Стоя перед зеркалом, Баба-Яга хмуро разглядывала свой зуб. Вернее, его отражение. Белый, ровный, без следов кариеса и налёта — он ей не нравился. Совершенно. То ли дело три её любимых клыка: желтые, кривые, торчащие так, что даже оборотни уважительно приседали от страха.
А это что? Баба-Яга расстроенно покачала головой. Никуда не годится... А вдруг, кто увидит? Может, вырвать его? Как будто и не было... Ещё раз тяжело вздохнув, хозяйка Леса оттопырила нижнюю губу, повернула голову, подвинулась ближе к зеркалу. Да что ж это такое! Ещё лезут! Вон, виднеются ровные белые краешки зубов там, где их, почитай, уже лет триста она не помнила!
Да... тут одним выдранным зубом не обойдёшься... Тут всю челюсть надо менять! И если бы только челюсть!
Ведунья испустила протяжный стон, больше похожий на вой домового, которому не положили конфетку.
Помедлив, искоса посмотрела по сторонам, как пастор Шлаг, в кинофильме «Семнадцать мгновений весны». Убедившись, что за ней никто не подсматривает, Баба-Яга сняла рваный тулуп, размотала платок с шеи, скинула яркий цветастый сарафан, который прятала под старым тряпьём. Смущаясь, посмотрелась в зеркало. Повернулась боком. Попробовала заглянуть за спину, изогнувшись буквой «зю». Приняла зазывно-эротическую позу из Камасутры...
Да! Так и есть! Беда никогда не приходит одна! С живота и спины пропали бородавки, кожа разгладилась, ушли морщины, но хуже всего, что на голове начали стремительно темнеть и завиваться мелкими кудряшками волосы. Ужас!
Сплюнув на пол, отчего избушка на курьих ножках подпрыгнула и судорожно дёрнулась, Яга вновь замоталась в свои тряпки и грустно села к самовару.
Налила чаю, взяла варенье из еловых шишек, засунула в рот большую ложку густого сиропа.
— Витамина С, что ли не хватает?! — печально пробормотала, —Да нет, же! Ем! И витамины, и мёд, и … Ооо! Может, это всё оттого, что я добрых молодцев перестала жрать? Ну, конечно! Оттуда все беды!
— Нельзя, нельзя всё время на диете сидеть! Это мне ещё моя прапрапрапрапрапрабабушка говорила! — зашипела сквозь зубы Яга.
И добавила громко, чтобы все обитатели избушки услышали и намотали на ус:
—Так! Срочно! Срочно наводим порядок и меняем рацион!
За пять минут по избушке как ураган прошёл: вышитые красным шёлком рушники и красивые занавески с кружевами отправились в сундук. Туда же полетели фарфоровые тарелки и чашки. Ковёр с оленями — особая гордость Бабы-Яги — сам пересыпался нафталином, скатался в трубочку, укрылся бархатным пледом и улетел на чердак, в самый сухой уголок. Туда же переместились кожаные сапожки, кастрюли из нержавейки и любимая сковорода. С тефлоновым покрытием.
— Кажется, всё? — вслух спросила Баба-Яга, наблюдая возвращение дерюги на окно и огромного, в сажи и копоти, старинного котла - в печку. Пузатый монстр ещё помнил адское варево прежней Баба-Яги и попытки затолкнуть в его чугунное брюхо Ивана-дурака и Ивана — царевича. Обоих. Правда, не сразу. По очереди.
—А! Освещение! Мдааа...
Менять хрустальную люстру на прежнее старое убожество в виде коряги с тусклым фитильком не хотелось. Вот совсем! Даже мелькнула крамольная мысль забыть про люстру... НО! Здоровье и внешность важнее! Щелчок пальцами, и под потолком радостно зачадил едким дымом, вызывая на глазах слёзы, крошечный огонёк.
— Всё как было? Или что-то пропустила? — Опуская руки, спросила Яга.
На этот вопрос из-за печки высунулся домовой и молча ткнул пальцем в толстого пушистого чёрного кота, лениво лакающего молочко из пластмассовой миски, на которой был нарисован Винни-пух.
—Да! — новый щелчок, и перед озадаченным котом звякнула погнутая железная миска с обескураженной мышью внутри.
— Вот теперь, ВСЁ! Ешь! — Баба-Яга ткнула уже не скрюченным, а вполне прямым пальцем сначала в кота, потом — в мышь.
Кот посмотрел на мышь. Та — на него. У обоих в глазах появилось недоумение и стойкое неприятие ситуации. Мышь, неловко вылезла из миски и, не торопясь, походкой от бедра, продефилировала в угол избушки. В норку. По пути она несколько раз осуждающе поглядывала на Бабу-Ягу. Кот тоже, склонив голову на бок, с не меньшим укором взирал на хозяйку.
— Что? Что ещё?! — Возмутилась Баба-Яга, —Не я такая, жизнь такая! Меня поставили в невыносимые условия! Я и сама не рада — но деваться некуда! Жри сказала, молока всё равно больше не будет! Меняем рацион питания!
И перед котом, опять в ту же миску, шлёпнулась та же мышь.
Теперь и кот, и мышь, уже не переглядывались. Они одновременно, с неодобрением, упрёком и презрением к её потугам, молча смотрели на Ягу.
Ведунья ничего не ответила, лишь плотнее замотала платок на шее.
Затем подошла к печи, разожгла дрова, налила в котёл воду.
— Тэээкс-тэкс-с-сс... Ну! Где тут у меня что? И эти, как их... ну те, которые... ага, вот! И сушёные... ага! и заспиртованная... ну, так себе. и отрезанное... о! Да! Годится! и оторванный... нуу-у не очень, впрочем, сойдёт... вот! Всё по рецепту! Бульон почти готов, кипит! Теперь надо богатыря! Избушка! Слушай меня! Встань к лесу задом... или передом?! Короче, Встань!
Избушка, в которой всё менялось, гудело и переворачивалось, чувствовала себя плохо. Как язвенник в период обострения. Но на крик Яги домик подскочил и вытянулся на куриных ногах по стойке «смирно», всем своим видом демонстрируя полную боевую готовность.
— Ищи богатыря! — тут Яга задумалась, — Впрочем, царевич тоже сойдёт. Да хоть кого уже, не до жиру... мужика лови, сказала! Быстро, бульон выкипает!
Избушка дёрнулась и рысью побежала в лес, стараясь не сильно трясти Ягу и котёл.
Тем временем, костеря на чём свет стоит свою соседку, которая отправила его на эту Голгофу, по молодому ельничку брёл Иван Борисович Горыкин. В пустом ведре гремел складной ножик, в рюкзаке, кроме бутербродов и кружки с термосом, ждали своей очереди десять больших крепких пакетов, на случай «невиданного урожая опят».
— На случай невиданной жадности! — мысленно погрозив соседке кулаком, Горыкин, спотыкаясь, пытался прорваться сквозь густые заросли.
— На кой ляд я пошёл? —бурчал себе под нос. А самое главное: почему, вот почему не взял эту глупую языкастую бабу с собой? Пусть бы показала, где тут опята!
«Там ви-и-изьде грии-иибыыи-и-и!», — Иван Борисович злобно, чуть нараспев, передразнил голос Антонины Витольдовны Кружилиной, бывшей оперной дивы, которая при первом возможном случае демонстрировала окружающим свой певческий талант.
Даже если окружающие не хотели, сопротивлялись и всячески пытались заткнуть диве рот. Подчас откровенной грубостью. Не прокатывало, Антонина Витольдовна, пережившая смену двух эпох, а то и трёх, если считать царизм (а Горыкин подозревал, что дива не так юна, как красится), на провокации не поддавалась.
В лучшем случае она могла хаму в ответ спеть арию Снегурочки. В худшем — звучала «Кармен». Обычно, на словах:
Меня не любишь ты,
Так что ж, зато тебя люблю!
Тебя люблю я, берегись любви моей!
Дива кричала так, что не только хамы и злопыхатели разбегались, но и тараканы в их коммуналке.
Так что Антонину Витольдовну трогать лишний раз боялись. Ну её. Себе дороже, крестились местные бабульки, завидев гордо шествующую диву с мусорным ведром. А то, не дай Бог, не к мусорке свернёт, а к их лавочке. В прошлый раз она вспомнила оперу Князя Игоря.
Какой идиот спросил, может ли женщина исполнять мужские арии? Этого бедолагу в их районе больше не видели. Даже не интересовались, жив ли он.
Потому что Антонина Витольдовна тут же взялась доказать, что ничего невозможного для русской женщины нет. И, набрав в лёгкие побольше воздуха, как пожарная сирена заголосила:
О дайте, дайте мне свободу!
Я свой позор сумею искупить!
Спасу я честь свою и славу! Я Русь от недруга спасу!
В тот день ближайшая аптека перевыполнила месячный план на одной только валерьянке.
Ушные капли и беруши — сделали 13-ю зарплату для работников.
Да и вообще, вокруг их дворика подозрительно много аптек развелось... К чему бы это?
Вот и накануне вечером Иван Борисович не рискнул отказаться принести грибов диве. Ещё порадовался, что она с ним не запросилась. Подумал, что нарежет ведро опят за пару часов и вернётся. А тут — на тебе!
Задумавшись, Горыкин вышел на полянку, с которой его тут же смела огромная, голенастая куриная лапа. И шустро забросила в избушку, которая хлопнула своей дверцей, как бульдог нижней челюстью.
Ошалевший Иван Борисович опомнился, только почувствовав, как его пытаются затолкать в огромный чан с тёплой водой, при этом приговаривая, что с такими костями никакой рацион не поможет.
— Послушайте, гражданочка, прекратите меня пихать! — наконец, возмутился Горыкин, — У меня ревматизм четвёртой степени, артрит, артроз, склероз и подагра!
Процесс запихивания в чан затормозился. Из-за спины послышалось бормотание:
— А если ещё хуже будет? Экология и так, оторви да выбрось, а этот ещё и со странностями... И старый — это ж сколько часов его варить? Даже новыми зубами потом не угрызёшь... Может, нашинковать, как капусту?
В тоне послышались сомнения, которыми Иван Борисович тут же решил воспользоваться:
— Зачем же меня шинковать, уважаемая? Вы бы лучше развязали, я сам вам приготовлю, что угодно! Перед вами лучший повар прошлого века по версии Мишлен!
Конечно, Горыкин всё придумал. Но кто бедолагу осудит? В то, что его сейчас сварят и съедят, он не поверил, но и сидеть в чане не хотел.
Поэтому, почувствовав сомнения странного существа, замотанного чуть ли не с головой в какие-то страшные тряпки, включил свою «мужскую харизму» на максимум.
Судя по всему, харизма плохо, но работала. Поэтому, под брюзжание:
«Ну да, что там варить, мослы одни, да болячки, ещё чего доброго, совсем помру», его развязали и вытащили из котла.
Щелчок пальцами — и вся одежда на Горыкине приобрела чистоту и отглаженность, какой не было даже в самом начале приобретения этих вещей.
—Ух ты! —Восхищённо цокнул языком Горыкин, — Уважаемая... а не угостите ли меня... чаем?
Во.дки Горыкин просто постеснялся попросить.
Баба-Яга тяжело вздохнула, щёлкнула, произнесла заклинание, и по избушке вновь пронёсся ураган, который вернул коврик с оленями на стену, люстру — на потолок, фарфоровые чашки на стол. А так же и остальное, включая кружевные занавесочки и яркий сарафан на хозяйку.
И тут Горыкин от удивления сел мимо стула. На него, печально хлопая ресницами смотрела красиву-ущая тётка, лет сорока. С русой косой и румянцем во всю щёку. Тётка вздохнула, молча села к столу, достала из воздуха вазочку с вареньем, конфеты. Блинчики и пирожки.
Налила гостю чая. Молча подвинула к нему чашечку. Поставила сахарницу и молочник. Иван Борисович, у которого в жизни таких приключений не было, сидел тихий, молчаливый, вежливый и весь из себя положительный. Ухаживал за хозяйкой, подливал ей чайку. Та спасибкала, но не улыбалась. Только вздыхала с каждым разом всё тяжелее.
Наконец Горыкин не выдержал. Вызвался помочь, лишь попросил набор хороших кастрюль, сковородок и продукты.
Конечно, никаким мишленовским поваром он не был, но готовил, и правда, отменно.
В этом Яга смогла убедиться через пару часов: печёная утка с яблоками, вишнёвый пирог и кружка шоколада под хозяйскую наливку, развязали язык владелицы Избушки на курьих ножках.
Та и поведала своё горе-горькое: внешность меняется! С каждым днём всё моложе и краше становится Баба-Яга! Она даже продемонстрировала Ивану Борисовичу отсутствие бородавок и пропавшую седину.
— А что не так-то? — удивлённо спросил Горыкин, —Смотрю на вас и поражаюсь красоте, уважаемая...
— Так кто же меня теперь бояться будет! — завыла Яга, —Какая я теперь ведьма и старуха? Никто не повериии-т... Будут смеяться...
И моложавая сдобная тётка зарыдала. Громко, от души. Обитатели избушки бросились врассыпную: домовой за печь, кот — под лавку. Мышь — за сундук. Лишь Горыкин, которого пение Антонины Витольдовны закалило, даже не шелохнулся, продолжая сёрбать чай с блюдечка.
Домовой, выглянув из-за печки, и в полной мере оценив стойкость и мужество гостя, уважительно крякнул:
— Даа-а. Такого не надоть варить, редкость, аднака...
Кот с мышью согласно кивнули в ответ. И спрятались обратно — от греха подальше.
Горыкин, не обращая внимания на лесть, развернул ещё одну конфетку, положил в рот и задумчиво произнёс:
— А если... руж.ьё?
—Как-какое ру-ружжо? — Всхлипывая, переспросила Яга,— Зачем ружжо?
— А бояться все будут, — пожал плечами Горыкин, —Такой страх наведёт, никакие бородавки не осилят... Я тебе своё старое руж.ьё дам... и патр@нов к нему...
Потом подумал-подумал, посмотрел на скатерть-самобранку и предложил:
—А хочешь, и стре.лять научу?
Увидев как Яга закивала головой, улыбнулся, расправил плечи, и добавил:
—Тогда завтра опять к тебе в гости приду! А своим скажу — опят в лесу мнооо-о-гоооо...