Блокада Ленинграда – один из самых страшных символов Великой Отечественной войны. Ровно 80 лет назад, 27 января 1944 года, в честь ее окончательного снятия на Неве был дан торжественный салют. Как и чем жил город в течение этих 900 дней осады мы знаем по дневниковым записям, художественным произведениям и стихах тех, кто остался внутри кольца, разделив с Ленинградом и его жителями все испытания.
Анна Ахматова. «Мужество»
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.
Эдуард Асадов. «Ленинграду»
Не ленинградец я по рожденью.
И все же я вправе сказать вполне,
Что я — ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!
В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.
Было нам всяко: и горько, и сложно.
Мы знали, можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!
И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец…
Впрочем, не я, не один, конечно.—
Его заслонил миллион сердец!
И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.
Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасенная мной
От смерти для самого мирного мира!
А значит, я и зимой и летом
В проулке твоем, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.
И, всякий раз сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:
— Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!
Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далеких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!
Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И все, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!
Ольга Берггольц. «Из блокнота сорок первого года»
…Видим — опять надвигается ночь,
и этому не помочь:
ничем нельзя отвратить темноту,
прикрыть небесную высоту…
Я не дома, не города житель,
не живой и не мертвый — ничей:
я живу между двух перекрытий,
в груде сложенных кирпичей…
О, это явь — не чудится, не снится:
сирены вопль, и тихо — и тогда
одно мгновенье слышно — птицы, птицы
поют и свищут в городских садах.
Да, в тишине предбоевой, в печали,
так торжествуют хоры вешних птиц,
как будто б рады, что перекричали
огромный город, падающий ниц…
В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит.
Кругом о бомбах говорят…
Вадим Шефнер. «Не возвращались птицы этим летом...»
Не возвращались птицы этим летом
В блокированный город Ленинград,
Но осенью, как прежде, в сквере этом
Деревья бледным золотом горят.
Здесь никуда от прошлого не деться,
Ты рад не помнить, но оно с тобой.
Сквер городской, тебе знакомый с детства,
Не обойти окольною тропой.
Здесь ты еще мальчишкой глупым бегал,
Из-за лапты опаздывая в класс,
Здесь на дорожке, занесенной снегом,
Ты целовался в самый первый раз.
И освещает скудный свет заката
Скамью у невысоких тополей, –
На ней ножом ты вырезал когда-то
Инициалы девушки своей.
Но всё на свете и странней и проще,
Чем думал ты в минувшие года, –
Пришла война, обугливая рощи
И под откос швыряя поезда…
Спроси себя в осенний этот вечер, –
Что для отчизны сделано тобой…
За прошлые, за будущие встречи,
За этот сквер, за город длится бой.
Михаил Дудин. «Блокада»
..Весь Ленинград, как на ладони,
С Горы Вороньей виден был.
И немец бил
С Горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.
Прислуга
В землю «берту» врыла,
Между корней,
Между камней.
И, поворачивая рыло,
Отсюда «берта» била.
Била
Все девятьсот блокадных дней…
Александр Прокофьев. «А рядом были плиты Ленинграда»
Война с блокадой чёрной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!
На них садили стебельки картошки,
Капусту, лук на две иль три гряды —
От всех печалей наших понемножку,
От всей тоски, нахлынувшей беды!
Без умолку гремела канонада,
Влетали вспышки молнией в глаза,
А рядом были плиты Ленинграда,
На них темнели буквы, Как гроза!
Владимир Лифшиц. «Баллада о черством куске»
По безлюдным проспектам
Оглушительно-звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов —
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.
Молчаливый водитель,
Примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты,
Хлеба вез он буханки,
Вез он сало и масло,
Вез консервы и водку,
И махорку он вез,
Проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенант
Прятал нос в рукавицу.
Был он худ,
Был похож на голодную птицу.
И казалось ему,
Что водителя нету,
Что забрел грузовик
На другую планету.
Вдруг навстречу лучам —
Синим, трепетным фарам —
Дом из мрака шагнул,
Покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, —
Плавно, медленно, сыто…
— Стоп! — сказал лейтенант. —
Погодите, водитель.
Я, — сказал лейтенант, —
Здешний все-таки житель. —
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел…
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки…
Бледные губки…
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.
— Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!.. —
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: — Пожуй-ка, —
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.
Там, поверх одеяла —
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бедные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца —
Настоящий мужчина!
И, когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.
А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
— Приезжай! —
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, —
Плавно, медленно, сыто…
Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок —
Ненадкушенный,
Черствый —
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.
Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому что была
Настоящей женою.
Потому что ждала.
Потому что любила.