Есть места, попадая в которые, невольно задаешь себе, может быть бессознательно, вопрос:
«Это удивительное место, а кто же его гений, genius loci?» Действительно, кто является невидимым проводником нас, живых, по одному из таких мест – Ваганьковскому холму, месту, заметному и в истории мировой, и в истории российской, и в нашей городской
истории? Мы иногда идем в наш храм по переулкам, прилегающим к нему, и думаем, а ведь здесь ходили Н.В. Гоголь и М.П. Погодин, В.М. Ундольский и А.Е. Викторов, И.В. Цветаев и В.Д. Голицын. Здесь рядом, совсем поблизости, находился Московский главный архив
Министерства иностранных дел, тот самый, в котором хранились рукописи древнего
Посольского приказа. Здесь же в собраниях Румянцевского музея с 1861 года трудились самые замечательные представители ученого сообщества XIX – начала ХХ века, и москвичи, и петербуржцы, и уроженцы множества городов и весей старой России. Многие
из них могли бы претендовать на звание гения места сего. Но среди прочих Николай Федорович Федоров выделяется как явный фаворит.
Кто же этот человек? Вы лучше меня знаете о нем. Удивляюсь тому, что он,
закончивший лишь тамбовскую гимназию, стал учителем для многих и многих людей
превосходных по своим способностям, образованию и интеллектуальным возможностям.
Да, он был собеседником графа Льва Толстого, великого русского писателя, бывшего, можно сказать, его приятелем. Да, он оказал необыкновенное влияние на родоначальника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского. Да, он на равных говорил с Владимиром Сергеевичем Соловьевым, великим русским философом и религиозным
мыслителем. Многие из тех, кто был знаком с ним, отмечали не только его глубочайшие познания в различных областях науки, но и его необыкновенную доброту, кротость и скромность. Здесь совсем рядом в Пашкове доме, где-то между каталожными ящиками
сидел он примерно в таком виде, как изобразил его Леонид Осипович Пастернак на знаменитом портрете, и к нему тянулись многие и многие. А еще он не забывал о самом главном – о том, что при всех важнейших занятиях, люди должны помнить о милосердии, заботиться о тех, кто рядом с нами. Но его-то забота имела совсем неординарные масштабы:
с одной стороны, он мог свою почти что нищенскую зарплату полностью потратить на бедных людей, которые приходили в Румянцевский музей не для того, чтобы обогатиться какими-то знаниями, но просто погреться, а с другой стороны, он мог, буквально разверзнув пределы временного, учить своих собеседников тому, что каждый человек достоин
Царствия Небесного, достоин вечной жизни, тому, что этот самый обыкновенный человек, который алчет и жаждет здесь, на земле, способен усвоить то, что принято называть Вечностью. Его теория, конечно же, во многом спорная, открывает в нем личность в первую очередь, проникнутую евангельским смыслом. Сколько раз мы слышали, что с одной стороны Федоров не вписывается в какую-то, я думаю несуществующую, общую концепцию
православия, он, дескать, «не такой», а, с другой стороны, сколько раз мы слышали о том, как он любит и почитает преподобных Сергия и прославленного уже после его кончины Серафима Саровского. Мы слышали о том, что Николай Федоров здесь, на Ваганьковском холме хотел своего рода завершением нашего Никольского храма видеть храм Святой
Троицы, который был бы построен в один день – обыденкой. Православное учение о
воскресения мертвых было сердцевиной его многосложного и вместе с тем целостного мировоззрения, по сути являясь идеей его жизни.
Мы не должны с осуждением, с высокомерием относиться к чьему бы то ни было мировосприятию. У нас нет просто такого права. Есть два типа подхода не только к реальности, к действительности, но и ко всему тому, что принято называть культурой человеческого рода. Первый тип представлен человеком, который на поле в первую очередь видит сорняки, по крайней мере стремится их увидеть, может даже убрать их. А другой тип восприятия представлен человеком, который видит на том же поле, прежде всего многообразие цветения, прекрасные цветы, дивную красу. И он говорит как это прекрасно,
как это удивительно. Вы знаете, человек может заблуждаться, он имеет на это право при своей жизни. Но если его заблуждения как о скалу разбиваются о веру во Христа Воскресшего, то он оказывается победителем. Это-то и относится, наверное, в первую очередь к тому
удивительному человеку, о котором мы сегодня молились – к Николаю Федоровичу
Федорову. Человеку, который поистине стал носителем того, что условно, может быть с некоторой натяжкой, можно назвать русская идея. Я не хочу переходить на термины и понятия, свойственные философам и XIX столетия, и уже нового XX. Во всяком случае, в первую очередь для нас Федоров – это человек-христианин, это чадо Церкви Христовой,
человек, который в этом храме не раз молился, который очень любил его. Это человек, который имел возможность общаться с тогда еще совсем молодым священником отцом Леонидом Чичаговым, бывшим с 1896 по 1898 год настоятелем нашего храма. Они наверняка беседовали о многом и о разном, потому что будущий владыка Серафим тоже был человеком разносторонним и, если можно сказать так, человеком энциклопедического типа;
им было о чем поговорить. И, наверное, они предвидели те страшные годы, те жуткие окаянные дни, которые ждали это чудесное место, наш любимый Ваганьковский холм. О том, что происходило после 1917 года здесь, в этом месте, без прикрас написал в своем
дневнике один из сослуживцев Н.Ф. Федорова по Румянцевскому музею Юрий
Владимирович Готье. Эти страшные годы привели к чреде мученических кончин многих чад Церкви Христовой. Достаточно вспомнить хотя бы тех, кто сподобился мученического венца из числа служителей нашего храма. Начиналась эпоха перерождения нашей страны, а вместе с тем и время перерождения Румянцевского музея в совсем иное учреждение.
Итак, мы молимся о замечательном человеке, рабе Божием Николае, в Никольском храме, в храме его небесного покровителя, в храме, в котором он не раз и сам стоял, наверное, скромно где-то в уголке, также как вы, братья и сестры, со свечей в руке, и думал о самом важном – о спасении своея души. Мы молимся о нем, потому что всякий человек в той или иной форме причастен к греху: «несть человек, иже жив будет и не согрешит».
Только Господь безгрешен, только Он, Спаситель мира, дает нам образ, не запятнанный тем, что связано с греховным человеческим началом, с падшим человеческим естеством. И именно человек, который молится о своих согрешениях, способен думать о всем
человеческом роде. Мы должны помнить и о себе, потому что раз мы знаем это место, раз знаем и помним тех людей, которые на нем трудились и молились, то должны постоянно спрашивать себя: «Где обрящуся аз?» Хочется быть с теми, кто из трудников Ваганьковского холма сподобился Небесного Царствия, сподобился, оказавшись у Врат Вечности, дать правильный и непостыдный ответ пред Господом, сподобиться войти в Царствие Небесное.
Спасибо всем вам, за то, что вы пришли помолиться, за то, что вы помните о тех, кто трудился и молился здесь, и стараетесь проникнуться тем добрым, что оставили они для нас, для тех, кто живет после них.
Текст набран со звукозаписи и авторизован прот. Борисом Даниленко 29.12.2023