В прошлой главе, описывавшей насыщенную событиями вторую половину китайской Эры варлордов 1916-1926, мы остановились на смерти Сунь Ятсена. Один из величайших политических деятелей Поднебесной XX века, он в существенной мере предопределил вектор развития родной страны. И, хотя ему не удалось при жизни стать свидетелем победы своего дела, Сунь Ятсен успел создать для неё ключевые предпосылки - на международной арене, в китайском обществе и в собственной партии.
Главным наследием покойного, вне всяких сомнений, выступал Гоминьдан - наиболее многочисленная и авторитетная политическая сила Китая. Смерть основателя, причём в ещё сравнительно раннем возрасте и относительно внезапная, естественно обострила в ней вопрос о лидерстве. От того, кто возобладает в противоборстве за место у кормила Национальной партии, зависело очень многое. К 1925 году ряд видных деятелей, стоявших наряду с Сунь Ятсеном у истоков Гоминьдана/Тунмэнхоя и обладавших в организации большим авторитетом, выбыл из политической игры. Сун Цзяожэнь был убит в 1913. Хуан Син скончался в 1916. Такие люди, как Ван Цзинвэй и Ху Ханмин, не могли в полной мере сравниться с ними. Между тем, коллективное руководство не подходило Гоминьдану в виду задач военного характера, которые стояли перед партией и Национальным правительством в связи с намечающимся Северным походом. Требовался вождь, способный повести за собою армию. Как следствие, хотя гоминьдановской линией, особенно после создания Академии Вампу, был отход от милитаристского начала, строгое подчинение офицерского корпуса партийным инстанциям, де факто противостояние, развернувшееся в марте 1925 и получившее в историографии название Юньнань-Гуансийской войны, велось именно между военными.
С одной стороны на наследство Сунь Ятсена претендовали его прежние союзники из числа южных варлордов, сознающих, что если они не перехватят контроль над окончательно оформившейся Национально-революционной армией, их самих скоро «зачистят», обеспечивая безопасность тыла перед началом большого наступления в зону влияния наследников Бэйянской клики. Это был и попытавшийся добиться реванша за прошлое поражение Чэнь Цзюнмин, и, прежде всего, Тан Цзияо, и ряд других фигур калибром поменьше. Часть из них была связана с Юньнаньской, а часть - со Старой Кантонской кликами.
18 марта 1925, то есть через шесть дней после смерти основателя Гоминьдана, Тан Цзияо, объявил о своих претензиях на роль его реального преемника, обосновывая их тем, что в 1924 получил звание «вице-генералиссимус». Выше в иерархии чинов стоял только сам Сунь Ятсен. Де факто, конечно, это был лишь предлог. Звание Тана Цзияо (как и покойного), являлось скорее титулом, не предполагая подлинных управленческих полномочий. Во всяком случае, преемственность в гражданской сфере априори не могла основываться на чем-либо подобном. И, сколь бы ни были архаичны представления Тана Цзияо о политике, он наверняка это понимал.
С другой стороны варлордам противостоял альянс партийных функционеров (упоминавшиеся выше Ху Ханмин, Ван Цзинвэй и ряд иных) с «людьми Вампу» - генерацией молодых офицеров, ставших таковыми уже в пост-цинские времена, слабо обременённых клановыми и земляческими связями, прошедших обучение в Военной Академии Китайской Республики. Среди последних ярче остальных выделялся начальник военной школы Вампу и одновременно Генерального штаба НРА Чан Кайши. В дальнейшем его роль в истории Поднебесной будет лишь возрастать, так что есть смысл остановиться на этой фигуре подробнее.
Чан Кайши родился 31 октября 1887 в местечке Сикоу уезда Фэнхуа провинции Чжэцзян, примерно в 40 километрах от портового города Нинбо, расположенного южнее Шанхая. Согласно записям в книге семейной летописи он принадлежал к 28-му поколению рода Цзян, берущему начало от потомков Чжоу-гуна (мудрого правителя, которым восхищался сам Конфуций). Впрочем, по-настоящему надёжными данные сведения считать трудно. Де-факто род Чанов/Цзянов являлся зажиточными крестьянами. Отец нашего героя был хозяином соляной лавки, располагавшейся непосредственно в его доме. В меру имевшихся у семьи ресурсов, он попытался дать своему отпрыску образование. В возрасте 6 лет родители отдали будущего руководителя Поднебесной в частную школу. В 1895 году отец мальчика умер, и семья стала испытывать серьёзные финансовые трудности. Из-за них в 1899 мать была вынуждена отправить сына в дом своего отца. В 15-летнем возрасте по настоянию матери Чан Кайши женился. Невесту звали Мао Фумэй, она была на 5 лет старше жениха, который оставался с нею вплоть до смерти супруги в 1939. Она же родила ему единственного официально признанного сына.
В 1903 году, в возрасте 17 лет Чан Чжунчжэн, как тогда звали Чана Кайши, поступил в школу в уездном городе Фэнхуа, где давали образование по европейскому образцу. Там он начал интересоваться политическими событиями. Считается, что уже тогда будущий генералиссимус выбрал свой жизненный путь, решив стать военным. Однако - и это показательно - служить в армии Маньчжурской династии он отнюдь не хотел. В 1906, скопив некоторые средства, Чан Кайши выезжает в Японию - с намерением наладить связь с находящейся там революционной эмиграцией. Там он быстро примыкает к Тунмэнхою и даёт устную клятву верности её лидеру. Уже с этого времени о Чане Кайши можно говорить как о члене предшественницы Гоминьдана. Во всяком случае, настроен юноша был весьма решительно. В знак своего стремления участвовать в антицинской революционной борьбе Чан Чжунчжэн в апреле 1906, находясь в Токио, срезал и отослал домой свою косу, что потенциально сулило ему большие проблемы с властями - вплоть до обвинения в государственной измене и казни. Он хотел остаться в Японии и поступить там в военное училище, однако его планы сорвались. Попасть на желанное место не вышло, деньги кончились, и зимой Чан Кайши был вынужден вернуться на родину.
Но юноша не отчаялся. Именно в это время впервые проявится одна из характерных черт, отличавших человека, который будет держать в своих руках бразды правления Поднебесной - по-настоящему железная воля. Скрыв свою принадлежность к Тунмэнхою и историю с косой, летом 1907 Чан Чжунчжэн прибыл в Баодин, где, выдержав огромный конкурс, поступил в военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров. Затем он успешно сдал в конце года экзамены по японскому языку и добился попадания в число немногих избранных курсантов, которые отправлялись на стажировку за границу. Без больших денег, связей и какого-либо опыта военной службы это была исключительно трудная задача. В 1908—1909 годах Чан Кайши обучался в японском пехотном училище Синбу. В это же время он по рекомендации Чэнь Цимэя (один из соратников Сунь Ятсена) окончательно формально вступил в Тунмэнхой. По окончании училища Чан Чжунчжэн был принят на военную службу в качестве кадета 19-го артиллерийского полка 13-й дивизии японской армии.
Он обжился на чужбине, перевёз в Японию семью, и, когда Империю Цин начала сотрясать смута, имел все шансы остаться в Императорской армии и строить там карьеру. Но предпочёл ринуться на передний край Синьхайской революции. В 1911 году, вернувшись в Китай, Чан Кайши стал помогать организовывать республиканские вооруженные силы в Шанхае и Ханчжоу как военспец. Участвовал в боевых действиях, был назначен командиром полка. В 1912 году в ходе борьбы за власть Чэнь Цимэй приказал Чану Кайши организовать тайное убийство Тао Чэнчжана — руководителя активной в то время в Шанхае и прилегающей к нему части Китая революционной организации. Информация об этом раскрылась, и в связи с разразившимся скандалом наш герой был вынужден бежать в Японию. Там он стал издавать журнал «Цзюнь шэн» (Голос армии) и занялся изучением немецкого языка, подумывая о поездке в Германию. Однако зимой он снова вернулся в Шанхай, помогал Чэнь Цимэю в борьбе против Юань Шикая. Потом опять уехал в Японию.
В начале 1914 года, когда окончательный провал Второй революции ещё не был очевиден и Гоминданом предпринимались попытки разжечь по стране новые восстания, Чан Кайши получил от Сунь Ятсена приказ организовать выступления против Юань Шикая в районе Шанхая и Нанкина. Неудачно. После этого Сунь Ятсен направил Чан Чжунчжэня в Маньчжурию. Северный Китай был хуже освоен Национальной партией, требовалось это исправить. Любопытно, что оттуда, из Харбина, Чан Кайши направил Сунь Ятсену аналитическую записку о неминуемости скорой войны в Европе. После начала Первой мировой он вернулся в Японию.
В ходе Войны за восстановление Республики, вызванной предпринятой Юань Шикаем попыткой реставрировать монархию, Чан Кайши опять действовал в Шанхае, участвовал в боях и проявил большое личное мужество. Когда в 1916 от руки наёмного убийцы погиб Чэнь Цимэй, наш герой фактически заменил его в роли ведущего деятеля Гоминьдана в Шанхае. Имя Чана Кайши приобрело известность среди сторонников Сунь Ятсена. В это время будущий лидер Поднебесной в ходе Второй японо-китайской войны ещё продолжал жить на две страны. 10 сентября 1916 в Токио на свет появился мальчик, которого Чан Кайши впоследствии официально усыновил и назвал Вэйго. Есть версия, что Чан Вэйго являлся его внебрачным сыном от японки Сигэмацу Канэко.
Тем не менее, как только у Гоминьдана появляется прочный плацдарм и своя зона контроля на континенте, Чан Кайши окончательно возвращается на родину. С 1918 года он находится в Гуанчжоу, в октябре становится командующим второй колонной гуандунской армии и принимает участие в боях. В 1919 Чану Кайши пришлось на некоторое время уйти с командных постов. Как считается, по личным причинам. Он улаживал дела семьи в Японии, организуя её переезд, а затем ухаживал за больной матерью, которая умерла в 1921 году в возрасте 58 лет. Впрочем, не исключено, что попутно Чан Кайши в ходе своих разъездов продолжал выполнять поручения Сунь Ятсена как доверенное лицо. С середины 1921 наш герой, вернувшись в строй, приступил к теоретической проработке планов грядущего Северного похода. В ходе мятежа Чэнь Цзюнмина Чан Кайши вместе с Сунь Ятсеном укрылся на канонерской лодке «Юнфэн». Во многом именно усилиями будущего генералиссимуса лидер Гоминьдана сумел избежать плена, прежде чем ему удалось воспользоваться посредничеством британцев. Тот факт, что в трудную для Сунь Ятсена минуту Чан Кайши был вместе с ним, послужил дополнительной причиной их сближения. И это сыграло свою роль. В феврале 1923, когда Сунь Ятсен сумел вернуться в Гуанчжоу, он назначил Чана Кайши членом военного комитета партии, де факто превратив его в главного ответственного в Гоминьдане за намечающуюся военную реформу. О поездке Чана Кайши в СССР и последующем занятии им стратегически важного поста начальника Академии Вампу говорилось в прошлой главе.
К началу Юнань-Гуансийской войны нашему герою исполнилось 37 лет. Он был полон сил и энергии, зарекомендовал себя как человек смелый, волевой, дисциплинированный, лояльный Национальной партии и её ценностям. Чан Кайши имел пристойный по китайским меркам военный опыт и образование, хорошие связи с военными советниками из СССР, был популярен среди офицеров своей генерации - «людей Вампу» и мог стать той фигурой, которая поведёт НРА в ходе Северного похода (тем более, что он же долгое время занимался подготовкой последнего). Политической крыло Гоминьдана сделало свою ставку. Уже 12 марта 1925 Чан Кайши стал исполняющим обязанности премьер-министра Национального правительства. 1 апреля - был утверждён на посту.
Условно Юньнань-Гуанскийская война длилась до 1927 года и продолжалась таким образом даже после начала Северного похода. Реально острая фаза её завершилась уже весной 1925, когда был снят кризис преемственности в Гоминьдане и Национальном правительстве. Разбитый Чэнь Цзюнмин оказался окончательно выброшен на обочину политического процесса, ему пришлось бежать в Гонконг. Тан Цзияо де-факто отозвал свои притязания. Провозгласив себя генералиссимусом и истинным наследником, он ограничился господством над провинцией Юньнань - и именно дальнейший пересмотр данного положения дел привёл к новому витку конфликта, где НРА постепенно продвигалась из приморского региона на запад. Ни малейших шансов оттеснить от штурвала Чана Кайши и других лидеров Гоминьдана у Тана Цзияо в 1926-1927 годах уже не было. События весны 1925 можно счесть точкой невозврата для юго-восточной части Поднебесной. По большому счёту с ними там закончилась Эра милитаристов. Единовластие Национального правительства стало полным, не предполагающим квази-дипломатических договорённостей с иными игроками, общественный процесс перешёл в упорядоченное, мирное русло. Причём всё перечисленное произошло даже не вследствие военного разгрома варлордов, но в силу однозначной позиции подавляющего народного большинства, включая связанные с ним солдатские массы. Люди не желали повторения пройденного. Дело было не в том, хорош или плох Тан Цзияо, в какой мере лично Чан Кайши уступает ему, или его превосходит, а в правильно выстроенной и законной механике функционирования государственной машины как таковой. И стремлении общества, по крайней мере существенной его доли, помимо абстрактного умиротворения, которое теоретически может дать сильная рука, к участию в преобразовании своей родины. Солдат повинуется вышестоящим. Партийный активист формирует выборные органы. Весна и лето 1925 были временем, когда в Гоминьдан, невзирая на смерть Сунь Ятсена, вливались новые молодые силы. То же можно сказать и про находящуюся в альянсе с Национальной партией КПК.
Популярности коммунистов заметно поспособствовало так называемое Движение 30 мая. Поводом к его возникновению стал расстрел британскими солдатами рабочей демонстрации в шанхайском Международном сеттльменте 30 мая 1925. Началось всё с того, что в феврале 1925 возник конфликт между китайскими рабочими и японскими управляющими нескольких хлопчатобумажных фабрик. После стычки, в ходе которой один из управляющих погиб, японцы начали ходить на работу с оружием. 15 мая конфликт достиг своего апогея: японский управляющий застрелил начавшего ломать станки рабочего, что в скором времени привело к забастовкам. Спустя неделю после убийства была арестована группа студентов, направлявшихся на похороны погибшего и нёсшая плакаты с политическими лозунгами. Суд над ними был назначен на 30 мая. В тот же день произошла рабочая демонстрация в поддержку арестованных, протестующие попытались проникнуть в полицейский участок, где те содержались. После ареста ещё пятнадцати человек, руководивших стачками на Нанкинской железной дороге, изначально мирная демонстрация переросла в столкновение: протестующие начали выкрикивать антизападные лозунги и пошли на штурм отделения полиции, в ответ на что местные полицейские и британские солдаты-сикхи открыли огонь по толпе. По меньшей мере четыре демонстранта было убито на месте, ещё пятеро скончались от полученных ранений позже.
Массовые манифестации по всему Китаю, в частности в приморских торгово-промышленных центрах, продолжались всё лето, а в самом Шанхае волнения окончательно сошли на нет лишь к ноябрю. В протестах Движения 30 мая соединилось сразу несколько важнейших для китайского социума линий. Пассионарная молодёжь, ехавшая в города в поисках лучшей жизни, чаще всего находила там лишь ещё более суровую эксплуатацию, но и на село возвращаться не желала и не могла из-за сохраняющегося аграрного перенаселения и произвола местечковых вояк-бандитов. Социальные лифты работали плохо, в кликах процветали кумовство и семейственность. Одновременно у масс вызывало негодование сервильное положение Китая по отношению к внешним силам. Изображая для внутренних наблюдателей сильных лидеров, способных подчас брутальными мерами и ценой диктатуры принести стране мир, на международной арене сменяющие друг друга варлорды оказывались одинаково смиренными. Один из ключевых, особенно в понимании обывателя, лозунгов Синьхайской революции - уменьшение зависимости Китая от иностранцев и упрочение его престижа, профанировался наследниками бэйянцев. А вот Гоминдан и КПК были готовы действовать куда решительнее.
Активизация протестных настроений в приморских городах центрального Китая стала возможна благодаря возникшему там частичному вакууму власти. Ранее эти провинции контролировались Чжилийской кликой, но последняя очень существенно ослабла после поражения в войне с фэнтяньцами. У Пэйфу потратил на зализывание ран год - и то результаты оказались хуже, чем можно было надеяться. В свою очередь Фэнтяньская клика не могла позволить себе глубокой экспансии на юг из-за угрозы в лице Фэн Юйсяна и его Гоминьцзюна. Мы оставили генерала, чья измена отчасти предопределила исход Второй чжили-фэнтяньской войны, в момент визита в Пекин Сунь Ятсена. Смерть последнего стала для Фэн Юйсяна неприятным сюрпризом, но в общем сказалась на его положении не так уж сильно. Титульная лояльность вождя Народных армий Национальному правительству позволяла ему наращивать объёмы помощи, получаемой из СССР. Калганская группа советников при 1-й народной армии начала работать в мае 1925 года. Первым ее начальником очень недолго был Витовт Казимирович Путна, вскоре его сменил Виталий Маркович Примаков.
Еще раньше приступил к обязанностям политического советника при командовании 2-й и 3-й народных армий в Кайфэне Анатолий Яковлевич Климов, а группа военных советников во главе с Георгием Борисовичем Скаловым образовалась там во второй половине июня 1925. Гоминьцзюн пополнялся добровольцами. К началу осени 1925 Фэн Юйсян располагал тремя армиями - 1-й, которой командовал он сам, 2-й во главе с Юэ Вэйцзюнем (штаб-квартира в Кайфэне, зона контроля - провинция Хэнань) и 3-й армией Сунь Юэ. Он успешно расширил свою сферу влияния за пределы Пекина, умело проведя экспансию на ряд прежних чжилийских территорий.
С другой стороны успехи Фэн Юйсяна не следует и преувеличивать. Численность и боеспособность армии Чжан Цзолиня была куда выше, а её тыловая база - прочнее. Фэнтяньцы в достаточно короткие сроки сумели, благодаря дипломатическим талантам своего лидера, наладить отношения с разбитым ими ранее У Пэйфу на анти-гоминьцзюновской основе. Нефритовый маршал не простил Фэн Юйсяну измены. Да и объективно, если не вести речь о достаточно абстрактной власти над Республикой в целом, именно Народные армии здесь и сейчас покушались на владения, оставшиеся у чжилийцев после поражения. Наконец, Гоминьцзюн был подобен акуле, которая дышит и живёт пока движется. После «набора веса» и расширения все ждали от войск Фэн Юйсяна и его самого дальнейших шагов. Прорыв на юг - навстречу НРА и Гоминьдану, начало масштабных социально-экономических преобразований на севере. Что-нибудь существенное! К осени 1925 ожидание стало затягиваться - а с ним уходить первый энтузиазм масс.
Судя по всему, Чжан Цзолинь придерживался в отношении Гоминьцзюна стратегии «созревшего плода», ожидая для своего удара момента, когда противоречия в её собственных рядах подорвут Народную армию изнутри. Определённые предпосылки к этому имелись. Следует ли Гоминьцзюну подчиняться Национальному правительству и НРА? Если да, то какова роль Фэн Юйсяна, нужен ли посредник? Стоит ли, контролируя в военном отношении Пекин, ставить там своего президента, снося компромиссного Дуань Цижуя, или же северный центр власти нужно просто упразднить? Кем станут полководцы Гоминьцзюна в грядущей армии единого Китая - едва ли «люди Вапу» будут готовы принимать их за своих? Гоминьдана на севере нет - могут и должны ли солдаты Народной армии инициировать на местах какие-либо преобразования в гражданской сфере? Каждый из перечисленных выше вопросов мог послужить спусковым крючком кризиса. Вот только Чжан Цзолинь просчитался. И именно в его лагере первым вспыхнул пожар, который ему лишь с огромным трудом удалось потушить.
Генерал Го Сунлин был «фэнтяньцем из фэнтяньцев» - уроженец Фэнтяня/Ляонина, а конкретно предместий Мукдена, в Маньчжурии он поступил в 1905 году на военную службу, оставался там при Цинах, а затем и после Синьхайской революции с небольшими перерывами вплоть до самого 1925. За это время он успел принять участие во всех основных кампания Фэнтяньской клики: Чжили-Аньхойской войне, Первой и Второй Чжили-Фэнтяньских. С 1921 Го Сунлин командовал 8-й бригадой, считавшейся в фэнтяньской армии лучшей наряду с 3-й бригадой Чжана Сюэляна. Он хорошо проявил себя в боях с чжилийцами, к нему не было сколь-либо серьёзных нареканий. Если говорить о связях Го Сунлина с возглавлявшим Фэнтяньскую клику кланом Чжан, то именно он в своё время обучал упомянутого выше сына Чжан Цзолиня основам тактики, а это свидетельствует о достаточно высокой степени доверия. Всё как будто рисует нам образ если не преданного, то вполне лояльного командира. Тем не менее, именно Го Сунлин перешёл на сторону Гоминьцзюна, что послужило отправной точной очередной войны в северном Китае. Почему? Автор этих строк встречал объяснения, упирающие на некие личные обиды и чувство недооценённости, которые якобы испытывал Го Сунлин. Возможно нечто подобное действительно имело место быть. Однако, с моей точки зрения измену Го Сунлина в первую очередь стоит связывать с активной работой агентов Фэн Юйсяна. Командующий Народной армии искал готовых к сотрудничеству людей в стане врага - и нашёл. Без предварительной обработки эмиссарами Гоминьцзюна, Го Сунлин едва ли решился бы выступить.
План своеобразного заговора был довольно прост. Го Сунлин должен был, провозгласив свои войска 4-й народной армией и объявив о том, что долг Гоминьцзюня - покончить со всеми кликами варлордов, нанести внезапный удар по Мукдену - фактической столице фэнтяньцев, где находились основные органы военного и гражданского управления. При удаче город удалось бы взять сходу, пленив Чжан Цзолиня и львиную долю командного состава. В более скромном варианте Мукден блокировался, что всё равно неизбежно вызвало бы замешательство в рядах фэнтяньцев, а Фэн Юйсян организовывал поход на выручку новому союзнику. Тайная договорённость была достигнута в октябре 1925, мятеж как таковой произошёл на рубеже 10-х и 20-х чисел ноября. А уже 22-го Мукден оказался под ударом. Овладеть городом с ходу 4-й армии Гоминьцзюня не удалось, но положение Фэнтяньской клики сразу стало весьма тяжёлым. Чжан Цзолинь оказался застигнут врасплох, его прежние планы борьбы с Фэн Юйсяном разом утратили свою актуальность. Лидер фэнтяньцев не знал, кому можно доверять - предательство Го Сунлина вполне могло оказаться лишь первым в цепи событий. Вообще война впервые пришла на коренную фэнтяньскую территорию - и это стало проблемой для клики, прежде во многом полагавшейся на свои развитые и безопасные тылы. Качественный перевес всё ещё был на стороне Фэнтяньской армии, но в остальном она заметно уступала своим противникам, особенно если рассматривать их в совокупности: Го Сунлин, Гоминьцзюнь Фэн Юйсяна в целом и Гоминьдан на юге. Перечисленное выше трио имело много большие мобилизационные ресурсы, существенное влияние на народные массы по всей Поднебесной, поддержку СССР и владело инициативой. Можно было подумать, что участь Чжан Цзолиня решена. Фэнтяньцев выручила несогласованность в лагере противника, в свою очередь проистекавшая из не артикулированных открыто политических разногласий. Всех слишком заботил вопрос дележа шкуры попавшего в капкан медведя - настолько, что союзники позабыли: зверь ещё отнюдь не убит.
Читатель уже мог заметить, что антифэнтяньские силы разделены на три эшелона, каждый из которых в целом мощнее предыдущего, но дальше отстоит от ТВД. Возможность достижения победы определялась тем, как быстро и насколько успешно они смогут взаимодействовать между собой. Го Сунлин и его люди находились на острие переднего края, но их фланги и тылы висели в пустоте. Первые же серьёзные попытки деблокировать Мукден извне заставили бы 4-ю народную армию столкнуться с большими трудностями. Не менее сложной являлась проблема снабжения. Гоминьцзюновцы осаждали столицу Фэнтяньской клики, но именно у них с большой долей вероятности припасы истощились бы первыми. Не сумев взять Мукден сразу и не отважившись на решающий штурм в духе «всё или ничего», Го Сунлин отчаянно нуждался в поддержке. Теоретически Фэн Юйсян мог её оказать, но имелись нюансы. Попытка развернуть наступление на южную Маньчжурию столкнулась бы с объективными трудностями - именно там стояли основные силы фэнтяньцев. Пробиваясь к новоявленным товарищам, 1-я армия достигла бы района Мукдена заметно ослабленной - и это могло бы поспособствовать обострению проблемы лидерства. Захочет ли Го Сунлин признавать себя вторым после Фэн Юйсяна? Какую плату, имея все козыри на руках, потребует за свой переход на сторону Гоминьцзюна? Да, можно атаковать фэнтяньцев всеми силами, а не только теми, что находятся близ Пекина. Но тогда область контроля Народной армии останется беззащитна от удара с тыла. А его есть кому нанести. Чжилийская клика не столь сильна, как прежде, однако в подобной ситуации мощи её войск вполне хватит. Стоит ли рваться к Мукдену и даже брать его, если одновременно позади тебя враг «съест» пару провинций и создаст прямую угрозу столице? Чжилийцев можно попытаться перетянуть на свою сторону - или сковать с юга. Но как первое, так и второе - задача уже не Гоминьцзюна, а Гоминьдана и Национального правительства. Между тем для южан выступление Го Сунлина стало полной неожиданностью. Подготовка к масштабному Северному походу шла вовсю - и всё же была ещё далека от завершения. «Фальстарт» в таком деле мог оказаться чреват катастрофой. И, конечно, политические мотивы. Когда, продравшись через все преграды, южане достигнут северного Китая, кто их там встретит? Генералы Фэн Юйсян и Го Сунлин, готовые занять своё место в цепи армейского командования - ниже официально утверждённых Национальным правительством офицеров, а затем просто тянуть служебную лямку? Едва ли! Фэн Юйсян при всех своих словесных заявлениях пока так и не вступил в Национальную партию - почему? Ждёт того момента, когда по воле Гоминьцзюна её придётся переформатировать наново! Северные генералы не признают права руководить собой за «желторотиками», «людьми Вапму», которые в массе своей моложе их на целое поколение. Фэн Юйсян борется за внимание и протекцию Москвы, перетягивает на себя одеяло. Юг должен освободить и переустроить Север в рамках установления единовластия своих уже существующих политических и военных структур на всей территории Поднебесной. В этом смысл Северного похода! А тут дело идёт к тому, что придётся создавать новый коллегиальный (и компромиссный) северно-южный кабинет аля предложения в духе старой интриги Цао Куня. И затем переучреждать все органы власти с нуля. Не бывать подобному! Фэн Юйсян начал собственную игру на свой страх и риск, так что НРА не обязана мчаться к нему на помощь очертя голову…
Наконец, стоит отметить, что определённая внутриполитическая каша заваривалась в рамках Гоминьдана как такового. Те люди из партийных элит, которые чуть более полугода тому назад сделали ставку на Чана Кайши, начали замечать за ним тревожные авторитарные тенденции. Молодой генерал зачистил на юге поляну от местных варлордов, не позволил ситуации сползти к хаосу. Теперь хорошо бы ему поскорее отправиться бить врагов национально-революционного дела - куда-нибудь подальше от центров принятия политических решений. Пока же в рамках процесса подготовки к Северному походу Чан Кайши лишь аккумулировал в своих руках всё большие объёмы власти. Ван Цзинвэй в принципе позитивно смотрел бы на то, чтобы генерал уехал приводить к единому знаменателю гоминьцзюновцев, принимать командование, поднимать флаги, оставив на попечение партийцев кадровые вопросы. В частности - отбора уже следующей генерации офицеров для подготовки в Вампу. Предложение было озвучено. Чан Кайши, считав его подоплёку, поспешил отказаться от высокой чести стать главкомом сражающегося Севера.
Что он действительно попытался сделать, так это надавить на чжилийцев, пустив в ход сочетание кнута и пряника. С одной стороны - угроза активизации НРА. С другой - шанс выскочить из здорово хлебнувшей воды фэнтяньской лодки, благо совсем недавно У Пэйфу и Чжан Цзолинь были военными противниками. Став лояльными Гоминьдану, чжилийцы могли бы даже оказаться полезными в качестве противовеса амбициям Фэн Юйсяна, вынудить его влиться вместе с ними в общую армейскую структуру на равных основаниях без политических условий. Особое внимание Чан Кайши уделял Сунь Чуаньфану - протеже У Пэйфу и второму лицу чжилийцев после их последнего поражения.
Вероятно, это и стало критической ошибкой. Переговоры чжилийского номера два с гоминьдановскими эмиссарами возбуждали у Нефритового маршала подозрения в стремлении Сунь Чуаньфана подсидеть его. А тот поспешил развеять их самым решительным и однозначным образом из возможных. Путём казни южных посланников. Чжилийцы сохранили верность союзнику, отказались пропускать кого-либо через свою зону контроля и продолжили нависать над стратегическими флангами и тылом Фэн Юйсяна. Последний же в сложившихся условиях так и не отважился сделать твёрдой ногой определяющий шаг. Наконец, из-за этого столь многообещающий поначалу выпад Го Сунлина обернулся ничем.
Требовалось действовать, ценя на вес золота часы, а то и минуты! Но НРА и Гоминьцзюн слишком слабо доверяли друг другу, чтобы вместе ринуться за общей победой. Период начала 10-х чисел декабря 1925 был критическим. Охотник стал добычей. Лишенная помощи, подкреплений и снабжения 4-я народная армия попала под концентрический контрудар собравшихся с силами фэнтяньцев, где Мукден дополнительно выступил в качестве наковальни. Разгром был полным. Группировка Го Сунлина просто перестала существовать. Он сам был взят в плен 24 декабря 1925, а уже на следующие сутки казнён вместе с семьёй.
Инициатива перешла к фэнтяньско-чжилийскому альянсу. Любопытно, что Гоминьцзюн так и не воспользовался имевшейся у него временной форой, чтобы нанести свой удар хотя бы по слабейшему из двух противников. Теперь Народным армиям предстояло сражаться на два фронта. Теоретически у Гоминьцзюна ещё был шанс что-то предпринять в начале января 1926 прежде, чем его противники сумеют скоординироваться между собой. В декабре месяце с Чжан Цзолинем сражались силы, которые ранее входили в состав фэнтяньской же армии, а потери трёх первоначальных народных армий были минимальны. Фэн Юйсян мог или предпринять решительное наступление против чжилийцев, сближаясь с Югом и Гоминьданом, или атаковать Фэнтяньскую армию, расширяя оперативное предполье и гарантируя себе полный контроль над стратегически важным Шаньхайгуаньским проходом до того, как враг закончит со своими делами под Мукденом и передислоцируется. Отдельные шаги в духе второй альтернативы даже были предприняты - Фэн Юйсян выбил силы фэнтяньского генерала Ли Цзинлиня из Тяньцзиня и заставил его отойти в Шаньдун, тем самым разорвав область контроля Фэнтяньской клики надвое и выставив заслон на пути возможного неприятельского движения с севера, заняв часть Жэхэ. Однако скоро наступательная активность Гоминьцзюня скисла. Судя по всему, сам Фэн Юйсян утратил веру в победу. И главное - твёрдый контроль над своим разношерстным войском.
В Народные армии, о чём говорилось выше, влилось за весну и лето 1925 много добровольцев. Сохранились записи наших советников, прибывших в 1-ю народную армию весной 1925, о том, как она в ту пору выглядела:
Взаимоотношения солдат и офицеров простые. Солдат не тянется, не выслуживается, держится свободно, вежливо. Отношения между солдатами и генералами — другое дело. Тут резкая грань: произвол, грубое отношение, жестокость, с одной стороны, и рабский страх — с другой. Солдат вынослив, хладнокровен, смел, ранения переносит изумительно терпеливо. Наказания жестокие: за нечаянный выстрел солдату и его начальнику 100 палок, за посещение публичного дома в военное время — тюрьма и 600 палок. Все очень набожные христиане…
...Большинство среднего и старшего начсостава — из солдат. Генералы— тоже из солдат, все без образования, связаны с Фэн Юйсяном узами многолетней совместной службы в армии. Фэн Юйсян называет их «своими людьми», поощряет их простую жизнь, периодически организует для них повторные курсы, но пока без особых результатов. Все это накладывает на 1-ю национальную армию очень своеобразный отпечаток...
Весной-летом энтузиазм рядовых и младших офицеров был козырем Гоминьцзюна, но с тех пор он во многом успел прогореть. Бойцам не хватало опыта, дисциплины и сколь-либо толковых командиров. Гоминьдан на выручку не спешил.
В этих условиях Фэн Юйсян не видел перспектив у продолжения активного сопротивления. Некоторое время генерал пытался выйти из положения за счёт шагов политического свойства. В начале 1926 Фэн Юйсян вступил-таки в Гоминьдан, тем самым устранив основы возможного превращения Гоминьцзюна в равнозначную и альтернативную детищу Сунь Ятсена общественную силу. Чуть позже, уже весной, он выпустит из заключения находившегося там с момента завершения Второй Чжили-Фэнтяньской войны Цао Куня, надеясь этим жестом создать основу для переговоров с чжилийцами. У Пэйфу его по существу проигнорировал. Нет, всё должно было решаться на поле боя. А тут Фэн Юйсян проявлял пассивность, непоследовательность, а в определённый момент времени и вовсе де факто самоустранился от руководства.
Фэнтяньская армия и её авангард во главе с Чжаном Сюэляном явным образом нацеливалась на Пекин, и часть тамошних элит ожидала вступления армий наследников бэйянцев в город. В том числе титульный президент Республики Дуань Цижуй. Это в свою очередь обусловило трагическую историю, ставшую одновременно последней вспышкой активности Гоминьцзюня, в ходе которой он ещё мог оказывать влияние на общекитайскую повестку.
Уже в ходе боевых действий под Мукденом содействие силам Чжан Цзолиня стали оказывать иностранные советники и даже ограниченные воинские контингенты. В частности японские. Державы, определившие параметры устройства Тихоокеанского макрорегиона на Вашингтонской конференции, а также вынужденно идущую у них в фарватере Японию не устраивало резкое укрепление позиций ориентированных на СССР левых в Поднебесной. Их победа означала бы конец режима коллективной эксплуатации страны. Непрерывный китайский извод «бакумацу» со сменяющими друг друга варлордами устраивал иностранных интересантов много больше. С другой стороны США и Англия - главные выгодополучатели - не хотели вмешиваться в конфликт вооруженной рукой по совокупности внутриполитических причин, а японцы, мягко сказать, не горели желанием таскать каштаны из огня для тех, кто совсем недавно организовал им страшное общенациональное унижение. Соответственно Императорские армия и флот поддерживали Чжан Цзолиня сравнительно вяло.
Тем не менее, эксцессы всё же возникали. 12 марта 1926 японский военный корабль обстрелял крепости Дагу, из-за чего погибло несколько солдат Гоминьцзюня. Китайцы открыли ответный огонь и вынудили врага покинуть бухту. Япония официально восприняла этот шаг как нарушение Заключительного протокола. Вскоре прояснилась и позиция сил, стоящих за спиной Токио: 16 марта послы восьми стран-подписантов протокола выдвинули правительству Дуань Цижуя ультиматум с требованием разрушить все защитные сооружения Дагу.
18 марта напротив ворот Тяньаньмэнь была организована демонстрация. Лидер протестующих — марксист Ли Дачжао — потребовал расторжения всех неравноправных договоров Китая с иностранными державами, а также выдворения подписавших ультиматум послов. Расквартированные в Гуанчжоу войска Гоминьцзюня были настроены дать отпор возможной интервенции. Но Дуань Цижуй уже ждал появления фэнтяньцев… Последовавший после митинга марш закончился на площади напротив дома правительства. Дуань Цижуй, опасался выхода ситуации из под контроля, стремился продемонстрировать собственную субъектность и силу в преддверии перемен. А также не без оснований боялся международных осложнений, если Гоминьцзюн и правда предпримет силовые действия в отношении кого-либо из подписантов Заключительного протокола.
Сложно сказать, что произошло бы, промедли Дуань Цижуй? Обстановка была накалена, и отдельные части 1-й армии Гоминьцзюна могли на местах принять те меры, которые считали правильными и необходимыми, даже без приказа свыше. Нет сомнений, действия, направленные против иностранных эксплуататоров, вызвали бы широчайшее одобрение низов по всей Поднебесной и открыли бы второе дыхание у движения Народных армий. При поддержке КПК это могло бы вылиться в массовые восстания против «наймитов империализма» - в кавычках или без: по крайней мере в приморских городах центрального Китая, контролируемых чжилийцами. Возможно оказался бы без малого на полгода раньше инициирован Северный поход НРА. В свою очередь реакция иностранных государств вполне могла запоздать - Япония не стала бы вытягивать на себе интервенцию в одностороннем порядке, а США и Великобритании потребовалось бы время. Наконец, поползновения Вашингтона, Лондона и Токио в отношении Китая, если бы события развивались там в описанном выше ключе, имели все шансы вызвать резкий ответ Москвы - с самыми непредсказуемыми последствиями.
Как бы то ни было, президент отдал полиции и армии приказ разогнать протестующих. Столкновение привело к кровопролитию: 47 митингующих погибли, более 200, включая Ли Дачжао, были ранены.
Гнев пекинцев, включая вооруженных рядовых гоминьцзюновцев был столь велик, что президенту пришлось публично каяться - иначе до появления Чжан Сюэляна он рисковал элементарно не дожить. Дуань Цижуй лично вышел на площадь и встал на колени перед телами погибших. Тем не менее, уже тогда негласно организаторы демонстрации, как коммунисты, так и националисты, подверглись преследованиям. Ну а потом…
События 18 марта, вместо того, чтобы подстегнуть Гоминьцзюн, лишь ещё сильнее деморализовали его. Державы-подписанты Заколючительного протокола всё равно в ультимативном порядке потребовали очищения от любых войск треугольника Дагу-Тяньцзинь-Пекин, что полностью ломало выстроенную народными армиями на севере линию обороны. При этом было очевидно: на проход фэнтяньцев иностранцы будут смотреть сквозь пальцы. Фэн Юйсян опять принял половинчатое решение - отвёл войска из приморья, но столицу вроде бы вознамерился удерживать. Тем не менее, Пекин пал уже в первых числах апреля. По существу без боя. К чести командования Гоминьцзюна, оно сумело организовать сравнительно спокойный отход и не растерять по дороге на северо-запад окончательно утратившие боевой дух части. Степень неверия в успех ярче всего проявилась на примере самого Фэн Юйсяна, который, сдав командование, вскоре отбыл в Советских Союз - вроде бы как на учёбу. Будущее Гоминьцзюна и впрямь выглядело откровенно незавидным - без тыловой базы и низовой поддержки его остатки рисковали просто сгинуть во Внутренней Монголии, где они могли рассчитывать лишь на трансграничные поставки от СССР. Но обстоятельства распорядились по-иному - и Народные армии ещё скажут в определённый момент времени своё слово.
Пока же Анти-Фэнтяньская война завершилась победой Чжан Цзолиня. Именно его силы первыми вступили в Пекин, хотя контингент У Пэйфу всё же вскоре символически присоединился к ним. Триумфаторы быстро сошлись на том, что Дуань Цижуй должен уйти - после событий 18 марта он стал просто идеальным козлом отпущения. А вот кто будет президентом место него фэнтяньцы и чжилийцы спорили довольно долго. Вклад Чжан Цзолиня в общую победу был выше, но у него не имелось сильной кандидатуры, в то время как Нефритовый маршал хотел восстановить в кресле главы Республики Цао Куня, чего его союзники не желали и опасались. Дуань Цижуя в качестве временного президента сменил 21 апреля 1926 Ху Вэйдэ, за ним 13 мая последовал Янь Хуэйцин, но и он удержался недолго. 23 июня 1926 президентом стал Ду Сигуй.
Вся эта «возня у трона», в очередной раз демонстрирующая всю слабость и марионеточность бэйянских президентов вне зависимости от того, чьими ставленниками те являлись, отвлекла чжилийцев и фэнтяньцев. Чжан Цзолинь и У Пэйфу полагали, что после разгрома Гоминьцзюня их позиции в северном Китае незыблемы. Они заблуждались…
Считается, что Северный поход НРА начался 1 июля 1926 - и трудно не усмотреть связи между стартом этого великого предприятия и моментом, когда Чан Кайши укрепил свою личную власть, параллельно лишившись конкурента в лице Фэн Юйсяна. Пока глава Гоминьцзюна прозябал во внешнемонгольском нигде и готовился к выезду в СССР, на юге в мае месяце состоялся пленум ЦИК Гоминьдана. В ходе него Чан Кайши был избран сразу на несколько постов — стал главой вновь учреждённого Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана, председателем Военного совета Национального правительства, Главнокомандующим НРА, заведующим орготделом и отделом военных кадров. Были ли те, кто опасался столь стремительного его усиления? Да, безусловно. И в Национальной партии, и среди коммунистов. Но большинство считало тактику уступок Чану Кайши необходимым злом ради сохранения единства революционных сил и подготовки военного похода на Север.
В южном Китае на рубеже весны-лета 1926 царил удивительный политический климат. Вовсю шёл процесс взаимной конвергенции Гоминьдана и КПК - и глубина его была такова, что стало уже не всегда возможно определить, где оканчивается одно и начинается другое. Причём, что важно, отсутствовал некий модератор, который мог бы придать происходящему хотя бы видимость планомерности. Сунь Ятсен скончался. Чан Кайши не обладал авторитетом в идейно-теоретической сфере, а целый ряд функционеров Национальной партии опасался его усиления больше, нежели роста влияния коммунистов - и даже отчасти видел в последних противовес новому милитаристскому уклону, возникающему на юге под влиянием корпоративной спайки «людей Вампу». Обобщённый характер доктринальных основ Гоминьдана, выраженных Тремя народными принципами, позволял практически всем участникам политического процесса выступать как бы с общей платформы, где различия (подчас на деле довольно существенные) подавались в качестве частностей, вполне устранимых в рабочем порядке. Коминтерновские структуры не обладали достаточным влиянием, а главное - пониманием внутрикитайской специфики, чтобы чётко и твёрдо вести «под уздцы» хотя бы Компартию. Результатом явилось то, что одновременно можно назвать всеобщим слиянием - или распадом. Одни и те же люди занимали ведущие позиции в двух всё ещё формально разных партиях - скажем Цюй Цюнбо являлся кандидатом в члены Исполнительного комитета Гоминьдана и параллельно был членом ЦК КПК. Входившие в политбюро Компартии Тань Пиньшань и Цай Хэсэнь работали в системе исполнительной власти. Член КПК Чжоу Эньлай в звании генерал-майора руководил политотделами всех частей и соединений Национально-революционной армии.
Перечень можно продолжать и далее. В рамках Гоминьдана и Компартии существовало множество фракций, разделяющихся как по нюансам образа будущего, который они видели оптимальным для Поднебесной, так и по вопросам перспектив дальнейшего сотрудничества. Иногда отдельные группировки Национальной партии выступали с более левых и радикальных позиций, чем умеренные в КПК. Дискутировался вопрос о приёме Гоминьдана в ряды Коминтерна - по крайней мере с правом совещательного голоса.
Ещё мощнее проявлялась обозначенная выше тенденция на уровне рядовых членов двух партий. Гоминьдановцы и коммунисты в массе своей относились друг к другу как товарищи, считали себя людьми, делающими одно дело. Среди актива Национальной партии и КПК, по мере того как нарастало предчувствие скорого начала эпохальных событий, креп сплачивающий энтузиазм. Когда же Национальное правительство объявило о начале Северного похода официально, он в полной мере прорвался наружу. Нет сомнений, что без этого единства победы, достигнутые НРА в борьбе против милитаристских клик, оказались бы невозможны…
Ещё одной любопытной чертой событий лета 1926 стало сочетание плановости и стихийности. Поход задумывался давно. Вместе с тем его отправной точкой послужило событие, произошедшее не то чтобы спонтанно, но вне прямой связи с «домашними заготовками», которые шлифовала НРА (и советские военспецы во главе с Блюхером). Соприкасающаяся с зоной влияния Гоминьдана в Гуанси, Гуандуне и частично Гуйчжоу провинция Хунань к весне 1926 признавала власть лидеров Чжилийской клики - но весьма условно. По большому счёту это было вполне самостоятельное замкнутое «варлордство» со своими вождями, лишь изредка дававшими оммаж находящимся на севере центрам силы без серьёзных последствий для себя. Собственно частей и соединений Чжилийской армии в Хэнани не было. Отчасти это и позволило успешно выступить генералу Тану Шэньчжи, который отказал в лояльности своим прежним начальникам и потребовал признания власти Национального правительства.
Это произошло ещё в середине весны 1926, когда до южных регионов Поднебесной не успели дойти в полной мере известия о кризисе, который испытывал Гоминьцзюн, вызвавшем в скором времени потерю Пекина. Зато там очень хорошо знали о расстреле 18 марта, поползновениях иностранцев. Чрезвычайно активную политработу вели коммунисты - особенно через профсоюзные и рабочие структуры. С лета 1925 по всему югу Китая регулярно устраивали стачки труженики предприятий, связанных с зарубежным капиталом, или прямо принадлежащих ему, в рамках так называемой Сянган-Гуанчжоуской забастовки (на пике до 250 000 участников). В сознании многих людей освобождение от милитаристов и зависимости страны от внешних сил были к апрелю 1926 увязаны в единое целое. Тан Шэньчжи восстал, неспособный более игнорировать настроения бойцов собственных частей и соединений. Кроме того, он знал о том сыгравшем существенную роль обстоятельстве, что большая часть войск Чжилийской клики оттягивается из центрального Китая севернее - дабы обеспечить необходимую проекцию силы в ходе переговоров с фэнтяньцами о дележе власти после разгрома Фэн Юйсяна. Пусть косвенно, своим поражением Народные армии Севера всё же оказали ценную услугу южным товарищам…
Уже в апреле отправленные на помощь Тан Шэньчжи подразделения НРА пересекли границы Хунани, начав Северный поход де-факто (к слову, в авангарде был Отдельный полк 4-го корпуса НРА под командованием коммуниста Е Тина). Де-юре, как было сказано выше, он стартовал 1 июня. По-настоящему же масштабное наступление крупными силами армия Национального правительства развернула после 9 июня 1926. Оценим общее стратегическое положение в Поднебесной на эту дату. На первом этапе НРА могла задействовать в своих операциях в Хэнани и последующих атаках порядка 100 000 солдат, разделённых на девять корпусов. Много это или мало? Смотря как считать. Это сопоставимо с теми силами, которые могли выставить в поле крупнейшие сохранившиеся группировки бэйянских наследников - Чжилийская и Фэнтяньская клики, хотя и несколько уступает их возможностям. НРА практически не располагала некоторыми современными типами вооружений (танками, самолётами), но имела очень высокий боевой дух, неплохую выучку, профессиональный и спаянный офицерский корпус, продуманную и подготовленную логистику. Суммарно в армиях всех группировок варлордов-милитаристов на лето 1926 имелось по разным оценкам от 700 000 до 1 000 000 человек, которых теоретически южанам предстояло победить и зачистить. Однако они никогда не действовали против Гоминьдана и НРА целокупно, более того, это было совершенно исключено, так сказать, «по построению». Масса противоречий имелась не только между различными игроками, но зачастую даже в рамках вроде бы одной клики, когда те или иные командующие предпочитали беречь собственные войск и подконтрольные районы, подставляя конкурентов.
Общими стратегическими принципами НРА в рамках Северного похода были:
Стремление бить врага по частям.
Маневренный характер операций, решительность и постоянство в наступательной активности.
Интенсивное воздействие на вражеские тылы путём организации восстаний.
Большое внимание политработе и пропаганде.
В приведённых выше установках легко можно видеть элементы опыта и наследия военного искусства РККА периода отечественной Гражданской войны - что, с учётом роли военных советников из СССР, не удивительно. Конкретно стержнем первого этапа Северного похода являлся форсированный прорыв к среднему течению Янцзы, что должно было разрезать надвое регионы, признающие власть Чжилийской клики, создать условия для организации обороны в случае мощного ответного удара главных сил чжилийцев и фэнтяньцев, а также поспособствовать падению приморских торгово-промышленных городов, где господство милитаристов изначально было не слишком прочным, а количество сочувствующих Гоминьдану и КПК - особенно значительным. Говоря об этом, поддержка Похода самыми широкими слоями населения проявилась уже на его начальной стадии. Ещё в Гуандуне тысячи трудящихся, в том числе очень многие из потерявших работу гонконгских забастовщиков, вышли в поход вместе с НРА в качестве вспомогательного персонала: носильщиков, грузчиков, дорожных строителей, проводников. Создавались санитарные отряды.
Безусловно, до руководства Чжилийской клики доходили слухи о том, что Национальное правительство собирается активизироваться. Проходившие на Юге в мае 1926 политические пертурбации было трудно не заметить. Тем не менее, львиная доля армии У Пэйфу во главе с ним самим оставалась на севере. Частично это диктовалось страхом «показать спину» фэнтяньцам, и без того считающим себя главными претендентами на высшую власть. В известной мере - своеобразным «северным шовинизмом»: обеспечение хотя бы частичного контроля над районами, прилегающими к столичному Пекину виделось Нефритовому маршалу и его советникам более важной задачей, за которую вполне можно было расплатиться даже временной как считалось потерей одной-двух провинций на юге. Наконец, но не в последнюю очередь, пост-бэйянские милитаристы опасались возрождения боевых возможностей Гоминьцзюна. Некоторые основания для этого были. СССР не оставил без поддержки народармейцев: во Внутреннюю Монголию за 1926 год было отправлено 1000 винтовок, 5 тяжелых пулеметов, 500 ручных гранат, 1 миллион винтовочных и 50 000 пулемётных патронов. Одновременно в партизанские отряды направлялись советские военные инструкторы, имевшие опыт Гражданской войны в России. Не так много, но достаточно, чтобы огонёк продолжал тлеть, рискуя, оставленный без должного внимания, перерасти в пожар. Вообще, если уж здесь была затронута тема советских поставок, то всего Гоминьцзюну в 1925—1926 было отправлено около 43 000 винтовок и 87 000 000 патронов, 60 орудий различных систем, 230 пулеметов с патронами, 10 000 ручных гранат, 4000 шашек и даже некоторое число самолетов.
В течение первого месяца Северного похода задача НРА заключалась преимущественно в том, чтобы обменивать время на расстояние по наилучшему курсу, то есть успеть пройти с боями как можно большую дистанцию прежде, чем с севера начнут прибывать чжилийские подкрепления. И в целом достигнуть желаемого войскам Национального правительства удалось. 11 июля при достаточно слабом сопротивлении ими был взят город Чанша - столица провинции Хунань. Считая с 9 июня и от границ Гуанси, НРА за месяц преодолела с боями свыше 350 километров. Тем не менее, за всё это время так и не состоялось ни одного сражения, которое заслуживало бы отдельного упоминания. Подобное положение дел должно было скоро закончиться. В первой стратегической фазе Северного похода близился критический этап: после овладения Чанша и большей частью Хунани НРА предстояло нанести свои следующие удары - вспомогательный на Наньчан и основной - на Трёхградье Ухань. Определяющим фактором теперь должна была стать логистика. Армия национального правительства серьёзно оторвалась от тыловых баз и должна была наладить снабжение для того, чтобы двигаться дальше. Чжилийцы, осознавшие масштаб угрозы, в свою очередь перебрасывали крупные контингенты из Хэнани - их требовалось перевезти, развернуть и обеспечить всем необходимым.
Для НРА пауза затянулась на месяц. 11-12 августа 1926 в Чанша состоялась конференция военного руководства во главе с Чаном Кайши, по итогам которой тот отдал приказ начать наступление. К этому моменту ещё не было принято окончательное решение какое из двух обозначенных выше направлений станет точкой приложения основных усилий. Уханьский вариант являлся более амбициозным - и рискованным. После него пути назад уже не оставалось - милитаристы так или иначе не позволили бы Гоминьдану консолидировать под своим лидерством весь Китай южнее Янцзы. Но Чан Кайши свой выбор сделал. Не слишком склонный к выступлениям на публике в качестве оратора, главком НРА даже сопроводил свои распоряжения небольшой речью, адресованной подчинённым генералам. Вольный перевод её главного тезиса выглядит так:
Важность этой битвы не только в том, что она решит судьбу варлордов. Но также в том, сумеет ли китайский народ и нация восстановить свои независимость и свободу. Всё висит на волоске! Это борьба между народом и милитаристами, революцией и реакцией, Тремя народными принципами и империализмом. Всё должно решиться сейчас, в этой битве…
Чан Кайши преувеличивал - но не столь уж сильно. Действительно опорная плита в основании будущих успехов Северного похода закладывалась именно в августе-сентябре 1926.
НРА сделала свой ход. А что же её противники? Они всё ещё не были готовы! Почему? Сошлись воедино сразу несколько факторов. Во-первых, несколько ошибок допустил У Пэйфу. Нефритовый маршал видел риски, однако по-прежнему не смог оценить их в полной мере. Фэнтяньская клика в середине лета предлагала чжилийцам помощь и поддержку в схватке с Национальным правительством. У Пэйфу, не желая вставать в ещё большую зависимость от воли Чжан Цзолиня, а также допускать его людей на свои территории, ответил отказом. Другим просчётом стала политика Нефритового маршала в отношении Сунь Чуаньфана. Именно последний контролировал провинции, расположенные к востоку от Хунани, он держал Наньчан и мог организовать фланговый контрудар против движущихся к Янцзы главных сил Чана Кайши. У Пэйфу следовало выбрать одно из двух: или окончательно отказать своему протеже в доверии и силой сместить его, невзирая на возможные потери, или оставить в прошлом подозрения. Вместо этого, ощущая недоверие и действуя на свой страх и риск, Сунь Чуаньфан ограничивался строгой обороной, из-за чего до половины чжилийских владений воевали сами по себе, в отрыве от воли и планов У Пэйфу, причём довольно вяло.
Во-вторых, большое значение приобрела деятельность гоминьдановского и особенно коммунистического подполья, саботировавшего перевозки. Бастовали (невзирая на угрозы вооруженной расправы) рабочие-железнодорожники, практически остановилась деятельность нескольких крупных арсеналов, которые должны были послужить тыловыми базами. В своём движении к югу армия Чжилийской клики сталкивалась с тысячами проволочек, крупных и мелких.
Наконец, не стоит забывать о морально психологическом факторе. Начала Северного похода ожидал весь юг Поднебесной. Надежды на него возлагались очень большие - и, если судить по первым месяцам, они оправдались. Да, мы знаем, что НРА в июне-июле преодолевала очень слабое сопротивление. Но для того, чтобы понимать это, необходимо быть довольно глубоко погруженным в ткань военно-политических событий. Для среднего же китайского наблюдателя всё выглядело так: южане отобрали у чжилийцев провинцию, собираются отнять ещё - а те ничего не способны сделать. Следовательно, НРА сильнее. Подобные немудрящие представления были присущи не только самым широким слоям гражданских, но и многим рядовым солдатам армий клик и варлордов, тем более, что от свободного доступа к информации - опасаясь работы политических агитаторов - их старались изолировать, так что поступала она в итоге весьма дозировано в виде сплетен и слухов. Ещё до начала настоящей борьбы боевой дух чжилийских войск оказался до некоторой степени подорван.
22 августа авангарды НРА достигли Янцзы, одновременно окончательно очистив от неприятеля провинцию Хунань. До Ухани оставалось примерно 200 километров - и с этого момента левый северный фланг разворачивающейся армии обеспечивала одна из двух крупнейших рек Китая. Наконец, теперь атакующие могли использовать ж/д ветку Чжучжоу-Учан (один из центров Трёхрадья) - часть недостроенной магистрали Пекин-Гуаньчжоу - для перевозки людей и вооружений. После этого события стали разворачиваться быстро. Пользуясь новыми преимуществами, части НРА ещё более нарастили темп. 28 августа их авангарды были уже в Сяньнине - городе, расположенном в 80 километрах к югу от Учана. Таким образом они преодолели за неделю свыше 120 километров со средним темпом продвижения около 17 километров в сутки - весьма неплохо! А могло бы быть ещё лучше, если бы чжилицы не испортили ряд гидротехнических сооружений на Янцзы, затапливая местность. Но и У Пэйфу, наконец, был уже здесь. 29 августа 1926 Нефритовый маршал нанёс свой контрудар - и он оказался первым крупным вызовом для НРА за время Северного похода.
У Пэйфу был вынужден планировать свой удар сходу, не имея точных и надёжных данных о неприятеле. Как следствие, поспешная контратака вылилась во встречный бой, где в полной мере проявились слабости чжилийцев - особенно в части недостатка боевого духа. По итогам длившейся чуть более суток схватки, в которой У Пэйфу потерпел болезненное поражение, его потери составили 8 000 человек - и свыше 5 000 из них пришлось на долю пленных. Большинство последних, судя по всему, предпочло капитулировать без приказов свыше - и особенного сопротивления. Уже на этой стадии отдельные солдаты переходили на сторону НРА. Чжилийцы откатились непосредственно в Ухань, на окраинах которой и закрепились. Ко 2 сентября НРА почти окружила Учан.
Город держался в осаде более месяца - он падёт лишь 10 октября 1926. Тем не менее, как ни странно, это имело уже сравнительно небольшое значение на фоне куда более масштабного процесса, стартовавшего в первые недели осени. У Пэйфу оставил в Учане лишь часть своих силы, отойдя с остальными далее к северу. Вероятно, суть его замысла заключалась в том, чтобы, связав соединения НРА уличными боями, внезапно атаковать их извне, используя Трёхградье Ухань в качестве эдакой наковальни. Абстрактно это был не самый плохой план, но в реальности он оказался неисполним и прямо вреден. Управляемость чжилийской армии на новом для неё ТВД с учётом гражданского неповиновения, дефицита снабжения и первых неудач оставляла желать лучшего. Она просто не могла интенсивно маневрировать. Зато ещё один отход добил репутацию Нефритового маршала. У Пэйфу, когда-то не без оснований считавшийся первым клинком среди варлордов Поднебесной, проиграл во Вторую Чжили-Фэнтяньскую, ничего не успел показать в зиму 1925-1926, а теперь на юге начал с поражения. Солдаты не верили в успех и отказывались повиноваться. Стремительно увеличивалось количество дезертиров. У Пэйфу, которому политические игры всегда давались гораздо хуже военных действий как таковых, традиционалист, искавший вдохновения в старинных трактатах, описывавших эру Троецарствия, провалил в собственных войсках борьбу за умы. Наконец, видя как всё развивается, Нефритовый маршал сам внутренне смирился с потерей юга. Во второй половине сентября 1926 У Пэйфу начинает большое отступление. Прикрываясь всё ещё сражающимся Учаном, от отводит свои войска при помощи железной дороги аж на 400 километров от места действия - в Чжэньчжоу, центр провинции Хэнань, где возможно установить локтевую связь с фэнтяньцами. И там с большим трудом начинает пересобирать армию Чжилийской клики заново.
Между тем, видя это, Чан Кайши переориентирует часть своих сил из-под Ухани на помощь тем соединениям, которые уже начали действовать на вспомогательном направлении, продвигаясь к Наньчану. Подразделения НРА стремительно наводняли провинцию Цзянси. К 19 сентября её главные центры - Цзюцзян и Наньчан - оказались под контролем Гоминьдана. Генерал Лай Шихуан перешёл на сторону Национального правительства. Казалось, триумф был полным. Но на фоне несомненно больших достижений у командования НРА началось некоторое головокружение от успехов. Сдаваться пока были готовы далеко не все. 21 сентября контрудар из Нанкина нанёс Сунь Чуаньфан, окончательно ставший на фоне скатывания в ничтожество У Пэйфу самостоятельным игроком. Угрозу отчасти просто прошляпили, к тому же НРА ещё оставалась частично связана Учаном. Застигнутые врасплох авангарды армии Национального правительства были разбиты - и это послужило очень важным подспорьем войскам Сунь Чуаньфана в смысле их психологического настроя. Страх и растерянность во многом прошли. Завязались ожесточенные бои.
Провинция Цзянси оставалась их ареной в течение почти полутора месяцев, причём в определённый период времени бывший чжилийский командующий восстановил контроль над большей её частью. С неповиновением и партизанско-подпольным движение он боролся жестокими репрессиями. По подозрению в связях с Гоминьданом и КПК было казнено множество людей, их головы выставлялись в публичных местах для всеобщего обозрения. Сильно пострадали считавшиеся особенно подозрительными учителя и студенчество. Сунь Чуаньфана боялись и ненавидели. А ещё, хотя его базой стали приморские провинции, его не считали там своим. Недовольство подспудно нарастало. 10 октября высвободилась группировка НРА, осаждавшая Учан. Это послужило спусковым крючком. 16 числа в тылу у Сунь Чуаньфана восстала целиком под руководством своего губернатора Ся Чао провинция Чжэцзян. Вероятно сыграло тут свою роль и то, что именно из Чжэцзяна происходил Чан Кайши. Провинция объявила о лояльности Национальному правительству и начала крепить оборону, верные Ся Чао части даже попытались было начать наступление на Шанхай. Впрочем, оно очень быстро захлебнулось. Сунь Чуаньфан оперативно принял меры и в конечном счёте мятеж в Чжэцзяни утонул в крови. Всё было кончено 23 октября - Ся Чао и сотни его солдат оказались казнены, как и тысячи повстанцев из числа гражданских. Зато манёвр Сунь Чуаньфана ослабил оборону в Цзянси. В начале ноября войска НРА под командованием Чана Кайши вновь заняли Наньчан, захватив там богатые трофеи. К середине месяца они прочно владели уже почти всей провинцией, включая города на побережье Янцзы - и инициативой.
Потери были существенны - только во второй битве за Наньчан НРА лишилась до 20 000 бойцов и командиров. Тем не менее, в целом численность НРА по сравнению с началом Северного похода лишь возросла - как за счёт соединений, продолжавших формироваться в Гуанси, так и вливавшихся в её состав прежних подразделений из армий варлордов. В ноябре месяце Сунь Чуаньфан получил чувствительный удар. Переформированная и усиленная 1-я армия НРА во главе с Хэ Инцинем, неожиданно ударившая не с запада - из Цзянси, а с юга, стремительно очистила от неприятеля провинцию Фуцзянь, взяв её столицу Фучжоу 9 декабря. Чжэцзянь постепенно зажимали в стратегические клещи. Всего в распоряжении Национального правительства ближе к концу 1926 года имелось 264 000 человек полевых войск. Оно полностью контролировало пять провинций и частично - ещё одну. Первый этап Северного похода завершился успешно.
В приведённом выше рассказе о событиях лета-осени 1926 есть фигура умолчания. А что же в течение этих месяцев делали фэнтяньцы? До определённого момента Чжан Цзолинь вынужден был учитывать позицию У Пэйфу. Тот отказался от помощи Фэнтяньской клики - и неизвестно, как отреагировал бы Нефритовый маршал, если бы непрошенный союзник попытался пройти на юг помимо его воли. Этот фактор являлся релевантным и определяющим до сентября месяца. После кризис в чжилийском лагере сделался столь велик, что Чжан Цзолинь, теоретически, мог бы проигнорировать протесты - если б те по-прежнему последовали. Вот только у Фэнтяньской клики как раз в этот самый момент отыскались занятия на севере. Вновь напомнил о себе Гоминьцзюнь. Во-первых, естественно в остатках народных армий знали о том, какого прогресса достигли их товарищи из НРА - и это воодушевляло. Во-вторых, именно в сентябре 1926 возвратился из СССР Фэн Юйсян, который вновь принял командование на себя. Почти наверняка с его появлением Москва, осведомленная от военных советников о том, как развивается Северный поход, подгадала намеренно. О советских поставках коротко говорилось выше. Гоминьцзюн атаковал столичный регион и провинцию Хэбэй. Оба удара в целом окончились ничем, но Фэн Юйсян не без успеха покупал НРА время. Лишь ближе к концу осени Фэнтяньская армия могла позволить себе обратить взор к югу не опасаясь за стратегический фланг и тыл.
В то же время Чжан Цзолинь полагал, что он достаточно силён и хитёр, чтобы обернуть Северный поход Национального правительства себе на пользу. К началу зимы он стал безоговорочно сильнейшим среди варлордов Поднебесной. И У Пэйфу, и Сунь Чуаньфан, и, тем более, игроки калибром поменьше надеялись на помощь могущественного лидера фэнтяньцев - в том числе ценой признания его первенства. Ну а он не замедлил извлечь выгоду из сложившейся конъюнктуры. Ещё в июне 1926 Чжан Цзолинь принял звание генералиссимуса и главнокомандующего всех сухопутных и морских сил Китайской Республики, что смотрелось много более весомо на фоне чехарды президентов-однодневок. Теперь эта заявка стала наполняться реальным содержанием. В конце ноября как орган, координирующий сопротивление всех варлордов экспансии НРА и Гоминьцзюня, возникла так называемая объединённая «Армия умиротворения государства». Руководителем стал Чжан Цзолинь, Сунь Чуаньфан и Чжан Цзунчжан числились его заместителями. Поначалу соглашение между кликами носило рамочный характер, а войсковые контингенты «в поле» продолжали слушаться в первую очередь своих вождей. Тем не менее, влияние фэнтяньцев должно было возрасти с течением времени - и оно крепло. Уже на рубеже ноября-декабря Чжан Цзолинь мог позволить себе без сопротивления ввести 60 000 войсковой контингент в числившуюся за чжилийцами провинцию Аньхой...
Отсюда уместно будет перейти к той стратегической дилемме, которая встала перед армией Национального правительства и персонально Чаном Кайши в самом начале нового 1927 года. Естественно, разработчики замысла Северного похода, включая главкома НРА, во всех смыслах слова не заходили в своих планах дальше Янцзы - слишком велико становилось количество факторов, которые заранее не поддавались учёту. Но теперь этот решительный шаг встал на повестку дня. Существовало два варианта действий, которые автор настоящей работы условно именует Большой и Малой парадигмой. Глобально целью Северного похода являлись установление единовластия Национального правительства на всей территории Поднебесной и ликвидация клик милитаристов. Решить данную задачу без наступления вглубь северных территорий и овладения Пекином не представлялось возможным по определению. И именно это можно было предпринять в конце зимы-начале весны 1927. Овладев Трёхградьем Ухань НРА создала себе плацдарм. В северной части провинции Хубэй неприятельских сил практически не было - У Пэйфу ушёл дальше на север, так что возникло своего рода оперативное предполье протяженностью в добрых полторы сотни километров: развёртыванию армии Национального правительства на левом берегу ничего бы не угрожало. Нефритовый маршал был не в лучшей форме - его разгром в случае нанесения именно там главного удара не вызывал сомнений. А дальше, двигаясь из Чжэньчжоу, уже не так уж далеко до Пекина - 600 километров с лишним, причём по дороге можно будет соединиться с Гоминьцзюном. Это с одной стороны. А с другой подобное наступление несло в себе массу рисков и опасностей. Проблемы с логистикой грозили стать чудовищными, фэнтяньцы оставались бы могучим противником вне зависимости от судьбы У Пэйфу, а их контрудар, опирающийся на Пекин как ось манёвра, мог оказаться для измождённых соединений НРА тяжелейшим испытанием. Наконец, всё ещё контролировал значительные территории Сунь Чуаньфан - в том числе полторы провинции к югу от Янцзы. Потерпи НРА крупное поражение - и он, выступив, сделает так, что ей станет некуда отступать…
Альтернатива - сосредоточиться сперва именно на Сунь Чуаньфане. Очистить Чжэцзянь, взять Шанхай. Это был надёжный план - но в соответствии с ним НРА вновь била мимо сильнейшего из врагов. Больше того, с дополнительным ослаблением Сунь Чуаньфана сколь либо равных соперников у Чжан Цзолиня просто не останется. Он сделается подлинным господином Севера - и здравствуй копия той картины, которая наблюдалась на исходе Синьхайской революции. Точное разделение Китая по Янцзы, две равновесные половины, Фэнтяньцы с их лидером на месте Юань Шикая. И огромные сложности с форсированием реки. Почти наверняка придётся как-то договариваться…
Чан Кайши избрал второй вариант. Он был ближе ему как военному профессионалу. Но имелся и дополнительный, скрытый аспект. В первой, Большой парадигме боевые действия как таковые становилась лишь одним из элементов масштабного революционного процесса, причём не факт что главным. Имеют ли значение гипотетические трудности со снабжением, если солдаты врага станут массами складывать оружие - или вовсе обращать его против своих прежних командиров? Первая фаза Северного похода являлась сложным военным предприятием, осуществлению которого предшествовала более чем основательная подготовка, а в его основании лежал вполне трезвый расчёт. Однако миллионы китайцев видели происходящее скорее как некую стремительно прокатывающуюся по стране очистительную волну. Верили - старая эпоха заканчивается. Так, как раньше, больше не будет. Всеобщая убеждённость населения в том, что НРА не остановится в своём движении ни перед чем, являлась её мощнейшим оружием. В рамках Большой парадигмы боевые действия должны были охватить площади, радикально превосходящие те, что оказались бы затронуты в альтернативном сценарии. И их население, так или иначе, тоже вовлёк бы в себя исполинских масштабов процесс.
В прошлой главе достаточно подробно говорилось о том, что крупнейшие фракции милитаристов являлись лишь вершиной айсберга. Эра варлордов породила в Поднебесной ступенчатые пирамиды, напоминающие феодальную лестницу, где чжилийцы, фэнтяньцы или аньхойцы вступали своего рода «герцогами», борющимися за корону, но ниже, ближе к земле, помимо них существовало множество «баронов», присягавших то одним, то другим господам, параллельно на уровне уезда творя собственный мало чем ограниченный произвол. Перемена диспозиции в Пекине крайне слабо влияла на основы системы - поскольку каждая из пост-бэйянских фракций по умолчанию её признавала. Лишь появление нового Юань Шикая - единоличного неоспоримого властелина - могло бы постепенно привести к упрочению властной вертикали, но и то в ограниченном масштабе. А вот Северный поход НРА систему пошатнул. И прежде всего по той причине, что давление на неё на территориях, перешедших под контроль Национального правительства, начинало оказываться не только сверху, но и снизу. Проникновение Гоминьдана и КПК, их лозунгов и агитаторов, на места резко политизировало массы. Прежде рядовому селянину было наплевать, кто персонально станет править в его «баронстве» - не говоря уже о танцах вокруг президентского кресла и битвах в «высшей лиге» варлордов, поскольку в его жизни всё перечисленное не меняло решительно ничего. Теперь Национальная партия и особенно коммунисты вели речь, помимо водворения законности, о социально-экономических переменах. Перераспределении земельной собственности. Упразднении разного рода региональных налогов и поборов. Перестройке традиционного хозяйственного уклада. За это имело смысл бороться! А варлорды-«бароны»… Можно силой принудить к покорности одну деревню. Сложнее - десяток. С большим трудом - пару дюжин, да и то едва ли одновременно. А сотню? Ещё больше? Нет, в таких масштабах правит бал уже не прямое насилие, но угроза его применения. Люди должны бояться не конкретного человека с ружьём, а того, чего пока нет, но что может впоследствии на них обрушиться. Понимать - сопротивление заведомо безнадёжно, поскольку за спиной местных элит стоит несравненно большая сила. Да только теперь, на рубеже 1926-1927, весь Центральный Китай знал, что обиравшие их князьки лишились «крыши». Пост-бэйянским группировкам не до них - НРА наступает. Наоборот, если какой-нибудь возомнивший себя ваном бандит вздумает взять на себя слишком много, сигнализировав по партийным каналам есть шансы получить против него помощь.
Что могли делать мелкие варлорды на затронутых Северным походом территориях? Легализовываться! Примыкать к НРА, рассчитывая на то, что с новой властью тоже удастся в какой-то форме восстановить старые патрон-клиентские взаимоотношения. Да только таким образом зачастую выходило, что милитаристы бежали навстречу тому, что их вернее всего губило. НРА была политизированной армией. А ещё в ней, хотя и не без шероховатостей, работали социальные лифты. Прежний рядовой боец воинства варлорда выбирал между ролями грабителя и того, кого грабят. Волка и овцы. Если ты не служишь господину, то твоя судьба - бесправное прозябание. Вероятность индивидуально, а не всем «баронством», перейти к какому-то другому вождю-милитаристу была минимальной. Гигантскую роль играли земляческие и кланово-семейные связи. Уйти к кому-либо, означало почти с гарантией понизить свой статус, поскольку там (вне зависимости от того, о каком конкретно месте речь) чужака никогда в обход своих не продвинут. В НРА перед инициативными людьми легализовавшихся подразделений/банд открывались принципиально новые перспективы. Их начальники хотели бы свести всё к форме - и, подняв знамя с белым солнцем в синем круге, как и прежде, сидеть в своём углу Поднебесной подальше от серьёзных боёв. А вот у них самих могли оказаться на сей счёт другие планы.
К весне 1927, когда остались позади организационные трудности, связанные с «перевариванием» того, что Национальное правительство проглотило по итогам первого этапа Северного похода, процесс легализации малых варлордов дошёл до своего пика. Теоретически численность НРА достигла отметки в 700 000 человек. Учитывая, что летом 1926 она начинала свои операции в составе 100 000 солдат и офицеров, прежняя армия теперь составляла от новой лишь скромное меньшинство. У Национального правительства не имелось необходимых ресурсов для того, чтобы полноценно «взять на баланс» всю эту громадную орду и привести её к единообразию: организационных, финансовых, материальных (включая вооружение и боеприпасы). Её невозможно было просто неким волевым решением сократить. Объективно имелось лишь две возможности. Или, пускай и в хаотичном, несистематизированном виде, попутно открывая дорогу наверх новым людям, способным на своём локальном уровне создавать порядок и дисциплину, бросить «новую НРА» в дело, отрывая от провинциальной почвы, к которой, отравляя и её, и себя, крепились пиявками части и соединения. Для этого много больше подходила Большая парадигма. Или позволить варлордам энное время уже под новой вывеской жить как прежде, самостоятельно администрируя свои дружины и решая текущие задачи.
В гипотетическом «броске на Пекин», с неизбежностью часть управленческих полномочий, в частности в кадровой сфере, перешла бы от верхнего эшелона армии, её генералитета, вниз. Утвердилось бы выборное начало, активно работали бы представители двух партий южной коалиции в качестве политкомиссаров. Ускоренные производства в новые звания для проявивших свои лидерские качества людей, переверстывание партизанских отрядов и подпольных групп в войсковые подразделения, надзор за «бывшими», дабы они не перехватили в боевых условиях контроль над своими прежними подчинёнными и не вступили в переговоры с социально близким неприятелем. Короче говоря, все атрибуты полноценной революционной войны, аля отечественная Гражданская. Но это заметно ослабило бы влияние сплочённой корпорации «людей Вампу», вырвало бы несколько важных рычагов из рук у Чана Кайши. Планировал ли он уже в начале наступившего 1927 года свой последующий путч? Судить об этом наверняка трудно. Автору представляется, что, комплекс соображений, который позднее побудил главкома НРА выступить, повлиял также и на сделанный им военно-стратегический выбор.
Первые открытые трения между Чаном Кайши и частью Национального правительства начались ещё осенью 1926, когда на повестку дня встал вопрос о переносе в один из освобожденных городов столицы Юга. Главком НРА настаивал на переводе резиденции правительства и ЦИК Гоминьдана в Наньчан, где находилась его ставка. Левые гоминьдановцы, особенно коммунисты - на переводе правительства в Ухань. Последний являлся крупнейшим промышленным центром из числа тех, которые находились на территории освобожденных провинций, в нём ширилось рабочее движение и нёс охрану полк коммуниста Е Тина. Главное же, он располагался на самом берегу Янцзы - и только отодвинув фронт далее к северу уже за рекой можно было надёжно обеспечить безопасность столицы. Перенос правительственных учреждений в Трёхградье Ухань программировал дальнейшее наступление на севере. 1 января 1927 Ухань был признан столицей Китая, однако Чан Кайши остался в Наньчане. Руководство Гоминьдана было встревожено ростом его претензий на лидерство. 10 марта 1927 III Пленум ЦИК Гоминьдана в Ханькоу лишил Чана Кайши его многочисленных ответственных постов в партии, но оставил главнокомандующим НРА. Его услуги по-прежнему требовались - по крайней мере до завершения стартовавшего в первых числах марта наступления на Сунь Чуаньфана, итогом которого должно было стать полное очищение от врага юга Поднебесной. Решения III пленума ЦИК Национальной партии Чан Кайши признал и принял мирно, так что большинство руководителей Гоминьдана и КПК полагали - худшее позади. Как же крупно они заблуждались…
Начало весны 1927 было временем наиболее тесного и плодотворного содружества Гоминьдана с Компартией - на грани окончательного слияния. С подачи всё того же III пленума состоялось обновление Национального правительства, в которое, помимо других изменений, были введены два коммуниста: Тань Пиншань стал министром сельского хозяйства, а Су Чжаочжэн — министром труда. Не считая СССР и Монголии, Южный Китай, если рассматривать его как государство, являлся во второй половине 1920-х единственной страной на планете, где действующие члены Компартии занимали кресла в высшем органе исполнительной власти. В свою очередь КПК мобилизовала все доступные ресурсы в поддержку НРА, инициируя в занимаемых противниками Национального правительства крупных городах вооруженные восстания.
Стратегически их значение было не столь уж велико. Ещё с конца января месяца Сунь Чуаньфана начали постепенно вытеснять из Чжэцзяна: 20 числа Бай Чунси начал наступление (причём упредив готовившегося нанести свой удар неприятеля), к 29-му линия фронта сместилась к Цзиньхуа, то есть почти достигла географического центра провинции. В феврале наступил перелом. 17 числа свыше 20 000 человек попросту бежали с передовой, открыв частям НРА путь на север, 23-го Чжэцзян оказался освобождён полностью. Но всё перечисленное ещё только предваряло то самое обсуждавшиеся нами выше широкомасштабное наступление, полноценно начавшееся в марте 1927. В атаку пошли три крупные оперативные группировки НРА. Восточной, действующей из-под столицы Чжэцзяна Ханькоу командовал Бай Чунси. Далее располагался Хэ Инцинь, затем - Чэн Цянь. Целями их согласованного удара являлись два из трёх крупнейших городских центров Поднебесной, наряду со столичным Пекином - Нанкин и Шанхай. Причём последний в смысле экономического веса пожалуй вовсе являлся самым значимым населённым пунктом Китая. Предполагалось, что непосредственно на Шанхай развернёт наступление Бай Чунсин, Хэ Инцинь продвинется далее к северу на Чанчжоу, перерезая железнодорожную магистраль, идущую на Нанкин и далее в северный Китай, а Чэнь Цянь станет давить вдоль Янцзы с запада. Оборона Сунь Чуаньфана была укреплена к этому времени его северными союзниками. Фэнтяньцы направили армию из провинции Шаньдун во главе с Чжан Цзуньчжаном, поучаствовали и чжилийцы. Войска северных милитаристов пересекли Янцзы в конце февраля - лишь после того, как Чжан Цзолинь усилил своими людьми У Пэйфу в Хэнани - возможность броска НРА на север беспокоила лидера фэнтяньцев сильнее всего прочего. Они сразу же столкнулись с враждебностью населения, не без оснований заподозрили в ненадёжности многих командиров Сунь Чуаньфана. Боевой дух был низким - не только рядовые, но и многие офицеры в армиях милитаристов полагали, что разумнее всего было бы сосредоточиться на обороне северного берега реки. Начавшееся в середине марта 1927 наступление НРА развивалось стремительно. В Аньхое сразу несколько соединений армии Сунь Чуаньфана переметнулось в лагерь Национального правительства. Бай Чунси менее чем за неделю достиг предместий Шанхая. Боясь масштабных полевых сражений, противники НРА сами стали превентивно оттягивать свои войска в города, чтобы там занять жесткую оборону пользуясь очевидными тактическими преимуществами.
В начале 20-х чисел марта положение Шанхая уже было сложным. Железнодорожное сообщение с Нанкином оказалось перерезано, дезертировали практически все и без того немногочисленные ВМС Сунь Чуаньфана, что резко поставило под вопрос перспективу снабжения защитников города морем, бастовала и саботировала распоряжения военных промышленность и транспорт. Тем не менее, едва ли кто-то ожидал, что вместо месячной осады, как то было с Уханью, или кровопролитного штурма, всё разрешится буквально за пару суток вследствие того, что «пятая колонна» подорвёт обороноспособность гарнизона атакой изнутри. Подполье, в подавляющем большинстве представленное коммунистами, выступило 21 марта.
Восставшие очень сильно рисковали. Сунь Чуаньфан отличался беспощадностью ко всяким проявлениям неповиновения, шанхайцы знали о массовых казнях в Цзянси и Чжэцзяни осени прошлого года. Тем не менее, красные флаги взвились над баррикадами - а 22 марта, пользуясь возникшим хаосом, Бай Чунси триумфально вступил в Шанхай. Остатки обороняющихся, на глазах теряя организацию и людей, с огромным трудом эвакуировались на другой берег Янцзы.
Падение Шанхая имело решающее оперативное значение. Настрой в войсках северян упал до отрицательных значений. Сунь Чуаньфан утратил контроль над собственной армией, она начала под руководством отдельных генералов существовать по принципу «каждый сам за себя». Чжан Цзуньчжан, получив известия о случившемся, поспешил заблаговременно переправить фэнтяньский экспедиционный корпус через Янцзы, по существу бросив Нанкин, где он стоял, и всех союзников. Уже 23 марта южная столица Поднебесной без сопротивления пала к ногам Чэн Цяня.
Победа НРА была полной, неслыханной - стоит ли удивляться, что она вызвала известные брожения в массах горожан, как шанхайцев, так и нанкинцев? Во-первых, люди пережили тяжелые испытания. Северяне, да и некоторые солдаты Сунь Чуаньфана, вели себя как оккупанты. У жителей Шанхая и Нанкина имелись все основания ожидать в своих родных местах масштабных разрушений. А теперь разом - огромное облегчение. Естественно это сказывалось на общественных настроениях. Во-вторых, в ещё большей степени массы были воодушевлены видимой силой НРА. Китай так долго терпел разного рода унижения, не мог породить внутри себя ничего, заслуживающего признания и славы. Теперь армия новой Поднебесной - молодой, революционной, добивалась того, что для вождей милитаристских клик недавно казалось немыслимым. Осталось ещё совсем немного - окончательно очистить и объединить страну - и Китай станет на равную ногу со всеми державами мира! Беспомощность и позор неравноправных договоров - всё уходит в прошлое! Так почему бы немного не поторопить события?
Выступления против иностранцев начались в Шанхае 22 марта, однако там ситуацию довольно быстро взял под контроль Бай Чунси. Кроме того, в шанхайском международном сеттельменте имелись и свои собственные вооруженные силы, более чем достаточные для целей самообороны. Не так вышло в Нанкине. Почти сразу после входа частей НРА в городе вспыхнули массовые беспорядки, получившие известность под именем Нанкинского инцидента. Происходили нападения на всех некитайцев. Порой - стихийные, сугубо шовинистические. Иногда - разжигаемые ультралевыми активистами в духе борьбы с империализмом. А порой - подстрекаемые провокаторами из числа агентов северных клик, стремившихся таким образом покрепче рассорить Национальное правительство с заграницей. Для эвакуации своих граждан в Нанкин по Янцзы были направлены британские и американские военно-морские силы. Действовали они с беспощадной брутальностью. Город подвергли бомбардировке, в результате которой по меньшей мере 40 человек погибло и возник крупный пожар.
Только 25 марта подразделения НРА сумели нормализовать обстановку и положить конец насилию. Однако на уровне дипломатии эксцесс исчерпан не был.
Успехи Национального правительства вызывали у внешних игроков большие опасение и нескрываемое неудовольствие. Причин тому имелось две, причём каждая из них была достаточно весома, чтобы её хватило и в отдельности. С одной стороны восстановление полноценного государственного единства Поднебесной под эгидой наследников Сунь Ятсена грозило резко усложнить зарубежным интересантам его коллективную эксплуатацию. Гоминьдан придерживался линии на непризнание и необходимость пересмотра заключенных Китаем неравноправных договоров с самого момента своего создания. Равно как и весьма жесткого и недвусмысленного подхода к защите суверенитета страны. Режим «открытых дверей», помимо прочего, предполагал непрямой контроль держав за китайскими делами - в противном случае вокруг баз расквартирования войсковых контингентов неминуемо образовались бы те самые зоны проекции силы, сферы преимущественного влияния, на уничтожении которых настояли США в ходе Вашингтонской конференции. До поры это было выгодно - и в финансовом плане (пусть конкурирующие китайские варлорды сами ищут контакты с заграничными покровителями и борются между собой на «аукционе лояльности»), и с точки зрения сохранения удобной мировым лидерам системы международных отношений. Крупным арендуемым территориям с охраняемыми границами внешние игроки предпочитали в 1920-х сравнительно компактные владения в ведущих городских центрах, зачастую даже не объединённые в цельный сеттельмент. Теперь это создавало большие проблемы. Ещё в начале зимы при молчаливом согласии НРА гражданские активисты вошли на принадлежащие иностранцам территории Трёхградья Ухань, легко взяв их под свой контроль. Немногим позже уже на официальном уровне Национальное правительство объявило о ликвидации концессий - и это пришлось проглотить, действенных инструментов, позволяющих выкрутить наследникам Сунь Ятсена руки, у держав в моменте не оказалось. Теперь ситуация грозила повториться в куда больше масштабе в Нанкине и, прежде всего, Шанхае. Вашингтон, Лондон, Токио и другие были полны решимости не допустить подобного развития событий.
Второй фактор - стремительно нарастающее советское влияние в Поднебесной. Совсем недавно лидеры ведущих капиталистических стран полагали, что могут спать спокойно. К середине 1920-х красная волна, грозившая стать едва ли не мировой революцией, заглохла, начался ощутимый отлив. Коммунисты не сумели одержать победу ни в одной стране Европы, кроме Советской России/СССР, а последнюю можно было сдавить экономической блокадой, санкциями и «санитарным кордоном» из молодых государств, вроде Польши или Румынии. Кроме того, за границей знали о том, что состояние хозяйства красной державы оставляет желать много лучшего, а массовое обучение основам военного дела лишь отчасти компенсирует техническую отсталость армии. Но вот положение начало меняться на глазах. НЭП, над которым успели немало посмеяться (и куда вас привёл весь ваш радикализм - опять к рынку), позволил стабилизировать экономическое положение СССР, запустить - пока ещё в ограниченном масштабе - процессы урбанизации и индустриализации. Тот колоссальный рывок, который вскоре совершит Советский Союз, ещё никто был не в силах предугадать, но ожидать окончательного скатывания страны страшных большевиков в разруху точно больше не приходилось. Резко повысилась грамотность, был реализован план ГОЭЛРО: недорогая и более-менее квалифицированная рабочая сила, доступная электроэнергия - чем не условия для подъёма? А уж об этом знал весь мир.
И, вдобавок к укреплению СССР как такового, опять воскресал старый призрак коммунизма, только нынче он отправился бродить не по Европе, а по Азии. «Покраснение» громады Китая пугало, русско-китайский блок виделся заведомо несокрушимым без приложения усилий, равных тем, что пришлось предпринять Антанте в минувшую Великую войну. А то и больших.
С точки зрения архитекторов Версальско-вашингтонского миропорядка допустить этого было нельзя. Между тем Гоминьдан левел стремительно и, как казалось, необратимо. Вмешательство становилось задачей не только важной, но и срочной. Нанкинский инцидент стал подходящим поводом…
11 апреля 1927 года Англия, США, Япония, Франция и Италия направили в ставку Чан Кайши и уханьскому правительству совместный ультиматум, требуя наказать виновных в инцидентах, происшедших при занятии Нанкина, принести извинения, уплатить весьма высокую компенсацию и запретить антииностранные действия на подвластных им территориях. Между строк коллективного демарша легко можно было прочитать также и настоятельное желание держав скорректировать политический курс, избранный Гоминьданом, в целом. Определённо ультиматум не являлся простой уловкой, попыткой взять на испуг. Но с другой стороны давайте взглянем на то, что объективно могли бы предпринять государства-подписанты? Италия не обладала никакими базами в Азиатско-Тихоокеанском регионе, её экономические интересы в Китае были минимальны, а в целом участие итальянцев следует списать на стремление Муссолини при всех возможных случаях позиционировать свою страну в качестве одного из глобальных лидеров. Франция только-только завершила своё участие в Рифской войне - крайне неприятном для неё конфликте на севере Марокко, где французы вынуждены были прийти на помощь оказавшимся не на высоте положения испанцам, чтобы избежать масштабной дестабилизации всего запада Северной Африки. В начале 1926 года контингент ВС Франции, задействованный в подавлении т.н. Рифской республики, составлял порядка 200 000 человек.
Минимум славы - и огромные расходы. Франция имела торговые интересы в Китае, но отнюдь не столь существенные, чтобы посылать за три океана сопоставимые силы. Наконец, в 1927 году была сформирована Комиссия Организации Укреплённых Регионов - структура, занявшаяся проработкой плана строительства того, что мы знаем под именем Линии Мажино - и уже в тот момент было ясно, что подобная оборонительная линия потребует колоссальных вложений. Нет, на Францию можно было не рассчитывать…
Наиболее крупными и боеготовыми силами в Восточной Азии обладала Япония. Вот только Токио тихо ненавидел своих «партнёров» за Вашингтонскую конференцию и уж точно не согласился бы единолично таскать за всех в Поднебесной каштаны из огня. Только за соответствующий куш, который уже США и Великобритания не стали бы японцам обеспечить. Что до англосаксов, то их экономические интересы в Китае были наибольшими, а вот готовность выступить - едва ли не наименьшей. Нет, ограниченный контингент в 5-10 тысяч человек совокупно они могли бы выставить весьма оперативно, да только в случае развёртывания полноценной антигоминьдановской интервенции этого оказалось бы совершенно недостаточно. Боевой дух НРА, её готовность и умение сражаться, какими они стали к весне 1927, были таковы, что даже тех сил, которыми располагал некогда Альянс восьми держав (около 50 000 бойцов всех союзных армий на пике), не хватило бы для достижения цели. А чтобы собрать и подготовить к действию нечто более крупное авторам ультиматума 11 апреля потребовалось бы никак не менее полугода. За это время у НРА имелись все шансы победно завершить Северный поход, объединив страну, после чего все прежние расчёты империалистическому блоку пришлось бы вновь переделывать, умножая цифры эдак надвое-натрое.
И автор этих строк не преувеличивает. Потенциал альянса Гоминьдан/КПК к апрелю 1927 был огромен. Стремительное крушение обороны Сунь Чуаньфана довело деморализацию войск варлордов до предела. Даже в рядах фэнтяньцев мало кто верил в возможность победы. НРА в свою очередь пользовалась растерянностью противника и успешно создала крупный оперативного масштаба плацдарм на левом берегу Янцзы. К 10-м числам апреля была освобождена практически вся провинция Аньхой, взяты её крупнейшие города - столица Хэфэй и Бэнбу. Развивалось наступление также и в Цзянсу. Если бы не драматичный раскол внутри лагеря Национального правительства, к началу лета победоносная НРА завязала бы сражение за Шаньдун и далее в течении 1-2 месяцев создала бы непосредственную угрозу Пекину. Однако в реальности вышло иначе. Ультиматум 11 апреля стал одновременно катализатором и спусковым крючком решения, принятого Чаном Кайши. И именно оно задало вектор противостояния, который останется в Поднебесной основным до самого завершения Большой гражданской войны в 1949-1950. Главком НРА предал столь много сделавшего для Гоминьдана союзника, изменил присяге и принципам национально-революционной борьбы, встал на путь превращения в того, с кем когда-то клялся сражаться. Чан Кайши инициировал вооруженный военный путч. Но обо всём по порядку…
Амбиции Чана Кайши резко возросли ещё в 1925, когда только шла подготовка к Северному походу. Судя по всему он всерьёз уверовал тогда в свою незаменимость - и способность занять место Сунь Ятсена, то есть единоличного лидера партии. Вот только Чан Кайши не обладал ни харизмой покойного основателя Гоминьдана, ни его ораторским мастерством, а главное - способностью выступать сплачивающей фигурой. Он проигрывал на поле закулисных партийных интриг профессионалам, вроде Ван Цзинвэя. Не мог, да и не пытался выдвигать каких-либо теоретических построений в сфере политэкономии. Чан Кайши был хорош и уместен в роли военного вождя, да только успехи Северного похода сыграли с ним злую шутку. События развивались слишком быстро. Уже в декабре 1926 наличие такой фигуры, как единоличный главнакомандующий, способный сцементировать всю военную иерархию НРА и повести армию за собой в критической ситуации, сделалось избыточным. Уходила в прошлое абсолютная зависимость Национального правительства от военных кадров, подготовленных в Вампу, а последние больше не могли с заведомым преимуществом по сравнению с любыми иными кандидатурами строить свои карьерные виды. Фрондёрство Чана Кайши в вопросе о столице и некоторых других побудило политиков (причём гоминьдановских во главе с Ван Цзинвэем в куда большей степени, чем представителей КПК), указать зарвавшемуся военачальнику на его истинное место. После III пленума Гоминьдана главком НРА мог очень ясно прозреть собственное будущее. До взятия Пекина его позиция военного вождя останется незыблемой, но вскоре после этого он непременно окажется отодвинут в сторону. Оставалось или смириться, или разыграть пока ещё имеющийся в руках актив... Мотивы Чана Кайши в какой-то мере можно понять - но не оправдать.
Впоследствии диктатор утверждал, что начал подготовку к собственному выступлению якобы имея на руках доказательства готовящегося захвата власти коммунистами - дабы упредить их. Вот только сколь-либо убедительных фактов, подкреплённых документально, так никогда и не представил. В принципе возможность вынашивания КПК подобных замыслов весной 1927 представляется автору более чем сомнительной. Не в том смысле, что Компартия не стремилась к власти, но с точки зрения момента и метода. Во-первых, КПК следовало бы или начинать свои гипотетические действия раньше - как раз после отстранения Чана Кайши с партийных постов в Гоминьдане, или позже - когда до завершения Северного похода останутся считанные недели, а к НРА присоединятся ставшие устойчиво просоветскими соединения Гоминьцзюна. Мятеж в апреле-мае 1927 просто не имел смысла. Во-вторых, коммунисты сознательно согласились на тактику единого фронта с Национальной партией, поскольку та приносила им большую выгоду - и к описываемому периоду данная установка лишь подтвердилась практикой. Гоминьдан левел. Крепли и также всё больше окрашивались в красный профсоюзы. Та же НРА постепенно пропитывалась левыми настроениями и идеями. Члены КПК вошли в правительство. Скоротечный переворот был нереален как минимум из-за наличия альтернативного Ухани центра управления в лице ставки Чана Кайши, который бы так просто не сдался. Зачем и во имя чего Компартия должна была крушить успешно работающую систему, ставя под вопрос перспективы продолжения Северного похода? Версия с превентивным подавлением коммунистического заговора была удобным прикрытием для Чана Кайши, не более того. А также весьма полезным «экспортным товаром», который он намеревался продать зарубежным державам в обмен на изменение их отношения к Гоминьдану.
В действительности конспиративно злоумышлял против своих именно главком НРА. 2 апреля Чан Кайши, Ли Цзунжэнь и Бай Чунси тайно учредили так называемый «Центральный наблюдательный комитет Шанхая», который вскоре составил план физического уничтожения сторонников КПК и приступил к подготовке его реализации. Обращает на себя внимание то, что в состав Комитета входили сугубо военные, генералы НРА, и ни одного гражданского представителя Национального правительства. Вроде бы как спасая от коммунистов законную власть, Чан Кайши не потрудился её даже уведомить…
В Шанхае заговорщиками целенаправленно готовилась провокация - и к ней, сознавая, что рядовой состав армии может проявить здесь колебания, Комитет предпочёл привлечь криминальный элемент. Чан Кайши провел переговоры с Ду Юэшэном и другими лидерами Зелёной банды. План был прост. Переодетые в военную форму бандиты должны были совершить нападения на штабы шанхайских профсоюзов и рабочее ополчение красногвардейцев, сохранившееся в городе со времён мартовского восстания. Те нанесут «ответный» удар по соединениям 26-й армии НРА, находящимся в предместьях Шанхая. Ну а она в свою очередь начнёт действовать в соответствии с приказаниями командования, проявляя теперь необходимую безжалостность и не задавая вопросов. А вслед за ней, используя шанхайские события как предлог и пример якобы вскрывшихся агрессивных намерений КПК, уничтожать коммунистов (и левых гоминьдановцев) станут по всему Югу. 11 апреля Чан Кайши направил во все провинции, находящиеся под контролем Национального правительства, секретный приказ. Согласно ему коммунистов необходимо было устранить из партийных и правительственных органов. Главком НРА решился - и, похоже, не без влияния ультиматума держав. Во всяком случае, помимо прочего, он поспешил сделать частью своего замысла полномочного наблюдателя иностранцев: был заблаговременно оповещён обо всём председатель Муниципального совета Международного сеттельмента Шанхая Стерлинг Фессенден. Последний разрешил вооруженным провокаторам из Зелёной банды скрыться через территорию европейского поселения после совершения нападения.
Трагедия началась в 3:00 12 апреля 1927, когда по сигналу корабельной сирены гангстеры атаковали опорные пункты красногвардейцев в районах Чжабэй, Нанши и Пудун. О том, как она развивалась, почему Чан Кайши сумел одолеть всех своих соперников, и каким образом трансформировались в наступивших бурях Гоминьдан и КПК мы будем говорить в следующей главе.