2024 год начался с колоссальной, непоправимой утраты – не только для Малого театра, но и для всей нашей страны. 11 января скончался Юрий Мефодьевич Соломин. Слова о том, что уходит эпоха, звучат в эти дни особенно горько. Юрий Мефодьевич был последним великим артистом, занимавшим пост худрука, одним из последних рыцарей театра. Многие десятилетия Соломин отстаивал лучшие традиции русского психологического искусства. И если оно ещё не погибло, во многом это заслуга нашего руководителя.
19 января исполняется 9 дней, как не стало Юрия Соломина. Отдавая дань его светлой памяти, мы публикуем материал, посвящённый 65-летию творческой деятельности Юрия Мефодьевича (впервые размещён 26 июля 2022 года).
Если оперировать сухими цифрами, Соломин сыграл на сцене Малого 57 ролей. Начинал, как водится, с «мелочей»: Мальчик, Дворовый парень, Молодой джентльмен, Весёлый сотрудник… Это одна из традиций нашего театра – выходить в массовке, постигать профессию, наблюдая за мастерами. Сегодня таким же учителем, образцом для подражания является сам Юрий Мефодьевич Соломин.
Не будем подробно разбирать его сценическую биографию – она широко известна. Поговорим о главном драматурге и одной из важнейших тем в творчестве мастера.
Актёрской индивидуальности Юрия Соломина особенно близок Антон Павлович Чехов. Великий писатель, по-настоящему открытый Малым только в конце 1950-х. Чехов – это недосказанность. При отсутствии ярких внешних проявлений здесь требуется работа души. Соломин играет Чехова со студенческих лет. Знаковой в его творчестве стала «Чайка» – ещё в училище он исполнил роль Треплева, позднее в Малом театре Тригорина, а в кинофильме, снятом актрисой Маргаритой Тереховой, – Сорина. В двух пьесах – «Леший» и «Дядя Ваня» – Юрий Мефодьевич сыграл Войницкого. У этих героев с одинаковой фамилией много общего, но стержень роли был принципиально иным. В 2004 году режиссёр Юрий Соломин поставил спектакль «Три сестры».
Юрий Мефодьевич идеально вписывается в теорию шести рукопожатий: его педагог Вера Пашенная была ученицей Александра Ленского, а тот, в свою очередь, дружил с Антоном Павловичем.
«Чехов – это новая драматургия, новые герои, – говорит Соломин. – Они не какие-то исключительные личности, а самые обыкновенные люди. Но будничное течение жизни в его пьесах наполнено драматизмом.
Я играл многих чеховских героев. Единственное, что я могу сказать, я их очень хорошо не то чтобы понимаю, а чувствую. Мне кажется, что я чувствую, о чём говорит Чехов, и как он это говорит. Может быть, это осталось с детства, когда мне впервые прочитали «Каштанку», и я рыдал.
Бунин, который очень уважал и любил Чехова, был у него в гостях в Ялте. Он уже болел, Бунин сидел у него допоздна. Уезжая утром рано на поезд, он не мог не проехать мимо домика Чехова. И остановился. Какая-то неестественная сила остановила его. Он сказал вознице: подожди. Сошёл и долго смотрел на этот сад, который сам Чехов посадил, на этот дом… И потом увидел сгорбленную фигуру высокого человека – Чехова, который бродил между деревьями. Туман, ранняя осень, фигура бредущего человека… Вот это ощущение у меня оставил Чехов. И когда я встречаюсь с Чеховым, я вижу эту картину…
Он очень честный, порядочный, это чувствуется в каждом произведении, и ещё чувствуется, что он был несчастен в любви. Только человек с огромной душевной болью может написать так много о любви, «семь пудов любви».
Когда у меня спрашивают, почему чеховские герои такие слабые и безвольные, я отвечаю: это так называемая интеллигенция. Творческие люди, которые не занимаются стяжательством. Среди его героев нет банкиров. Есть, конечно, люди, которые добиваются, чего хотят, но они чаще всего выглядят не очень привлекательно. Чехов всё-таки за маленького человека, такого, как Чаплин. Маленький человек – слабый, неловкий. Над ним смеёшься, но за него болеешь, его становится жалко. Вот если бы соединить Чаплина с Чеховым! Жалко, что Чаплин не сыграл Чехова».
Маленький человек – важная тема в творчестве самого Соломина, причём для него это понятие не столько социальное, сколько нравственное. Да, конечно, есть среди героев мастера и мелкий чиновник, и неудачливый актёр. И неслучайно Юрий Мефодьевич репетировал во «Власти тьмы» роль Акима – нищего праведника, несущего искру Божьего света в страшный мир толстовской пьесы. Это и есть маленький человек по Соломину – нравственный закон, справедливость, доброта и сострадание стоят для него превыше всего. Как видим, в эту категорию вписывается и Кирюша Кисельников, и дядя Ваня, и герой «Униженных и оскорблённых», и даже царь Фёдор Иоаннович.
Подобные персонажи – настоящий подарок для большого артиста. Присущие им черты помогают вылепить интересный и сложный образ. Так, в дяде Ване Соломин сочетает качества, которых хватило бы не на один характер: его герой брюзгливый и желчный, трогательный и доверчивый, легковерный и мнительный. Жизнь Ивана Петровича Войницкого настолько тяжела и безрадостна, что он «сбегает» в иллюзорный мир, где его ждёт любовь «дорогой, чудной» женщины. Неизбежное столкновение с действительностью перемалывает героя. Финал спектакля оставлял острое предчувствие несчастья: физически дядя Ваня здесь, но душа его умерла.
Ещё одной ролью «на разрыв аорты» стал Кирюша Кисельников. Проработав в Доме Островского 65 лет, Юрий Мефодьевич сыграл всего в трёх спектаклях по пьесам прославленного драматурга. Но роль в «Пучине» вошла в число высших достижений мастера. «Соломин сыграл Кисельникова много сложнее, чем написано в пьесе. Он лишь начал с известной, повторяющейся в веках ситуации – «среда заела». С изматывающей искренностью воссоздал капитуляцию чистого, но слабого человека, исход в домашний ад, в пучину, в яму жизни; унижение отвергнутого и не любимого.
По рождению Кисельников не интеллигент, но Соломин сыграл предтечу русских интеллигентов. Неожиданные, необъяснимые в старом Замоскворечье, были в герое деликатность, благородство, чуткость к прекрасному, доброта, но и слабость, и доверчивость, и беспечность – положительные и отрицательные свойства, присущие известному сословию, которое во времена написания Островским «Пучины» лишь зарождается, ещё только будет, а утвердится в России на рубеже ХIХ–ХХ веков, под малопонятным европейцу названием «интеллигенция»» (Вера Максимова, «И это всё о нём»).
Маленький человек проходит у Соломина через разные жанры. Так, например, в образе Сен-Феликса отражена тяга актёра к характерности (вспомним, что своими любимыми киноролями он называет Генриха Айзенштайна в «Летучей мыши» и Трактирщика в «Обыкновенном чуде»).
Сен-Феликс вообще стоит особняком. Он единственный маленький человек, которому сопутствует удача. Таковы законы лёгкого жанра: идеалистическая преданность искусству, наивность и доброта побеждают жадность и спесь. Счастливая судьба этого героя – исключение из правил. Русская литература не даёт маленькому человеку никаких шансов. Испытав катарсис, он очищается, но о возрождении к жизни речи нет – внешняя сила всегда одерживает верх. Кисельникова губит циничный тесть. Из дяди Вани «мог бы выйти Шопенгауэр», если бы не профессор Серебряков. Ивану Петровичу ломает жизнь жестокий князь Валковский. Царю Фёдору и вовсе противостоит сама Судьба.
Интересно в связи с этим проследить, как меняется образ Мольера в «Кабале святош» Михаила Булгакова. Казалось бы, ничего общего с заявленной темой. Великий актёр и драматург, чьи пьесы популярны и по сей день, не может стоять на одной доске с неудачником Сен-Феликсом. И, тем не менее, у героя «Таинственного ящика» изначальное преимущество: он свободный человек, в то время как Мольер, несмотря на весь свой талант, целиком и полностью зависит от милости короля. Возможность разделить трапезу с Людовиком он ценит едва ли не выше, чем грандиозный сценический триумф. Конечно, на попечении Мольера целая труппа, которую надо обеспечивать работой, кормить-поить-одевать, но восхищение королём абсолютно искренне.
Взаимоотношения Искусства и Власти – одна из интереснейших тем, недаром Мольера так любят играть актёры-худруки. Справедливости ради, Булгаков не делает своего Людовика исчадием ада; падение мэтра – в большей степени результат стечения обстоятельств. В отличие от других исполнителей Соломин не акцентируется на конфликте с властью, его задача иного рода. Монолог Мольера из четвёртого действия пьесы страшен юродствующим самобичеванием: «Разве я мало лизал ему шпоры? Разве я мало льстил, мало ползал?» Осознание себя как личности, возвращение к своему истинному «я» рождается на глазах у зрителей: «Я не червь. Я писатель, я мыслю!» Кульминацией становится решение играть последний спектакль. Мольер Соломина снова свободен, пусть и очень дорогой ценой.
В маленьком человеке нет ничего героического. Он может быть слабым, нелепым, смешным и почти всегда проигрывает свою «битву жизни». Но именно маленький человек служит нравственным камертоном общества. И когда подобный персонаж сочетается с блестящей актёрской игрой, испытать катарсис способен самый чёрствый зритель.
А не это ли главное в искусстве?
Ольга Петренко