Левенштерн Ермолай Ермолаевич – Дневники.
Е.Е. Левенштерн: «По приказанию Чичагова каждый офицер после окончания кампании должен представить свой журнал. Это полезное постановление; но большей частью будут представлены только копии одного и того же судового журнала. В Адмиралтействе не будет недостатка в макулатуре».
Из дневника Левенштерна Е.Е.:
На борту постоянно находились: капитан и 4 офицера, мичман, 2 кадета, штурман, подштурман, 2 доктора и 11 пассажиров (посол со свитой, естествоиспытатели); кроме того, 5 японцев и 7 промышленников, которых везли на Дальний Восток (о последних официальные отчеты умалчивают). Матросов было 52 человека (включая клерка, повара, денщиков). Всего по списку Левенштерна 84 человека. Корабль был настолько мал, что невозможно было бы выстроить в одну шеренгу на палубе всех, находящихся на борту. Кроме того, «Надежда» была просто перегружена компанейскими товарами, которые везли в Охотск, провизией на 2 года; одних подарков в Японию было больше 50 ящиков и тюков.
Каюты были столь малы, что их можно использовать только как место для сна, поэтому все научные занятия, писание дневников, составление карт выполнялись в кают-компании на обеденном столе. Следовательно, у офицеров практически не было возможности уединиться. Кают-компания служила не только местом, где принимали пищу, но и неким подобием клуба.
27 октября 1803 г. «Так как маленькие каюты слишком темны, то все занимаются в кают-компании. Сегодня вокруг стола, покрытого зеленым сукном, сидели: Резанов, занимавшийся японским языком и время от времени громко декламировавший, Лангсдорф, учивший графа Толстого и Фоссе английскому языку так, как будто они одни были в каюте. Фридерици рисовал карту Санта-Круса. Тилезиус писал свой журнал. Доктор Еспенберг занимался с обоими Коцебу счетом и находил при этом много ошибок. Горнер делал астрономические расчеты. Беллинсгаузен рисовал „Надежду“. Ромберх, прислонясь к двери своей каюты, играл под сурдинку на скрипке. Бринкин читал вполголоса по-латыни. Художник стоял, прислонясь к стене, и бессмысленно смотрел на шумиху» (с. 46).
Теснота и скученность были таковы, что два высших члена экспедиции – Крузенштерн и Резанов – не имели отдельных кают и были вынуждены ютиться в одной капитанской каюте, которая вряд ли могла превышать 6 кв. м при минимальной высоте потолка. В ней должны были поместиться два крупных человека (Левенштерн отмечал, что Крузенштерн – самый высокий из офицеров, Резанов на его рисунках тоже на голову выше окружающей его свиты). И даже разделение их каюты деревянной перегородкой после ссоры в Бразилии было временным, вероятно еще и в связи с тем, что перегородка лишь занимала место, и часть каюты одного из них становилась проходной.
15 января 1804 г. «Крузенштерн разделит свою каюту на две части, чтобы не находиться с Резановым визави ([vis-à-vis]) и иметь все же свой угол. Ведь Резанов просил художника как можно чаще входить в каюту, чтобы оскорбить Крузенштерна и дать повод к дальнейшим ссорам» (с. 87).
Как видно из этой и всех последующих подробных записей, дневник является, по сути, своего рода неофициальной и независимой хроникой известного конфликта между И. Ф. Крузенштерном и Н. П. Резановым.
Следует обратить внимание еще на одну серьезную проблему, осложняющую взаимопонимание между участниками экспедиции – языковой барьер. В кают-компании превалировал немецкий язык, однако даже носители языка (большая часть офицерского состава и ученых была этническими немцами) представляли различные культурные традиции, обусловленные местом их рождения и воспитания (на тот момент Германии как единого государства не существовало). Не все знали русский и немецкий, по крайней мере, так, чтобы свободно говорить на обоих языках. Из офицеров русскими были только Ратманов и Головачев, из посольства – сам Резанов, московский купец Шемелин и доплывшие лишь до Камчатки граф Толстой, ботаник Бринкин и живописец Курляндцев.
16 августа 1803 г. «Бринкин и Курляндцев очень обижены на то, что Тилезиус и Лангсдорф больше не добиваются их дружбы. Немецкие ученые недостаточно владеют мертвым языком, чтобы понимать Бринкина, который очень бегло говорит по-латыни. На живых же языках они друг друга не понимают» (с. 26).
26 ноября 1803 г. «Наше общество можно разделить на три части. Во-первых – интриганы: Резанов, Ратманов, Фоссе, живописец Курляндцев и против своей воли Фридерици. Во-вторых – работающие: Крузенштерн, Горнер, Беллинсгаузен, Еспенберг, мое ничтожество и Ромбех. В-третьих – непостоянные: граф Толстой, Головачев, Бринки, Тилезиус и Лангсдорф, ничем не выдающиеся – Шемелин, оба Коцебу и Каменщиков» (с. 55).
Эти люди были надолго оторваны от семей, находясь в замкнутом пространстве корабля, их положение усугублялось нелегкими условиями труда, болезнями (цинга, оспа, подагра, желудочные и нервные заболевания). «У офицеров и матросов из-за смены климата начались нарывы» (с. 139). или «Беллинсгаузен сильно простудился и оглох на одно ухо… хирагра (ломота в костях) Горнера, вероятно перешла на зубы, потому что зубная боль его не утихает. Бедняга мучается днем и ночью. Резанов все еще болен. Он будет сидеть в своей каюте, обремененный цингой» (с. 114).
Сказывалось и отсутствие элементарных бытовых удобств: отопления, вентиляции; единственное освещение – свечи (при темных тропических ночах). И опять проблема из-за пассажиров.
21 мая 1804 г.: «Новое правило. Наши пассажиры привыкли сидеть по ночам, хотя они могли бы так же, как и мы, прекрасно справляться со своими делами днем, при этом они ежедневно сжигают три восковых свечи. Наш запас свечей из-за этого сильно убывает. Издан приказ: ночью не жечь бесполезно свечей» (с. 132).
Во время плавания наступали периоды, когда пища становилась достаточно скудной, возникали большие проблемы с сохранностью продуктов.
29 мая 1804 г. «Господи, пошли здоровье, ведь наша пища – солонина, горох, каша да сухари» (с. 135).
29 июня 1804 г. «Совершенно испортился наш вкус. Бразильский ром, который был нам противен, кажется сейчас вкусным. Одобрен спирт с водой – его пьют как грог. Солонина кажется нам деликатесом. Сухари идут в ход, если они только не совсем испортились, независимо от того, есть ли внутри них плесень или нет» (с. 140).
Вот запись, сделанная в Японии: «Во время нашего путешествия у нас всегда было какое-нибудь мучение с едой. Во-первых, сухое сено или так называемый шпинат с избытком зубчатых семян. Затем – безвкусный рис, сваренный просто на воде. Потом – недостаток воды, фрикадельки из солонины, голубой пудинг из картофельной шелухи. На Камчатке – рыба и только рыба, а здесь – коричневый [соевый] соус, совершенно безвкусное рагу и к тому же редька – все это увеличивает наши мучения» (с. 263).
Существовала и сложность поддержания санитарного состояния из-за недостаточного количества мест общего пользования – 3 гальюна на 84 человека. У Крузенштерна был свой нужник на галерее рядом с его каютой, который использовал сам капитан и Еспенберг, последнему предоставлялась эта возможность, как пишет автор, «из уважения к его возрасту».
Жестокий дефицит пресной воды ограничивал возможность мытья экипажа. Уже в ноябре 1803 г. Левенштерн записывает, что «при каждом дожде собираем много бочек воды. Она очень нужна для умывания» (с. 48).
Прошло совсем немного времени, и во время перехода от Бразилии к Маркизским островам было введено нормирование количества питьевой воды.
26 января 1804 г. «Наш капитан посадил всех на определенную порцию воды, так как это самая длинная дистанция; каждый без исключения получает две кружки воды, приблизительно 4 бутылки в день для еды, для варки, чая и для питья. Таким образом, по нашим расчетам, нашего запаса воды должны хватить на четыре месяца» (с. 92).
29 марта 1804 г. «Каждому полагается две кружки воды. Одну кружку он получает ежедневно [сам]. Другую отдают на кухню. Во время еды пьют воду, которая остается от кухни, и из-за этой-то воды идет спор» (с. 110).
Спустя некоторое время, в апреле, в пасхальное воскресенье, Левенштерн записал, что ради праздника все получили еще двойную порцию полупротухшей воды. И далее: «Я не советую тому, кто не научился подвергаться лишениям, путешествовать вокруг света» (с. 115).
Помимо людей, на «Надежде» постоянно находилась какая-нибудь живность для пополнения рациона – свиньи, быки, корова с теленком, коза, куры, утки, гуси.
3 марта 1806 г. «Самая плохая жизнь на корабле у кур. Тесное помещение, мало воды и постоянная борьба друг с другом. При большой жаре они почти помешались: выдергивают друг у друга перья, клюют до крови; некоторых уже заклевали до смерти. Если курица [попытается] снести яйцо, то его сожрут еще до того, как оно будет снесено. Постоянный ужасный шум из курятника звучит у нас в ушах» (с. 440).
Добавим к этому критические климатические условия, от холодных штормов в Северном море (всего штормов, когда корабль был на краю гибели, девять) до мертвого штиля тропиков; изнуряющую качку и зыбь, вызывающие морскую болезнь.
6 сентября 1803 г. «Стонам и рвоте нет конца. И Ратманов страдает морской болезнью, и я должен заменять его на вахте. К ночи ветер немного утих. Все каюты выглядели плачевно, все в них перевернуто» (с. 31).
10 ноября 1803 г. «Сырость, образовавшаяся из-за частых дождей и плохой погоды, невыносима. Все гниет, плесневеет, ржавеет, портится. Большая часть одежды мокрая. Высушить ее не предоставляется возможным, так как сухой погоды не хватает для этого. Как только солнце выглядывает из-за тучи, так каждый выносит для сушки свои пожитки. И корабль увешан одеждой или бельем» (с. 50).
19 сентября 1804 г. «Все, что было подвижно, вырывалось из своих креплений. И все эти вещи кидало и бросало до тех пор, пока не смывало за борт. Мгновение было ужасным. В этом хаосе сломался наш барометр.
Бледный Крузнштерн советовался с нами о том, что следует предпринять. Мы же все вцепились в веревки и т. д. и со страхом ждали новой волны, которая должна была привести нас на край гибели. В каюте [кают-компании] теперь все было кончено. Все готовились к смерти. Один судорожно обнимал другого, просил о прощении и прощал сам, другой предавал свой дух [в руки Господа] и молился. Некоторые сидели как окаменелые; было похоже, что они уже испустили дух» (с. 187).
Естественно, люди столь разных культурных традиций, имеющие сложности в языковом общении, но принужденные тесно взаимодействовать в сложнейших условиях плавания, стали достаточно скоро раздражать друг друга. Сам Левенштерн признается: «Я обладаю достаточной искренностью, чтобы признаться себе самому в своей раздражительности» (с. 461).
25 октября 1803 г. «…только на корабле люди могут стать такими врагами. Незначительные насмешки накапливаются, озлобление растет. Необходимость общения с людьми вызывает желание, чтобы они убрались далеко отсюда, на край света. На суше такого никогда не бывает. Предотвращать все это можно, только если предупреждать строгим поведением все споры и ссоры; если вовремя признать свою неправоту и уничтожить раздор в зародыше» (с. 45).
28 сентября 1803 г. «Верный признак хорошей погоды – оживление кают-компании и музыка, которая оттуда доносится. Ромберх – первая скрипка, Резанов – вторая, Тилезиус – контрабас, Лангсдорф – альт, Фридерици – первая флейта, Горнер – вторая флейта, все остальные одновременно слушатели и судьи» (с. 36).
И в таких суровых условиях нужно было не просто выжить, но еще и работать, офицеры вели путевые журналы, учились сами и обучали молодежь – Беллинсгаузена, братьев Коцебу, Раевского; делали тригонометрическую съемку и иногда сами выполняли то, чего не умели или не хотели делать матросы.
23 июня 1805 г. «Беллинсгаузен и я переносим наши работы [съемку] на карты, которые мы изготовляем. Кроме того, у нас есть еще вахты, не оставляющие нам времени для пустой болтовни. Горнеру достаточно дела со своими расчетами» (с. 361).
22 мая 1806 г. «Со времени [Св.] Елены я читаю Шуберта (автор учебника по теоретической астрономии. – О. Е.). Мне жалко, что я раньше не использовал этой книги, хотя она у меня была. Большой том in-Quarto и почти в руку толщиной сначала отпугнул меня» (с. 459).
На их плечи ложилось руководство погрузкой и выгрузкой, ремонтом парусов и такелажа, кренгованием и поиском течи. Так, например, на Камчатке в октябре 1804 г. было выгружено 1 438 брусков железа и погружено 1 106 пудов балласта (1 пуд равен 16,38 кг. – О. Е.). Натуралисты непрерывно делали чучела рыб и птиц, заспиртовывали и засушивали морских животных, составляли гербарии, рисовали и тоже вели дневники и описывали научные наблюдения.
19 июль 1805 г. «Всю ночь мы пытались ловить рыбу траловой сетью ([англ.] trawl), но вылавливали только морскую крапиву, морских ежей и тому подобные пустяки. Тилезиус из-за них поднял неистовый шум: он представлял в наглядной форме новые виды; набивал чучела, бальзамировал, помещал в спирт, сушил и рисовал. Словом, если бы у него было 10 рук, то он бы их полностью занял для работы, чтобы способствовать новому приращению для науки произведений природы. Он не мог нахвалиться ими» (с. 370).
Офицеры стояли вахты при любой погоде. Ежедневно вахт было три: днем с 8 до 8 часов по 3 часа и ночью по 4 часа.
20 мая 1804 г. «Плохо, когда четыре дня все время идет дождь, и ты все промокаешь и не имеешь возможности обсохнуть. Сегодня я два раза попал под ливень, промок насквозь и не смог просохнуть до следующей вахты» (с. 131).
Одну из тяжелых вахт, когда могли быть потеряны все паруса, Левенштерн описывает очень подробно: «От непрерывных команд я совсем охрип, а из-за непрерывной беготни и [из-за того, что все время] тянул паруса – устал. Из-за дождя и холодной погоды я насквозь промок и окоченел. Смена в 4 часа утра была для меня очень желанна… Все на этом свете преходяще, и эта тяжелая вахта тоже забыта» (с. 462).
Сам Крузенштерн собирал материалы для последующей работы над «Атласом Южного моря», посылал письма-отчеты в Академию наук и в газеты – русские и немецкие.
23 мая 1806 г. «…если бы сразу после нашего возвращения представилась бы возможность во второй раз проделать путешествие вокруг света, то я сразу бы согласился. И через три дня после окончания первого путешествия приступил бы ко второму» (с. 459).
Часть 7 (продолжение следует)...