Мальчик был родом из станицы Кущевская.
Когда цапки резали ту несчастную семью, ему было шесть лет. Но события те ему были известны и отзывался о них он с некоторой важностью. Так знакомые колумбийцы говорят о временах Пабло Эскобара. Он, конечно, злодей и исчадие ада, и наркобизнес это плохо, но...
— А знаешь, чем ещё известна твоя станица? — неожиданно спросил я его.
Он подумал, пожал плечами и покачал головой.
— В 1942 году под станицей Кущевская состоялась одна из последних конных атак в истории. Наши казаки, используя рельеф местности подобрались к расположению немецкой части и атаковали ее в конном строю, опрокинув и рассеяв.
Не удержавшись, я помолчал немного, и продолжил щеголять своими знаниями:
— А несколько позже такую же атаку провели итальянцы из полка "Савойя кавалерия". На сей раз вырубили наш стрелковый батальон. И поставили точку в многовековой истории конных боёв. Больше мне не известны случаи атак кавалерии в конном строю с холодным оружием.
Он с недоверием посмотрел на меня и спросил:
— Откуда ты все это знаешь?
Я почувствовал себя капитаном Миллером из "Спасти рядового Райана ". Глядя на столб с оборванными проводами, подумал, как было бы классно, если бы сейчас на нем висел репродуктор, и над этими покореженными домишками полетел, раскатисто, голос Эдит Пиаф. Было бы точь в точь как в той сцене, когда Миллер болтал о чем-то с Райаном перед их последним боем.
Хотя нет, фразу "я - учитель" Миллер сказал совсем в другом месте, когда решался вопрос обнулить или не обнулить эсэсовца-пулеметчика.
Впрочем это не важно.
— Я учился на историческом факультете. Знаю немного таких вот вещей.
— Ого, - мальчик смотрел на меня одновременно и с удивлением и с недоверием. — А как же ты оказался в тюрьме?
Черт... Да я сам себе не могу дать однозначный ответ на этот вопрос.
Как же я оказался в этой сраной тюрьме, путь из которой привел меня сюда, на окраину какого-то безвестного хохляцкого села в двух километрах от "очка Зеленского". Какие-то раздолбанные БМП, какие-то разрушенные дома, какие-то люди, с которыми я бы в прежней жизни ну никак бы не пересекся. Хохлы эти говенные в соседнем лесу. Перестрелки, перебежки...
И все это часть пути, на который я встал не вчера, и не позавчера.
Прежняя жизнь оборвалась в одночасье тем солнечным апрельским днём.
Утром она ещё была, та жизнь, а в три часа дня — перечеркнута, разорвана, изломана с лязгом наручников на руках.
Но именно в тот же проклятый день, с размаху опустившись на самое дно, я оттолкнулся от него и начал медленное и мучительное всплытие. Шаг за шагом, день за днём, но именно тогда, когда была перечеркнута моя прежняя жизнь, я начал свое возвращение к ней.
Как змея менял я свои шкуры: вольную одежду поменял на чёрную робу с полосками, а робу уже здесь, на Украине на камуфляж.
Но все это этапы одного пути.
И мертвая окраина Н-ки это один из них.
Мальчик, тем временем, ждал ответа.
Терпеливо смотрел на меня, погрузившегося в свои мысли. Я поднял голову, так и не зная, что ему ответить.
Вспомнился Павел Кольцов из "Адъютанта его превосходительства".
"Видишь ли, Юра..."(с)
Не помню, что я ему ответил тогда.
Зато хорошо помню, как присел рядом с ним, лежащим лицом вниз, вытянувшим ноги. Как внимательно осмотрел его тело, пытаясь понять, что убило его. Ни крови, ни ран, ни пробития на бронике я не увидел. Переворачивать его я не стал.
Внешне он напоминал крепко спящего человека. Но он был мертв. Руки и ноги его уже окоченели.
Я потрепал его по затылку. Каску он принципиально не носил, хотя мы все ругались с ним из-за этого. Но он упорно не одевал ее, щеголяя в своей балаклаве.
А сейчас лежал с непокрытой головой, лицом вниз.
Черные, как смоль волосы, без единой сединки. И они уже никогда не станут седыми.
"Прости, Тема, - прошептал я. — Прости, но нам надо решать сейчас свои вопросы."