобы не погибнуть…
Первыми официальный статус артистов Москонцерта получили «машинисты» - «Машина времени». И мы в «Виктории» тоже хотели официальный статус, но не хотели рабских условий, сдачи программ людям, которые ни черта не понимают в рок-музыке. Вот тут-то и появился Крис. Мы решили: за ночь сделаем эти два спектакля, утром покажем их худсовету. Если нам откажут, то мы ничего не теряем. А если «Ленком» нас берет, то это будет супер статус.
Когда в 10 утра приехал худсовет, мы не спали вообще. В худсовете – Марк Захаров, Збруев, Караченцов, завлит Махаев. Послушали основные партии, потом еще нашу «тяжелую» сорокаминутную программу. Захаров говорит: «Все ясно! Поехали!»
Самое смешное, что приезжаем в театр и застаем картину: на сцене стоят наши «кенты» еще по «Воскресенью» - Костя Никольский, Сапунов Андрюха - репетируют «Звезду и смерть…» Оказывается, тоже участвуют в конкурсе. И тут мы входим…
- «Немая» сцена?
- Типа того. Захаров останавливает их репетицию: «Все, спасибо». То есть читает им «приговор». Результат – с некоторыми из них мы 20 лет не общались вообще. В частности, с Глебом Маем. Только в прошлом году мы вновь с ним стали разговаривать – когда меня пригласили поучаствовать в его опере «Идут белые снеги» на стихи Евтушенко. До этого были 28 лет тишины.
- Оказывается, как у рокеров все сложно.
- Да, это рок-музыка... Вот и вся история. На следующий день мы уже играли спектакль. Это был 1980-й год.
- Худсоветы тогда не очень жаловали длинные волосы, бородатые лица. А для вас, похоже, этот внешний имидж всегда был принципиальным.
- Принципиальным это делал Господь Бог. Когда брат умер, я отрастил бороду, чтобы мама не видела лица. Раз! Потом Марк Захаров зацепился за эту бороду, когда поставили «Юнону и Авось» в 1981 году. Однажды на гастролях в Питере я сделал ошибку – из-за страшной жары я сбрил все, даже усы. На репетиции Марк Анатольевич у своей помощницы спрашивает: «Серафима Яковлевна! А кто это там по сцене ходит вместо Смеяна?» «Это Смеян». Захаров за кулисами меня прижал в уголке: «Павел Евгеньевич! Давайте договоримся, что вы будете к своей бороде относиться, как к государственному имуществу!» «Слушаю и повинуюсь». Все! С тех пор борода «приросла».
- Вам комфортно жилось в рамках музыкального дополнения к драматическому театру? Тем более, с вывеской «Театр имени Ленинского комсомола»?
- Вывеска помогала, конечно. Но все равно – рокеру там тесно. И именно поэтому я три раза оттуда «выпархивал». И надеюсь, что теперь ушел оттуда окончательно.
- Чем тесно?
- Как ни крути, это подрежимное существование. Ты как «пожарная команда» сидишь на телефоне, и в любой момент тебя могут вызвать, сорвать… В театре существует внутренний устав, и я его обязан выполнять. А любая обязаловка – это веревка, клетка, тюрьма.
- Золотая или ржавая?
- Да ржавую я зубами перегрыз бы… Какая разница из какого металла прутья?! Клетка есть клетка. Но зато мне повезло, что Захаров дал мне актерское образование. А многие музыканты так и проходят по театру как музыканты.
- Вы закончили театральный вуз?
- Причем, четыре раза… Это просто мне «свезло», потому что я… красивый. (Смеется.) А другим – нет.
УШЕЛ ИЗ «ЛЕНКОМА» ДЕЛАТЬ ИМЯ И КАРЬЕРУ
- Всесоюзная известность к вам пришла в1983 году после фильма Леонида Квинихидзе «Мэри Поппинс, до свидания!» Как вы туда попали?
- Максим Дунаевский притащил… В 1980 году Коля Караченцов познакомил меня с Максом на записи девяти дуэтов к фильму «Трест, который лопнул». Записали. А в это время Дунаевский с Квинихидзе работали над сценарием и музыкальной темой к «Мэри Поппинс». Ну а когда они разродились, Макс поставил Квинихидзе перед фактом: Смеян споет все мужские партии. Потом уже режиссер меня попросил заодно и озвучить роль «хипповатого мистера Робертсона». В Тресте»-то была ошибка допущена грубая – там Адамайтис моим голосом пел, а «разговаривал» за него Александр Демьяненко. И это сразу режет ухо. Квинихидзе помудрей поступил - он дал мне озвучить всю роль. И получилось очень органично.
Кстати, в этом фильме актера Лембита Ульфсака почему-то путают с Сашей Абдуловым. Мне множество раз говорили: «А как Абдулов там здорово у вас сыграл!» Я всегда отвечал: «Великолепно сыграл. Превосходно! Ну так мастер же какой – даже не узнаешь…
- Первый раз ушли из «Ленкома» в 1984-ом. Почему?
- Картина «Мери Поппинс» вышла - имя надо было «выращивать», карьеру делать.
- Вы – бессменный участник культовых спектаклей. Разве это не имя?
- Я же живой музыкант. А музыкант нуждается в постоянных обновлениях. А что такое обновление? Новый репертуар и смена декораций - вплоть до смены городов, интерьеров… Да и потом был знак свыше как мне поступать, а я такие подсказки слушаю. Ушел к Максиму Дунаевскому в его ансамбль «Фестиваль» -солистом…
Помню, приезжаю в Амурскую область, где тогда «Фестиваль» гастролировал. Захожу в зал и вижу: по сцене ходит человек во фраке, чуть больше меня, с бородой как у Карла Маркса и поет «Непогоду». Причем, поет плохо – как в караоке. Но народ его принимал как будто это я. Я тоже посидел, поаплодировал…
- Он «косил» под Смеяна?
- Ну да - потому что афиша уже была «под Смеяна». А я тогда еще в «ящике» не особо был засвечен, и как я выгляжу, мало кто знал. Вот так я шесть лет с «Фестивалем» и катался».
- Народ валил?
- 110 концертов в месяц в 1989 году – мой рекорд. Первый концерт у нас начинался в восемь утра - в детском саду, и в первом ряду у нас обязательно все сидели на горшках. Кстати, это самая лучшая публика – первый ряд. Выходил Марик - двухметрового роста дядька, усы, страшные глаза. Детишки испуганно замирали: «Карабас-барабас…» И вдруг: «Я – Водяной, я – Водяной…» Потом я пел «33 коровы». И все – весь детский сад наш, хоть хороводы води.
Изъездили всю Сибирь. Якутия, Красноярский край, Омск, Томск, Новосибирск, Кемерово, Благовещенск. У нас там даже был арендованный самолет ЯК-40, с половиной снятых пассажирских мест. Мы его называли – «блоха».
- Необычные приключения были?
- Самое яркое «приключение» для меня - это когда я еще в составе «Рок-Ателье» пел песню «Распахни окно». Перед каждым концертом в раму ставили огромное двухметровое стекло, и в определенный момент я микрофонной стойкой это стекло разбивал. Зрелище невероятно красивое – стекла брызгами разлетались… Иногда мы стекла с собой возили, иногда вписывали в райдер. И вот однажды перед концертом нам приносят стеклышко – толщиной с кожу бегемота. Надрезаем «алмазом» - не берет. Подходит момент бить – я как шкваркнул его со всей дури, стойка согнулась, а я отлетаю как отпружиненный. Разбегаюсь еще раз – меня опять как резиновый мячик отбросило. А песня идет… Я тогда озверел, как дикий с воплем «А-а-а!!!»… пролетаю насквозь это стекло. И руки вот так все себе режу (показывает), вспарываю вены. Стою в белой рубахе, а из меня два фонтана – в зрительный зал. Народ как обрадовался: «Ура!» Думали – началось шоу. А мне плохо - теряю сознание. Подбежали, унесли… Вот этот случай мне запомнился.
«ДЛЯ ГАЙДАЯ ВСЮ КАНАЛИЗАЦИЮ ВЫПЬЮ»
- Вы снимались в последнем фильме Леонида Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода»…
- Не только. Перед этим я снялся в фильме «Ваш выход, девочки», в котором играл самого себя. Он мало известен, снимался «партизански», хотя моими партнерами были Саша Мартынов, Оля Дроздова... Я пел за кадром в фильмах: «Трест, который лопнул», «Я - кукла», «Парадоксы в стиле рок» и других. Правда, иногда мою фамилию даже не указывали в титрах. Доходило до смешного. Однажды я сказал Петру Тодоровскому: «Петр Ефимович, я тот, кто пел в вашем «Военно-полевом романе» песню «Городок провинциальный…» Он так был удивлен, признался, что ему об этом не было известно.
- А к Гайдаю как попали? Вроде бы нигде не пересекались…
- Я же вырос на Мосфильме! И он меня знал с детства. Правда, тогда мы с друзьями сниматься не любили, носились по павильонам как «молнии» - нам бы с пиротехниками пострелять, повзрывать… Однажды я шел по коридору Мосфильма в тон-студию мимо его группы, и Гайдай меня выдернул из коридора. «Паша, я запускаю новую комедию. У тебя есть веселые песни?» Я аж обомлел: «Откуда? У меня ж одна чернуха сплошная!» А я только что записал альбом «Апостол» - тяжелый. «Дай мне его!» - говорит. Я принес. Потом звонит второй режиссер: Леонид Иович выбрал песню «Выть, пить, жить». А там ужас просто… Звоню Гайдаю: «В комедию? Да она ж чернушная!» «Зато, - говорит, - ты там поешь «У-е-е… У-е-е! Это сейчас как раз - в жилу».
И вот результат: 10 секунд в кадре, трясу гривой и «уе» ору, песню не слышно. Зато титры – на весь экран! Он потом спрашивает: ну ты доволен? «Титрами? Выше крыши!!!» Гайдай - молодец, он же дал заработать музыкантам тогда. 1990 год, нищета. Моя любимая группа «Электро-судорожная терапия» – в простое, зубы на полку, реально дети дома голодают. Говорю: «А чего я там буду один как дурак на весь Арбат песню орать? Давайте четверых музыкантов рядом поставим». «Поставь!» Я: «А денюжку им дадите?» «Дадим-дадим». Звоню Жану Сагадееву: «Есть предложение от Гайдая - посниматься у него в кино. За деньги!» Он сразу: «Да я для Гайдая всю канализацию выпью!» По сотке долларов за десять секунд стояния Гайдай им заплатил. Мужик просто золотой был!
- Работа в кино – в чем был «ваш адреналин»?
- Только в хорошей команде!
В МОНАСТЫРЕ ОКАЗАЛСЯ СЛУЧАЙНО
- Недавно Михаил Боярский обмолвился: будь жизнь подлиннее, был бы счастлив закончить ее в монастырской келье. Правда, что вы год в монастыре жили?
- Правда. Был сложный период и однажды поймал себя на мысли, что мне все осточертело. Начало девяностых. Кругом одни бандиты, нищета, мразь. Я устал убивать животных.
- Ну да - вы же были заядлым охотником!
- Я охотился не ради убийства, это неинтересно, а потому что нужно было многочисленных родственников кормить.
- ?!
- Продукты были по карточкам. Я жил в лесу, зато приезжал сюда как Джек Потрошитель - у меня за багажником кровавый след тянулся. Кабаны, лоси, олени, косули – все подряд. Я охотился десять лет - с 1985 по 1995 год. Даже на гастроли выезжал с собакой и винтовкой. В райдер включал не розы на столе в гостинице и «обязательно чашечку китайского фарфора с птичкой соловьем, иначе не приземлюсь», как у попсы. У меня было прописано, чтобы в номере была вода. И охота. Особенно, если это была Сибирь и зима. Приезжал. Один день давал концерт, а потом… Кто из сибиряков откажется от охоты? Да с удовольствием! Со мной в тайгу такая толпа всегда забегала. Живьем брали зверя – просто толпой душили его и все.
- А где вы, москвич с Ленинского проспекта, научились охоте?
- Учился долго. Учителя у меня старые, матерые охотники были. Два года сначала с «гладким стволом» побегал, ноги побил по загонам да по всяким «подставам». Потом еще три года с карабином. Не то что в стрелках – в учениках! И только через пять лет у меня выстрел получился. Бил из карабина на 400 метров, без оптики. Так что теперь, если все рухнет, то я пойду и добуду еду для семьи. Я же - мужчина.
- Почему же тогда охладели?
- Животных жалко стало. И еды в стране стало больше. И я из монастыря пришел, стал поспокойнее. А в Валаам я попал случайно. Однажды по дороге в Финляндию заехал за компанию в Приозерск. Там ребята предложили: «Поехали на Валаам». «А чего я там не видел?» «Давай съездим». Вот и съездил – тормознулся там на весь сезон.
- Что вы там делали?
- Сначала дрова рубил. До послушания все начинают с дров... Потом урядником стал. Суета была - несколько хозяйств, лесопилка, кузница, дровяные склады, ГСМ. Все - на моих плечах. Развел всех рабочих, вольнонаемных, по работам расставил, кому пилить, кому в кузню идти. Бензин выдал, поехал на скит – воды привез. Там - благодать. Как у Христа за пазухой находишься. Питание скудное – сечка с гречкой. Мясо не едят вообще, рыбу только по праздникам. Режим - круче, чем в армии. Но не устаешь же… Во!
Так бы там и остался, но… Сначала папу похоронил. Вернулся в скит и спать не мог – мама плохо себя чувствовала… Ходил сам не свой. Схимник мне говорит: «Ты не дури! Возвращайся и живи в миру! Господь милостлив. А то ведь он может и всю твою родню прибрать». «А как же мне жить дальше?» «Живи как люди. Женись. А жену у Бога проси!». Вот я и выпросил.
ЖЕНА - МОЕ ПЕРВОЕ УХО
- Сразу познакомились?
- Самое удивительное, что к тому времени мы с Людмилой 8 лет уже были знакомы, но она жила в Италии. Только приезжаю из монастыря, позвонит ее подруга: «Люда в Москве». Спросила, не хочу ли я ее увидеть. Так все и решилось. Случайность!
- Правда, что Людмила – бывшая балерина?
- Правда. Когда-то она танцевала в Ленинградском мюзик-холле. Мы вместе уже 12 лет. А женский портрет таков: замечательная подруга, настоящий надежный тыл. Армейская терминология, но ей очень подходит. А кроме того, она - «мое первое ухо». Напишу ли я музыку, стихи, сделаю аранжировку, - первое ухо ее. Так вот: у нее очень строгое ухо! (Смеется.) Никаких скидок на то, что я муж и притом очень талантливый муж (почти гениальный!) она не делает.
- Подруга музыканта, тем более рокера – это, наверное, вообще какой-то другой особый тип женщин. Ведь тяжело....
- Тяжело - не то слово. Терпением каким надо обладать… Это для музыканта не сложно одну и туже фразу прослушать 60 раз подряд. А человеку не посвященному это сложно выдержать. Вот в этом и есть степень ее ангельского терпения, когда она видит, как выпекаются эти «блины».
- Похвалить умеет?
- Похвалить может. Но если что не так – рубит под корень!
- Словом, такой семейный «режиссер»?
- Скорее, семейный ОТК - отдел технического контроля.
- Павел, почему «нормальные» артисты, отними у них роль, могут пуститься во все тяжкие. А вы периодически все бросаете и начинаете жизнь «с чистого листа»? И не боитесь все потерять.
- А что терять-то, если ничего не нашел?! Все уже украдено до нас…
- А как же полные залы, ажиотаж, любовь поклонников… Или вас это не захватило?
- «Не сотвори себе кумира». Почему-то все, когда читают эту заповедь, думают: «Нет, не буду любить Черчилля». А дело-то не в людях. Кумиром может быть и бутылка пива, и вот такая же страсть к победам, аншлагам, набитым стадионам. Я знаю людей, у которых денег - вал и заруба: хочу, чтобы на моем концерте был миллион зрителей. И они добьются своего, будут зрителей считать по счетчику.
- А у вас заруба какая?
- Прожить достойно жизнь, сотворить то, что мне дано сотворить творцом, оставить память о себе. А что еще? Деньги? Там мне не нужны будут. Слава? Все это быстро тает, я же вижу, как все проходит. Умирает человек, и ничего кроме памяти не остается. Поэтому и надо прожить достойно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь вспомнил, что был такой человек. А не вспомнят - тоже ничего страшного.
- По каким законам живет Павел Смеян? Что - главное, что – никогда?
- У меня есть божьи заповеди, которым я стараюсь следовать. По крайне мере на мне нет смертных грехов… Как можно в двух словах объяснить свои принципы жизни, если я вижу на улице крашенного, ряженного в защитный камуфляж, с табличкой «Я - ветеран Афгана. Подайте…» и на вид этому человеку лет тридцать всего?! А у меня папа пришел с войны без руки, без ноги, а какую замечательную жизнь прожил. Два высших образования получил, двух детей родил. Детскую школу вел театральную. Никогда вот так не рядился, не ходил и не клянчил. Имея ордена, вставал в очередь, хотя имел льготы. Вот такими принципами я живу.
- Какая для вас самая сложная заповедь?
- А там нет легких.
БУДУ ПИСАТЬ МЕМУАРЫ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ
- Голос свой оберегаете, лелеете? Употребляете сырые яйца – для распевки…
- Только их и употребляю. В рокере все должно быть прекрасно - и голос, и лицо, и тело… (Смеется.) Правда, критерии прекрасного в рок-музыке иногда бывают ужасны для обывательского глаза. Главное, чтобы сам рокер был доволен своим состоянием.
- Из увлечений что сейчас на первом месте?
- Из старых увлечений осталась стрельба по мишеням. Я сделал себе тир прямо на лоджии: сяду на диванчик и стреляю из духового ружья с семи метров. Другие мои слабости – мотоцикл, скутер. Рисую пейзажи акварельными красками. Люблю компьютерные игры. Я уже столько этих игр озвучил.
- Что еще?
- (Мягко, вполголоса.) Еще - женщины… (Громко, для «уха» жены.) Собираю марки! (Шепчет.) Нет, я баб люблю очень. Эх, не могу себе позволить лишнего.
- Жизнь у вас яркая, бурная, наполненная событиями. Не собираетесь написать книгу воспоминаний?
- Я уже решил, когда буду писать мемуары – на смертном одре. Попрошу, чтобы сначала меня священник причастил, потом - чтобы меня вмазали каким-нибудь наркотиком. Вот тогда я расскажу на диктофон все-все-все. Вот так и уйду, разговаривая.
- Есть чем удивить общество?
- Да ну его, общество! Что ему рассказывать? Разве что «анекдоты» из жизни. А то, как я шел и страдал из музыкальной школы, пока мои сверстники играли в хоккей, не надо никому. У большинства музыкантов так и проходит жизнь. Я же ничем не выделялся до своего «звездного» часа.
- Что считаете своим «звездным часом» - «Юнону», «Мэри Поппинс»?
- Все это – авансы. Звездного часа еще нет.
- Будет?
- Еще какой. Не помереть бы только, не дождавшись его… Я теперь пенсионер по профессиональным меркам. Но это не значит, что я ушел на пенсию. Я просто избрал свободный полет. Сделаю программу, буду ездить с концертами. Не нужны будут концерты, поеду в госпиталя, - я знаю, кому это нужно. А еще хочу путешествовать. Я ведь толком не путешествовал, мира и жизни не видел - всю юность свою убил на гастроли, на гостиницы и поезда вонючие. Теперь хочу мир посмотреть...