К 120-летию поэта Николая Заболоцкого
«Зацелована, околдована, с ветром в поле когда-то обвенчана»… Все знают эти стихи, но не всем известно какие испытания выпали на долю их автора
Многие из нас читали воспоминания Солженицына и Шаламова о лагерях, а вот воспоминания Николая Заболоцкого малоизвестны в нелитературной среде. “История моего заключения” – повествование короткое, но дающее полное представление не только о пережитом поэтом, но и о его времени в целом.
...Николая Алексеевича арестовали внезапно. За антисоветскую якобы деятельность. 19 марта 1938 года вызвали в Союз писателей, где уже ждали двое в гражданской одежде. Вместе с Заболоцким поехали к нему, провели обыск и предьявили ордер на арест.
С этого начинаются бедственные пять лет жизни автора бессмертных строк “не позволяй душе лениться!”. Примечательно, что главное чувство, красной нитью идущее через воспоминания о тюрьме и лагерях – не страх, не горечь падения, не сожаление о потерянных годах в неволе, а – изумление. Удивление ни в чем не повинного человека, что вот так можно поступать с людьми... Что такое бывает на свете. Этим чувством ошеломленности пронизан каждый абзац его горестной саги.
«Действие конституции кончается у нашего порога, — издевательски говорил следователь. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле сутки за сутками. За стеной по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог более переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали».
В итоге Заболоцкого судили и отправили в лагеря, как и других осужденных по “писательскому делу”. Некоторых расстреляли в том же году. Пишут, Заболоцкому удалось избежать смерти потому, что он так и не признал своей вины.
В 1952 году, уже восемь лет как на свободе, поэт напишет грустное “Прощание с друзьями”:
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Коллеги убиты, его же страдания в том роковом 38-м, продолжились. Николая Алексеевича перевели в “Кресты”. Там в камеру для двух селили много людей. Зловоние, сон по очереди, избиения, ежедневное слушанье леденящих душу криков, раздающихся со двора. «Вся камера вздрагивала… и немой ужас снова появлялся в глазах заключенных. Часто, чтобы заглушить эти вопли, во дворе ставились тяжелые грузовики с работающими моторами. Но за треском моторов наше воображение рисовало уже нечто совершенно неописуемое»..
Заболоцкий заметил, что люди в большинстве своем наивны и верят, будто их истязатели искренне считают их врагами народа. Поначалу арестованные пытаются доказать, что не виноваты, и некоторые даже перед смертью кричат, что верны партии и Сталину. Но сам поэт заподозрил страшное...
«Тень догадки мелькала в головах наиболее здравомыслящих людей, но все они, затравленные и терроризированные, не имели смелости поделиться мыслями друг с другом, так как не без основания полагали, что в камере снуют тайные осведомители. В моей голове созревала странная уверенность в том, что мы находимся в руках фашистов, которые под носом у нашей власти нашли способ уничтожать советских людей, действуя в самом центре советской карательной системы. Эту свою догадку я сообщил одному старому партийцу, и с ужасом в глазах он сознался мне, что и сам думает то же, но не смеет никому заикнуться».
На мой взгляд, это самое важное место в воспоминаниях.
Если посмотреть на сегодняшнюю обстановку в мире, то очевидно, что и тогда, в 30-е, у России было много врагов. Даже больше, чем сейчас, ибо СССР был единственным в мире социалистическим государством. Все силы Запада, да и Востока (Япония) были брошены на то, чтобы помешать Советам встать на ноги. И если даже ныне у нас есть диверсанты, взрывающие железнодорожные пути и поджигающие склады, а также люди, получающие оплату из-за границы и хаящие все в стране, то тогда этого “добра” было в разы больше. Так что желание власти выловить всех саботажников и шпионов вполне обьяснимо. Сталин велел хватать врагов – диверсантов, шпионов, агентов влияния, расхитителей. Но не учли, видимо, что врагами нашпигованы сами органы НКВД и партия. (Какими врагами? А вот вроде наших нынешних иноагентов).
Что им оставалось делать? Ждать, пока расстреляют их? И они возглавили процесс... Хватали невиновных, отчитывались. Именно так, на мой взгляд, и появились массовые невинные жертвы репрессий. И я бы не сообщила этого своего спорного мнения, если бы не прочитала у самого участника событий, Заболоцкого, таких же подозрений. «Мы находимся в руках фашистов, которые под носом у нашей власти нашли способ уничтожать советских людей».
Его мучители знали, что их жертвы в большинстве своем невиновны! Они бросали их в топку вместо себя. (Думаю, сейчас, если б в органах НКВД служил Дмитрий Быков, он вряд ли арестовал бы Максима Галкина. Скорее, заковал бы в наручники Никиту Михалкова - человека, который не принес России вреда, в отличие от...).
И все же не устаешь поражаться жестокости, озверению следователей-карателей. «Выгодского, честнейшего человека, талантливого писателя, старика, следователь таскал за бороду и плевал ему в лицо. Шестидесятилетнего профессора математики, больного печенью, следователь-садист ставил на четвереньки и целыми часами держал в таком положении, чтобы обострить болезнь и вызвать нестерпимые боли».
Но перейдем к наблюдениям Заболоцкого уже не о палачах, а о жертвах.
«В годы моего заключения средний человек, без всякой уважительной причины лишенный свободы, униженный, оскорбленный, напуганный и сбитый с толку той фантастической действительностью, в которую он внезапно попадал, чаще всего терял особенности, присущие ему на свободе. Как пойманный в силки заяц, он беспомощно метался, ломился в открытые двери, доказывая свою невинность, дрожал от страха перед ничтожными выродками, всех подозревал, терял веру в самых близких людей и обнаруживал наиболее низменные свои черты, доселе скрытые.
Странно было видеть этих взрослых людей, то рыдающих, то падающих в обморок, то трясущихся от страха. Мне рассказывали, что писатель Адриан Пиотровский, сидевший в камере незадолго до меня, потерял от горя всякий облик человеческий, царапал грудь гвоздем и устраивал по ночам постыдные вещи на глазах у всей камеры. Но рекорд в этом отношении побил, кажется, Валентин Стенич. Эстет, сноб и гурман в обычной жизни, он, по рассказам заключенных, быстро нашел со следователями общий язык и за пачку папирос подписывал любые показания».
Заболоцкий пишет, что были и те, кто сохранил чувство человеческого достоинства. И зачастую это были “маленькие люди”.
Далее поэта ждала дорога в лагерь, в холодном вагоне. Ехали два с лишним месяца. «Однажды мы около трех суток почти не получали воды и, встречая новый 1939 год где-то около Байкала, должны были лизать черные закоптелые сосульки, наросшие на стенах вагона от наших же собственных испарений. Это новогоднее пиршество мне не удастся забыть до конца жизни».
Осужденных заедали вши, но в банях они старались не столько мыться, сколько стеречь одежду. Кто не уберег от уголовников, замерзал в вагоне насмерть.
И тут снова психологические наблюдения, которые интересно прочитать нам, сегодняшним. Наблюдавшим за тем, как ЧВК «Вагнер» успешно брал один населенный пункт за другим. (Я сейчас не о Пригожине, а об обычных бойцах, простых русских людях, пусть и сидевших).
«Я держусь того мнения, что значительная часть уголовников действительно незаурядный народ. Это действительно чем-то выдающиеся люди, способности которых по тем или иным причинам развились по преступному пути, враждебному разумным нормам человеческого общежития. Во имя своей морали почти все они были способны на необычайные, порой героические поступки; они без страха шли на смерть, ибо презрение товарищей было для них во сто раз страшнее любой смерти».
Возможно, не у всех при чтении воспоминаний Заболоцкого появляются те же мысли, что и у меня. Но тем записки поэта и ценны, что читающие их начинают думать, сопоставлять, находить параллели, задаваться вопросами. И неожиданно оказывается, что “проза жизни” Заболоцкого – не менее важна, чем его восхитительные стихи.
Не забывайте ставить лайки, если материал понравился