Скоро. Скоро на улицу высыплет женская забота. Высыплет, зачешется, зазудит. Красными начесами и мелкими вздутиями. В разных местах и под языком – не сплюнешь, не избавишься, даже если не хочется.
Черные блохи и бледные вши полезны одинаково и пьют кровь.
А пока предутренний штиль не топтала нога – первые люди оставляют следы. Кто эти первые люди нового дня? Последние люди дня предыдущего. Остатки на сладкое у кого-то остались. Красные. Выдержанные, поиздержанные. Пьют и поют. Первые люди нового дня. Никому не нужны.
Вожатые трамваев – важные. Возят по кругу себя, соблюдая, считая минуты и последних людей. Первые встречают последних, забирая эстафетную палочку завистливым взглядом. Первые хотят стать последними, а последние – первыми. Потому что последние первыми избавятся от головной боли, а у первых ее нет – думают последние вслед.
Рассветет. Рассветет. С этим смирились даже собаки – не ждут, ничего не хотят. Самое время для женщин – их высохшие шкуры мясом не пахнут. Страхи и инстинкты в их головах. Бегут нервным током по неровным событиям, замыкая в золотые цепочки у себя на груди, куда падают падшие взгляды.
Падшие взгляды падают на падших женщин. Поэтому можно смело идти – все падшие женщины должны уже пасть. А, впрочем, падайте взгляды, но не в этот час, когда я стремительной походкой несу мешки под глазами. Я – первая женщина нового дня.
Я порождаю все, в том числе тебя, новый день. Что ж ты, неблагодарный, не погладишь лицо поцелуем луча? Все вы такие, кого порождают. Источаю, скучаю. Ветер срывает уцененные феромоны, но я не готова с утра. Наклонилась, поклонилась – никто не заметил. Иду скороговоркой, не впадая во впадины, куда еще можно упасть. Эх, впасть бы в бессонницу с тобой, новый день.
Я первая для тебя. С первыми поосторожней – они сторожат, дорожат своей осторожностью. Кто-то кричит. У тебя есть другие? Ну, все, побегу – хочу быть единственной. Не стою, не провожай. Оставь воспоминание на воспитание. Мне будет легче, я за этим и шла. Попрощаться-распрощаться с одеждами, надеждами на себя.
Проскочить бы, ни с кем не обнюхиваясь – встать у станка. Нетребовательного, своего. Опасаясь черных одежд, неприветливых лиц, запасаться терпением на известный исход. Не скажешь – не спросят. Кто ты? Зачем? Почему идешь за мной стремительно. Ты, мнительное одиночество, как пророчество.
Мужчина! Что Вам надо, мужчина? Думаю я истерически, но молчу. Оценил бы физически. Ну да ладно. Зачем? Все равно в лицо не заглянет, опустит глаза. А сзади нечем похвастать – зима. Впрочем, упорный, сразу не пристает. Не отстает ли где от кожи одежда?
Ноги! Ноги кривые – в кривых переулках свободно. Может, свернуться направо? Скатиться? Он же мужчина, нет кот – не поймет. Потрушу по прямой – меньше помой. Остановиться? Резко, как вкопанная? Не воздержится – ударится прямо в заднюю часть. Ну-у! Подумает: лошадь. Эх, надо было дождаться трамвая…
Поспешила – ушила штаны. От бега распустится. Расползутся слухи корневищами – вырастут мнения. О, жертва сочувствия. Не побегу. Не закричу – буду рыдать тихонечко, всхлипывать. Быстрее случится. Эх, почему же я не летаю. На юг, за загаром, за впечатлениями.
Держится на расстоянии. Хорошо, пойдем под фонарь – оглянусь. В зеркальце губы сомкну, пряди одерну – на лицо падет свет. Почему бы и нет? Может, получится. Тени его набегают стремительно. Черное все – увлажнились ладони. Сердце – в истерику. Вот она – любовь долгожданная, девичья.
Что-то не по себе – в себе ли я? Втянуть живот на бегу – не получится. Да и губы в крови – не говори. Не говори – придет неожиданно. Вырез носить обязательно. Боже! На мне не вечерняя кофта, любимая. Застирала – рыдала над долей. Слезами солеными мыла лицо, надеялась. На весну – не могу. Рядом! Бегу. Каблуки – упаду. Заметет или заведет за угол?
Вот и работа никчемная, темная. Никого нет – я опять первая. Первая женщина нового дня.