Разумеется, мировая история это не то, что было на самом деле. А то, что кажется ее интерпретаторам.
Относительны даже даты, которые зависят от того, какое летоисчисление используется. Что уж говорить о самих событиях…
Умные люди это понимают. Не очень умные читают часовые лекции о том, как оно было на самом деле тысячу или даже двести лет назад.
Тут за вчерашний-то день не всегда ручаешься…
Относительны даже истории любви, оставшиеся в легендах.
…Вплоть до середины ХХ века на ярмарках в Сан-Франциско изображали «живую картину»: самая красивая девушка округи, склонясь на пушку, смотрела на север.
Никто из публики уже и не помнил, что символизировала эта постановка и о какой женщине идет речь.
Ведущий читал вслух поэму американца Брета Гарта «Маленькая танцующая святая», сюжет которой почти в точности повторяет сюжет знаменитой русской оперы «Юнона» и «Авось».
В августе 1806-го, завершилась первая российская кругосветная экспедиция.
Мореплаватели должны были проложить водный путь в русские колонии в Америке.
Вряд ли кто-то помнил бы об этом событии, кроме профессиональных историков, если бы не история, отделившаяся от него, как отделяется от большого корабля крошечная шлюпка, спущенная на воду в самостоятельное плавание.
За два прошедших века эта история стала поэзией и прозой на двух континентах. Превратилась в первую в СССР рок-оперу, разошлась по свету пронзительным романсом:
«Я тебя никогда не увижу! — Я тебя никогда не забуду!».
Песня двух одиночеств. 42-летнего Николая Петровича Резанова и 15-летней Марии де ла Консепсьон Марцелы Аргуэльо. Кончиты, так и не дождавшейся своих «Юноны» и «Авось».
И только один вопрос остаётся без ответа: была ли эта любовь на самом деле?
Я полетела в Красноярск, чтобы на месте узнать, что же произошло здесь 200 лет назад.
В марте 1807 года именно в заснеженном и стылом Красноярске, скоропостижно скончался на постоялом дворе Николай Петрович Резанов, так и не получивший высочайшего разрешения на брак с юной калифорнийской испанкой. И это изменило русскую историю.
Ведь если бы роман Резанова и Кончиты завершился свадьбой, вероятно, Аляска осталась бы русской, как и часть Калифорнии.
В запасниках Красноярского музея пахло тленом и временем. Картины, хранящиеся тут, давно соскучились по человеческому теплу. Но и на солнце им гибельно — краски гаснут.
Много десятков лет здесь лежал портрет неизвестного. Его подарила городу некая гражданка еще в 30-х годах прошлого века. Криминалисты местного УВД просветили картину лазером и смогли прочесть бумажную наклейку на багете: «Портрет кругосветного путешественника (спутника Крузенштерна)».
Он далеко не юнец, этот господин с портрета. В темном сюртуке и жабо, с залысинами и уставшим взглядом.
Спутников Крузенштерна, руководителя первой кругосветки, не носивших военный мундир, можно по пальцам перечесть.
Один из них — Николай Резанов. Камергер двора его императорского величества. Не граф, что ему частенько приписывают. Не профессиональный моряк. Но дипломат. Государственник. Строитель империи.
И действительно командор. Мальтийского креста.
— Возможно, что портрет неизвестного — единственное дошедшее до нас прижизненное изображение Резанова. Как бы узнать?! Существует лишь одна растиражированная литография на камне с его лицом, но ее сделали через полвека после смерти Николая Петровича, — с надеждой вглядывалась в осыпающееся полотно Анна Петровна Сурник, филолог из Красноярска.
В своем письме домой, продиктованном за пару дней до смерти, Резанов писал: «Я плавал по морям, как утка; страдал от голода, холода, в то же время от обиды и еще вдвое от сердечных ран моих».
Почти два века спустя это письмо попало к филологу Анне Сурник. В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Москве, где она готовилась к защите диссертации об особенности реформирования русского языка в конце XVIII — начале XIX века. На примере посланий Николая Резанова, взятых сюда на хранение в незапамятные времена и никому особо не интересных.
Слишком уж серьезная тема, монументальная.
Копировать документы не разрешали. Исследовательница переписывала их от руки, три недели подряд с утра до вечера разбирая каллиграфическую вязь резановского почерка и высокий «штиль» его личного дневника. И однажды, читая эти бумаги, Анна вдруг осознала, что в истории командора и Кончиты все могло быть совсем не так.
Все было совсем не так...
— Я ученый, а не поэт, — говорит она. — И не ставила перед собой задачу исследовать последнюю страсть командора. Но через эти личные записи я попыталась понять его характер — яркий, трагический... Постепенно образ романтического героя в расстегнутой рубашке, надрывно поющего на рассвете «Аллилуйя любви!», тускнел, уступая место совсем другому человеку. Более реальному, целеустремленному, жесткому, боровшемуся за место под солнцем и готовому ради достижения цели поставить на карту и честь, и даже жизнь.
Резанов менялся. А вместе с ним менялась и Кончита.
«Ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною» — разве так говорят о предмете великих и возвышенных чувств?
В тайных донесениях домой министру коммерции графу Румянцеву командор описал связь с 15-летней девочкой весьма откровенно и недвусмысленно: они вместе, но «отнюдь не по пылкой страсти»
Однообразна и скучна жизнь в президио Святого Франциска. Вокруг одни бедные рыбаки и тупые вояки. Разве могут те быть достойными кавалерами в танцах?
Дворик крепости отрезан от мира заляпанной грязью стеной и похож на загон для скота. В их доме нет окон. В сезон дождей, который, как всегда, кажется бесконечным, солнечный свет почти не проникает внутрь.
«Бальная зала» жилища устлана соломой. В другой комнате клозет. И почти невозможно запереться одной, двенадцать братьев и сестер как угорелые носятся следом.
Как она устала от вечных беременностей матери, доньи Марии. От карьерных потуг отца, дона Хосе, пять лет назад второй раз получившего должность коменданта крепости Святого Франциска и гордящегося этим так, будто он, ей-богу, вице-король Испании!
15-летняя Кончита, самая прелестная девушка округи, поправила алую розу, прикрепленную на ее груди в бутоньерке.
Еще недавно цветок был так нежен и свеж, ведь его сорвали только утром, и вот уже вянет...
Неужели и она поникнет скоро, как эта роза? Окруженная выводком сопливых ребятишек, уныло состарится в этой провинциальной дыре.
Хоть бы кто-нибудь появился на горизонте, чтобы навсегда увезти ее отсюда...
Хоть бы кто-нибудь...
Изможденный. Почти лысый. С зубами, изъеденными цингой, и кровоточащими деснами. С уродливой походкой, искривленной подагрой. Худое тело покрыто мелкой шелушащейся сыпью.
Именно таким летом 1806 года увидела Кончита своего прекрасного принца.
— К моменту приезда Резанова в Америку и их знакомства с Кончитой положение Николая Петровича нельзя было называть прочным, а настроение — радужным, — продолжает Анна Сурник. — Вместе с Иваном Крузенштерном он был назначен начальником первой кругосветной экспедиции россиян в 1803 году. Крузенштерн управлял судами на море, Резанов — на суше. Целью экспедиции было не только доплыть до Америки, но и установить дипломатические отношения с закрытой тогда Японией. Николай Петрович должен был стать официальным посланником там.
Но команда корабля наотрез отказалась принять сухопутную власть Резанова. Морские офицеры не жаждали подчиняться ему. «Чем этот Резанов известен? Чем знаменит?» — роптали моряки.
То, что они знали о Резанове, авторитета в их глазах ему отнюдь не прибавляло: из обедневших дворян, несостоятельных и незначительных, зато женился на дочке иркутского миллионщика, купца Григория Шелихова. Получил после смерти тестя Русско-американскую торговую компанию и 935700 рублей капитала. Уломал остальных наследников и объединил под единым началом разрозненные ранее промысловые фирмы.
Проще говоря, стал олигархом в нарождающихся российско-американских коммерческих связях.
Хитер, однако. И весьма ловок. С юных лет подвизается при императорском дворе, служил при канцелярии самого Гаврилы Романовича Державина, еще в детстве льстивые письма тому писал.
Да и первый раз браком Резанов сочетался наверняка тоже по расчету и лести. Жена его, купчиха Анна Григорьевна Шелихова — в 15 лет ее взял, — и девяти годков в замужестве не прожила, сгорела в родовой горячке.
А Николай Петрович, вместо того чтобы рыдать на супружеской могиле, тут же принял предложение императора участвовать в кругосветном плавании. В оснащении экспедиции непосредственное участие принимал — в том числе и на шелиховские деньги приобретены были два брига — «Нева» и «Надежда».
За это, наверное, он и тайный императорский циркуляр получил — управлять шхунами и моряками наравне с Крузенштерном.
— Характер у Николая Петровича действительно был не из легких. Он, зная о предвзятом отношении, даже не попытался наладить дружбу с экипажем, — объясняет Анна Сурник. — Был сам по себе. И что у него на самом деле лежало на сердце — не догадывался никто.
Только почтовая бумага скрипела под нажимом пера. Ей одной открывал он свою душу. Страдая о жене, досрочно умершей Анне. «Милый, бесценный друг мой живет в сердце моем! — переживал Резанов. — Я день, взявшись за перо, лью слезы. Сегодня день первой свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу».
По сибирскому обычаю, после венчания невеста, если выходила замуж по любви, брала с собой в новый мужнин дом говорящего сверчка. Имелся такой сверчок и у Анны Шелеховой. «Сверчок родительский прибыл с нами в столицу благополучно и, спущенный за печь, к хору поварни тотчас присоединился, — восторженно писал когда-то новобрачный Резанов. — Аннет моя уверяет, что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих отличается...»
Но все это в прошлом. Анна покоилась под мраморной плитой Невской лавры.
А сам командор — стоял на капитанском мостике, открытый всем ветрам.
Надменный гордец, как кажется, исключивший возможность личного счастья. Раб империи, ее верный пес.
— Во время плавания все офицеры «Надежды» вели дневники, — продолжает Анна Сурник. — Многие из них для потомков не интересны — слишком сухи. Но вот Ермолай Левенштерн, участник экспедиции, красочно описывал скандалы между Резановым и командой шхуны. Оказывается, Николай Петрович был страшным матерщинником. Он требовал беспрекословного послушания себе и при этом нормативно с людьми не общался.
Самая невинная его фраза — прямо как у нашего президента: «Я тебя посажу головой в нужник».
Власть Николая Петровича на корабле не признали не только офицеры, но и простые матросы. Над ним издевались, ему плевали в спину. И он отвечал взаимностью. Своего слугу Сашку Резанов лупил смертным боем за любую провинность. Наутро выкидывал его из каюты, помятым и взъерошенным. Доставалось и Крузенштерну. Как-то Резанов чуть не арестовал адмирала за неповиновение собственной персоне.
Команда демонстративно прекратила разговаривать с командором. В портах Резанов беседовал только с девицами легкого поведения. А вернувшись на палубу, скрывался от ненавидящих его подчиненных в темной каюте. Там он просидел половину пути до Японии.
Единственный человек, осмелившийся прервать этот бойкот, лейтенант Головачев, покончил с собой. Команда его затравила, и парень не выдержал, застрелился.
Все бы ничего, авось, и смог бы преодолеть внутренние разногласия экипаж «Надежды», но японская миссия Резанова закончилась полным провалом. Император Страны восходящего солнца дары России не принял и общаться с командором не пожелал.
Проторчав в порту Нагасаки полгода, с октября 1804-го по апрель 1805-го, русские мореплаватели вынуждены были убраться восвояси. Неуспех экспедиции приписали высокомерию Николая Петровича. Это было явно несправедливо.
Обиженный Резанов доплыл с «Надеждой» лишь до Камчатки. Дальше он отправился самостоятельно инспектировать российские владения в Америке, на Алеутские острова, купив по дороге фрегат «Юнону» и тендер «Авось».
Участники первой русской кругосветки, славно завершенной в августе 1806-го, были пожалованы орденами и званиями, обласканы государем.
А честолюбивому Резанову прислали от Александра Первого лишь табакерку, украшенную бриллиантами, по сравнению с другими почестями эта была ничтожной.
Он хотел отличиться, но как? Неудачи, преследовавшие его с момента смерти первой жены, не прекращались.
Какую еще жертву надо было принести отчизне, чтобы заслужить ее похвалу?
Только одну. Жертву любовью.
«Согласен ли, раб божий Николай?» — это уже из Андрея Вознесенского.
Они были предназначены друг другу свыше.
Черноволосая, большеглазая, в белом платье, по моде того времени перетянутом пояском выше талии, и с алой розой на груди, Кончита.
И исхудавший, униженный командор, плешивый, с подагрой, мечтавший расквитаться со своими обидчиками.
Перипетий его прежней жизни Кончита не знала — для нее он был высокопоставленным заморским гостем, близким ко двору манившей к себе далекой империи.
— Исходя из сохранившихся документов, невозможно представить, чтобы калифорнийская красавица полюбила Резанова с первого взгляда и что он, человек с опытом, ни с того ни с сего тоже потерял голову, — размышляла Анна Сурник. — К тому же Резанов совсем не говорил по-испански, так что предположить, будто Николай Петрович очаровал девушку комплиментами или признаниями, увы, нельзя.
Он грезил о белом коне, на котором победителем вернется в Санкт-Петербург. Присоединив к России часть земель северной Калифорнии, богатых и политически вакантных.
Брак с Кончитой мог ему в этом помочь.
Она грезила о прекрасном принце, способном увезти ее из опостылевшего провинциального гарнизона.
А в тот год на Алеутских островах загибались от голода русские колонисты. Рыба не пришла на нерест. Люди ели ракушки, выброшенные на берег, воронью падаль, землю.
И мечтали о простом черном хлебе.
«Династический» брак, навеки связавший два «берега» Америки — нищий русский и плодородный испанский, — мог бы спасти несчастных островитян.
Брак Резанова и Кончиты.
Везти продукты колонистам через всю Сибирь, а потом на парусниках от Камчатки — слишком дорого. Гораздо проще было бы покупать их здесь, так сказать, по-родственному.
«Обручается раб божий рабе божьей Пере Марии де ля Консепсьон...»
С помолвки, оставшейся в веках, до отъезда Резанова за разрешением на свадьбу прошло всего-то недели две. Летом 1806 года, поцеловав невесту, он покинул президио Святого Франциска.
Уехал — за своим триумфом.
А Кончита, как в стоячую воду, вошла в бесконечное ожидание...
— Родители девушки были, судя по всему, мудрыми людьми, изучившими характер своей честолюбивой дочери, — говорила Анна Сурник. — Они, как известно, установили срок: венчание произойдет через два года с благословения Папы Римского. Все было чинно и благородно. Версия о том, что Резанов соблазнил девочку, прежде чем просить ее руки, я думаю, не подтверждается ничем. Кстати, и Вознесенского за такой поворот сюжета историки критиковали.
А вот еще поворот, до которого не додумались поэты.
Личный врач Резанова, доктор Георг фон Лангсдорф. Любитель зоологии. Ему чуть за двадцать. Хорош собой и прекрасно говорит на испанском. Перед помолвкой именно он, не жених, проводит с Кончитой дни. Он переводит ей обязательные любовные признания командора. И весело играет с чужой нареченной в подвижные игры на свежем воздухе.
Резанов гневается, но терпит. В конце концов, когда будущая испанская родня приходит с визитом на русский корабль, командор устраивает Лангсдорфу обструкцию.
Резанов демонстративно вышвырнул за борт чучела птиц и зверей, которые собирал доктор Георг для своей зоологической коллекции. Под предлогом того, что тушки воняют. И золотокрылого дятла выбросил — про него доктор рассказывал Кончите...
«Все, что делалось им для меня после этого, только изнуряло меня, — напишет Лангсдорф позже, став российским консулом в Бразилии. — Я утратил бумаги, на которых высушивал экспонаты... и окончательно воспротивился приказанию камергера фон Резанова...»
«Честь имею!» — доктор Георг отказался выполнять функции переводчика и личного врача командора.
Последний преданный человек покинул Резанова.
Для того чтобы спустя полгода, в марте 1807-го, упав с лошади и ударившись головой, командор умер от скоротечной горячки в Красноярске.
Надлежащей медицинской помощи ему оказано не было.
Перед смертью Николай Петрович диктовал письма родным, в которых, может быть, впервые в жизни говорил о своем месте в истории. «Я в этом мире не безделка. Гордость в том, чтобы в самом себе находить награды, а не от монарха получать их».
Нет, он не был романтиком или святочным персонажем. Человеком, который старается всем показаться приятным.
Но именно этим, наверное, Резанов и интересен. Несгибаемой и жестокой волей своей.
Да, он совершал ошибки. Но и искупил их. Собственной жизнью.
Не хоронили Резанова недели две. Все ждали распоряжений из Петербурга — все-таки царский посланник скончался, мало ли что. Но приказов свыше так и не поступило.
…Любовь — отличный маркетинговый ход.
Иначе как бы продавали абсолютное большинство книг? Зачем бы мы ходили в кино и в театры? Слушали слащавые поп-диски? Любовь в искусстве обычно заканчивается свадьбой.
Или трагическим многоточием...
И чем невероятнее чувства, чем сложнее препятствия, преодолеваемые возлюбленными, чем трагичнее финал, тем острее сосет под ложечкой у впечатлительного читателя и зрителя: мол, вот дано же кому-то испытать такое, несбыточное...
Даже не задумываясь о том, а бывает ли так на самом деле?
— История Кончиты и Резанова хороша тем, что в ней отсутствует середина. Есть только начало и сентиментальный конец, — вздыхает Анна Сурник. — Никто не знает, как бы жили эти совершенно разные люди, если бы поженились? Были бы они счастливы? Слишком уж оба упрямые, независимые и сильные натуры. Слишком разными мотивами они руководствовались, соглашаясь соединить свои судьбы.
«Контепсия мила, как ангел, прекрасна, но я плачу о том, что нет ей места в сердце моем. Любовь моя в Невском, под куском мрамора, а здесь новая жертва Отечеству»,— в горячечном бреду каялся Резанов.
Впрочем, обет верности Кончита дала всего на два года. Ей едва исполнится семнадцать, она ничего не потеряет. Только это и успокаивало умирающего командора.
— О гибели Резанова Мария Аргуэльо узнала как раз года через два, никакие 35 лет в бессмысленном ожидании его она не провела, это выдумки, — говорит Анна Сурник. — Министр коммерции Румянцев написал о смерти посланника правителю российских колоний Америки, а тот сразу же сообщил об этом отцу Кончиты. Письмо хранится в Москве, в Российском архиве древних актов.
Так что вовсе не неизвестность заставила ее остаться одной и уйти в монастырь и прожить там ещё долгие полвека.
Она приняла монашество под именем Мария Доминга.
Её тело было захоронено на кладбище монастыря, а после его закрытия в 1897 году перенесено на специальное кладбище Ордена Святого Доминика в Бенише.
«Консепсьон оказалась не только внешне прекрасной, своевольной и страстной женщиной. Она оказалась сильной духом, способной вынести всё с гордо поднятой головой и без жалоб и компромиссов прийти к своему горькому концу».
Так написал о первой красавице Калифорнии американский писатель Гектор Шевиньи в романе «The Lost Empire. The Life and Adventures of Nikolai Petrovich Rezanov».
— Я прекрасно понимаю Кончиту, которая так и не вышла замуж, — качает головой Анна Сурник. — Дело не в том, что она не знала, что Резанов умер. Или так уж безумно любила его. Есть два типа женщин: одни стремятся найти себе пару во что бы то ни стало. Другие упрямо ждут своего прекрасного принца. А если нет принца, то и никого не надо — вот так! Заморский гость поставил перед этой гордой девочкой планку, которую она просто не захотела опустить. И я не думаю, что она была так уж несчастлива в своей несуетной монашеской жизни... В конце концов, если бы не ее верность, кто бы, кроме специалистов-историков, помнил сейчас про Николая Резанова и Кончиту?
Шестьдесят лет спустя после смерти командора российское правительство было вынуждено отдать по дешевке недоступную Аляску и Алеутские острова США.
В памяти благодарных потомков Резанов мечтал остаться великим государственным деятелем, а остался — героем-любовником.
Хотя кто может точно знать, что лучше…
Кстати, кладбище, где захоронили Резанова в Красноярске, не уцелело: его уничтожил бульдозер, прокладывавший траншею для канализации. Вместо нее на Стрелке (так называется этот район города) был построен грандиозный концертный зал.
В 2000 году в Красноярске поставили памятник — белый крест, на одной стороне которого написано
Камергер Николай Петрович Резанов. 1764—1807. «Я тебя никогда не увижу».
а на другой —
«Мария де ла Консепсьон Марцела Аргуэлло. 1791—1857. Я тебя никогда не забуду».
