Якутия – страна легенд. Одна из них повествует о железных котлах. Редко кому удаётся добраться до них. Но есть особенные люди – проводники...
В июле солнце покидало небо всего на два часа, и Кирюха Омолоев мучился, потому что не мог заснуть. В голове раздавался стук бубна, а под зажмуренные веки пробирался синюшный свет. Кирюха зарывался с головой в облезлое одеяло из шкур, но не помогало. Проступал липкий пот, щекотал и пощипывал кожу под редкими усами и бородёнкой.
"Как у телушки на мандушке", - говорила о его мужской растительности языкастая соседка Любка. Она русских мужиков жаловала - высоких и бородатых. А Кирюха кряжистый и низкорослый, как кедровый стланик. Ни силой, ни достатком, ни родовой похвалиться не мог. Мать - пришлая якутка, а отец... Отцом Кирюхе, видно, был заплутавший в болотах уродливый дух.
Покрутившись на сбитом матрасе, Кирюха не выдержал, отбросил одеяло и выполз из низенькой избёнки под блёклое небо. Сел на землю, поджал короткие кривые ноги и опёрся спиной о стену. Прислушался: кряхтели и потрескивали серые ноздристые брёвна.
Маялась старая изба, пыталась устоять против ненасытной мерзлоты, которая год за годом засасывала ветхое жилище. С ближних холмов срывался знобкий ветер, дышал в разморённое лицо зимним холодом. Кирюхино седалище приятно остужалось сквозь спрессованный дворовый мусор и ватные штаны, которые он не снимал даже летом. И мелкие твари - то ли блохи, то ли вши - переставали кусаться.
Кирюха незаметно для себя задремал. Сон, как всегда, был очень яркий, но муторный. Как кино в клубе, куда однажды затащил Кирюху названый брат. Ну что это такое: собаку видишь, а погладить нельзя. Свистишь, а она не слышит.
***.
Ичиги чавкали в весенней слякоти. От порывов ветра пробирал колотун. Перед глазами темнел ободранный материнский малахай с взявшимся коркой подолом. Мелькала длинная палка, с которой Омолоева Нинка никогда не расставалась: и угли в печурке ворошила, и крепость кочек проверяла. На спине подпрыгивал кожаный мешок. Теперь в нём позвякивали только кресало да банка с табаком - хлеб кончился ещё вчера. Над Нинкиной головой в минуту ветряного бессилья вился дымок: она не выпускала из зубов трубку.
Долго ли ещё идти-то? Кирюха не смел спросить - виноват. Прозевал соседскую коровёнку, которую пас с весны до ранней зимы за плату - вечернюю кружку молока. А как ему было устоять при виде зелёного пуха, окутавшего пятачки талой земли? Горьковато-кислые пёрышки первой травы, если их измочалить шаткими зубами, исцеляли едкие ранки во рту. Можно ещё размять в ступке, да перемешать с прогорклым жиром, да на пресную твёрдокаменную лепёшку - вку-у-усно. Полную пазуху травы нащипал, оглянулся - а коровы след простыл.
Побегал, поорал, да и домой вернулся. Мать скоблила куски толстой кожи, которые заказал на подмётки русский сапожник.
Потом ворвалась соседка, изошла криком, глядя в бесстрастные Нинкины глаза-щёлки. Покрыла матом бестолковых "немтырей", молчаливую приблуду и её отродье, пригрозила милицией. Напоследок расплакалась - чем пятерых детей кормить? Околеют без молока-то... И ушла.
Мать молча отложила работу, собралась, кивнула сыну. И они поплелись искать пропажу глядя на ночь. Или куски шкуры да копыта. Пересидели темень возле чахлой рощи приземистых деревьев. Снова заторопились дальше, обшаривая глазами холмы и перелески вилюйской долины.
Смурое небо покрылось угольными морщинами, из тяжёлых туч повалил снег. Такое часто случалось в конце мая. Но одно дело - слушать вьюжные вопли за стенами избы, возле маленькой железной печки, а другое - отплёвываться от колких льдинок, которые норовили попасть в рот, стирать липкие хлопья с глаз. Кирюха поднапрягся, догнал мать, ухватился за лямки мешка. Не отстать бы...
Вскоре потеплело. Кирюха шёл вслепую за матерью и не сразу понял, что произошло. Почуял только, что растаявший снег заливает глаза, а ветер не рвёт полы малахая. Выглянул из-за материнской спины и обомлел.
Уж так диковинно было увидеть средь обугленных чёрных сосен... железный навес! Да, здоровенный навес, какие хозяева строят для сена. Только почему-то полукруглый. А из-под навеса - сизый дым клубами. Такой он видел, когда тайга горела, - плотный, хоть руками рви.
Потом земля вздрогнула, натужно ухнула и рванула к небу вместе с Кирюхой. А он прижал голову к коленям и боками ощутил пожирающий жар - наверное, под навесом затаился Улуу-Тойон, могучий дух огня. После словно кто-то покатал его в железных ладонях и бросил на воняющую гарью землю.
Кирюха хитрый, когда очнулся, глаза не сразу открыл. Может, дух его за падаль примет и уйдёт восвояси. Охотники рассказывали, что лисы, бывает, дохлыми притворяются, чтобы добычу обмануть. Тогда и ему для спасения не зазорно мёртвым прикинуться.
Но кругом тихо: не слышно дыхания огненного духа, не дрожала под его шагами земля. Кирюха сначала чуть веки приподнял и тут же не выдержал, подскочил: в глаза посыпался пепел. Хлынули слёзы, но так и не смыли до конца едкую пыль.
Проморгался и понял, что матери больше нет - только трубка осталась на дымящейся окалине. Принял одиночество с долготерпием и отчаянным упорством зверя - так осиротевший оленёнок спешит за стадом.
И Кирюха стал цепляться за жизнь: огляделся и прикинул, как отсюда выбраться. Позади угрюмой стеной сыпал снег, а впереди, как пасть рыбы, которая живёт на небе и каждую зиму проглатывает солнце, возвышался навес. Но он уже не был похож на логово духа. Наоборот, из-под громадной дуги струились покой и тепло, тянуло запахом цветущего разнотравья.
И Кирюха решился - подобрался поближе. А после и вовсе очумел: забрался вовнутрь и растянулся на мягкой бледной траве, выстилавшей дно чудовищного металлического зева.
Проснулся от того, что руки и ноги дёргались сами по себе, а кожу жгло, будто на неё падали искры из печки.
Обтёр пальцами мокрый рот и увидел, что они красные. Нос захлюпал и выпустил тёплые струйки. Тоже красные. Кровь? В ушах тоненько зудел невидимый гнус. Перед глазами колыхалась рыболовная сеть с крохотными чёрными ячейками. А потом в голове зарокотал гром, яростный, как Вилюй по весне. Кирюха понял: пора бежать. И помчался прочь.
Не помнил, как оказался в своей избе.
Пришёл в себя от голосов: все спорили, где скитался парнишка целую неделю, куда подевалась его мать, дремучая бестолочь, и что делать с сиротой.
- Метрики-то у него есть? - спросил высокий мужик в круглых очках и странной одежде.
Соседка Наталья, чью корову упустил Кирюха, пошарила по углам и развела руками:
- Ни одного документа нет. И как они жили?.. Евсеич, ты их заселил и Нинку в артель оформил. Какие бумаги она тебе предъявила?
Евсеич что-то визгливо ответил, и тут же вспыхнул скандал. А Кирюха закрыл от громких слов голову. Так и сидел, пока вокруг не стихло и нелепо одетый мужик не тронул ласково за плечо:
- Ну что ты, малец? Мы же помочь тебе хотим. Чтобы в детский дом отправить, документы нужны. Можно и без них, но со временем...
- Со временем, говоришь? - вдруг взорвалась Наталья. - А ведь это дитё, а не твоё радиво, которое орёт, но исть-пить не просит.
И снова - бу-бу-бу - заметались по избе крики.
И тут Кирюха вспомнил! Над лежанкой между брёвнами высыпался мох. Мать изредка туда проталкивала руку: то ли прятала что-то, то ли доставала.
Сорвался с места, вскочил на лежанку и пошарил в застрехе. Вытянул бумажный квадратик, буро-жёлтый от времени. Только сейчас дошло, что мать не случайно появилась в посёлке, выросшем вокруг временного жилья промысловой артели. И эта бумага очень-очень важная. Может, её ищут?
- Ну-ка, ну-ка... - заинтересовался незнакомец и осторожно вытянул из Кирюхиных рук бумагу. Развернул и удивлённо сказал: - Газета "Правда"... Просто газета. Погодите-ка...
Мужчина подошёл к столу и окна и разгладил хрупкие листы.
- Очень, очень странно... Может, типографская ошибка? Первый раз такое вижу...
Люди сгрудились над столом и зашептались:
- За такую ошибку недолго срок схлопотать...
- Откуда газета у Омолоевой Нинки? Неграмотная же... И Кирюху в школу не отправляла.
- Сжечь от греха подальше.
Дальше сон, похожий на кино, распадался на цветные пятна и чёрные зернистые закорючки, похожие на буквы, складывать которые Кирюха так и не выучился.
***.
- Ишь, дремлет, как младенец Иисус в яслях, - кто-то сказал громко и насмешливо над всклокоченной Кирюхиной макушкой.
Кирюха вздрогнул и легко вскочил, будто не спал, скрючившись от холода. Залез короткопалой рукой под рубашки неразличимых цветов, надетые одна на другую, и зачесался. Пощёлкал ногтями, зевнул, утёрся и только после этого поглядел на председателя поссовета, участкового и двух приезжих. Вместо "здравствуйте" несколько раз энергично кивнул головой, чем очень напомнил председателю Умунгаеву приветливых и добродушных якутских коняшек.
- Проходите, - пригласил Умунгаев спутников в чужую избу, как свою собственную. Поселковый дурачок ведь не догадается проявить радушие, так и будет топтаться на месте.
Кирюха вошёл последним и неуверенно встал у стола. Уселся только после просьбы председателя.
- Догадываешься, зачем мы к тебе пришли? - Умунгаев заторопился сыграть роль старшего и сморщился: ошибочка вышла. Не так нужно с Омолоевым разговаривать. Он же не обычный мужик, у которого проблемы с законом, а полный идиот. Вот, началось...
Кирюха улыбнулся так, что узкие глаза скрылись в пухлых веках, растянул рот от уха до уха. Залез в грубый шкафчик, сработанный из кедра ещё до войны - Натальино наследство. Извлёк бутыль с киселём ядовитого зелёно-жёлтого цвета и тряпичной затычкой.
"Придурок, кто же тарасун тряпкой укупоривает?" - подумал председатель.
Кирюха бухнул бутыль на стол и застенчиво поглядел на гостей. Умунгаев досадливо крякнул и потребовал напрямик:
- Убери свою тухлятину. Расскажи про людей, которых прошлым летом в болота завёл и бросил.
Ни низком безбровом Кирюхином лбу пролегла страдальческая борозда, радостный рот захлопнулся.
- Подождите, всё по форме сделать нужно. Такой порядок: фамилия, имя, отчество, возраст... - заметил один из чужаков.
Кирюха почуял в нём какую-то неправильность. Такую же, какая была в лисах, прикинувшихся дохлыми...
- Да какая тут форма? - отмахнулся участковый. - Ничего не скажет, только время зря потеряем. Но если очень нужно, так с моих слов записывайте. Омолоев Кира Иванович. Мать Ниной звали, пропала без вести в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Отчество всем миром придумали, когда свидетельство о рождении выправлять стали. Вырос в соседской семье, тётка Наталья Комаришина его пригрела. Род извёлся под корень, один этот Кира выжил.
- Как это - извёлся? - попросил уточнить чужак. - Умерли или тоже... пропали без вести? Поверьте, это очень важно.
- Дайте подумать. Странно... Получается, что пропали.
- Да ты, Василий, сейчас напутаешь. Откуда тебе знать? - перебил участкового Умунгаев. - Ты же с пятидесятого года, в зыбке качался, когда последний из Комаришиных с охоты не вернулся.
- Вот и говорю, что все пропали. Моя бабка рассказывала, что хозяин на войне сгинул, двое старших уехали рыбалить и как в воду канули, хворая Наталья по весне за кислицей отправилась - даже туеска не нашли. А последний сын пошёл зверя бить для артели, да и с концами...
- Ещё же две девки были...
- Были да сплыли. Их тётка Наталья учиться в областной интернат отпустила, а дорогу домой они позабыли. Замуж, поди, вышли. Для нас, считай, пропали.
- Так сколько же ему лет? - прорезался голос у второго чужака.
Мужчина переводил взгляд с пегих, словно совиное перо, волос председателя на пружинистые от сала Кирюхины вихры, которые не утратили природной черноты.
- Да ровесник он мне... вроде бы. А я с двадцать седьмого. Сам дивлюсь, почему время Кирюху не тронуло: рожа гладкая, как бубен, все зубы целы, бегает коняшкой по тайге да болотам, - сокрушённо сказал Умунгаев и с трудом разогнул артритное колено.
- Точно, зубы у него, как у волка-трёхлетки, - подхватил участковый. - Года два назад один охотник запрещённые петли расставил. А попался наш Черныш. Кирюха случайно на него вышел, зубами проволоку перекусил и на руках в посёлок притащил. Правда, собака всё равно сдохла от заражения.
Четыре пары глаз сверлили Кирюху. А он вдруг подошёл к стене и вынул из застрехи замызганную газету. Расправил её на коленях и с важным видом уставился на бурые от древности страницы.
- О чём пишут? - улыбнулся приезжий.
Кирюха солидно промолчал, а Умунгаев шепнул:
- Он не умеет читать.
Шустрый чужак подошёл и глянул на газету. Охнул и поманил товарища:
- Сан Саныч, посмотрите-ка. Никогда такого не видел. Типографская ошибка, не иначе.
- Да какая там ошибка! Эта газетёнка у него от пропавшей матери осталась. Посчитайте - более чем тридцатилетней давности, - влез с объяснениями Умунгаев.
Чужаки затоптались возле надувшегося серьёзностью Кирюхи.
- Вы её читали? - осторожно спросил Сан Саныч у председателя. - Откуда вам известна дата выпуска?
- Вот ещё... В поселковой библиотеке подписка на триста рублей - читай не хочу... - с чванливым хвастовством ответил Умунгаев. - Люди болтали. А мне что - все сплетни проверять?
- Сан Саныч, как такое может быть? Газета вышла двадцатого ноября семьдесят третьего года. А сейчас июль. И если учесть, что она хранится у Омолоева уже тридцать шесть лет... Глазам не верю...
- Послушайте, Кира Иванович, - с вкрадчивой вежливостью начал Сан Саныч. - Не могли бы вы дать газету до завтра? Вернём обязательно...
- Да что его упрашивать? - вмешался участковый и бесцеремонно, но аккуратно высвободил из Кирюхиных рук ломкие листы. - Прочитают люди и отдадут.
Чужаки ухватили газету и радостно заторопились, отмахнувшись от вопросов председателя.
- Завтра продолжим допрос, завтра. Сейчас мы с вашей почты в округ позвоним, а потом в Москву. В деле неожиданный поворот... До завтра, товарищи!
Умунгаев посмотрел на Кирюху. Под отёчными веками мерцала северная ночь, дышала вечным терпением и ледяным покоем. Председателю стало знобко и грустно, он передёрнулся и поспешил выйти. А участковый предупредил:
- Омолоев, из дома не выходи. Завтра утром заеду за тобой. Ну или гости сами пожалуют. Понял?
Кирюха закивал головой.
Долго сидел, уставившись в дверь. Вспоминал и думал, как бы завтра не напутать. А то снова его не поймут. Вдруг до суда дело дойдёт. Кирюха не знал, что такое суд. Но все в посёлке этого суда побаивались.
***.
Прошлое лето запомнилось нежданной радостью. Впервые за много лет он зажил в кособокой избе не в одиночку. Умунгаев привёл троих молодых мужиков, назвавшихся геологами:
- Вот, Омолоев, твои постояльцы. Будешь им проводником, поводишь по нашим местам. Вы не смотрите, товарищи, что он ненормальный. Молчит, как мёртвый, но всё понимает. Никто не знает лучше его вилюйскую долину. Охотники и рыбаки наперебой с собой зовут. Удачлив необыкновенно. Болтают, что Кирюху звери и птицы принимают за своего.
Геологи - старший Пётр и совсем молодые Артём и Шура - оказались добрыми и заботливыми. Угостили вкуснейшим варевом из сушёных оранжевых ягод. Он запомнил название - урюк. Подарили три новых рубахи, а старые сожгли на костре во дворе.
Обращались, как со старшим: первого наделили сытной кашей с тушёнкой, не наругали, когда он разбил маленький заварник или взял на растопку исписанную книжечку, в которой не осталось чистых листов.
Вроде правильно рассудил: писать больше негде, стало быть, можно на другие нужды пустить. И только по горестной складке на лбу Петра понял, что ошибся. Подумал: в поселковом магазинчике такие есть, даже ещё лучше. Вот и купит для товарищей, когда вернутся. Но не случилось...
Кирюха оглох для всего мира: для выкликавшей его с улицы Любки - поди, опять на выпивку клянчить будет; для поселковой детворы, которая промышляла что-то в полуразваленном сарае. В ушах стоял взволнованный голос Петра:
-... Наконец, я завёл второй журнал. Да, мы отклонились от маршрута. Да, мы отправляемся не на поиски колчедана, а странных объектов - так называемых "котлов". По поверьям, в них скрыты "чёрные люди в железных костюмах", поддерживается одинаковая температура во все времена года. Что это вам напоминает? Правильно... Место катастрофы инопланетного космического корабля! Да и воздействие вилюйской аномалии на людей похоже на результат радиационного облучения. Может, нам посчастливится не только зафиксировать местонахождение "котлов", но и частично раскрыть их тайну, потому что на всё у нас только неделя.
-... Это не выдумка, друзья! Я бы никогда не позволил себе увлечься досужим вымыслом. Мне достали выписки из библиотечных хранилищ, и я составил антологию случайных открытий. Мы первыми проведём целенаправленную разведку. Первыми оценим возможность внеземного происхождения котлов. Первыми проверим легенды о спящих в железных недрах чёрных людях.
Если бы Кирюху спросили, о чём говорил Пётр, он бы только плечами пожал - не понял. Но почему-то всё - слово в слово - запомнил.
Кирюха застонал от боли, будто на сердце захлопнулся тяжёлый волчий капкан. Ну почему не догадался показать газету с датой выпуска - двадцатым ноября семьдесят третьего года - прошлым летом? Может, подумали бы да решили годик подождать. А вот чего подождать-то?.. Кирюха не нашёл ответа ни в своей гулкой голове, ни в цветных пятнах и закорючках вчерашнего сна.
За ночь совсем измучился. Даже дождь с пронзительным ветром не остудил горячий пепел, в который превратилась Кирюхина душа.
***.
А поутру затарахтел под окнами мотоцикл участкового. Кирюха поплевал на кулаки, повозил ими по окончательно заплывшим глазам и с опасливой брезгливостью залез в коляску.
В поссовете приезжие выгнали из крохотной комнатёнки машинистку и заперлись там с Омолоевым. Пока Кирюха обдумывал, а потом мусолил непослушными губами слова, умные лбы покрывались испариной. Лица чужаков хищно горели и напоминали морды отощавших от голода лисиц. Кирюха не находил в них знакомого жалостливого участия, путался и страдал. Потом плюнул на всё и только обречённо кивал на вопросы.
- Вы знали, зачем отделившиеся от партии геологи отправились в заболоченную часть долины?
Кивок.
- Вы бывали у металлического объекта, называемого котлом, ранее?
Кивок.
- Вы были проводником у других людей?
Кивок.
- Заканчивались ли эти путешествия смертью ваших спутников?
Кивок.
- Ваша мать и члены приёмной семьи погибли там же?
Кирюхина голова упала на грудь, из глаз засочились слёзы.
Он согласился со всем: и что ведёт образ жизни тунеядца, и что его деяния противозаконны, и что он непосредственный виновник смерти многих людей.
Трескучие слова вытеснили все мысли из головы, обездвижили и обессилили. Кирюха недоумённо посмотрел на подсунутую под нос карту и отодвинул её.
Пожал плечами, когда спросили, откуда у него газета "Правда", которой, судя по дате, ещё только предстоит покинуть типографию в ноябре. Поставил закорючки на бумаге, и их тут же заверил подписью и печатью срочно вызванный председатель.
- Ну что ж, можно давать срочное сообщение в прессу: загадки "котлов" вилюйской долины не существует. В связи с отсутствием самих "котлов". В столице ознакомят с выпуском чешское посольство. А то ведь собирается нагрянуть международная экспедиция... Давно собирается, - веско сказал чужак. - А Омолоева следует направить в психоневрологический интернат на экспертизу и лечение. Возможно, пожизненное. Вот так в свихнутых человеческих мозгах и рождаются легенды. Подпитываются невежеством и жадными до сенсаций недобросовестными писаками.
- Но... - только и смог вымолвить Умунгаев.
- Никаких "но"! - резко повернулся к нему чужак. - Я вчера говорил с Москвой. Ведущие учёные оценили сведения. Решение принято. Всё ясно?
- Так точно... - еле слышно прошептал председатель.
***.
Вечером за чашками свежего тарасуна и вяленой олениной Умунгаев и участковый Василий разговорились. Случайно свернули на запрещённую гостями с военной выправкой тему.
- А ты веришь, что эти котлы есть на самом деле? - спросил Василий, пытаясь размягчить слюной тёмный пласт мяса, твёрдого, как железо.
- Да как сказать... - задумчиво протянул председатель. - От достойных людей о них слышал. Вот и Кирюха наш... Отчего он в пятьдесят такой же, как в двадцать? Ещё эта газета... Точно знаю, что тётка Наталья не позволила её отнять у сироты и сжечь. Память о матери... Ведь ни документов, ни фотографии не осталось. Так вот, в ней были указаны число и год, которые ещё не наступили. Сам-то я не видел - оно мне надо?.. Поговаривали, что всякий раз там о другом написано...
Василий подскочил. Под ногами закачался скрипучий пол из лиственничных плах. Однако, шибко захмелел.
- А знаешь что? Давай попросим Кирюху отвести к этому котлу! Он говорил, путь короткий - ночь да полдня. Своими глазами увидим.
- На что нам это - своими глазами увидеть? Тебе мало слухов о людях, которые пропали без следа? О том, что в самый лютый мороз в котлах тепло, как у печки? А слышал ли ты, что всякий, кто там побывает, долго не живёт? Что если спуститься до самого дна, то найдёшь железных мужиков со стучащими сердцами? И этот стук будешь слышать до самой могилы. Потому что оттуда они, - и председатель указал артритным пальцем на дощатый потолок своей избы и злобно пробормотал: - Ждут, когда наберутся сил у отнятых человеческих душ да назад отправятся. Ещё, может, половину вилюйской долины с собой прихватят. Давай по последней... и всё.
Василий лихо вылил тарасун в горящую огнём глотку, распрощался и, выписывая кренделя, заторопился прочь.
Умунгаев приник к окошку: куда направился участковый? Молодой ещё, горячий... Но залитые молочной водкой глаза отказывались видеть. Председатель уронил многомудрую голову на подоконник и захрапел.
Свежий ночной воздух показался Василию речной волной, и он храбро бросился в темень, но споткнулся и упал.
- А как же правда? - подумал почему-то, поднимаясь из канавки-злоумышленницы, полной вонючей воды. Попытался отряхнуться, но махнул рукой. А потом возвестил мелким линялым звёздам: - Я... ик!.. за правду!
И тут же стал судорожно протирать заляпанными кулаками глаза: в дымчатой мгле ночного неба пылал ядовито-зелёный луч. Потом луч изогнулся и словно стал ощупывать холмы, клочки чахлых рощ у болот. И... потянулся к посёлку.
Василий не из пугливых - по трое суток случалось плутать в тайге и на болотах. Умел выжить в ледяной воде после того, как бурливый Вилюй по брёвнышку раскидает плот. Против зверя и лихих людей запросто встать мог.
А вот сейчас затрясся от страха, трезвея с каждой секундой. Присел у чьего-то низенького забора, съёжился. Авось, не зацепит его эта небесная сила...
Ужас распластал участкового на земле, разбухшее сердце забилось часто-часто - зелёное пламя подобралось совсем близко.
Василий услышал, как где-то неподалёку вскрикнула женщина, со стуком захлопнулись ставни. Значит, не помстилось ему, кто-то ещё свидетелем оказался. Всеобщий вой: и собачий, и далёкий звериный - понёсся во взбунтовавшееся небо.
И тут невысокая чёрная тень скользнула на дорогу.
Кирюха?.. Точно, он. Торопится, почти бежит, раскорячивая кривые ноги.
А луч вроде попятился, отступил к холмам...
Сузился и погас, оставив зыбкое марево.
Утром Василий решительно зашагал по чётким следам своей памяти. Ворохнулось удивление: ну откуда он мог узнать "маршрут" зелёного луча? Ворохнулось, да и пропало, потому что всякий раз, когда поворачивал в другую сторону, в голове противно звенело.
Ночь под чужим хлипким забором что-то в нём перевернула. Уже не было сомнений в Кирюхе, не казались байками россказни о чудо-котлах, в которых дремлют космические посланцы.
Кровь быстро мчалась по жилам, а сердце выстукивало:Правды! Правды!" Его толчки напоминали ритм камлания. Странно, всех шаманов в округе к ногтю прижали... А ритм остался. Может, всегда был в этих местах. И... и связан как-то с Кирюхой,котлами", с подземными железными мужиками.
Вот сосновая рощица. Кривобокие сосёнки, нахлебавшиеся болотной воды, кланялись суровому ветру. Бывал здесь Василий, бывал. Но ни разу не задумался, почему деревья не плодоносят - ни одной шишки на ветвях и мшистой земле. Костровище, обложенное галечником. Поодаль - пять посеревших дощечек с именами и датами. Не похоже, что на могилах, скорее всего, забава для путников - так, оставить свою метку.
Смачно хлюпало болото. Нога не проваливалась - то ли ледяные линзы близко, то ли держало что-то грунт изнутри. И страсть как холодно было, совсем не по-летнему.
На остролистой траве каким-то чудом удерживался мусор. Василий поднял голубой обрывок. Надо же... Время здесь остановилось, что ли... Не выцвели лиловые чернила штампа: девятое мая тысяча девятьсот сорок седьмого года. Кому же надорвали два билета на праздничный киносеанс в клубе? Уж не братьям ли Комаришиным?
На худосочном кустике багульника трепыхнулся нарядный фантик. Леденцы "Взлётные"... Василий скрыл в воротнике свитера смущённую улыбку, хоть рядом никого не было, даже птицы не насвистывали. Эти конфеты в поселковый магазин завезли прошлогодней летней путиной, и он тогда отоварился двумя килограммами. Как маленький, часто запускал руку в кулёк и огорчился, когда леденцы быстро кончились.
Вот и от пропавших геологов остался лишь фантик. До странности яркого цвета, будто не заваливало его снегом, не мочило дождём и талыми водами.
Болотная тропинка окрепла, забугрилась чёрными камнями. Василий зашагал размашистее. Ну почему люди вечно сторонились Кирюху, хотя использовали его чутьё и знания? Обижали, насмехались... Осуждали... Даже запойная Любка презрительно кривилась, хотя постоянно клянчила у соседа деньги. Почему не интересовались тем, что окружало с детства, что можно было разглядеть, потрогать... понять, в конце концов?
Вот и Умунгаев... Всю жизнь прожил рядом с Кирюхой и этим, словно заколдованным, местом.Оно мне надо?" - один ответ на все вопросы.
Почему принимали за закон слова приезжих начальников, проверяющих, разных комиссий? Хотя столица от вилюйского посёлка ой как далеко, и жизнь там другая.
Почему верили чужим пустышкам, отталкивая своё...
Да что же это за мысли-то его сегодня одолели?
Василий замер, будто захлёстнутый проволочной браконьерской петлёй.
Его окружили чёрные головёшки. Пожарище? Впереди - гигантский круг серого пепла. Чья-то трубка, дерматиновый планшет и тряпка. Отчего-то защемило в груди...
Батюшки, так это Кирюхина рубашка! Вот значит как... Никакого котла нет. Исчез, провалился. Только посреди круга остались комья вывороченной земли.
Эх, Кирюха... По всему видно, тебя тоже нет. Но ведь зачем-то привёл сюда...
Проводник... Василий не посмел подойти ближе, уселся на чёрно-серой границе. Утёр замокревший нос, размазал по лицу кровь. Заговорил со студёной пустотой, в которую превратился мир:
- А я ведь обо всём догадался, Кирюха. Есть что-то в здешней земле, есть. Может, пришельцы-инопланетяне, может, последние из этих... исчезнувших цивилизаций. И мы им для чего-то нужны. Но пока ни на что не годны... Неучёные, жадные, заносчивые. Ещё трусливые и лживые.
Василий замолчал, ощутив тёплую воздушную волну. Потом продолжил:
- Один раз в человечий век выбирается проводник. Не такой, как все. Он должен привести сюда людей, когда придёт время. Такое должно было случиться в ноябре этого года. Но уже не случится...
Василий хотел было продолжить, но голова взорвалась от дикого грома.
Понял: нужно уходить.
Встал, развернулся и словно полетел назад, так легки и быстры были шаги, такой бурлящей силой налились мускулы.
Глаза видели кучкующиеся облака и знали их путь, уши слышали и понимали шорох травы.
Он знал, что Кирюха сейчас с теми, кто когда-то наделил его даром единства с природой; с теми, кто добровольно отдал ему свой век - матерью, тёткой Натальей, назваными братьями, геологами и охотниками. Может, доведётся ему, новому проводнику Василию, дожить до другого времени...