"Жизнь пережить - не поле перейти!"
Да, правда: жизнь скучна и каждый день скучнее;
Но грустно до того сознания дойти,
Что поле перейти мне все-таки труднее!..."
Алексей Апухтин.
Эта история началась еще в далекие послевоенные голодные и холодные времена, когда люди, порой недоедая, восстанавливали разрушенное войной народное хозяйство. Работы было много, особенно тяжелой физической, мужчин на всех не хватало, особо тяжело приходилось многодетным семьям. В этот период нашей истории случалась такая практика, когда малых детей отдавали в другие семьи, чтобы самим прокормиться и выжить в лютые времена, да и детей сохранить.
Николай Иванович был мужчиной статным, как и большинство его сверстников, родившихся в лютую годину, прошел полями ВОВ, получив за свой ратный труд и медаль «За Отвагу» и осколочное ранение в спину. Эти «подарочки войны» он проносил потом в своем теле всю оставшуюся жизнь.
Судьба с дедом сыграла злую шутку, за которую он расплачивался потом всю свою оставшуюся жизнь, и которая привела в конце концов к тем событиям, о которых дальше пойдет речь в этой статье. Ну обо всем по порядку.
События эти происходили на севере Ростовской области, в тех умиленных краях, где люди привыкли говорить: «Надысь» и «понадысь», вместо «вчера» и «позавчера», а когда вечером накрывали свой скудный стол, звали всех «вечерить».
В те лихие времена, в 30-е года, которые сейчас принято называть «культом личности» дед имел неосторожность рассказать анекдот про Сталина. Нашелся «доброжелатель», который сообщил «кому следует» и пошел мой дед «по этапу» на целых три с половиной года.
Вначале была тюрьма, а потом погнали их, всех «политических» на строительство Беломорканала, который соединял Белое море с Онежским озером. Было это в начале 30-х годов.
Ух и полегло там «зеков» немерено, их трупы частенько буквально заливали прямо в бетон, чтоб не хоронить отдельно и не копать могилки в мерзлой земле. Дед смог выдюжить весь этот непосильный труд, не сломаться, хотя собственно где и потерял добрую половину своего здоровья. Об этих временах, как собственно и о самой войне потом, дед никогда не любил вспоминать и рассказывать, прежде всего из-за боли и из-за слез, которые наворачивались у него на глазах, когда он вспоминал те нелегкие времена.
После своего заключения, дед вернулся в свою станицу, устроился работать в колхоз. Первая жена его так и не дождалась с тюрьмы, выскочив замуж за другого, поэтому Николай Иванович женился снова, уже на моей бабушке, Вере Андреевне, женщине малограмотной, покорной и трудолюбивой из многодетной семьи. Дед был достаточно грамотным человеком для своего времени, поэтому и доверили ему людей и ответственную работу, несмотря на «былые» заслуги, назначив бригадиром. Было у него в подчинении около сотни человек строителей. Работы было очень много в те годы и работы прежде всего тяжелой. Жили они с бабушкой в тот период как все, порой не доедая, порой не досыпая.
Было это в те времена, когда по рассказам бабушки соль им в станицу с Маныча везли на волах месяца три, и стоила она тогда пол состояния, а когда ее не было, все употребляли в пищу солоноватую местную глину.
Бабушка рассказывала, как у них в колхозе забрали у всех паспорта, чтоб не уехали никуда и работали они не за деньги, а за трудодни, это когда вечером, после непосильного труда тебе в жирную и грязную амбарную книгу рисовали палочку, а весь расчет был уже после сбора урожая. Сестра моей бабушки, Степанида, уже позже сумела все-таки вырваться из колхоза, когда приехали в деревню агитаторы на строительство туннелей и железной дороги вдоль черноморского побережья. Им тогда отдали паспорта, и они вырвались в "другой мир". Работа хоть и была тяжелой, но не такой однообразной и ненавистной, как в колхозе. Степанида потом вернулась опять в свою станицу и прожила там долгую, но одинокую жизнь, потеряв своего сына, который умер еще в младенчестве, балуя меня, как Пушкина сказками, пусть порой даже и с непотребными словечками. Помню, как уже будучи в детском саду, по просьбе воспитателя группы, я рассказал одну из сказок бабы Степаниды. После этого вызвали в детсад моих родителей, чтобы узнать, откуда я в таком возрасте знаю такие словечки-обороты. Эта женщина мне стала родной, она хоть и доживала свой век в хатенке с земляным полом, но зато каждый день молилась о моем здравии. В моей памяти — она и то время, остались навсегда.
Потом началась война. Дед, как и все его сверстники пошел воевать, а бабушка осталась в станице, после оккупированной. Кого она только не видела там. И немцев и итальянцев и румынов. Итальянцы во время оккупации отбирали сковородки у местных, шли на речку били лягушек, а потом жарили их. Румыны забирали все, от личных вещей до прялок, потом, когда их уже погнали наши войска, одного такого с прялкой в сомкнутых руках, убитого, бабушка видела прямо валявшегося на дороге. Чтобы не стать предметом сексуального домогания со стороны немцев, бабушке приходилось постоянно мазать свое молодое лицо сажей, коротко стричься и вообще выглядеть как можно неопрятнее.
А дед тем временем бил проклятого немца на самом передке, постоянно рискуя своей жизнью. Уже после тяжелого ранения его перевели в хозобоз, где он стал пекарем. Пек хлеб солдатам. Стало намного полегче.
Все это тяжелое военное время бабушка хранила любовь, ждала мужа и молилась за него.
Был период, когда дед со своим обозом долго стоял уже где-то на западной Украине и тогда он написал письмо жене, чтоб она приехала в гости. Обещал дать хлеба. И малограмотная женщина, пухнув вместе с остальными в деревне от голода собралась в долгий путь. А как иначе – любимый муж позвал.
По рассказам бабушки, в тот период в деревне был кромешный голод, она употребляла в пищу до 20 дикорастущих злаковых растений. «Все для фронта – все для Победы!» в тот период было. Бабушка рассказывала, как долго, в течение месяца добиралась она на товарных эшелонах в то место, которое указал дед в письме. Порой говорит ехала в течение трех – четырех дней, а потом оказывалось, что совсем в другую сторону. Приходилось слазить с поезда и ждать встречный. Все-таки она добралась до места, даже некоторое время смогла пожить там с мужем, пока их часть не двинулась дальше на Запад. Дед дал ей целое состояние – мешок буханок хлеба, и еще каких –то продуктов и бабушка счастливая отправилась обратно домой. Стоит сказать, что пока она доехала обратно до своей станицы, у нее осталась только одна буханка уже зачерствевшего, но такого дорогого подарка от мужа.
Дед с войны вернулся живой, пусть даже и с ранениями, но живой. И это было счастье. Многие бабы тогда, так и не дождавшиеся своих мужиков с войны, завидовали Вере Андреевне. Мужчина был статный, грамотный, научил даже потом бабушку грамоте, она ведь до этого только и могла ставить крестик вместо подписи. Жизнь послевоенная была хоть и тяжелая, но радостная. Радостная от Победы и от того, что близкий и любимый человек остался живой и был рядом.
Шло время, постепенно жизнь налаживалась, бабушка вспоминает, как они после работы вечером засыпая слушали проведенное в деревню радио. Там крутили различные театральные постановки. Телевизоров тогда еще не было.
В тот период, особенно после сбора урожая, в деревне было много свадеб. Бабушка вспоминала курьезный случай. В их деревне, на самом краю, жил одинокий дед. Был он нелюдим и от этого все его в деревне немного побаивались, приписывая ему черное колдовство. А дело в том, что как только была свадьба в деревне, а деревенская свадьба – это как правило тройка запряженных лошадей, гармошка, самогон, так вот дед этот повадился натягивать на себя овчинный тулуп и выходить на сельскую дорогу. Проехать мимо него люди не могли, дорога была единственной. Выходил он и становился на дороге. Лошади перед ним становились как вкопанные и ничего их не заставляло двинуться дальше, пока он не уходил с дороги. А дед требовал с молодоженов трехлитровый баллон самогона и был с ним таков. Местным мужикам это порядком поднадоело и они, превозмогая свой страх перед колдуном, напившись раз самогона, решили проследить за дедом и выяснить, почему его так бояться лошади. Получив в очередной раз свой самогон, колдун направился домой в хату, а местные мужики пошли за ним и прислонившись к окну, трясясь от страха увидели такую картину. Дед, зайдя в натопленную хату, снимал свой тулуп, затем снимал волчью шкуру, которая красовалась под тулупом, вешал все это на гвоздь в стене и предавался употреблению свежего самогончика. Выходит, лошади чувствовали волчий запах под тулупом и не двигались поэтому с места. Ох мужики его и отмутузили потом знатно.
Так вот далее, жили мои дед да баба жили, а вот деток у них все не было. А как в деревне, ну нет, значит «бог не дает», не до всяких там обследований тогда было. Дед уже позже признался своей жене, что его кастрировали как «политического» еще на Беломорканале. Он мог быть мужчиной, но отцом – нет. Именно тогда и созрела у них мысль взять на воспитание чужого ребенка, чтобы как-то скрепить свои семейные узы и добавить радости и смысла в тяжелые будни своей семейной жизни.
Продолжение обязательно следует.
Если Вам была интересна эта статья, ставьте лайк, пишите комментарии, подписывайтесь на мой канал, чтобы не потеряться. Дальше будет много интересного и надеюсь, полезного контента.
Всем удачи!