#ЕГЭ_литература_10
Праздничное, как тютчевский "громокипящий кубок", юношески-дерзкое стихотворение-самоопределение Марины Цветаевой - волшебный пример внутреннего высвобождения, декларация духовной свободы и, пожалуй, бессмертия.
Кто создан из камня, кто создан из глины,
— А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты...
— В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется моё своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — весёлая пена —
Высокая пена морская!
Применительно к этому замечательному тексту, написанному в 1920 году, принято говорить о теме внутренней свободы в творчестве поэта. Попробуем найти аналоги среди произведений русской лирики.
Первый путь сопоставления отправит нас в 19 столетие. Если мы выберем движение по романтической парадигме (а основания для этого есть: образ моря традиционно воспринимается мировой поэзией как романтическая метафора житейских страстей и одновременно - по-пушкински - "свободная стихия"), на память придут такие тексты, как "Море" Жуковского, "Нелюдимо наше море" Языкова, "К морю", "Погасло дневное светило..." и "Буря" Пушкина, "Парус" и "Воздушный корабль" Лермонтова. Это, наконец, фрагмент поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда":
...Тебя любил я, море! В час покоя
Уплыть в простор, где дышит грудь вольней,
Рассечь руками шумный вал прибоя —
Моей отрадой было с юных дней.
И страх веселый пел в душе моей,
Когда гроза внезапно налетела.
Твое дитя, я радовался ей,
И, как теперь, в дыханье буйном шквала
По гриве пенистой рука тебя трепала.
Каждому поэту (вы можете взять для сопоставительного анализа любой из названных текстов) море представляется непокорной и сильной стихией, которая либо напрашивается на преодоление (Языков), либо даёт силы для борьбы, противостояния жизненным испытаниям. Пожалуй, в коротком фрагменте, написанном Байроном, наиболее полно явлен мотив единения человека и моря, "где дышит грудь вольней". Здесь внутренняя и внешняя свобода сходятся в точке абсолюта, даруя герою гармонию. Из русских поэтов ту же мысль острее и пронзительнее прочих выразил, пожалуй, Пушкин. В стихотворении "К морю" лирический герой прощается с местом силы, которое, с одной стороны, помогло ему возмужать и открыть новые духовные горизонты, с другой - обмануло юные надежды (мотив несчастной любви, неосуществлённой мечты о путешествии заграницу).
Второй путь сопоставления обратит наши взоры к лирике ХХ столетия. Если поискать в русской и зарубежной поэзии стихи, в которых авторы пытались столь же отчётливо дать определение собственному "я", как бы написать портрет собственной души, одним из самых ярких аналогов станет стихотворение Григория Поженяна "Я такое дерево":
Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зелёный,
Всегда зелёный – и зимой, и осенью.
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,
Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться.
Но я другое дерево.
Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копьё, рыжая или белая палуба.
А я не хочу, чтобы с меня сдирали кожу.
Я не хочу, чтобы меня красили, сушили, белили.
Нет, я этого не хочу.
Не потому, что я лучше других деревьев.
Нет, я этого не говорю.
Просто, я другое дерево.
Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят не сгорая, и это даёт тепло.
А я хочу тянуться в небо.
Не потому, что я лучше других деревьев, нет.
А просто, я другое дерево.
Я такое дерево.
1967
Как и в стихотворении Марины Цветаевой ("Кто создан из камня, кто создан из глины, // - А я серебрюсь и сверкаю...), герой определяет себя через отрицание того, чем он не является (не "зелёный, как ель", не "гибкий, как ива", не превращается в уголь, не горит не сгорая). Оба стихотворения построены на многоуровневой антитезе. К тому же, в основе повествования - диалог. Лирические герои обращаются к незримым собеседникам, как бы противопоставляя их ожиданиям собственные выводы:
Меня - видишь кудри беспутные эти? -
Земною не сделаешь солью.
Тематически это признание близко самоопределению из другого стихотворения Цветаевой "Мой путь не лежит мимо дома твоего...": "Ко мне не ревнуют жёны: // Я голос и взгляд...". Её героиня - Душа, Психея, морская пена, вечно умирающая и воскресающая, преодолевает власть пространства и времени.
В стихотворении Поженяна повторяющуюся формулу "Ты хочешь, чтобы я..." опровергают троекратные повторы, к которым присоединяется градация (нарастание признака): "А я не хочу...", "Я не хочу...", "Нет, я этого не хочу...". Герой Поженяна сопротивляется насилию, и образ дерева, так часто воспринимаемого именно как материал для обеспечения бытовых потребностей человека, максимально соответствует идее внутренней стойкости, самостояния.
Что же противопоставляет Поженян идее вынужденного служения? Чего хочет его дерево?
А я хочу тянуться в небо...
Преодоление земного, бытового, утилитарного заключено в идее прорастания, стремления к вечному. А цветаевская героиня? В чём пафос её своеволья? Свобода ради свободы? Не только!
Я с каждой волной воскресаю...
И здесь, как в стихотворении Поженяна - бунт против всякой ограниченности (узколобость, твердоколенность, каменность, землистость), стремление жить "поверх барьеров", проникая в живую жизнь во всех её формах и ипостасях.
Если говорить о различиях, то, помимо специфики образов (море и дерево как достаточно непохожие формы живой природы), несовпадения касаются форм высказывания. Цветаева обращается к гимнической традиции, воплощая в классической форме торжество и волшебство морского разбега, с её сменой приливов и отливов на фоне перекрёстных рифм и раскатистого амфибрахия. Поженян выстраивает своё монологическое высказывание как медитативный текст, речитатив. Нестандартность такой подачи приближает текст к читателю, прямо - без посредничества формальных канонов - адресуя его слушающему.
Оба стихотворения можно читать как декларации свободной воли художника, право каждого человека на самовыражение.