Моему Дорогому Блокаднику!
Дорогой дядя Шура, я пишу тебе, потому что точно знаю – люди живы, пока о
них помнят. Я тебя помню, правда, в моей памяти осели исключительно
детские впечатления, ибо тогда, когда мы с родителями приезжали к тебе в
Петергоф, я был, как говорил папа, «мал, соплив и кривоног». В силу
возраста я не задавал тех вопросов, которые задал бы сейчас. Жаль: теперь
я достаточно повзрослел, чтобы наконец их задать. Но ты давно ушёл, а мы
приобретаем мудрость крайне медленно.
Тот белобрысый пацан, которому ты однажды подарил деревянный
кабриолет, запомнил тебя добрым и открытым дядькой, снисходительным к
моим шалостям. Удивительно, что такой человек, как ты, не растерял на
таком трудном пути «ни доброты, ни чести». Так говорил о тебе мой папа. А
он о тебе всегда говорил с придыханием – ты для него был образцом
мужчины и офицера.
Мы с братом нашли твоих потомков в Питере. Пролетая над нами где-то
сверху, можешь быть спокоен: ты дал жизнь прекрасному потомству. Мне
они очень понравились. Правда, ты оставил немало белых пятен в своей
биографии, и теперь нам вместе приходится их заполнять. А это непросто. Вы
были скрытны и о многом не рассказывали. Но может быть, это чему-то
научит наших детей – они нам будут ещё при нашей жизни задавать
вопросы, не откладывая их на потом.
Например, я не очень понимаю, что тебя привело в Красную армию в 1919
году. Ведь ты польский шляхтич, как и моя бабушка Лиза. Хотя время было
лихое, странное – революция, однако! А вот почему ты остался в кадрах в 23-
м, став офицером, это как раз понятно. Как выясняется, у нас в роду полно
служилых людей.
От папы я знал, что перед войной ты был репрессирован. Папа рассказывал
об этом, но без подробностей. Но твоё личное дело, которое я получил из
Подольского архива, девственно пестрит исключительно наградами, благодарностями и повышениями. Как удалось выяснить, ты был арестован 15 августа 1938 года по статье 58, пункты 6–10. То есть шпионаж и контрреволюционная деятельность. Думаю, тебя били, но я уверен, ты никого не оговорил. Иначе тебя бы не выпустили спустя десять месяцев, сняв все обвинения.
Твоя первая жена, Татьяна Петровна, тебя не дождалась. Она пыталась добиться
справедливости, но от отчаяния бросилась под поезд, повесив на станции
предсмертную записку. Как мне рассказывал папа, Татьяна Петровна
общалась с тобой на общей кухне исключительно на французском: «Я не могу
при всех обсуждать прописанные девочками пелёнки». Может, это и стало
причиной доноса?
Мне странно называть эту женщину по имени и отчеству – она мне в дочки
годится, ей было всего 36. Видимо, она совсем потеряла всякую надежду на
справедливость. И «Анну Каренину» она наверняка читала – она же из рода
Корниловых, и для неё тихо повеситься в общежитии был не вариант. Детей
отправили в детские дома. Причём в разные. Когда выпустили, ты их разыскал.
Потом женился вторично. Впрочем, ты же всё это знаешь лучше меня – это я
больше для нас, чтобы мы больше не забывали.
Потом была блокада, о которой столько написано и снято. Но ты никогда об
этом не рассказывал, хотя был защитником Ленинграда до последнего дня. Видимо, было, как и у всех. Страшно и голодно.
Я, кстати, кинодокументалист. Снимаю кино о нашей истории. Несколько лет
назад мы сняли документальный фильм из цикла «Русский след» – «Дорога
101. Спасти Ленинград».
Знаешь, о чём я невероятно жалею? О том, что в
нём нет ни слова о тебе. Это было бы правильно и справедливо. Прости, но я
этого не сделал. Просто файла в голове в тот момент не нашлось. В нашем мире не хватает справедливости. В вашем мире его
тоже не хватало. Это вообще дефицит, как витаминов на крайнем Севере.
Надеюсь, мы что-то сможем сделать – без этого нам никак. Не выжить.
Твой благодарный потомок…
Честь имею!
Алексей Никулин
Подписывайтесь на канал — в телеграме, Яндекс.Дзене или ВК.
#путешествия #русский след #русский мир #алексей никулин #ленинград #блокада #рго #война