« Чевенгур », первый и величайший роман русского писателя Андрея Платонова, рассказывает две истории: ироническую притчу о зарождающейся Советской России и горестную историю издания книги. Когда Платонов закончил ее, когда ему было под двадцать, вскоре после смерти Ленина, первые читатели предостерегали молодого романиста от безрассудства, ставящего истину выше славы: «Я хочу предупредить вас сейчас», — сказал его редактор после прочтения черновика в 1927 году. , «чтобы исправить это и стереть впечатление, которое оно производит». Максим Горький был более прямолинеен: «Чего бы вы ни желали, вы изобразили действительность в лирико-сатирическом свете, что, конечно, неприемлемо для нашей цензуры». Иосиф Сталин просто нацарапал над произведением Платонова «Сволочь».
Читая книгу, эти чувства кажутся разумными. Многие яркие слова могли бы описать «Чевенгур» — веселый, душераздирающий, поэтичный, мифический — но лесть, по крайней мере, в отношении государственного коммунизма, не входит в их число. Хотя Платонов думал, что он написал «честную попытку изобразить начало коммунистического общества», его британский издатель назвал ее «Советский Дон Кихот» — фраза, которая очень кстати. Одноименный город, где происходит половина книги, и окружающий его регион в стиле Ла-Манчи изобилуют донкихотскими персонажами, охваченными духом революции, которая поглощает их заживо. Истолковав роман как насмешку, Сталин приостановил издание «Чевенгура». Хотя Платонов писал (и иногда публиковался) до своей смерти в 1951 году, его романы оставались под цензурой до тех пор, пока Михаил Горбачев не открыл эпоху гласности.
Абсурдистские элементы романа дремлют в первой его трети, которая, напротив, является самой поэтичной. Нас знакомят с Сашей Двановым, суровым юношей, родившимся во времена великого голода и нищеты. Условия настолько плохие, что его отец топит себя, чтобы посмотреть, улучшилась ли загробная жизнь. Сашу берут на попечение Захара Павловича, друга его отца и невозмутимого железнодорожного работника. Именно Захар помогает Саше записаться в большевистскую армию, хотя и спорит с однопартийцем, что в конечном итоге «всякая власть – это суверенная власть» и люди должны оставаться без надзора. «Это в вас говорит мелкий буржуа», — возражает партийный чиновник. "Вот увидишь."
Платонов не стеснялся позволять персонажам высказывать свое мнение, даже если в реальной жизни за то, что они говорят, их убили бы на месте. «Вы даете нам землю, а потом конфискуете все зерно, которое мы на ней выращиваем», — жалуется один крестьянин на политику реквизиции зерна. — Ну, если так, то можешь подавиться этой землей.
После войны Саше поручают искать деревни, где приветствовался коммунизм. К нему присоединяется Степан Копионкин, странствующий рыцарь, который ездит на коне по кличке «Сила пролетариата» и имеет вышитое на кепке изображение Розы Люксембург, его музы. Саша и Копионкин преданы идеалу коммунизма Маркса, хотя ни Копионкин, ни многие крестьяне, с которыми они встречаются, на самом деле не читали его работ. Их непродуманное понимание ее принципов показывает Платонова в лучших его сатирических проявлениях: жители одной деревни берут себе такие имена, как «Федор Достоевский» и «Христофор Колумб», чтобы оправдать свое наследие. В другом старый большевик защищает памятник мировому коммунизму с помощью доспехов и бракованных гранат.
Именно в Чевенгуре, месте скорее метафорическом, чем материальном, Саша и Копионкин открывают для себя форму коммунизма в крайней форме. Повествовательный путь романа становится все более запутанным с появлением его главных героев, поскольку Платонов обращает свое внимание на развитие этой утопии. Здесь солнце является главным работником, и два закоренелых коммуниста насильственно устранили любые буржуазные элементы. Чтобы заново заселить город, они привезли пролетариев, проституток и других людей, которых описывают как «хуже, чем пролетариат — никого и никого». Саша наводит видимость порядка и при этом становится своего рода мессией. Но это недолговечно. На город нападает отряд солдат неизвестной армии. Пережив своих товарищей, Саша решает вернуться к отцу в озеро.
Жизнь Саши частично была вдохновлена жизнью Платонова. Платонов родился в городе Воронеже в 1899 году в семье железнодорожного механика и вырос в эпоху войны, голода и революции. Охваченный страстью к коммунизму, Платонов отказался от своей бурно развивающейся карьеры писателя и стал инженером. В 1921 году его отправили в сельскую местность Поволжья, где вернулся голод, для руководства проектами по мелиорации земель, расчистке и удобрению степных земель под посевы. Эта работа показала ему недостатки революционного проекта. В этом и заключалась проблема, с которой столкнулся Платонов: он не мог не документировать ту отсталость, которую наблюдал в степи. По словам его давнего переводчика Роберта Чендлера, Платонов «был предан собственным талантом».
Хотя русское издание «Чевенгура» официально не издавалось до 1988 года, его версии ранее появлялись в других местах: сначала в 1971 году во французском переводе самиздата, а затем, несколько лет спустя, на английском языке. Чандлер считает, что этот ранний перевод «испорчен серьезными ошибками», и его диагноз является авторитетным. Лирическая проза Платонова, приправленная символическими подмигиваниями и аллюзиями, стала предметом глубоких текстологических исследований, в том числе Чендлера, на протяжении десятилетий с момента ее выхода. Это новое издание «Чевенгура», переведенное им и его женой Элизабет Чендлер, включает в себя изменения Платонова, которые так и не вошли в первый опубликованный экземпляр, а также более 100 страниц дополнительного материала, который помогает расшифровать роман и оправдать его автора. . Именно усилия такого рода восстановили репутацию Платонова как одного из величайших писателей ХХ века.
Завершив реперевод его романов, NYRB подтвердила место Платонова в каноне, подвергавшемся советской цензуре, где он присоединяется к таким людям, как Михаил Булгаков, поэт Осип Мандельштам и летописец Василий Гроссман (хороший друг Платонова). Платонов — не просто голос своего поколения, но и мудрец для нашего собственного, предупреждающий нас, что недостатки человеческого идеализма обречены затмевать его реализованные видения.