Эти слова из Апокалипсиса Иоанна Богослова очень хорошо подходят для понимания сущности большевистской власти. Несмотря на уже развязанное кровавое беззаконие, большевики объявили о начале «красного террора», поводами для которого послужили два события: убийство студентом Леонидом Каннегисером председателя Петроградской ЧК Урицкого 17 августа 1918 года и покушение Фанни Каплан на Ленина 28 августа того же года.
Официально «красный террор» был объявлен 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым в обращении во ВЦИК и подтверждён постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 года.
Впрочем, массовые убийства людей большевиками начались еще до объявления «красного террора». Так, еще в августе 1918 года в Нижнем Новгороде были «выведены из обращения» (т. е. расстреляны) 700 офицеров и жандармов. Сразу после получения известия о покушении на Ленина нижегородская ЧК сообщала: «Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя, тов. Ленина, побуждает отказаться от сентиментальности и твёрдой рукой провести диктатуру пролетариата… В силу этого расстрелян 41 человек из вражеского лагеря». И дальше шёл список, в котором фигурируют офицеры, священники, чиновники, лесничий, редактор газеты, стражник и пр. и пр. Все они в ночь на 1 сентября были вывезены на остров Мочальный у противоположного берега Волги и расстреляны.
По всей стране поднялась человеконенавистническая истерия. Все газеты были переполнены злобными статьями, призывающими к убийствам людей без суда и следствия. «Рабоче – крестьянский Нижегородский листок» пояснял: «На каждое убийство коммуниста или на покушение на убийство мы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии, ибо кровь наших товарищей убитых и раненых требует отомщения».
Характерно, что поначалу большевики играли в демократию - смертная казнь в России была отменена 26 октября 1917 года решением ІІ Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Однако большевистская верхушка вскоре поняла, что демократическими средствами удержать власть не удастся, и 13 июня 1918 года был принят декрет о восстановлении смертной казни. С этого момента расстрел мог применяться по приговорам революционных трибуналов.
Первым приговоренным к расстрелу 21 июня 1918 г. стал капитан балтийского флота Щастный, причем за то, что …совершил подвиг: вывел из – под удара немцев, и привел в Петроград Балтийский флот. Тем не менее, он был обвинен в том, что «совершая геройский подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать её против Советской власти» (!). Большевики и лично Троцкий пошли на это преступление в угоду немцам, выполняя их требования и, тем самым, отрабатывая их деньги.
После объявления «красного террора» страна содрогнулась от ужаса от многочисленности кровавых массовых репрессий, совершавшихся с невиданной в истории человечества жестокостью и изуверством. Смертельные приговоры чаще всего выносились анонимно: коллегия, выносящая приговор «даже никогда не видит в лицо обреченного ею на казнь, никогда не слышит его объяснений».
Уже 5 сентября в Москве были расстреляны десятки человек. В числе расстрелянных оказались епископ Ефрем, протоиерей И. Восторгов, министр внутренних дел царского правительства Н.А. Маклаков, министр внутренних дел А. Н. Хвостов, сенатор С. П. Белецкий. председатель Государственного Совета И. Г. Щегловитов.
Человеческая жизнь обесценилась как никогда. Очень ярко обрисовал ситуацию уполномоченный Москвы в Кунгурской ЧК Гольдин: «Для расстрела нам не нужно доказательств, ни допросов, ни подозрений (!). Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все!»
Развернутую картину кровавой большевистской вакханалии нарисовал крупнейший эмигрантский историк С. П. Мельгунов в своей известной книге «Красный террор в России. 1918-1923». Читать книгу без содрогания нельзя – её страницы буквально сочатся кровью.
«Чрезвычайка» действовала без соблюдения каких либо юридических норм и законов. Член коллегии ВЧК Лацис писал в «Красном терроре» 1 ноября 1918 года:
- Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания или профессии? Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора.
Высказывание это просто леденит душу и вызывает омерзение – лишать человека жизни только за то, что он родился в семье купца, стал священником или офицером!? Это высказывание уже не просто человека, а преступника, одержимого манией убийства. Но не просто психическое помешательство на почве большевистского фанатизма видится в этом латыше, а поистине нечеловеческая, точнее сатанинская сущность. Мнение М. Я. Лациса, явно выражающее волю большевистских «вождей», так же категорично, как и лживо:
- Гражданская война не знает писаных законов ... надо не только разгромить действующие вражеские силы, но и показать, что кто бы ни поднял меч против существующего классового строя, от меча и погибнет. По таким правилам действовала буржуазия в гражданских войнах, которые она вела против пролетариата. <...> Мы еще недостаточно усвоили эти правила. Они убивают нас сотнями и тысячами. Мы казним их по одному, после долгих обсуждений перед комиссиями и судами. В гражданской войне нет места для суда над врагами. Это — смертельная схватка. Если не убьешь ты, убьют тебя. И если ты не хочешь быть убитым, убей сам!
Цинизм и ложь Лациса, как и всех большевистских главарей, не знают пределов – никто изначально не хотел их убивать. Гражданскую войну развязали большевики, узурпировав власть и разогнав всенародное представительство – Учредительное собрание.
Ни один из лидеров Белого движения – ни генерал Деникин, ни адмирал Колчак, ни барон Врангель никогда не призывали публично к массовому террору. Да, иногда самосудные казни большевиков имели место в Белой армии, но они происходили, как эксцессы на местах – в горячке после боя, совершались людьми, близкие которых погибли от рук большевиков. В основном, казни большевиков, захваченных в плен, проводились только по решению военных полевых судов. В этом основная, принципиальная разница между «красным» и «белым» террором, на который так любят ссылаться большевики и их современные последователи.
Чтобы не выглядеть людоедами перед западной общественностью, чекисты постоянно оправдывались и лгали, занижая в сотни раз количество жертв. Но даже по тем данным, которые публиковала большевистская печать, размах зверских убийств был потрясающим. Так, согласно сведениям, опубликованным М. Лацисом, в 1918 году и за 7 месяцев 1919 года были убиты 8389 человек, из них: Петроградской ЧК — 1206, Московской — 234, Киевской — 825, ВЧК - 781 человек, заключено в концлагеря 9496 человек, в тюрьмы — 34 334, взяты в заложники 13 111 человек и арестованы 86 893 человека.
Число расстрелянных в 1918 году Лацис в газете «Известия» от 8 февраля 1920 года определил в 6185 человек. Но, как выяснил Мельгунов, в это число не вошли жертвы «офицерской бойни» в Киеве в 1918 году, количество которых он исчисляет в 2 000 человек. В этот список не вошли 1342 человека, убитых в январе – феврале 1918 года в Армавире и 400 человек офицеров, убитых в Одессе.
Лацис руководил «чрезвычайкой» в Киеве вместе с присланным из Москвы первым заместителем председателя ВЧК Петерсом. Их помощниками были изверги Авдохин, еврейка «товарищ Вера», Роза Шварц и другие. В одном из подвалов киевской чрезвычайки были расставлены кресла для удобства зрителей, с них они наблюдали за сценой, где производились казни. После каждого удачного выстрела раздавались крики: «браво», «бис», а палачам подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было проделано отверстие для головы. Но такие простые способы убийства уже не удовлетворяли палачей, им требовались более острые ощущения. В их поисках Роза и «товарищ Вера» выкалывали глаза или же выжигали их папиросой.
Александр Солженицын отмечает, что большинство в ЧК составляли евреи. Из 20 членов Коллегии ЧК, решавшей человеческие судьбы, 14 человек были евреями. В Киеве процентное отношение евреев к остальным сотрудникам ЧК равнялось 75:25.
После взятия Киева летом 1919 года частями белого генерала Бредова выяснилось, что Киевская ЧК перед уходом из города расстреляла в тюрьмах практических всех арестованных. Общее количество расстрелянных большевиками в Киеве, составило не менее 12 000 человек.
С Киевской ЧК по уровню зверств могла конкурировать Одесская ЧК, возглавляемая в годы Гражданской войны неким Онищенко и сменившими его Вихманом и Дейчем. При них была целая свора прислужников, среди которых, кроме евреев, были китайцы и один негр (!). Каждому жителю Одессы было известно изречение Дейча и Вихмана, что они не имеют аппетита, прежде чем не перестреляют сотню «гоев».
По газетным сведениям, ими было расстреляно свыше 8000 человек, из которых не менее 400 офицеров; в действительности же эту цифру нужно увеличить раз в десять. Только за три месяца с апреля 1919 года в Одессе было расстреляно 2200 человек.
При отходе под натиском белых в 1919 году из Одессы в тюрьмах были перебиты все ранее арестованные.
Занявшие в 1919 году Псков части генерала Юденича обнаружили следы такой же бойни – поработала Псковская ЧК под руководством фанатика Матсона.
Жуткой известностью пользовалась Екатеринославская ЧК (ныне город Днепр на Украине), которой руководил присланный из Москвы матрос – чекист Трепалов. До занятия города белыми в Екатеринославе от рук красных изуверов погибло более 5 000 человек, в Кременчуге до 2 500 человек. В Чернигове перед занятием его белыми было расстреляно свыше 1500 человек, в Волчанске – 64 человека.
Вот как характеризовал ЧК - дьявольское изобретение большевиков - бывший товарищ (заместитель) Обер – прокурора Святейшего Синода князь Н. Жевахов:
- Во главе этого ужасного учреждения (ВЧК) стоял человек – зверь Феликс Дзержинский, имевший нескольких помощников, и между ними Белобородова, с гордостью именовавшего себя убийцей Царя. Во главе провинциальных отделений находились подобные же звери, люди, отмеченные печатью сатанинской злобы, несомненно, одержимые дьяволом…, а низший служебный персонал, как в центре, так и в провинции, состоял, главным образом из жидов и подонков всякого рода национальностей китайцев, венгров, латышей, армян, поляков, освобожденных каторжников, выпущенных из тюрем уголовных преступников, злодеев, убийц и разбойников…Не подлежит ни малейшему сомнению, что между этими людьми не было ни одного физически и психически нормального человека: все они были дегенератами с явно выраженными признаками вырождения и должны были бы находиться в домах для умалишенных,…все отличались неистовою развращенностью и садизмом….и успокаивались только при виде крови.
Слова Жевахова впоследствии неоднократно подтверждались – от безмерного количества пролитой крови многие чекисты сходили с ума. Так, от водки и крови сошел с ума молодой председатель Томской ЧК Мотя Берман.
В печально известной Киевской ЧК ее сошедший с ума сотрудник Михайлов выпускал голых узников ночью в сад и охотился на них с револьвером. Сотрудник первой Грузинской ЧК Шульман, отличавшийся массовыми расстрелами безоружных, оказался гомосексуалистом и сошел с ума на почве употребления кокаина.
На Ставрополье помешавшийся от ежедневных казней чекист Трунев явился домой и убил свою жену. Опьяненный кровью после очередного расстрела московский палач Мага (чекист – латыш) вдруг набросился на присутствовавшего из любопытства на расстреле коменданта тюрьмы Особого отдела ВЧК Попова. Вид Мага, обрызганного кровью и кусочками мозга, был ужасен, и Попова спасло только вмешательство других чекистов, скрутивших Мага.
Комендант ЧК Авдонин не выдерживал и исповедовался медсестрам: «Сестры, дурно мне, голова горит…Я не могу спать…Меня всю ночь мучают мертвецы». По словам Мельгунова, в России в психиатрических лечебницах было зарегистрирована особая «болезнь палачей», приобретавшая массовый характер.
Со слов очевидца в своей книге Мельгунов описывает страшное место массовых убийств в Саратове:
- К этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь, идут группами и в одиночку родственники и знакомые погибших. Вначале за паломничества там же арестовывали, но приходивших было так много…и, несмотря на аресты, они все – таки шли. Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика вниз по оврагу, на протяжении сорока – пятидесяти саженей, грудами навалены трупы. Сколько их? Едва ли кто может это сказать. Даже сама чрезвычайка не знает. За 1918 и 1919 гг. было расстреляно по спискам и без списков 1500 человек. Но на овраг возили только летом и осенью, а зимой расстреливали где – то в других местах. Самые верхние – расстрелянные предыдущей поздней осенью – ещё почти сохранились. В одном белье, со скрученными веревкой назад руками, иногда в мешке или совершенно раздетые… Жутко и страшно смотреть на дно страшного оврага! Но смотрят, напряженно смотрят пришедшие, разыскивая глазами хоть какой – либо признак, по которому можно было узнать труп близкого человека.
Жуткие факты массового истребления большевиками своих «классовых врагов» можно объяснить воздействием большевистской пропаганды. Но чем объяснить массовые убийства рабочих, своих «братьев по классу», за счастье которых якобы боролись большевики? Центральное Бюро социал-демократов опубликовало в Берлине в 1922 году рассказ очевидца о событиях в Астрахани весной 1919 года:
- Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчиками, матросами и гранатчиками. После отказа рабочих был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участников митинга, и с оглушительным треском стали рваться ручные гранаты. Митинг дрогнул, прилег и жутко затих. За пулеметной трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых насмерть… Город обезлюдел. Притих. Кто бежал, кто спрятался. Не менее двух тысяч жертв было выхвачено из рабочих рядов. Этим была закончена первая часть ужасной астраханской трагедии.
Продолжение началось через несколько дней. Часть рабочих, участвовавших в митинге, была арестована. На запрос, что делать с арестованными, Троцкий из Москвы ответил: «Расправиться беспощадно!» Местные «вожди» рьяно взялись за выполнение приказа:
- Рабочих расстреливали в подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах. С пароходов и барж бросали прямо в Волгу. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Некоторым вязали руки и ноги, и бросали с борта. Один из рабочих, оставшийся незамеченным в трюме, где – то около машины, и оставшийся в живых, рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около ста восьмидесяти человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом «тифозных».
- Чрезвычайный комендант города Чугунов издал распоряжение, которым под угрозой расстрела воспрещалось растеривание (!) трупов на пути к кладбищу. Почти каждое утро астраханцы находили среди улиц полураздетых, залитых кровью застреленных рабочих. И от трупа к трупу, при свете брезжившего утра, живые разыскивали дорогих мертвецов.
- 13 и 14 марта расстреливали, по – прежнему, одних только рабочих. Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нельзя было даже расстрелы свалить на восставшую «буржуазию»... Чтобы хоть чем – нибудь замаскировать наготу расправы с астраханским пролетариатом, решили взять первых попавших под руку «буржуев» и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого домовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли, заведения и расстреливать. К 15 марта едва ли можно было найти хоть один дом, где бы ни оплакивали отца, брата, мужа. В некоторых домах исчезло по несколько человек.
- Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить поголовным допросом граждан Астрахани. Сначала называли цифру две тысячи. Потом три… Потом власти стали опубликовывать сотнями списки «буржуев». К началу апреля называли четыре тысячи жертв. …Жуткую картину представляла собой Астрахань в это время. На улицах – полное безлюдье. В домах потоки слез. Заборы, витрины и окна правительственных учреждений были заклеены приказами, приказами и приказами.
О репрессиях в отношении рабочих говорят и другие очевидцы. Так, например, бывший узник одесской ЧК К. Алинин вспоминал:
- Расстреляно было немало рабочих. Все они умерли со спокойным презрениям к своим убийцам. Один из расстрелянных сказал перед смертью:
- - Вы бандиты. Расстреливайте побольше нас, рабочих! По крайней мере, наши товарищи скорее прозреют и сметут с лица земли вашу грязную власть.
На вопрос, почему чекисты, красноармейцы и матросы стреляли в «своих братьев по классу» – рабочих, невозможно ответить с секулярной точки зрения. Ответ становится ясным с точки зрения сакральной, то есть с учетом воздействия Высших сил. С совершением величайшего греха - убийства законного носителя русской Высшей власти – русского Императора - Россия лишилась «удерживающего»; русский народ потерял высокое звание «богоносца» и власть в стране захватил Вельзевул. Именно он, породил своего посланца – Ленина, который под сладкими лозунгами «свободы» и «равенства» одурманил самых слабых, самых морально неустойчивых, склонных к преступлениям людей. Именно Вельзевул требовал, как враг рода человеческого, человеческих жертвоприношений. Сначала, под политическими лозунгами, лилась кровь «буржуев», но сатана требовал крови все больше и больше и не важно, чьей именно. И тогда в «расход» пошли «братья по классу».
Только обесовлением под вывеской большевистской идеологии можно объяснить чудовищное поведение некоторых чекистов. Вот показания очевидца о коменданте Харьковской ЧК Саенко, который получал удовольствие, лично истязая арестованных:
- Пьяный или накокаиненный Саенко явился в 9 часов вечера в камеру в сопровождении австрийского штабс – капитана Клочковского. Он приказал Пшеничному, Овчеренко, и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с товарищем Клочковским рубить их и колоть кинжалами, нанося удары сначала в нижние части тела и поднимаясь все выше и выше. Окончив казнь, Саенко возвратился в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдет против меня и рабоче – крестьянской партии». Особенно любил Саенко вонзать кинжал в тело истязуемого и поворачивать его в ране.
Каждый вечер к тюрьме подъезжал автомобиль и увозил несколько человек. Обыкновенно всех приговоренных Саенко расстреливал собственноручно. У него поднялась рука застрелить больного тифом. Саенко являл собой тип законченного садиста: маленького роста, с блестящими белками и подергивающимся лицом маньяка, бегал Саенко по тюрьме с маузером с взведенным курком в дрожащей руке.
Для такого эмоционального мнения у автора есть все основания. Вот что он пишет далее:
- Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук веревкою и подвешивали к перекладинам с таким расчетом, чтобы ноги едва касались земли, а затем медленно и постепенно расстреливали из пулеметов, ружей или револьверов. Пулеметчик раздроблял сначала ноги, для того, чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающую кровью… Насладившись мучением страдальцев, он принимался снова расстреливать её в разных местах до тех пор, пока живой человек превращался в бесформенную массу и только после этого добивал её выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашенные «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках… Часто практиковалось сдирание кожи с живых людей, для чего их бросали в кипяток, делали надрезы на шее и вокруг кисти рук и щипцами сдирали кожу, а затем выбрасывали на мороз. Этот способ практиковался в харьковской «чрезвычайке», которой руководил «товарищ Эдуард», он же каторжник Саенко.
Некоторые акты большевистского террора похожи не на методы политической борьбы, пусть даже изуверские, а на сатанинские кровавые оргии. Впрочем, таковыми, по сути, они и являлись. Мемуарист Нилостонский описывает одну из «человеческих боен» в Киеве, находившимся под властью большевиков в 1919 году:
- Весь ... пол большого гаража (речь идет о «бойне» губернской ЧК) был залит уже ... стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками .... стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи... желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины... был на всем протяжении доверху наполнен кровью... Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни... у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы... Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а... отрывались... мы натолкнулись в углу сада на другую более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов... лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены. У некоторых были выколоты глаза... головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами... У нескольких не было языков... Тут были старики, мужчины, женщины и дети. Одна женщина была связана веревкой со своей дочкой, девочкой лет восьми. У обеих были огнестрельные раны.
- В губернской Чека мы нашли кресло (то же было и в Харькове) в роде зубоврачебнаго, на котором остались еще ремни, которыми к нему привязывалась жертва. Весь цементный пол комнаты был залит кровью, и к окровавленному креслу прилипли остатки человеческой кожи и головной кожи с волосами... В уездной Чека было то же самое, такой же покрытый кровью с костями и мозгом пол и пр... В этом помещении особенно бросалась в глаза колода, на которую клалась голова жертвы и разбивалась ломом, непосредственно рядом с колодой была яма, вроде люка, наполненная доверху человеческим мозгом, куда при размозжении черепа мозг тут же падал.
У большевистских выродкова типа Саенко не хватало человеческих сил переносить творимые ими зверства и они одурманивали себя наркотиками. «Почти в каждом шкафу, - рассказывает Нилостонский про киевские чрезвычайки, - почти в каждом ящике нашли мы пустые флаконы из – под кокаина, кое – где даже целые кучи флаконов».
Массовое пристрастие большевистских палачей к кокаину засвидетельствовано многими очевидцами. Так, например, свидетель зверств одесской ЧК К. Алинин вспоминал:
- Как я узнал, в чрезвычайке все злоупотребляли кокаином, за который здесь были готовы на всё. Много услуг можно было добиться от всей этой опричнины за несколько грамм блестящего порошка. Под кокаином решали судьбу людей, под его же наркотическим действием отправляли людей на тот свет.
В Полтаве неистовствовал чекист «Гришка», практиковавший невиданные со времен средневековья зверства. Он казнил лютой казнью 18 монахов, посадив их на заостренный кол. Князь Н. Д. Жевахов с душевной дрожью писал:
- Никакое перо не способно описать мучения страдальцев, которые умирали не сразу, а спустя несколько часов, извиваясь от нестерпимой боли. Некоторые мучились несколько суток. Трупы этих великомучеников являли собой потрясающее зрелище: почти у всех глаза вышли из орбит…
Кровавое пиршество большевистских бесов продолжалось. Простые обыватели столкнулись с такими зверствами, о которых ранее просто не смогли бы помышлять – настолько они были чудовищны. Под руководством того же Саенко Харьковская ЧК применяла скальпирование голов арестованных и «снимание перчаток с кистей рук».
Воронежская ЧК применяло катание людей голыми в бочке, утыканной гвоздями. В Царицыне и Камышине «пилили кости».
Здесь же, как и в прочих городах, людям выкалывали глаза, вырезали на лбу или на груди советские звезды, бросали живых людей в кипяток, ломали суставы, сдирали кожу, заливали в горло раскаленное олово и пр. и пр.
В Полтаве и Кременчуге священнослужителей сажали на кол. В Екатеринославе применяли распятие и побивание камнями, в Одессе офицеров привязывали цепями к доскам и сжигали в топках, либо разрывали пополам колесами лебедок, либо опускали по очереди в котел с кипятком и в море.
В Армавире, в свою очередь, применялись «смертные венчики»: голова человека на лобной кости опоясывается ремнем, концы которого имеют железные винты и гайку, которая при завинчивании сдавливает ремнем голову, вызывая страшные физические страдания.
Весь мир знает об изуверской казни генерала Карбышева, которого нацисты превратили в ледяную статую. Увы, не немцы были авторами этого метода казни – большевики массово применяли его в Орловской губернии.[1]
Страшные свидетельства оставил нам князь Жевахов:
- В Николаеве чекист Богбендер (жид), имевший своими помощниками двух китайцев и одного каторжника – матроса, замуровывал живых людей в каменных стенах.
- В Пскове, по газетным сведениям, все пленные офицеры, в числе около 200 человек, были отданы на растерзание китайцам, которые распилили их пилами на куски.
- В Омске пытали даже беременных женщин, вырезывали животы и вытаскивали кишки.
- В Казани, на Урале и Екатеринбурге несчастных распинали на крестах или же бросали в раскаленные печи. По газетным сведениям, в одном Екатеринбурге погибло свыше 2000 человек.
- В Симферополе чекист Ашикин заставлял свои жертвы, как мужчин, так и женщин, проходить мимо него совершенно голыми, оглядывал их со всех сторон и затем ударом сабли отрубал уши, носы и руки…Истекая кровью, несчастные просили его пристрелить их, чтобы прекратились муки, но Ашикин хладнокровно подходил к каждому отдельно, выкалывая им глаза, а затем приказывал отрубить им головы.
- В Севастополе несчастных связывали группами, наносили им ударами сабель и револьверами тяжкие раны и полуживыми бросали в море. В Севастопольском порту есть места, куда водолазы отказываются опускаться: двое из них, после того как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился нырнуть в воду, то, выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. Среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами, подымая руки, как будто произносил ужасную речь…
- В Алупке «чрезвычайка» расстреляла 272 больных и раненых, подвергая их такого рода истязаниям: заживающие раны, полученные на фронте, вскрывались и засыпались солью, грязной землею или известью, а так же заливались спиртом и керосином, после чего несчастные доставлялись в «чрезвычайку». Тех из них, которые не могли передвигаться, приносили на носилках.
- В Тифлисе наводил ужас чекист Панкратов, прославившийся своими зверствами даже за границей. Он убивал ежедневно около тысячи человек не только в подвалах «чрезвычаек», но и открыто, на городской площади Тифлиса, где стены почти каждого дома были забрызганы кровью…
На Севере России действовал знаменитый чекист Кедров – садист и изувер, окончивший свою жизнь в психической лечебнице. Он возглавлял карательные экспедиции в Вологде и на Крайнем Севере и отличался крайней жестокостью. В Архангельске Кедров арестовал 1200 офицеров, погрузил их на баржу, затем по ним был открыт огонь из пулеметов – более 600 человек было убито. Были случаи расстрела им 12 – 16 - летних мальчиков и девушек. В 1921 году из различных тюрем в Кронштадт были отправлены на баржах 600 заключенных. На глубоком месте между Петроградом и Кронштадтом баржа была пущена ко дну. «Все арестанты потонули, кроме одного, успевшего вплавь достичь финляндского берега».
Не отставала от Кедрова его верная соратница, жена Ревека Пластинина - Майзель из Архангельского губревкома. По сообщению эмигрантской эсеровской газеты «Голос России» в Архангельске она «собственноручно расстреляла 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера и т. д.». После ухода из Архангельска английских войск, город подвергся жуткому террору. Все 800 белых офицеров, не сумевших эвакуироваться с английскими войсками, были расстреляны. В сентябре 1920 года в Холмогорах было расстреляно более 2000 человек, казаков и крестьян.
(Продолжение следует)
[1] Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918 – 1923.