Этот рассказ об учительском равнодушии и воинском братстве написан по реальному событию, случившемуся не так давно в г. Миассе Челябинской области.
1
- А почему тебя зовут Шура, если ты Саша? Ну, Александра? – спросила крупная девочка из старшей группы неожиданно писклявым голосом. Рядом с ней стояли еще две её подруги и, не стесняясь, осматривали Шуру с ног до головы.
Та, что звалась Шурой, стояла, прижавшись к стене. Вернее, прижатой. Она была новенькой, а новеньких в детдоме сразу испытывали на достоинство. Но она этого не знала, только чувствовала какую-то несправедливость, ведь она никому ничего плохого не сделала. Сами собой стали наворачиваться слёзы, а плакать был нельзя. Она хотела съесть апельсин, данный вместе с напутствием от бабушки, но, может, нужно было сразу им поделиться? Но друзей, которые могли бы помочь и подсказать, завести еще не успела, а враги, кажется, завелись сами и сразу. Полуочищенный апельсин стал сочиться из-под пальцев.
- Потому… потому что это так… ласково звать, - пролепетала Саша.
Девочки засмеялись, даже загоготали.
- Ты гляди, - снова записклявила крупная, - она ласку любит! А ну-ка, дай сюда!
Саша покорно протянула мокрую ладошку.
- Фу! – фыркнула одна из наседавших девочек и ударила Сашу по руке. Апельсин вылетел из ладони и с неприятным чмоканьем приземлился у двери комнаты.
- Да ты неряха пачканная, - нахмурилась крупная, - быстро на колени и ешь свой апельсин с пола. Я кому сказала?!
Саша переводила недоуменный взгляд с одной девочки на другую. От ужаса и унижения её и без того большие синие глаза расширились и вдруг потемнели. Потекшие было слёзы испарились. Саша отошла от стены, под довольные усмешки нагнулась и подняла злосчастный апельсин.
- Я сказала – с пола жрать! – нахмурилась писклявая и сделал шаг вперед с очевидным намерением ударить. Остальные тоже шагнули, но чуть позади. Но Саша, не узнавая себя, размахнулась и влепила апельсиновой мякотью прямо в ей в рот. Все трое опешили и встали, как вкопанные. Саша отвернулась и вышла из комнаты. Только на улице на нее напала какая-то нервная дрожь. Её трясло, но слёз почему-то не было. Саша не узнавала себя – всегда кроткая, любимица родителей и двух бабушек, она даже нашалившую кошку не могла обидеть, а тут… Саша также понимала, что за такой поступок ей придется плохо, может быть уже этой ночью, ну и пусть. Лучше плохо потом, чем плохо сейчас. А хуже того, что от нее требовали и быть не могло.
Саша вспомнила, что ей говорила бабушка еще час назад, даря на прощание этот апельсин:
- Ты, потерпи, внученька, ты же знаешь, что мне на операцию ложиться, а кто тебя в школу соберет, кто накормит. Одни мы теперь с тобой на белом свете, но я тебя заберу, месяца не пройдет. Потерпи, моя хорошая, мама с папой смотрят на тебя с неба, надеются на тебя. Ты же кровинушка наша, чуток только потерпеть, четыре недельки. Ну, пять от силы. Операция, говорят, не такая уж сложная, но потом лежать в палате нужно. Я в больничной палате, ты в этой. Воспитательница точно уверила, что девчонки здесь хорошие, дружелюбные, скучать не будешь. Хорошо, Шурочка?
Мама умерла при её родах, а отец погиб на СВО еще год назад. Был бы папа жив… он всегда легонько щелкал дочку по носу, когда она терла кулачками заплаканные глаза и приговаривал:
Ударит в барабаны
Солдатик оловянный,
Ура, ура! Вперёд, вперёд!
А не наоборот!
Саша представляла, что это она - стойкий оловянный солдатик, про которого читала ей бабушка, как она гордо вышагивает вперед и не оглядывается на отстающих. Слёзы утихали вместе с обидой.
Но где детские обиды, а где взрослое горе. Саша привыкла к несчастью, но привыкла его разделять с единственным родным человеком – бабушкой, а тут с кем? Тут у каждого свое горе, если каждый делиться будет… Оттого и злые, как бездомные собаки. Ничего себе -дружелюбные… От такого «дружелюбия» всё снова всколыхнулось в детской душе – она вспомнила похороны отца, слова людей в камуфляже, на котором сверкали медали, десантный флаг над свежей могилой… и тут слёзы уже потели рекой, даже вытирать их не имело никакого смысла. Оловянный солдатик не помог – всё-таки олово – металл мягкий, не свинец.
Проходившая по двору воспитательница равнодушно потрепала её по головке.
- Ну, ну, перестань. Пообвыкнешь, небось. Иди на ужин – вон в тот корпус - и не плачь – здесь такого не любят.
Это Саша уже поняла. Здесь такого не любят. И таких не любят. И никого не любят. Воспитательница не стала дальше утешать и тем более вникать в девичью душу – таких душ тут больше ста – и проследовала дальше. Саша перестала дрожать, утерла глаза и носик платочком, которым бабушка обтёрла апельсин и отдала вместе с ним, посмотрела в гаснущее небо, словно пытаясь запомнить его перед долгой-долгой ночью, и пошла в столовую.
Даже невеселое лето пролетает быстрее весёлой, но холодной зимы. Саша больше не плакала. Не потому, что задевали её теперь редко – так, попробовали еще пару раз, но хватило ледяного тона и ледяного взгляда, чтобы пробы прекратились. Только дразнили иногда издалека: Шура-дура, или Шура-шкура, но вполголоса, промеж себя, не в лицо. Естественных врагов, даже из старших отрядов, у неё теперь не было, но и подруг тоже. Может, униженные раньше её, не смогшие дать отпор, теперь испытывали к Саше что-то вроде завистливой ненависти, заменявшую бесполезную ненависть к унижавшим. Может, боялись мести старших девочек за дружбу с непокоренной. А может, оттого что у неё все-таки были родные – бабушка, которая когда-то заберёт Сашу отсюда – именно её, а не кого-нибудь из них. А им, «инкубаторским», как дразнили их иногда недалекие воспитатели, нужно было уметь понравиться тем редким тётям и дядям, которые приезжали выбирать себе ребёнка. Это чем-то походило на выставку кошек, куда их однажды свозили на экскурсию – но даже кошки в клетках кому-то принадлежали. У них были хозяева, то есть семья. У «инкубаторских» не было никого. И каждой девочке и каждому мальчику на смотринах нужно было лезть из кожи, чтобы убрать из глаз волчий прицел, не сжимать кулачки, улыбаться во весь рот и становиться белыми и пушистыми. Но притворство слезало с детских душ быстрее чем просроченная краска с потолков их обшарпанных комнат. И тогда натерпевшиеся от бессмысленного и беспощадного детского бытового бунта приемные родители возвращали ребенка в детдом. «Боже мой, какой это оказался ужасный ребенок. Никакого сладу с ним. Чужая кровь, как волка ни корми…» - взрослые говорили, как по шаблону. Но в действительности, ужасными были сами неудавшиеся родители – кто-то попрекал куском хлеба, кто-то «включал золушку», которая должна была не жить, а отрабатывать жизнь в приемной семье. Кто-то, наоборот, сюсюкал и обхаживал сверх меры, так, что от такого сладкого обращения в детских душах быстро образовывался кариес. Чужая кровь… а вот у Саши была бабушка – родная кровь, а, значит, она оказалась здесь случайно, временно. И потому так и осталась здесь всем чужой. Чужой, но никогда больше не плакавшей.
Операция прошла не слишком удачно, понадобилась вторая и потом третья. Но обошлось, и Сашина бабушка смогла сдержать свое обещание. Уже выпал первый ноябрьский снег, когда бабушка, отгладив внучку по постриженным волосам и отцеловав в макушку и обе щеки, потом расписавшись, где нужно, повела её домой. Саша обернулась - с детдомом её теперь соединяла только пара следов – больших и маленьких. Когда-то с прошлым нас начинают соединять только большие следы и только потом к ним снова присоединяются детские. Так устроена жизнь.
2
Саша вернулась в школу, в свой класс, где дети ей обрадовались взаправду. Это было так здорово и приятно – возвратиться туда, где тебя помнят, прийти не на новенького. Её окружили на первой же перемене, совали конфеты и бутики - как будто Саша всё это время жила впроголодь. Такого, конечно, не было – в детдоме кормили сытно, хотя и не очень вкусно, но выразить участие по-другому дети не умели. Сашу это не смешило, скорее, приятно забавляло, но ей не хотелось, чтобы её жалели и даже просто сочувствовали. Жалось жалит сердце подчас больней оскорблений. Саша просто не хотела ни от кого ничем отличаться, а выделяться тем, за что жалеют, не хотела тем более.
- Шура, а как там училки? Лучше нашей географички?
- Шурочка, а физра там есть?
- Шурка, а правда, что там девочки в одинаковой форме все?
- А правда, что косы запрещено носить?
Саша приветливо улыбалась и отвечала на все вопросы, но коротко, чтобы сбить слишком уж повышенный интерес. На второй перемене с вопросами лезли уже меньше, к последнему уроку вопросы и вовсе иссякли и она, наконец, ощутила себя в своей тарелке.
Через месяц уже начались самые приятные хлопоты – предновогодние. В каждой российской школе проводятся утренники, приглашается Дед Мороз, родители, кто позажиточней, покупают, а в основном - шьют чадам костюмы зайцев, пингвинов, пиратов, лисичек и снежинок. Сашина бабушка мастерила внучке костюм ёлочки из своего старого зеленого бархатного платья. Бархатная ткань советского производства была, однако, качественной, и почти не выцвела, да и платье надевалось по редким случаям – «ёлочка» выходила на славу. Саша каждый вечер крутилась вокруг швейной машинки «Чайка», подсказывая про кружева и бусины. Особенно про звезду, которую нужно было приделать к зеленой шапочке. Бабушка с притворной строгостью отгоняла внучку, чтобы не мешала, но разве девочку и кошку отгонишь надолго от того, что им интересно?
За неделю до самого весёлого праздника платье «ёлочки» было готово. Оно было украшено стеклярусом, атласными лентами, снежинками из тюля, а на голову был сшит целый колпак с зеленой мишурой, увенчанный серебристой звездой из фетра. Саша примеряла его перед зеркалом по несколько раз в день и никак не могла дождаться утренника. Но не только, чтобы очаровать всех своим нарядом - она неосознанно ждала, что все неприятности, вся боль будет смыта новогодним весельем с её детского сердечка, что праздник отчеркнет прошлое и всё плохое, всё тоскливое останется только в памяти, но не в душе. Однако случилось иначе.
- Теперь похлопаем Стёпе – за его костюм космонавта. Стёпа, выходи на середину, сюда, встань перед ёлкой – командовала классный руководитель – учитель географии Зинаида Эдмундовна.
«Космонавт» Стёпа, пунцовый от стеснительности, встал на указанное место.
- Стёпа – хотя не отличник, но твёрдый хорошист. Таких берут в космонавты. И за хорошую учебу и замечательный костюм ему полагается… что? – вопросила Зинаида Эдмундовна.
- Подарок! - хором откликнулся класс.
Когда Дед Мороз вынул из своего волшебного мешка упакованную коробку и отдал еще больше загустевшему Стёпе, все дети захлопали – каждый мечтал, чтобы скорее уже вызвали его, похвалили за костюм и дали подарок.
- Что нужно сказать Деду Морозу? – строго спросила классный руководитель.
- Спасибо, - буркнул хорошист Стёпа, почти бегом ушел за спины детей и стал сразу разворачивать коробку. Ему никто не мешал и не подсматривал -все дети смотрели на следующего счастливчика, вызванного к ёлке. Саша стояла с краю, ей вдруг подумалось, что она в платье «ёлочки» она лучше всех будет смотреться у живой ёлки. И еще она хотела попросить разрешения рассказать новогодний стишок собственного сочинения:
Я бабулю так люблю,
Не шалю и не грублю,
И учусь серьёзно,
И у дедушки Мороза
И у Снегурочки
Попросить бабулечке
Крепкого здоровья,
И не хмурить брови!
Ведь она была не просто Александра, а Александра Сергеевна. «Почти Пушкин» - шутил отец. Саша хотела этим стихом порадовать и поблагодарить бабушку за такое платье – самое лучшее на празднике. И бабушка у нее - самая лучшая. И папа - самый лучший. И мама, которую она видела только на фотографиях. Но осталась только бабушка, и стишок был для нее. Саша выписала строчки на листочек из тетрадки и время от времени подглядывала, чтобы не сбиться, когда её вызовут. Но вот уже осталось две девочки и один мальчишка – Макар, двоечник, а её всё не вызывали. Наконец, выкликнули двоечника – как и полагается по заслугам – последним.
- А теперь, дети, давайте позовем Снегурочку – пробасил Дед Мороз и все дети стали кричать за ним по слогам: Сне-ну-роч -ка! Сне- гу-роч-ка! На третий раз дверь распахнулась и в залу вплыла не очень молодая, но очень разрумяненная Снегурочка с огромными приклеенными ресницами. Взяв детей за руки, освобожденные от сданных родителям подарков, Снегурочка завела хоровод вокруг ёлки.
Саша стояла в стороне, как окаменевшая. Она не понимала, почему её не позвали, почему не похвалили платье, почему не дали сказать и не дали подарка. Она не плакала, только часто-часто моргала и смотрела на хоровод счастливых детей, которым не было до нее никакого дела. Саша даже не заметила, что её бабушка разговаривает у учительского стола с географичкой и Дедом Морозом, показывая то на неё, то на ёлку.
- Чего вы хотите? – Раздраженно говорила Зинаида Эдмундовна. – Все родители сдали по пятьсот рублей, кроме Вас.
- Так откуда ж мне знать, Господи? – всплеснула руками Сашина бабушка. – Никто не говорил, никто не упреждал. И деткам не говорили, а то Сашенька бы обязательно мне передала.
- Конечно не говорили. Ведь это сюрприз для детей, как мы можем им про их же подарки говорить? Да еще суммы озвучивать? Не соображаете?
- Милочка! Ну как же! А Сашенька? Вот, возьмите, сколько у меня есть, но давайте подарок подарим, ей же обида на всю жизнь! У неё отец погиб на Украине, как же можно! – Бабушка стала рыться в сумке и достала старомодный кошелек с металлической застежкой. – Вот, двести… триста…
- Не надо, уберите, - брезгливо поморщилась Зинаида Эдмундовна. – Нужно было в школьный чат заходить, там всё было указано, а сейчас поздно уже. И Украина тут ни при чем.
- Куда заходить?
Зинаида Эдмундовна потеряла интерес к разговору и отошла от стола.
- Послушайте, может у Вас остался хоть какой-то подарок? – бабушка умоляюще посмотрела на Деда Мороза. Тот развел руками и вывернул мешок – там ничего не было.
- Уважаемая, я и рад бы, но нам дают ровно столько, сколько нужно выдать. А с другой школы ничего не осталось, - развел руками Дед Мороз. – Но погодите.
Он подошел к классному руководителю и что-то стал шептать на ухо, приподняв ватную бороду. Зинаида Эдмундовна сначала отмахивалась, но потом, видно, уступила, вернулась к столу и достала шоколадку «Алёнка».
Когда хоровод остановился, географичка подошла к ёлке, хлопнула в ладоши и крикнула:
- А Дед Мороз у нас забыл про одну девочку. А ну, Александра, подойди сюда, ко мне.
- А она детдомовская, - крикнул кто-то из мальчиков. – Вот и забыли.
Саша посмотрела на класс, выискивая того, кто это крикнул, но не сдвинулась с места.
Пауза затягивалась. Зинаида Эдмундовна, уже без улыбки, подошла к Саше и протянула ей шоколадку.
- На, бери, свой подарок!
Саша отвернулась и пошла к выходу. Звезда на её колпаке плыла ровно, гордо и высоко. За внучкой торопилась бабушка с её пальтишком и уже не праздничной шапкой. Когда за ними закрылась дверь, Снегурочка снова взяла детей за руки и повела хоровод под «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай», но уже в обратную сторону.
3
Михаил потянулся к маленькому барчику, сделанному им саморучно в углублении обычного шифанера, и достал початую бутылку недорогого коньяка. За эти дни он надедморозил себе на больную печень и пить бы не следовало, но завтрашний день обещал остаться незанятым и можно было выспаться и восстановиться. Да и кто на Руси бросает пить на полбутылке?
Зато на закуску осталась целая плитка шоколада «Алёнка». Михаил зашуршал фольгой и вдруг представил себе давешнюю девчушку с серебристой звездой на смешном колпаке. Это её шоколад достался Михаилу, та злобная училка, видимо, отдала ему «Алёнку» нарочно, чтобы в жадности не упрекнули. Жадность – не жадность, а чуткости там ни на грош… Михаил покачал головой и поднес рюмку к губам, с которых полдня нужны было отплевывать вату с дедморозовской бороды. Но не выпил… В мозгах завертелось что-то неуютное:
- Какая гордая девчонка, гляди, побрезговала шоколадом-то. А он вот не побрезговал. Да, чёрт возьми, какое ему дело – это же не его дочка, не его училка, и школа не его. Своей дочурке он подарил такой подарок, что прям счастье… а эта – чужая, на всех чужих детей не настрадаешься. Не его и всё. Но город-то его. И тот парень, который, как он слышал, погиб на спецоперации, тоже отсюда. Наверное, по частичной мобилизации взяли. Он сам по возрасту и по званию подпадал во второй разряд, но до него пока не дошло. А вот мужику этому не свезло… да… а, может, вообще доброволец. И я сейчас буду есть шоколад его дочери? Жаль, не спросил её имени-фамилии, в придачу с отчеством. А что бы ты сделал? Сбегал в магазин за отдельным подарком? Так всем не наносишься, а задним числом уже как-то не то…
Вдруг Михаил понял, что нужно делать, поставил рюмку на стол и взял вместо неё телефон
- Сёма, ты? Ты же еще работаешь в этой конторе… организации… ну, как её… да, фонде… да, который посылки шлет на фронт… ну да… нет, я теплое в прошлый раз отдал, сам мёрзну… другое дело, слушай, может, поможешь одной девчонке? Там исправить надо…
Убедившись, что на том конце его поняли правильно и записали адрес школы, Михаил обменял телефон на рюмку в обратном порядке и спокойно выпил досуха, не закусывая.
Волонтёр Сёма не обманул. Связи у фонда «Посылки фронту» были налажены на всех уровнях. Дня через три об этой истории уже знали на передке под Бахмутом, где воевал и погиб Сашин отец.
- Ты помнишь Серёгу – позывной «Сталкер»? – спросил своего бойца комроты.
Боец, пропитывавший в банке с растительным маслом бинт для самодельной свечи, откликнулся не сразу.
- Помню, как не помнить. Я его доку сдавал с рук на руки, когда «птичника»* на позицию сопровождали. Туда-то нормально, а обратно – накрыло из РПГ. – Да… - Ротный выпустил сизое кольцо в закоптелый потолок. - Не довезли Сталкера. Помню, он еще приговаривал – «вперёд, вперёд, а не наоборот»… что -то такое.
- Вот он вперёд за «птичником» и полез… за двухсотым уже… я говорил ему, дождемся темноты, потом вытащим. Нет, полез. А наоборот как раз лучше вышло бы.
Ротный помолчал, накуриваясь всласть.
- Тут такое дело… дочку его обидели. В школе. Волонтеры донесли.
Боец зажег свечу, и прикурил от нее же.
- В смысле?
- Да в прямом. Обнесли на Новый год подарком. А детям знаешь – это обида на всю жизнь.
- Кто ж спорит. И что теперь? Лето скоро.
Ротный сделал еще затяжку и притушил окурок о ладонь.
- Олег, у тебя же отпуск не за горами?
Олег, который мастерил свечу, пожал плечами.
- Отпуск скоро, да я на побывку к своей дочке поеду. И пацану своему. На Алтай. А Сталкера с Урала был, если не ошибаюсь.
- Не ошибаешься. С Челябинской области.
Пару бойцов из освещенного теперь угла блиндажа подошли к столу.
- Мне Сталкер раз жизнь спас – я за ним под обстрелом в нужный окопчик нырнул. А в тот, где мы полминуты назад сидели – 120-ка** прямиком прилетела.
- Я тоже в том окопчике с жизнью прощался. Сталкер спас, да ты сам же знаешь. Сыч!
Олег, которого назвали Сычом, закурил по новой.
- Да я так… к слову. Заеду. А что сделать нужно?
- Я бы директора школы расстрелял! – Полушутя, полусерьезно отозвался кто-то из дальнего темного угла.
Личный состав дружно рассмеялся. Олег тоже полушутя ответил:
- На побывку оружие с собой не полагается. Если только из го@номета.
- Ладно. Оставим этих педа.. гогов жить пока, - милостиво разрешил ротный.
- Давайте, пацаны, сбросимся на такой подарок… на такой, чтобы все в классе от зависти задохнулись, - раздался тот же голос, который предложил расстрелять директора школы.
- Тогда уж и послание ей нужно записать. – Предложил Олег. – Дружно, вместе. Что отец, мол, герой и всё такое.
- Верно! - Одобрил ротный. - Чтобы не посмели больше обижать дочь героя. Но не завидовали, а гордились.
4
Оказывается, в природе встречаются и хорошие понедельники. Саша узнала об этом, когда в конце урока географии открылась дверь и в класс вошло четверо серьезных мужчин. Один – самый коренастый – в камуфляже, с ровным рядом медалей на груди. Второго, в обычной толстовке, с сумкой через плечо, она не знала, третий, в строгом костюме, был, кажется из какого-то начальства, толкал речи на школьных торжественных мероприятиях. Четвертым был директор школы, он следовал последним, пропуская остальных вперед. Зинаида Эдмундовна свела узкие брови и поджала такие же узкие губы в презрительно-строгую гримасу, и уже открыла рот для возмущения, но, увидев, расшаркивающееся начальство, оставила строгость только в глазах.
- Здравствуйте дети, - неожиданно мягко сказал директор школы и махнул рукой встающему классу, садитесь, мол.
Ученики расселись шумнее, чем вставали и навострили уши. Сейчас должно было произойти что-то очень интересное. Макар и Стёпа вжали плечи – наверняка пришли по их душу за разбитую давеча теплицу в частном секторе.
Молчание долго не продлилось. Тот, который начальник, ужалив взглядом Зинаиду Эдмундовну, развел руками и начал:
- Дети, вы знаете, что по Указу Президента нашей страны Владимира Владимировича Путина о мобилизации от двадцать первого сентября две тысячи двадцать второго года были мобилизованы… призваны на службу граждане России.. триста тысяч человек… среди них, конечно, есть и мужчины нашей области и нашего города. Они храбро защищают нас на передней линии борьбы с новым фашизмом, который расцвел пышным цветом на Украине. И не все возвращаются назад. Многие.. некоторые падают там… пали там смертью храбрых. Это герои, которыми гордится наша область и наш регион, и наш город…
- И ваша школа – перебил с досадой тот, который в толстовке. – И ваш класс. Потому что здесь учится дочь такого героя. Мы посылаем гуманитарку бойцам на фронт, за ленточку, на самый передок и в тыл тоже. И всех вас приглашаем к нам волонтерами. Мы – это волонтерский фонд «Посылки фронту». Но тут обратный случай. Посылка приехала с фронта. Дочери героя СВО – Александре Оловянниковой.
Все разом обернулись на замершую Сашу. Она медленно встала, и застыла у парты. Только глаза её, перебегающие с одного взрослого на другого, засинели ярче.
Коренастый откашлялся и сделал шаг вперед.
- Меня зовут Олег. Олег Иванович, фамилию не называю, позывной «Сыч». Я здесь у вас проездом в отпуск из зоны боевых действий. Мы воевали с твоим отцом, Саша. И он спас мне жизнь. И не мне одному. И вот мы на фронте узнали, что тебе на Новый год не достался подарок. По… ошибке наставников… или по другой причине… - Олег обернулся и так выразительно посмотрел на Зинаиду Эдмундовну, потом на директора, что сразу стало ясно происхождение позывного, - в общем, мы, сослуживцы и боевые товарищи твоего отца решили исправить этот… промах. Но прежде, чем вручить тебе наш фронтовой подарок, посмотри этот боевой привет от нашей роты. Сёма, подключи.
Олег дал свой мобильник, к нему подключили портативную колонку, которую Сёма вынул из заплечной сумки.
- Дети, давайте все сюда, - махнул рукой Олег.
- А как же урок… - хотела было возразить географичка, но под взглядом директора осеклась.
Детвора не заставила себя просить дважды и тесно сгрудилась вокруг Олега. Двоечник Макар даже умудрился потрогать медали. Одна Саша осталась на месте, как приколоченная к полу.
- Александра, что же ты стоишь, иди сюда, - позвал Сёма. - Вот, становись в самый центр. Это же тебе.
Дети расступились, Саша встала прямо напротив экрана телефона. Включилась запись и какие-то бородатые люди с теплыми глазами и широкими улыбками что-то говорили, называя ее по имени, уважительно поминая отца, но что конкретно – Саша не разбирала, в ушах стоял какой-то гул, словно в них заложили вату из всей бороды Деда Мороза. Может, это шумели одноклассники, может, прозвенел звонок и шумела вся школа не перемене. А, может, волнительный ком встает не только в горле, но и в ушах. Но слова – «дорогая Сашенька» и «поздравляем» она все-таки услышала. Как же жалко, что этого не видит и не слышит бабушка!
Подняв уже поблескивающие первой слезой огромные глаза на Олега «Сыча», Саша ждала, что нужно делать дальше.
- Вот тебе флешка, тут всё записано. Дома на компьютере посмотришь еще раз. И бабушке покажи, - словно угадал её мысли «Сыч».
- У меня нет компьютера, - чуть слышно пролепетала Саша и удивленно посмотрела на засмеявшихся взрослых. Что же тут может быть смешного, если у ребенка нет того, что давно есть у всех.
- Есть, Сашенька, есть. – Сёма снял сумку с плеча и раскрыл её перед девочкой. Там через пластик поблескивал новый плоский серого металлического цвета ноутбук. Олег вынул его и положил на парту.
- Это наш тебе Новогодний подарок. Пусть в конце весны, зато праздник продолжается. Владей!
- Ого! – зажужжали дети. – Да это же «Макбук»! Во крутень! Дорогущий! Ну, Шурка, везучая!
Олег выпрямился, медали звякнули друг о друга, все сразу затихли.
- Везенье, дети, здесь ни при чем. Растите настоящими людьми, которые любят свою Родину. И малую, и большую – всю страну. Потому что лучше страны нашей не найдешь. И потому её не победить. И всегда у вас, и ваших детей, и у детей ваших детей будут самые лучшие подарки. Честь имею!
На этих словах прозвенел звонок. Дети закружили Сашу и вместе высыпали в коридор. Мужчины тоже вышли, только директор школы задержался на полминуты. Больше для вынесения выговора не понадобилось – возражений не последовало.
*Птичник - оператор дрона.
**Снаряд от мобильного 120-мм миномета «Барс-8ММК», используемый ВСУ.
@Дмитрий Дарин, 2024.