Психологи из рекламных рассылок и просветлённые подруги в один голос советовали Наде любить себя и заботиться о себе. «Действительно, - думала она. – Заботиться надо. А то забегалась я. Бронхит запустила так, что он уже хронический, приходится на лекарства тратиться... Серёжа бедный так устаёт, что после работы – сразу спать. У детей учёба, сад, им самим забота нужна. А кто же обо мне позаботится, как не я сама?»
«Первым делом, - говорили психологи, - нужно разбудить в себе внутреннего ребёнка». В плейлисте у старшей дочери Надя нашла один из последних альбомов Земфиры и вспомнила, как любила её песни подростком. У родителей был кассетный магнитофон с радиоприёмником, и Надя приникала ухом к динамикам, когда раздавался голос, каким, как ей почему-то казалось, могли говорить только египетские принцессы: «Пожалуйста, не умирай... Или мне придётся тоже...».
Оказалось, что за годы отчаянного Надиного материнства Земфира тоже устала. Новые песни нравились, но радости не дарили. Зато в них было сочувствие – что-то привычное, как вечерние окна с кружащимся за ними бессмысленным, но красивым снегом. Их можно было слушать и вспоминать свою жизнь, а этого как раз и хотелось.
Трое старших – Катя, Оля и Денис - учились в школе, а маленький Петя два месяца назад начал ходить в садик. Он был сильно привязан к Наде, плакал, тосковал, ей каждый день хотелось забрать его оттуда насовсем и вечно сидеть в обнимку. Но надо было зарабатывать, и, хотя работала Надя удалённо – так, чтобы на плите одновременно варился какой-нибудь суп, в машинке крутилась бесконечная стирка, а приходящие из школы дети были на виду, - каждый день оставлять дома ураганчика Петю не получалось. По вечерам, когда уроки со старшими были сделаны и младший засыпал под пересказ «Му-му», Надя отправлялась на кухню, чтобы позаниматься творчеством. Творчество было кулинарным. Она готовила торты на заказ, и это приносило дополнительный доход.
Так они и жили вшестером: с детьми и с Серёжей, которого Надя видела мельком перед сном и вечером в выходные.
На этой грустной мысли Земфира напомнила Наде про пальто:
- И я пойду... В красивом пальто... По Набережной... И встречу тебя...
«Точно, - подумала Надя. – У меня ведь тоже есть. Красивое, красное!».
Она достала из тёмной глубины шкафа мягко мерцающее пальто из алого кашемира и вспомнила, что не надевала его с тех пор, как была невестой. Носить его не давал четыре раза возникавший живот, а когда дети выросли, для прогулок был куплен непромокаемый комбинезон - «и в пир и в мир».
С неожиданным волнением Надя прислонила пальто к себе. Что если оно – всего лишь хвост, оболочка, шкурка – прежняя, навсегда отброшенная? Она вспомнила, как гуляла в нём студенткой, как нравилось оно Серёже в дни их первых свиданий. Надя нежно погладила воротничок и спинку, затем осторожно, словно боясь, что оно порвётся или рассыплется прямо на ней искрами пожара, продела в рукава одну, затем другую руку, запахнула борт, застегнулась, повязала пояс...
Отражение взглянуло на неё с улыбкой. Да, Надя изменилась за пятнадцать лет, но пальто всё ещё готово было обнимать её плечи, оттенять черноту кудряшек и тёплый бархат глаз. Всё рассеянно-домашнее, неприбранное вдруг исчезло. Её строгий женственный силуэт вполне мог вписаться теперь в любой пейзаж.
Пальто требовалось выгулять, как найденного после долгой разлуки питомца. Маршрут прогулки тоже подсказала Земфира. Набережная... В общем-то других спокойных, романтичных и длинных улиц в городе не было. Решено! Значит, завтра!..
Подготовка к тому, чтобы уделить время себе, заняла у Нади день, вечер и часть ночи. Она сдала двойной объём технического перевода, чтобы освободить завтрашнее утро, наполнила пищей три пятилитровые кастрюли, чисто вымыла квартиру, перегладила гору белья и договорилась с воспитательницей, что оставит Петю на сон. Всё это означало, что завтра с восьми сорока пяти до половины четвёртого она будет совершенно свободной, самодостаточной женщиной, предоставленной самой себе.
Первое чувство, охватившее Надю, когда вместо того, чтобы свернуть к магазину или дому, она направилась к синевшей за парком реке, было чувством смятения. «Кто я? Что я? Куда и зачем иду?», - думала она. Ещё недавно в распорядке её дня не находилось и нескольких минут, чтобы умыться, сделать глоток кофе, полистать ленту новостей. Руки постоянно были заняты, досадно было, что их только две. И вот теперь они болтались без дела: одна виновато покачивалась в такт ходьбе, другая прижимала к телу маленькую сумочку с телефоном.
Телефон! Надя достала его: проверила три школьных родительских чата, беседу детского сада, рабочий чат, переписку с тренером Дениса и Олиным педагогом по вокалу, Катину группу по плаванию. Сообщения были только в чате подъезда: соседи напоминали неизвестному нарушителю, что подвал нужно запирать на ключ.
...Неужели? Неужели можно вот так шагать, приближаясь к реке, глубоко дышать умным мокрым воздухом, смотреть на рыхлое весеннее небо и слушать пролетающие вороньи крики? Надя немного погрустила, что в её большой ладони не лежит сейчас ничья маленькая. Вспомнила, как водила на площадку у Дворца творчества сначала Катю, потом Олю, потом - Дениса и Петю. Подумала, что надо бы вытащить в воскресенье Серёжу и пройтись вшестером.
Подходить к воде Надя не стала. Встала на отдалении, как всегда становилась в церкви, не дерзая приближаться к алтарю. Посмотрела, как дрожат ребристые волны, покачивая важных коричневых уток. Подумала об утятах, оборвала себя, почувствовав, что мысли топчутся по заданному кругу... В голове ожили слова подруг: «Сделай маникюр, купи себе платье, смени причёску...».
«Сначала – витамины, здоровье – это база», - решила Надя и свернула в аптеку.
- Что вам, девушка? – спросили её.
- Витамины. Какие-нибудь... всякие.
- Для женщин? Или для всей семьи?
- Ой, а такие бывают? Чтобы подошло и трёхлетнему, и подросткам, и взрослым?
- Конечно.
Порадовавшись этому обстоятельству, Надя купила витамины для всех, плитку гематогена для Пети и мазь от мышечной боли для мужа.
Внимательно осмотрев ногти, делать маникюр она не пошла, но заглянула в салон и записала старшую дочку: «Пусть Катюшка сделает! Ей нужнее».
Купить платье как будто бы было пора. Правда, в магазине Надя растерялась, обнаружив, что не помнит свой размер. Взяв наугад несколько, скрылась в примерочной и с грустью заметила, что всё это ей не к лицу. Наряды были яркими, а вот лицо – снулым. Зато она точно знала, что носят Оля и Катя. Им она выбрала по футболке, а мальчикам и мужу купила весенние перчатки.
«Надо же что-то и для себя», - опять припомнилось ей. И Надя свернула в кондитерскую, где не была со студенческих лет. За чашечкой кофе вспомнила подружек, хохот, споры о том, уезжать ли из России. «У тебя на челе заря коммунизма! - говорила тогда Наташка. – Такие навек верны и мужу, и болоту». Сама она давно жила в Израиле. Жила интересной наполненной жизнью.
И Надя не завидовала. Она умела радоваться за них: и за тех, кто нашёл себя в профессии, и за тех, кто путешествовал, любуясь огромным миром, и за тех, кто, как она, оброс детьми, обязанностями, делами. Кстати, здесь пекли когда-то очень вкусные эклеры, которыми обязательно надо было угостить домашних...
На обратном пути Надя думала, что приготовить на ужин, потом остановилась покормить уток. Сняла про них небольшое видео: порадовать Петю. На крошки батона слетелись воробьи и голуби. Из прибрежной канавы, отделившись от кучи прошлогодних листьев, поднялся косматый пёс. Он уморительно склонил голову набок и – на миг показалось - слегка кивнул, будто спрашивая: «Ну, что?». Батон у Нади закончился, остались эклеры. Она достала из коробки свой и протянула псу. Тот с благодарностью съел бы его вместе с ладонью, но Надя успела её отдёрнуть.
Заверещал телефон. Денис вернулся из школы и спрашивал, где она.
- Я тут, у речки, - засмеялась Надя. – Хочешь, иди ко мне.
Денис немного помолчал:
- Ма, у тебя всё нормально?..
- Более чем! Придёшь?
- Ну, слушай... Мне на тренировку. Щас жевну, и сразу туда!
- Там суп на плите. Форма у тебя на спинке стула. Собирайся. Я скоро приду.
Вечером после ужина Надя раздала всем подарки.
- Ух ты! Сегодня какой-то праздник? – переглянулись девчонки.
- Перчатки? И даже мне? – удивился муж.
- Пирозенки! – зазвенел всегда восторженный Петя.
Надя сидела за столом и улыбалась, оглядывая их ненасытным (смотреть – не насмотреться!) взглядом. Не сговариваясь, они подошли обнять её, и так тепло было прятать нос в любимые макушки, пахнущие почему-то ромашкой и птичьим пухом.
Перемыв посуду, Надя подошла к окну. Там в фиолетовом воздухе, словно сделанном из тонкой фольги, кружился медленный мартовский снег. Где-то внутри тихонечко звенело, и Надя спела по-своему: «И я пойду... В красивом пальто... По Набережной... И встречу себя...».
Затихали звуки детской возни, в комнатах щёлкали кнопочки выключателей.
Это был замечательный день. День, который она прожила для себя.