Анна Ивановна вернулась домой пораньше. Был день поминовения, и она отпросилась- поминать ведь надо при свете дня.
Было 23 января. "Сколько же лет назад она погибла" - сразу и не сосчитаешь. А поминать девочку стало обязанностью Анны Ивановны. Еще, возможно, оставались в живых ее мама и дядя, брат мамы. Но Анна Ивановна давно потеряла с ними связь. И тем более важно помнить - возможно, больше некому помянуть ребенка этого, ребенка, с такой трагической судьбой.
Сколько же лет -то прошло? Таня погибла в 1992 году. Значит, 32 года. Сейчас бы ей было, следовательно, уже за сорок. Последний раз Анна видела ее перед Новым 1992 годом, который Тане не суждено было прожить. Обстоятельства этой гибели так и остались непроясненными. Была на свадьбе у подруги. Утром нашли под окнами высотного дома в районе Таганской площади. Хоронили под покрывалом и опознали по колечку на пальчике.
И это была такая боль, такая жалость... Боль из-за погубленной и непрожитой жизни. Но официальное следствие виновных не обнаружило. Суицид.
У Тани была мама, был дядя. И была бабушка. И вот бабушка-то и была главным человеком в ее короткой жизни. Она вырастила и воспитала девочку, потому что маме все было некогда, и она никак не могла устроить свою счастливую личную жизнь. А позже ребенок привязался именно к пожилой женщине, которой не надо было устраивать никакой собственной жизни. Вся ее жизнь была в этом ребенке.
Анна Ивановна, тогда еще Анечка, познакомилась с Тане и ее бабушкой случайно, ее собственная дочка и Таня оказались в одном классе одной из Московских школ Железнодорожного района. Бабушка помогала Анне, а Анна помогла бабушке с ребенком. Жила у них во время Олимпиады-80, дописывала свою диссертацию и присматривала за обеими девочками.
Потом была дальнейшая жизнь у каждого. Но они те теряли связь и оставались близкими людьми, и навещали друг друга. Да и как может быть иначе, если знал и воспитывал ребенка. Это уже как вторая дочка. И вот когда ее не стало , то есть не стало среди живущих, осталась грустная обязанность- каждый год поминать их обеих-бабушку и внучку. Обе - Татьяны. И погибла девочка за два дня до дня своего Ангела.
Анна Ивановна в этом году уже помянула их в храме во время Крещения , 19 января. А теперь, дома, поставила поминовение и 23 января - в день смерти Тани. Бабушка ненадолго ее пережила- да и как иначе. Как она , привыкшая с пеленок к ласковой и постоянной заботе обожающего ее человека, как она могла остаться там, в том другом мире, куда так внезапно попала- как она могла оставаться там одна? Бабушка ушла летом того же года.
Вода в стакане - Крещенская, святая вода. Ломоть черного хлеба. Поминальная молитва... И надо зажечь свечу . А кроме свечи Анне захотелось зажечь и фимиам. Не все подробности жизни Тани она кому-либо рассказывала, и сама старалась многое забыть. Девочка, как бабочка на огонь, летела к радостям и удовольствиям земного бытия. А бабушка как-то странно себя вела при этом.
Вместо того, чтобы держать в строгости, не позволять, не разрешать, она позволяла молчаливо вздыхая, почти все. От первой сигареты и первого мальчика уже в седьмом классе, до более сильных и уже запрещенных удовольствий уже в двадцать лет. Не принимала только лжи и жестокости. И этого не было ни в ней самой, ни в Тане. Таня рассказывала ей все,и как бы очищалась при этом. Не лгала никогда, и это делало надежным общение с ней. Не обманет, не продаст, не возьмет чужого...
Не поощряла, но и не запрещала и тем более не наказывала. Анна с удивлением и возмущением видела, что даже дорогие сигареты девочке бабушка покупала сама. И еще Танечка обожала напиток фанту и сырокопленую каменной жесткости колбасу. Могла только этим питаться. И этим ее тоже всегда ее снабжала бабушка. "Пусть поест...Уж так любит... Да что там, почему вредно?"
Осторожные попытки педагога Анны как-то поговорить о воспитании детей -ничем не заканчивались. С ангельской кротостью Татьяна Яковлевна говорила ей: "Да сколько его, нашего века-то? Пусть хотя бы,пока я жива, она что-то попробует, что уж любит. Пусть уж".
Эта позиция не была понята и принята Анной Ивановной, но и оспорить ее она не находила аргументов. Перед самой гибелью Таня вдруг стала шикарно, что называется, одеваться (На ее -то крошечную зарплату медсестры?). Кожаные высокие сапоги, натуральная шубка, дорогой английский костюм- все это можно было увидеть только в валютных магазинах, которые непонятно почему назывались "Березка". Увидеть в витрине. Но не купить...
Вопросы здесь были неуместны. А при этом они могли и стать причиной ссор, чего Анне не хотелось. Она была тоже одна, с ребенком на руках. К этой семье из двух Татьяна была искренне привязана. И ее они любили. "Не суди, да не судим будешь",- что называется. И в чужой монастырь уж точно не надо ходить со своим уставом.
В этой семье была своя тайна и свое мрачное прошлое. Об этом они не говорили. Но Анна невольно все увидела и догадалась об этой тайне сама. Это было, когда они поехали все вместе в Никольское - родную деревню Татьяны Яковлевны. Там был их прежний семейный дом. Внутри и через несколько десятилетий пахло гарью. Его поджигали, этот дом принадлежал деду Татьяны Яковлевны, местному священнику. Дом не сгорел, а церковь рядом с ним сгорела. И жутко топчала полуразрушенная колокольня без колокола. А сам священник.? Судя по тому- что Татьяна Яковлевна не навещала могилу ни в Никольском ни в Москве, он был "ликвидирован", как и тысячи других так называемых новомучеников.
Успел, однако, зерно правды и добра посеять в душах своих пусть и не идеальных потомков. Они были добры и отрыты, незлобивы и некорыстны. Ну, как и положено быть христианам, согласно завету: "Будьте как дети".
За несколько десятилетий Анна Ивановна успела рассмотреть эту историю со всех мыслимых сторон. И с горечью должна была признать ее странную противоречивость: с одной стороны, вот такие, как по Писанию, как дети. Но с другой? Танины любовные истории, роскошные вещи, шумные друзья и наркотики, пусть еще мягкие, пусть она только начала... Но из песни слова не выкинешь. Ведь это тоже было уже. И горькая мысль звучала в сознании Анны: "Затоптана, в грязь затоптана жизнь такой чудесной девочки. И заветы прадедовы не спасли. Не просияла душа. Ушла она с душой запачканной, и так безвременно...
Но говорят, что души, уйдя в мир иной, не сразу добираются до конца своего пути. Земного времени прошло тридцать с лишним лет. "А что, если эти две души , наконец, дошли и там, в вечности: Что если они дорогой осознали и очистились? И все-таки воссияли? Воссияли непрерывными молитвами о них деда и прадеда- священника?"
Поставив маленькую иконку Богоматери, Анна стала зажигать свечу. Загорелась она мгновенно. Ярким, сильным, не коптящим пламенем. Дверь была открыта в комнате, но огонь свечи не колебался. И ей захотелось еще чего-то... Захотелось еще как-то расцветить эту чистую память о людях, согревших ее в тяжелые годы. Она вспомнила, что есть еще фимиам. Но сколько она до этого ни пыталась его зажечь, не получалось. Слабый дымок и все... А тут... Она провела горящей лучинкой вдоль всего столбика благовония. И дом наполнился благовонным дымом. До тла, до душисього пепла.
Наверное, дошли. И вот прощены. Грязь жизни вся спала. И воссияли. И ангелами стали. Помогайте же нам, пока еще живущим в этом очень жестоком, очень грязном мире. Вам теперь многое дано. Помогайте, как всегда при жизни помогали!