Военно-полевая форма, открытый взгляд, мужественное лицо и вместе с тем видно — человек сугубо гражданский: не скуп на чувства и слова, как это бывает у кадровых военных. Старшему лейтенанту Ивану Гулькову тридцать восемь. Инженер-гидротехник, муж и отец. В тот тревожный октябрь 2022-го, когда по всей стране в ходе частичной мобилизации тысячи семей провожали своих мужчин, повестка выдернула и его из мирной жизни. Для близких это было шоком, поворотом в осознании. Парни уходили воевать, выживать, выполнять свой долг — тогда, как другие, кого не коснулось, продолжали вариться в привычных заботах: бизнес, семья, планы на будущее. Сегодня военнослужащий с позывным «Кедр» в реабилитационном отпуске после ранения. Я попросила его о встрече: рассказать о фронтовых буднях, испытаниях и силе духа, о доме, где волнуются и ждут. Возможно, для кого-то этот рассказ покажется обычным (можно привыкнуть ко всему), но именно из таких вот моментов в текущих боевых условиях и складывается повседневная фронтовая жизнь наших ребят.
— Я работал инженером в медицинском центре гемодиализа (занимался настройкой и обслуживанием аппаратов, очищающих кровь), — начал он о себе. — Открывали центры в Симферополе, Севастополе, Керчи, Евпатории. С военной стезёй связывала только военная кафедра в университете — на сборах пару раз выстрелил из автомата... В тот решающий день собирались в горы. Буквально ещё часа два, и до меня бы не дозвонились. Когда взял трубку, услышал: «Это из военкомата. Вы должны прийти на сверку данных». Сразу стало ясно. Дети заплакали: «Папа, ты на войну уходишь?». Трогательный момент. До сих пор ком в горле. На следующее утро пришла повестка: на работу, по месту прописки. Это была последняя неделя мобилизации. А если бы уехал куда-то... Но возвращаясь мысленно назад, понимаю: не смог бы ни прятаться, ни бегать. Так воспитали. Говорят, на войну не рвись, она сама тебя найдёт. Так и вышло.
— Война нашла и разом всё изменила?
— Определённо. Сразу начал осваивать навыки, необходимые в полевых условиях. Хотя я с детства многое умел. Мама — учитель, отец — водитель, часто оставался с сестрёнкой (она — инвалид детства, ДЦП). Как офицер своими умениями делился с личным составом. Некоторым тяжеловато приходилось. Говорят, армия — уставщина, дедовщина. Скажу так: это прежде всего дисциплина, которая сохраняет жизнь тебе и твоим товарищам. Личная гигиена, закалка, защита от инфекций (в первые месяцы все обычно кашляют и чихают) — одно из важнейших требований, чтобы не навредить себе и другим. В учебном батальоне определили меня во взвод связи. Был инструктором, обучал людей. В мае отправили в Луганскую Народную Республику. Местные бойцы встретили пополнение с жёсткой иронией. Понять можно. Огрубевшие от войны — и разговоры у них такие же. «Не знаем, парни, стоит ли нам к вам привыкать... Две недели — и многих уже не будет».
— Что поначалу ошарашивает на передовой?
— Кажется, нет ничего страшнее миномётного обстрела, когда снаряд заходит в землю. Головой понимаешь: не в тебя прилетело, но такой выброс адреналина! Не то, что волосы, кожа дыбом. Вместо того, чтобы залечь, хочется бежать, бежать без оглядки, куда подальше. Никто не хочет умирать: ни контрактник, ни мобилизованный, ни доброволец. Но снаряды и ракеты убивают одинаково всех. Многие, кто без боевого опыта приехали ради заработка, сами готовы заплатить, только бы вернуться обратно. Сдались им эти деньги! Смерть дышит в затылок. Первый раз в жизни видел, как стучат зубами от страха. Сначала думал, боец прикалывается. Кто-то толкнул его — не смеётся. Подполз: «Что случилось?» — «Пацаны, мне страшно». — «Нам тоже». А у него прям мандраж. Ну я и начал: «Кем на гражданке работал? Семья, дети?». Надо было как-то отвлечь. На следующий день он подошёл: «Спасибо! Хотел уже всё бросить, из блиндажа убежать». А убегать от миномётного обстрела опасно: осколки быстрее достанут. В мои обязанности командира взвода входит контрольза людьми: питание, безопасность. Мы стояли под Бахмутом, в лесу, встречали «немцев» (так называем «укропов»), чтобы не обошли. Город был уже взят. С той стороны первая линия вела обстрел, но, как правило, не по одиночным целям. Дождутся, пока зайдёшь в блиндаж, и уже потом разнесут. Хорошо прилетает — бьют до последнего, пока что- то ещё шевелится.
— Бойцов терять приходилось?
— Старались потерь избегать. Сам держал дисциплину и других тянул. Особо не высовывались. Постоянно были в дозоре. Когда стемнеет, уже не спрячешься под деревом: летают «птички» с тепловизорами — ты виден, как на ладони. Ни в коем случае нельзя пренебрегать необходимыми средствами защиты. Хотя попадаются «лихие» парни — не носят бронежилеты и каски, мол, «я — такой фартовый, удача меня не подведёт». А она подводит... Днём (особенно в тёплое время года) одежда не успевает просыхать от пота. Два глотка воды — и уже насквозь мокрый. На ночь переодеваемся в термобельё (чтобы не околеть), сверху опять же — бронежилеты.
— В армейский жаргон прочно вошло новое слово — «птички». Они летают, висят. Как выживать в окопе под постоянным контролем с неба?
— Никогда нельзя теряться, паниковать. Нам привезли антидроновое ружьё. Парни поначалу не знали, как пользоваться: «Сами не пойдём, только с вами. Рядом постойте». Обучал, рассказывал, показывал: отправляешь импульс, и дроны теряют связь. Брал бойцов с собой. На первой «охоте» сбил двух «птичек» — три дня не прилетали. По необходимости использовали подручные средства. Как-то даже привязывали телефон к палке, подползали к позициям противника и снимали, что там у них происходит.
— Это тот самый телефон-разведчик? — перевожу взгляд на смартфон Ивана (он лежит на столе).
— Уцелел?
— Выжил. Правда, на передовой мобильниками пользоваться небезопасно: враг не дремлет. Но как по-другому на такой войне? Вычисляли, откуда по нам стреляют, определяли, как обойти. Из приятных моментов фронтовой жизни: когда ранним утром пьём кофе со сгущёнкой (чай не так популярен). Приезжает машина, сбрасывает продукты. Пока солнце не встало или на закате забираем воду, еду.
— Здесь, в тылу, активно собирают и регулярно отправляют на фронт гуманитарные грузы. Поддержку чувствуете?
— Конечно. Гуманитарного голода нет. Продуктов достаточно: консервы, тушёнка хорошая, борщи, супы, концентраты. Сухари и галетные печенья быстро расходятся. Их много не бывает. С обмундированием тоже всё в порядке. А что касается техники, пробелы есть: не хватает средств разведки, РЭБа, глушилок для коптеров. Правда, в тылу дружно откликаются, собирают всё необходимое. Думаю, такая ситуация возникает из- за санкций: чипы, микросхемы сегодня очень тяжело к нам заходят.
— Какие мысли помогают воевать?
— В запале думать вообще не получается. Там включаются инстинкт самосохранения, рефлексы, наработанные ранее. Мысли о доме приходят в фоновом режиме или в промежуточные моменты. Спасает уверенность, что тебя ждут, — легче переносить бесконечную, тянущуюся чёрную реальность. Разумеется, многое зависит от характера, стрессоустойчивости, способности стоически держаться. Приведу пример: парень поссорился с женой, пошёл в армию. Рассчитывал, супруга одумается. Не одумалась. А он в такой замес попал, где каждый день может быть
— Последствия ударов бомбами, беспилотниками — всегда непредсказуемость. В ангелов-хранителей верите?
— Я верю в Божье провидение. Если Бог уберёг, значит, здесь ещё нужен. Попади осколок чуть ниже или выше — всё могло бы быть. В тот день по радиостанции ротный вызвал. Ночь, идти несколько километров. Но по-другому — никак! Приказ сверху. Только высунулся — начался миномётный обстрел. «Птичка» видит даже кошек, собак, которые бегут к нам на запах еды. Сидел до четырёх утра. Когда улеглось, взял автомат, сумку (там плащ- палатка, наушники) и пошёл. У командира меня ждали бойцы — бывшие зеки. Их узнать нетрудно: на лицах — отпечаток прошлой жизни. Но фронт — это другое. К тому же, пройдя школу тюрьмы, они уважительно относятся к командирам, проявляют гибкость, исполнительны. Перед нами поставили задачу: заминировать поле, чтобы танки не прошли. На задание отправились группой: сапёры взводили, разведчики закидывали. Мины (порядка пятидесяти) разложили в разных местах. Я с противодроновым ружьём контролировал небо. Всё тихо и вдруг... взрыв! Противотанковое взрывное устройство попало на противопехотное (оказывается, они там уже были). Карты минных полей не всегда точны, если бойцов-минёров ранило или убило. Сапёр успел сгруппироваться, но его контузило, оглушило, осколками посекло. В шоке не до конца осознал: «Всё нормально, всё нормально. ». Но видно было, что ненормально. С той стороны, конечно, услышали. Пацаны закричали: «Кедр», «Кедр», «птички!». Одну сходу посадил, вторая развернулась и улетела. Нас обнаружили, но точные координаты не распознали. Через две-три минуты пошёл обстрел из АГС (автоматического гранатомёта). Если бы в наш квадрат — мало бы не показалось! Работу успели доделать и маленькими группами начали отходить. Мой рюкзак лежал в двадцати метрах. Подбегаю, и рядом взрывается ВОГ (граната подствольного гранатомёта). Первое ощущение — будто в лицо кувалдой ударили и челюсть вылетела. Потрогал — вроде, на месте: уши, губы. В глазах: зайчики, как после ожога сваркой. Снова наклоняюсь к сумке — и тут чувствую: нос отвалился и повис.
— Жутко представить... Медики, наверное, не всегда рядом?
— Сначала сами друг другу оказываем помощь. Потом с доком (доктором) связываемся. Добрались до блиндажа. У меня лицо сразу опухло, ничего не вижу. Каску подставили: кровь стекала. Слышал, ребята торопились: «Нужно быстрее, а то откинется!». Какое-то время «буханка» не могла подъехать из-за обстрела. Ближе к утру меня подняли и ещё одного парня (ему лёгкое пробило — осколок залетел под бронежилет) и понесли в машину. Уже в Ростове, в военном госпитале, конкретно занялись моим лицом: сделали пластику, наложили внутренние швы. Есть ещё онемение, осколки остались (они быстро обрастают тканями). Достать непросто — можно задеть нерв. Возможно, после СВО...
— Родным сообщили сразу?
— Месяц не выходил на связь. Потом позвонил маме, супруге. И плакали, и ругались. Приехали ко мне в госпиталь и давай уговаривать: «Хватит уже воевать! Пора домой!». А как домой?.. С мамой поговорил: «Как бы поступил твой отец?». Она вздохнула, согласилась. Провалялся в госпитале полтора месяца, пока всё заросло. После в Анапу, в санаторий отправили. Взял с собой младшую дочку. Старшая на тот момент в лагерь уехала — по путёвке как дочь мобилизованного.
— Что ваши дети знают об СВО?
— Младшая ничего не знает. Мала ещё. Для неё — папа на работе. Скучает: «Папочка, любименький, ты у меня такой хороший, когда приедешь и мы поиграем?». Ласковая девочка. И вроде никто её этому не учил. (Иван отворачивается и какое-то время смотрит в сторону). Говорю ей: «Потерпи немного, я скоро вернусь!». Не хочу ребёнка травмировать. Старшая уже понимает, гордится. Но тоже, если разговор заходит — сразу в слёзы. И я не могу.
— Справились?
— А я ведь даже и не знаю. Они сегодня большей частью по госпиталям. Может, кто-то и остался. Связи с ними нет. Там тогда пошли атаки. И всё одно к одному...
— Когда постоянно думаешь, где упасть, в какой выемке спрятаться, наверняка нелегко адаптироваться к мирной жизни?
— Я для себя главное понял: делом надо заниматься и тут, и там, тогда быстро привыкаешь. И никакие треннинги не понадобятся. Конечно, на гражданке такого трэша не происходит и ледяного страха не испытываешь. Поэтому те, кому не достаёт здесь сильных эмоций (нечем заполнить пустоту: ни друзей, ни любимого дела), приехав в отпуск, сознательно стремятся обратно.
— Встречая молодёжь, которая особо ничем не занята, мается от безделья, не возникало желания подойти, встряхнуть за плечи?
— Когда люди глухи и слепы, свои мозги не вставишь. Вот у меня палец на руке не сгибается. От удара. Вышел с дочками погулять на детскую площадку. А там парни пьют пиво, общаются на матах. Попросил: «Господа, соизвольте распивать в другом месте, здесь дети!». В ответ смех, откровенное хамство. Один изъявил желание разобраться. Ну и сработало. Старался не переусердствовать: сначала в ногу, потом в плечо. Если слов не понимают. Видимо, это последствия нынешнего воспитания: Интернета, соцсетей. У кого на спецоперации нет родных, вообще далеки от темы. Смотрят телек, им хватает: «О, как здорово — мы там всех бьём!».
— Когда закончится спецоперация,о чём будете рассказывать подросткам, молодёжи?
— Не уверен, что буду. Мой дед воевал, вернулся с наградами,но вспоминать не любил. Лишь однажды сказал мне: «Война — это, внучок, не кино». Считаю, с молодыми лучше говорить о другом. Первым делом им надо учиться, набираться ума, мудрости, чтобы строить добрый мир, новое общество без столкновений и конфликтов. Война — жуткая подлость, большая человеческая глупость, когда стороны (вместо того, чтобы сесть за стол переговоров) истребляют людей.
— Долго ещё до победы, как по-вашему?
— Смотря, что понимать под словом «победа». Она придёт, когда сможем обезопасить и укрепить свою страну, когда прекратятся поставки оружия со стороны Запада, когда солдаты вернутся домой живыми. На фронте не думаешь о победе в глобальном масштабе. Там каждый день свои маленькие преодоления. Принёс воды — уже победа, отбил накат — победа. Вместо «когда всё это кончится» надо думать — «как я могу приблизить результат».
— Иван, хочу пожелать вам сил и мужества. Берегите себя! Пусть каждая семья дождётся своего мужчину...
— Спасибо, обязательно. Буду «кошмарить» противника упорно и до конца. Знаю, за что воюю. Те, кто остались лежать на диванах, рассуждают, что от них ничего не зависит. Но каждое действие или бездействие отдаляет или приближает нашу победу. Раз уж мы на фронте, надо, чтобы зависело. Дочкам пообещал: папа сделает свою работу и вернётся. Верят мне, и я не могу их подвести.
Р. S. Старший лейтенант Иван Гульков попросил через нашу газету поблагодарить Союз ветеранов СВО по Крыму и лично его председателя Александра Комбарова за регулярную помощь военнослужащим, участникам спецоперации и членам их семей. На фронте это чрезвычайно важно — чувствовать надёжный тыл за спиной.
Елена ЗОРИНА.
Фото из архива И. ГУЛЬКОВА.