В декабре 2022 года не стало моего друга, замечательного вратаря в истории клуба «Сокол» (Саратов) Владимира Литовченко.
Не одни детали его богатой событиями биографии футболиста и тренера становились достоянием прессы. Со временем лишь я единственный из пишущей братии продолжал интересоваться подробностями его жизни, и тогда чувствовал себя священником, принимающим исповедь. Литовченко допускал меня к личным тайнам, в которых иной раз и сам себе не признаешься просто так. Беседы на кухне его квартиры на улице Волоха в Энгельсе длились по несколько часов подряд – с включенным диктофоном, под коньяк с курагой на закуску. Насколько помню, первая из них состоялась в августе 1997-го после торжеств по случаю очередного юбилея города: Литовченко, работник спорткомитета, участвовал в их подготовке и проведении, я освещал в «Новой газете» по-провинциальному незатейливый церемониал. «Санек, пойдем ко мне! Что-нибудь расскажу для статьи», - произнес Николаич при случайной нашей встрече на троллейбусной остановке в 1-м микрорайоне у стадиона «Торпедо», где только что закончилось мероприятие муниципалитета. Жилище экс-голкипера было уютным и безупречно аккуратным. Две комнаты, на стенах грамоты, фотографии, вымпелы, медали, на стеллажах – памятные кубки, все как полагается в доме спортсмена. Только не было в нем хозяйки и даже кота… Уселись, «Литва» достал из холодильника бутылку водки, я раскрыл блокнот. «Пиши, - скомандовал он, - Заголовок, - «Кто бросает чемпионов?» или такой вариант, - «Куда уходят чемпионы?»… Рюмка за рюмкой, мы оба хмелели, рассказ становился сбивчивым, зато нарастала звучавшая в нем доверительность. В обществе принято скрывать собственные проблемы, свою физическую и душевную боль. Близкие и те не станут особенно выслушивать слезливые сентенции, посему не раскисай на людях, держи хвост пистолетом. Любителям плакаться в жилетку не помогут, а скорее добьют, - даже не грубым словом, но советами в духе, - «Выбрось из головы», «Будь мужиком», - как будто отяготивший человека камень от этого исчезнет, скорбь безвозвратно уйдет. Сам я продолжал внимать откровениям, искренне сочувствуя, а еще понимая - без знакомства с закулисной стороной жизни не получился бы правдивый рассказ и о футбольных делах, о личности, никоим образом не должной предстать на газетной странице картиной на сусальном золоте.
Поначалу странно было слышать от Владимира Николаевича, - «Возвращаешься с работы домой, а там никто не ждет». Литовченко находился в разводе: свою семью он покинул, когда его сын и дочь уже стали взрослыми. На момент расставания с женой Татьяной ему исполнилось 46. Не такой уж большой возраст, чтобы не найти себе другую супругу. Мужчины нередко вновь создают семьи и обзаводятся детьми и в 50, и в 55, даже не отличаясь внешней привлекательностью и не имея особой материальной базы. Природа устроена так, что человек фактически в любом возрасте стремится жить парой. Литовченко, несомненно, пользовался успехом у женщин. Рослый, физически крепкий, поговорить умел, костюмы на нем сидели элегантно. В общем, отличался многими достоинствами, ценимыми у потенциальных хранительниц домашнего очага. Однако его наступившее одиночество оказалось настолько устойчивым, что обернулось долгим и мучительным угасанием. И уже было нельзя спасти этого человека.
«С любимыми не расставайтесь…». Но, увы, окончательно и бесповоротно прощаться не со случайным попутчиком, а именно с избранником, очень часто приходится задолго до того, как душа одного из вас уйдет на радугу. Такова жизнь: будь ты хоть семи пядей во лбу и обладай даром предвидения, а все равно заранее не узнаешь в точности, чем она обернется. Не уберечься от внезапных перемен и на месте вероятного падения не подстелить себе соломки. Поэтому совершенно не имеет смысла посыпать голову пеплом, разбирая ситуацию, которая привела к разрыву в отношениях с другим человеком. У небес своя логика. Если этим высшим силам угодно, чтобы вы разошлись как в море корабли без всякого шанса на возвращение, то так тому и быть. По крайней мере, таково руководство к действию.
Если люди вместе прожили достаточно долго, то для них или наступает кризис в той форме, когда способ его преодолеть – взять и расстаться, или они, отчетливо осознав себя как единое целое, сохраняют семейный союз до конца своих дней. Любовь имеет свойство иссякнуть, но хуже всего, если по прошествии многих лет совместной жизни один партнер, не желая размолвки, всеми силами стремится удержать другого, а в ответ получает лишь враждебность. В принципе, здесь остается – собрать всю свою волю в кулак и отпустить ставшего чужим человека. Вот сделать это очень и очень непросто – кто испытал, тот знает. За какой-то душевной перегородкой в тебе еще теплится надежда, которую все настойчивее вытесняет демон тоски, становящейся совершенно невыносимой по ночам. Только что рядом был тот, к кому прикипел всем сердцем, всеми нитями естества привязан, и вдруг опустела твоя постель, а жилище будто бы сжалось до размеров тюремной камеры, о стены которой в исступлении бьется узник. В окна стучит осенний дождь, рассвет все не приходит. В таком состоянии действительно тянет залезть в петлю, и от рокового шага ограждает лишь чувство собственного достоинства, ибо нет ничего более отвратительного, чем самоубийство на почве неразделенной любви. Потребуется немало времени, чтобы эмоции отступили на второй план и здравый смысл восторжествовал.
Почему женщины бросают тех, кто их любит по-настоящему? Ведь не скажешь, что таков удел одних лишь слабых, биологически ущербных, никчемных мужчин.
В романе Доленги-Мостовича «Знахарь», по мотивам которого снят фильм, пользовавшийся в СССР громким успехом, главный персонаж – светила медицины, у кого было решительно все, что может себе пожелать успешный деятель – слава, деньги, роскошный особняк. И тут жизнь рушится: жена от него уходит как раз в одну из годовщин свадьбы, оставив записку, забрав с собой маленькую дочь. Потрясенный предательством своей благоверной профессор Рафал Вильчур в прострации бродит по вечерней Варшаве, напивается в стельку, получает удар по голове от грабителей, а через сутки пробуждается от комы где-то на пустыре раздетый, без единого злотого в кармане. Сознание к нему вернулось, однако своего прошлого и даже собственного имени он не помнил. Ему посчастливилось возродиться под личиной сельского целителя, способного выполнять сложные хирургические операции при помощи долота и ножовки и, в конце концов, обрести семью в лице спасенной его искусством врача молодой женщины, которая оказалась его же родной дочерью, и ее сердечного друга, молодого графа. Сказка ложь, да в ней намек!
Эта история, разумеется, никак не может быть связана с моим героем Владимиром Литовченко. Настал день, и его спортивная слава, сказать по правде, скромная, ибо в Саратове футболист команды мастеров не столь уж и значительная фигура в понимании окружающих, совсем прошла. И тогда он уже ничего не мог дать своей семье, кроме жертвенной любви. Чтобы хоть как-то свести концы с концами в наступившее лихолетье 90-х, был согласен трудиться кем угодно, даже слесарем на автобазе. Морозными утрами, спеша на работу, одетый в тяжелое пальто, по собственному выражению, чувствовал себя, словно замерзший железный лом. Но от его стараний сильно не прибавлялось достатка, зато другие, кого, несомненно, ставили в пример бывшему вратарю, хорошо разжились, научившись ловить рыбку в мутной воде всеобщего беззакония. Поэтической натуре, ему хотелось, спрятавшись от суеты, написать очередной стих, а его в своем же доме попрекали за это стремление, теребили как якобы бесхребетную натуру, чье хобби – пустая трата времени. И что здесь прикажете делать, каким образом реагировать на пущенные тебе ядовитые шпильки? Держал же удар на футбольном поле, - коллеги звали его, - «Боксер», не оплошай и вне игры. У Литовченко, в ком мужество сочеталось с душевной уязвимостью, не получалось ограждать себя от нападок в повседневности. По своей сути, он был легко ранимым и склонным к постоянной рефлексии. Как все поэты отрывался от реальности, видя мир гораздо более возвышенным, чем это есть на самом деле. И из жены создал себе икону, скорее всего, не поняв, что живет с той, кого ничуть нельзя возводить на пьедестал.
Доводилось узнавать удивительные подробности, характеризовавшие его - редко встречающегося в сообществе спортсменов примерного семьянина. Приехав на игру в другой город, команда водворялась в гостинице, а Литовченко, улучив несколько свободных минут, первым делом садился за письмо супруге. В один из визитов в Махачкалу Владимира неожиданно вызвали в гостиничный холл. Спустившись на лифте, он увидел незнакомую женщину, явно из местных, по воспоминаниям очевидцев, как две капли воды похожую на прыгунью с шестом, олимпийскую чемпионку Елену Исинбаеву. Эта посетительница протянула руки навстречу вратарю, и, широко улыбаясь, по-кавказски в цветастых словах объявила, - хочет познакомиться с ним, ее кумиром, кто здорово выступил в только что завершенном матче. «Литва» удивился, ибо такое поведение совсем нетипично для мусульманок, но, впрочем, не подозревая подвоха, сразу поставил точку в общении, достав паспорт, показав отметку о регистрации брака и двух детях. Странность, чудаковатость? Возможно. Мой начальник в махачкалинском «Динамо», тренер Леонид Назаренко на семейном положении совсем не зацикливался, работая вдали от дома – каждый день водил к себе в апартаменты, убежденный в том, что изменяет не душой, а только телом, и от вероятных упреков откупался, посылая жене солидные суммы в долларах. Ну что же – этот бронзовый призер Олимпиады в Монреале в какой-то мере был прав. В конце концов, твоя жизнь в первую очередь принадлежит тебе самому, и подобные вольности в поведении все же выглядят лучше, чем трогательная и неоправданная привязанность. Хочется верить герою фильма «Голубая бездна», устами Жана Рено изрекшего, - «Расставание не проблема. Одну женщину потерял, другую встретил». Мой близкий родственник, ради нового выгодного в плане карьеры брака настоявший на разводе с той, на ком в юности женился по взаимной любви, решивший из-за обещанного теплого места покинуть и ее, и двух дочерей, в глазах общества - рациональный и дальновидный. Пусть его новая жена внешне уродливая и вдобавок больная, зато с ее помощью он стал профессором, живет в прекрасной квартире, купил автомобиль-внедорожник. Вот молодец! Не побоялся попасть в психологический переплет, из которого нет спасения. Сделал оптимальный выбор, судя по всему. А факт причиненной им боли спишется. Грехи бывают куда страшнее и – ничего, мир не рухнул.
Владимир Литовченко заведомо не мог поступить таким образом. Даже в сугубо спортивном разрезе он не допускал мысли об измене. В воротах «Сокола» ему не хватало школы, - пришел в большой футбол скорее самоучкой, чем знатным воспитанником. А фактура была великолепная: в «раме» смотрелся исполином, и, главное, играл как жил – не щадя себя. Брали его на заметку в московском «Спартаке» и в ленинградском «Зените», видя в нем завидный рабочий материал. Приглашениям же в клубы второй лиги он потерял счет. Перед ним рассыпались в обещаниях всевозможных благ гонцы из Махачкалы, Фрунзе, других городов, предлагая перейти в их команды. Но оставить родных, публику на саратовском стадионе «Локомотив», учителей в футболе? Сорвать с места семью? Это не обсуждалось. «Я деревенский, у меня особые понятия о порядочности, честности», - словно оправдываясь, говорил Николаич, родившийся в заволжском селе Клинцовка. Хотя сельчане далеко не всегда без сучка и задоринки. Скорее, напротив – они народ с хитрецой, изворотливостью. Пример Литовченко вообще отдельный. До конца жизни он оставался, в сущности, тем же, что и в юности - прямолинейным и часто наивным Володей, чье доверие к окружающим перерастало в чувство долга и заставляло тяжко страдать, если приходилось обманываться в людях, которым он раскрывал всю свою душу.
К футбольным вратарям накрепко приклеился эпитет – «лев». Лучшим из игроков этого амплуа в футболе признан Лев Яшин. Львом номер два в Советском Союзе прозвали не эстрадного певца Лещенко, а коллегу Яшина в воротах, саратовского выдвиженца в высшую лигу – Кудасова, кто по паспорту носил сие имя. Действительно, - «случайности не случайны». В других странах и на разных континентах тоже постоянен ассоциативный ряд – хищник из семейства кошачьих с восхитительным проворством; эмблемой фирмы спортивных товаров стал силуэт зверя Puma с неповторимой грацией движения в броске; и голкипер в рамке размером примерно два на семь. Эмерсон Леао из Бразилии оказался довольно редким в той стране образцом вратарской надежности. Ему посвящен очерк журналиста-международника, - «Прыжок льва». Литовченко был «львом» по гороскопу, родившись 3 августа.
В его стихах попадается странный омоним, - «лев на оба сломанных крыла». Хорошо сказано или нет, не стану судить: в принципе писал стихотворения неровно, а все же у него есть по-настоящему сильные, философские строчки, признания, выжимающие слезу. Пассаж про сломанные крылья, надо думать, выражает не конкретно личную драму автора. Тут говорится скорее о спортивных травмах, все настойчивее дававших знать о себе. «Сохнет переломанная рука, по утрам не открывается один глаз, а ночью часов до четырех не примешь позу, чтобы заснуть, так ноют мои кости», - жаловался Николаич. Как ни странно, к футболу он обращался в стихах по большим праздникам, хотя выгодный прием, дабы развернуть словесный пасьянс почти в футуристическом ключе, - «Осатанело и тысячеглазо все стадионы за тобой следят…». Мемуаров в прозе у «Литвы» нет совсем, кроме записей, когда тренировал энгельсские «Мотор» и «Заволжье». В бумагах, от него перешедших ко мне, встретилось начертанное судорожно-неровным почерком, - «В Сочи возникла в нашей штрафной куча-мала. Виталий Раздаев из «Кузбасса» по прозвищу «Тарзан» дважды «со штыка» ударил меня по почкам». Водя авторучкой, участник отраженного эпизода, видимо, испытывал нервное напряжение, словно инцидент произошел вчера. Это был момент финальной «пульки» 1972 года. Ни при каких раскладах «Соколу» тогда не светил успех, пусть команда ранее уверенно выиграла зональный турнир в соперничестве с «блатными» клубами среднеазиатских республик. И Литовченко, утвердивший себя в 23 года как безоговорочный первый номер в воротах саратовского «Сокола», выступил на стадии сочинского финала откровенно слабо. Истинных причин провала голкипера поначалу никто не знал - никто, кроме него самого. Лишь через некоторое время стало известно – вовсе не физическое недомогание от нанесенных в схватках ударов, а душевные муки не позволили Владимиру Литовченко продемонстрировать в тех матчах все, на что он был способен.
О перипетиях переходного турнира я подробно рассказал в очерке «Танец на одно лето». Пожалуй, главный вывод из всей этой истории – основному вратарю «Сокола» тогда было совсем не до игры. Накануне поездки в Сочи он отвез жену в роддом. Сын Денис появился на свет, буквально вися на волоске от смерти. Плохо пришлось и его маме. Владимир не находил себе места: его не пускали в палату, целыми днями стоял под окнами здания, где врачи боролись за жизнь ребенка и горячо любимой женщины. В общем, не готовился к соревнованиям, а по приезде на Черноморское побережье все боялся получить из дома страшное известие. Он молился Богу, и тот оказался милостив – Денис окреп, вырос, и сейчас у него уже внук. Только вот неизвестно – повлияли выпавшие жене Владимира невзгоды на ее отношение к супругу, кто вольно или невольно мог отождествляться с кошмаром, пережитым самой Татьяной в роддоме осенью 1972-го? Это особая тайна.
Потом, когда родилась дочь Маша, Литовченко собирался бросить футбол. Планировал работать инженером, на кого выучился в саратовском Политехе, и всегда быть с семьей, а не в разъездах с командой. Скорее всего, так и случилось бы, не вмешайся тренер: мог не принять к сведению советы «старшего», но во главе «Сокола» тогда был Виктор Карпов, которого «Литва» очень уважал. И еще четыре сезона продолжил служить в родном клубе, держа его ворота на прочном замке. Всего он провел в «Соколе» порядка 320-и официальных матчей.
Вышло так, что по числу упоминаний в моих публикациях за все годы занятий спортивной журналистикой Владимир Литовченко на первом месте. Я сделался его биографом. Работая над этой заметкой, долго раздумывал над заголовком, который надлежало выдержать в минорной тональности и, однако, не сгущая красок, ведь мой друг запечатлелся как позитивная личность. Ему на ум приходил экспромт, отмеченный в краткой рецензии одним читателем сайта «Стихи.ру», где Владимир Николаевич разместил более шестисот произведений. «Пожил – ой!», - изрек «Литва», разменяв седьмой десяток. Тут-то прицепилось слово «неприкаянный» - не синоним «бездельника», а скорее относящееся к чувству душевного дискомфорта, которое испытывал мой герой, несмотря на нерастраченный им юмор.
Когда-то меня взволновал фильм, где неприкаянным был «Стрелец» по знаку зодиака, бывший журналист в годах, неудачник в окружающем мире, кому, тем не менее, посчастливилось обогатиться, через найденный волшебный портал возвращаясь в советскую эпоху, скупая там ювелирные украшения за унаследованные от деда и вышедшие из обращения рубли с Лениным. А «Лев неприкаянный» звучит вроде бы странно. Оксюморон? И да, и нет.
Царь зверей, бывает, лишается своего прайда, и, впав в тоску, гибнет. Вместе с личным счастьем Литовченко в 90-е годы потерял другой ориентир всей жизни: почти одновременно с уходом из семьи пресеклась его мечта создать в Энгельсе собственный профессиональный футбольный клуб. Заказное убийство учредителя фирмы «Заволжье» Александра Лексина, кто радел о футболе, стало подлинной трагедией Николаича. Он отчетливо осознавал невосполнимость утраты: просто не могло быть последователей в деле, прямо скажем нетипичном для города, где спекулянт и бандит куда более уважаемая фигура, чем организатор спортивного движения. Врагу не пожелаешь такой доли.
След бывшего вратаря «Сокола», скорее всего, затерялся бы еще в середине 1990-х, не посодействуй тот, кто выступал в чемпионате Энгельса главным оппонентом Литовченко и команды «Мотор». Непримиримое соперничество: матчи между «Строителем» под началом Евгения Костыряченко и «Мотором» напоминали многосерийный триллер. Без симпатии отношусь к лицу, совмещавшему должности руководителя городского департамента спорта и вице-президента клуба «Искра», учитывая то, до какой точки падения он низвел тот самый клуб из второго профессионального дивизиона в первенстве России. Но что правда, то правда: позвав Владимира Литовченко работать в качестве ведущего специалиста, чиновник, о котором тут говорится, помог коллеге по футбольному цеху вновь найти для себя смысл в череде быстротекущих дней. Пятнадцать лет в спорткомитете, гарантировавшие сотруднику относительную стабильность в средствах существования, дорогого стоят. Я часто заходил в учреждение к Николаичу - записать его воспоминания или обсудить новости. Восседая за столом в углу просторной комнаты на несколько человек, в костюме с галстуком, в очках с красивой оправой, он имел вид импозантный и для меня непривычный. Вот в куртке и мешковатых трениках выглядел по-свойски. Однако в таком обличии не покажешься в администрации, куда по-прежнему, в советских традициях, вызывали с отчетами. Рутина это, конечно, минус, а плюс для Литовченко состоял еще и в возможности чаще публиковать свои стихи в официальной газете района «Наше слово». Его имя мелькало на литературной странице, выпускаемой где-то раз в месяц. Казалось, все налаживается, если бы не червячок периодами почти неосязаемый, но неотступно точивший душу.
Бывает: у человека есть родственники, выросли дети, рождаются внуки, а чувство одиночества все равно преследует по пятам. И каково это - ощущать всеми душевными гранями не заполняемую пустоту, зияющую после расставания с тем, кто, думалось, предназначен судьбой? Да, можно найти другого спутника, например, женщину более красивую, чем твоя прежняя пассия, пустить ее к себе в дом, чтобы, во всяком случае, не давила на тебя ужасающая немота жилища. Но ведь не факт, что, отойдя вместе ко сну, в забытьи не произнесешь заветное имя, а, пробуждаясь, не вздрогнешь, увидев рядом с собой вовсе не ту, которая не уходит из твоего сердца. Психика – тонкий инструмент. Ее переформатировать не поможет никакая сила воли. Не сдвинуться с этой мертвой точки, сколь ни стыдили бы тебя, прилагая «слабаком». Если наступил предел, то все.
Только где ж тебя взять?
Ты была. Жизни вспять
не вернуть. Ты в спирали – я в круге.
Не сказать – не понять,
не достать – не обнять,
мне – в мольбе заломившему руки.
Эх, Николаич! Об истинной глубине драмы я и не догадывался. Не понимал природы навязчивых терзаний, когда, доверяясь, ты, футбольный мой кумир, причитал чуть не плача, - «Где моя Танюшка? С кем она теперь? Вспоминает ли обо мне?». С чем сравнить подобное исступление? Со скорбью Анатолия Фирсова, аса конька и клюшки, кто скончался в 59 лет, проведя долгие часы на могиле жены? С трауром, который довел до умопомешательства экранного весельчака Афоню, актера Леонида Куравлева? Но там был уход дражайшей половины в мир, откуда нет возврата. А здесь твоя женщина, слава Творцу, жива и, вероятно, счастлива без тебя. Вот так.
Все же ничуть не вымысел - о магическом влиянии избранницы. В ранге действующего футболиста «Литва» никому не давал спуска, осекая и партнеров по команде, переходивших грань дозволенного. Со звездным самомнением форвард из Минска Александр Ломакин, участник «Сокола» в 1975 году, не осмелился лезть на рожон, когда гигант Литовченко за ужином в гостинице, доведенный до белого каления похвальбой этого «варяга», велел ему замолчать, если он не хочет получить в челюсть. Став холостяком, Николаич начал заметно робеть на людях.
«Судил я игру в Ершове, а там братья Лямхи (местечковые блатари – прим. авт.) завелись, и ну меня поливать. До сих пор звучат в ушах оскорбления». – «И что же?». – «Не смог ответить. Слыша гадость в свой адрес, торопею, не найдя подходящих слов». – «Но вы были совсем другим!». – «В молодости, лет примерно до сорока. Хотя мне всегда было противно бить человека по лицу. А потом произошел инцидент, после которого избегаю конфликтов».
И собеседник поведал о том, как угодил в милицию, как провел ночь за решеткой. Его арестовали за то, что возмущенный обсчетом на кассе в магазине, эмоциональным жестом ненамеренно разбил бутылку с кетчупом и отказался возмещать ущерб. «Настоящие фашисты!», - охарактеризовал он сатрапов при погонах, жестоко избивших его в участке. «Один повис на мне, обхватив за горло, собираясь раздавить кадык. Я хрипел, но держался. Другой, что есть силы, ударил ребром каблука по травмированному большому пальцу на правой ноге. Отобрали бумажник с зарплатой, полученной в команде «Агрофирма» у Моцного, где работал тогда. Отняли авоську с куриными окорочками. И под замок. В камере подскочил хмырь со словами, - «Братва, клиент!». – «Мужики, ваших законов не знаю, а живым не дамся!». Утром допросил майор. Просматривая изъятый у меня блокнот, обнаружив в нем фамилию главы города Ивана Свистунова, номера телефонов мэра, тот хмыкнул, - «Вон у тебя какие друзья. Что ж – свободен». Затем небрежно швырнул мой кошелек, сетку с продуктами, присовокупив, - «Забирай свое гавно». Выйдя на улицу, недосчитался половины денег, остальную часть явно украли менты. Протухшие окорочка вместе с авоськой отправились в урну к радости бродячих собак, они принялись рвать на куски невиданное лакомство. Верно говорится – беда не приходит одна. Тогда я только что развелся».
Пока владела им круговерть служебных обязанностей, Литовченко еще сопротивлялся невеселым думам: в нем не обнаруживалось ни физической дряхлости, ни потери интереса к чему-то новому. Прочитав книгу «Футболь» - рекомендованный мной бестселлер, фрагменты коего пестрят трехэтажным в стиле Эдички Лимонова матом, щедро снабдил страницы с этой «винегретной» беллетристикой надписями карандашом. Автор книги жутко не понравился «Литве». Я-то хотел объяснить: игрок «Таврии» и ленинградского «Зенита», правозащитник, гендиректор Русского ПЕН-центра Александр Ткаченко, будучи отпрыском украинца и караимки (крымской еврейки) самой природой заточен на сплошную хулу в отношении советской власти, при которой лично он кучеряво жил, много печатался. Не то, чтобы человек развратился, стал подлецом, нет - его таким зачали в утробе матери. Оттуда – от сперматозоидов и яйцеклеток, проистекают все эти «майданы» и «небесные сотни» на современной Украине. Впрочем, литератор не без таланта и с фантазией. Сцена гибели Леонарда Адамова: вернулся тренер домой и застал оргию, юная дочь с напомаженными губами прожженной шлюхи, сидя на голом мужике, ловко двигалась, у нее получалось, - тогда бедный отец залпом влил себе в гортань стакан водки, и, распахнув пинком окно на девятом этаже, воспарил в минском вечернем небе. В действительности все произошло не по версии Ткаченко, но читать интересно же, черт возьми! И главное, - я обращался к Владимиру Николаевичу, - вот подтверждение: люди футбола – особенная категория, с ними приключается все, что угодно, а у вас в семье ситуация осталась в границах приличия. После чего «Литва» смотрел на меня с укоризной, собираясь послать. Однако мы с ним всегда расставались мирно.
В гости к нему на Волоха я приходил с предощущением праздника. Звонил в домофон, не пользуясь лифтом, направлялся к его жилищу, дверь в правом крыле открывалась и, подняв голову, встречал взгляд бледно-голубых глаз хозяина квартиры. О чем будем сегодня беседовать? Или о ком? Литовченко принимал любую предлагаемую для разговора тему. Погода, рыбалка, дача – это мимоходом. Рыболовом он был знатным, отдаваясь этому занятию весь год, и сам же обрабатывал добычу, развешивая сушеные тушки на бечеве, протянутой на кухне. Выезды, чтобы посидеть с удочкой в укромном месте, а если зима, то над лункой во льду – способ поддержать компанию, неизбежно редеющую с приближением человека к роковой черте. Толкуя о главном предмете наших встреч, описывая до мельчайших деталей футбольные игры и сопутствовавшие обстоятельства, тем самым, заставляя поражаться силе и цепкости его памяти, Николаич все чаще изменял задаваемому курсу диалога. Футбол предполагает радость, разговор о нем идет в приподнятом ключе, хохмы сыплются как из решета. Но и от пасмурных ноток никуда не денешься, когда чередой уходят друзья, коллеги, в их числе - рецензент книг стихов Литовченко Александр Кобылинский, трудившийся завотделом в районном управлении культуры. Мучительнее всего терять родных – брата Анатолия; кадровый военный, он всегда оставался для Владимира образчиком всех мыслимых достоинств, непререкаемым авторитетом; сестру Галину. Чем больше накапливалось таких утрат, тем тоньше становилась связующая нить.
Пригласив меня к компьютеру, заходил в аккаунт на сайте «Одноклассники». Показывал там фотографии с внуками, взрослой дочерью Машей: на его дне рождения собирались все вместе, пожалуй, кроме Дениса – первенца Владимира Николаевича. У отцов и сыновей часто натянутые или вовсе плохие отношения, зато дочери почти всегда мягче, добрее к родителям. Эти встречи для патриарха были настоящей отдушиной, но их мимолетность, – в конце концов, у молодежи, детей, отдельная жизнь, другие интересы, они не могут, да и не должны вечно находиться рядом со стариками, - лишь подчеркивала, если не усугубляла, состояние пенсионера, выброшенного обществом за борт. Потому-то с явной грустинкой глядит с фотоснимков поздний Владимир Литовченко в окружении детворы, продолжателей фамилии. Один совместный их портрет прямо символика: за настольной игрой расположились на ковре дед и внуки, а над головой старейшины подобное нимбу обрамление гимнастического обруча. Нарочно так было придумано или случайность?..
Вновь оставшись наедине со своими мыслями, читал на видеокамеру собственные стихи: на его страничке в «Одноклассниках» множество этих записанных роликов. Работа выполнялась не под копирку: прочтение каждого стиха делалось со сменой образа – Литовченко надевал то клубную футболку «Сокола», то рубашку с небрежно повязанным галстуком, дополнив гардероб черными очками, или, дурачась, нахлобучивал на себя панаму с сеткой – головной убор пчеловода. И чудился некий ритуал: в формате стихосложения он заклинает, прося высшие силы избавить его от страданий. Навсегда избавить.
Биологическое угасание человека не описать одними медицинскими параметрами – частотой и тонами биения сердца, объемом дыхания, составом крови. Этот процесс угадывается по интонациям, различимым, если внимательно слушаешь речь на диктофоне, отслеживая все ее нюансы – от пауз, когда собеседник подбирает нужное слово, до легкого дрожания его голоса от непонятной причины. Наступление старости бывает резким, как уход солнца за линию горизонта зимним вечером.
Шел я однажды в магазин на Набережной, и со своего саратовского берега наблюдал сверкавшие на закате багровым пламенем поверхности новостроек Шуровой горы в Энгельсе. Минут через пятнадцать возвращаюсь с покупками и вижу – те высотки в серой мгле, словно безжизненные. Еще один день канул в вечность. Свершился переход от одной фазы к другой: поэты особенно остро воспринимают такую смену декораций, придавая ей смысл тревожного знамения. Литовченко же всегда спокойно говорил о смерти. И он знал, при каких обстоятельствах с ней соприкоснется.
Вот уже лежу в реанимации.
Обнимаюсь с бабою косой –
Слишком задержали в регистрации,
Все пытали, кто я, мол, такой.
…Только сам себя уже не слышу.
Может, просто крикнуть не могу.
А косая нежно в ухо дышит
и два беса рядом стерегут…
Тонометр, россыпи упаковок с таблетками и с ними на кухонном столе, будто в насмешку, стояли емкость с крепким алкоголем, набитая окурками пепельница. Голос друга-вратаря, когда-то зычный, мощный, понижался до невнятного шепота, кровяное давление больного зашкаливало за двухсотую отметку. «Николаич, что делаете?! Поберегите себя!». Не слушал, отмахивался. Поняв неуместность моего присутствия, в последние два года прекратил навещать «Литву», лишь по-прежнему поздравлял его по телефону 3 августа. Он осведомлялся – идет ли работа над книгой по теме его спортивной биографии. Что я мог ответить ему? Какая теперь к черту книга? Кому она нужна?
За восемь дней до кончины Литовченко написал, вероятно, самое пронзительное свое произведение, названное «КИЧ – ХАН др А…», которое начинается, - «Болею – лечусь… Болею – лечусь… Будто бы мчусь по безмерному миру… На самом то деле – по кругу топчусь с угла до угла в квадратуре квартиры…». Стих прерывист, как вздохи в агонии. Читая, представляешь себе – обреченный на казнь мечется в поисках защиты, и всюду перед ним «черный квадрат, что тянет на самое дно». Здесь уж не до бравады. Сколько одиноких людей, оказавшись на казенной койке в свой последний час, цепляются за ускользающие мгновения на земле, видя кругом лишь мрачные стены, равнодушные чужие лица. Нет, лучше сразу эвтаназия!
Это случилось, когда внимание было приковано к телетрансляциям матчей футбольного чемпионата мира в Катаре. Я не просматривал сообщения областных информационных агентств. По наитию набрав в строке поиска – «Владимир Литовченко, «Сокол» Саратов», увидел в выходных данных – рядом с датой рождения через черточку появилась другая дата – 11 декабря 2022 года. В тот момент давно опоздал на похороны. Его предали земле в сильный мороз. Родился летом, умер зимой в 73. Упокоился на Эльтонском кладбище. Оттуда, если смотреть в бинокль, на противоположном берегу Волги различима панорама у подножия горы, где железнодорожный вокзал, стадион «Локомотив» - храм футбола, в котором 11 сезонов выступал вратарь, ставший местной легендой. Хотя, может быть, и не видно из такой дали тех самых стадионных мачт? Точно не знаю.
Сестра Владимира Николаевича Татьяна ответила мне в «Одноклассниках», - «Володя умирал очень тяжело, я была с ним дома, в «Скорой», в больнице, и проводила почти до дверей реанимации - дальше не пустили. Держала все время его холодющую руку, успокаивала, поцеловала перед тем, как закрыли за ним дверь. Он пытался бороться, все повторял: "Как же мне тяжело, задыхаюсь". Ему даже кислород не помогал. На это было страшно смотреть от бессилья и невозможности помочь. Я младше на 5 лет и очень любила его, он был кумиром всех девчонок в нашем классе, девчата переписывали его стихотворения себе в альбомы, он привел меня к спорту, к сочинению стихов, рисованию, ко многому другому. Неправильно говорить "любила" Я его люблю, и всегда буду любить и помнить, пока сама живу...».
Вероятно, там, в заоблачном пространстве, на непостижимой вышине Царствия Небесного, он обретет гармонию, встретив родную душу, с которой уже не расстанется.
Саратов, декабрь 2023 – январь 2024 гг.