Все персонажи являются вымышленными. Любые совпадения — случайны.
На часах было десять утра, когда тяжелые веки поднялись.
Вся комната была освещена ярким солнечным светом. Занавески вздымались, набирая в себя воздух, как паруса. Из окна доносились веселые детские крики и смех.
«Уже на прогулку выгнали. И правильно — надо дышать свежим воздухом». — со стула у кровати, с аккуратно сложенными брюками и рубашкой, взяли очки с толстыми линзами. Какой бы толстой ни была линза, ее уже все равно не хватало.
Потерев ноющие коленки, с кровати встали и включили телевизор. Тот встретил радостной передачей о здоровье, которого вечно всем не хватает. Говорили о пользе хрена и контрастного душа.
Грубая слабая рука, с обручальным кольцом на левом безымянном, поправила фотографию сына с черной лентой на рамке у окна. Тонкие губы грустно улыбнулись. Почавкали.
«Тыг-дыщ-тыщ-тыщ» — выплевывал первую воду за день старый кран, подскакивая от напора. Морщинистое лицо умыли, почистили почти беззубый рот и вытерли старым полотенцем, ткань которого уже давно грозилась порваться. Нагрузили веревку за окном кухни.
«Что тут у нас?» — отозвалась скрипом дверца холодильника «Минск». — достали два последних яйца и бросили их в кипящую воду. На плите выставили таймер, и он стройно зацокал, отмеряя секунды.
Вернулись в комнату. Со стула взяли брюки со стрелкой и аккуратно надели, подпоясав их старым потрескавшимся кожаным ремнем со звездой на бляшке. Он служил одним из немногих напоминаний о былой гордости, доблести и отваги, о тяготах военного времени и армейских товарищах, давно оставивших свои имена на каменных плитах.
Деревянный крестик на засоленной веревочке отправили к седой груди под пуговицы. На дряхлой шее затянули галстук потуже. Поправили перед зеркалом ворот, стянули края рубашки и, как следует, заправили.
Прозвенел таймер. Яйца вынули, воду оставили — чтобы потом полить ею цветы. Заварили чай, положили пару кусочков сахара и громко размешали ложкой с разводами.
По телевизору начались новости. Их внимательно смотрели, качали головой и приговаривали: «правильно-правильно. Американцам спуску не давать», допивали сладкий чай и доедали скромный завтрак.
Перед обязательным выходом на улицу почистили пиджак из плотной шерсти. Надели. Еще раз поправили галстук, причесались и взяли клюку. Дверь захлопнулась.
Сидя на металлическом кресле перед нотариусом, широко улыбались, смотря на женщину огромными глазами. Вели непринужденную беседу, пока нотариус заполняла бумаги.
«И все ж, Виктор Георгиевич, не пожалеете потом? Может подумать еще?» — смеялась, улыбалась и говорила терпеливым голосом сотрудница МФЦ. — «Видите ли, четыреста тыщ всего ушло на сына. Больше, к сожалению, я подарить ему не смог. — подписывал завещание. — А моя Леночка давно уже умерла. Во-от. Некому из родных мне наследство оставлять, пускай детишкам достанутся, на игрушки там, карандаши». — «Благородный поступок, Виктор Георгиевич!»
Вниз по дороге в сторону парка. Мимо проходила молодежь, поражая своим быстрым шагом — проносились ветром. На переходе машины почтительно ждали. Калитку в парк придержали, пропуская благородную старость вперед.
На лавочке в тени деревьев было хорошо. Тусклые глаза глядели на зеленые листья, шуршащие хором; на солнечные лучи, проскальзывающие сквозь ветви; на детские смешливые лица и маленькие ножки, резво несущие яркие платьица и костюмчики по влажной земле. Огромные волосатые уши прислушивались к добрым голосам людей вокруг.
Мягкая улыбка украсила лицо и тяжелые веки накрыли глаза, обещая им скоро увидеть тех, на кого уже давно смотрели только на фотографиях.