Приехав в России в 1908 г., Айседора познакомилась с гением театра Константином Станиславским.
Айседору, по её словам, всегда влекло к интеллектуальным мужчинам, она испытывала отвращение к «золотой молодёжи». Часто, он приходил делиться к Айседоре своими идеями.
Насколько балет привел её в ужас настолько же театр Станиславского привёл в восторг.
В общем Айседора решила взять инициативу в свои руки в один прекрасный вечер, но Станиславский хоть и был польщен вниманием Айседоры и даже с нежностью вернул мне поцелуй, но выглядел при этом крайне изумленно, словно менее всего этого ожидал. Когда я попыталась привлечь его ближе, он отпрянул и, испуганно глядя на меня, воскликнул:
– Но что мы станем делать с ребенком?
– С каким ребенком? – спросила я.
– Разумеется, с нашим. Что мы станем делать с ним? Видите ли, – серьезно продолжал он, – я не могу допустить, чтобы кто-нибудь из моих детей воспитывался вне моего влияния, а это оказалось бы затруднительно при моем настоящем семейном положении.
Айседора разгневалась и на следующий день отправилась в русскую баню, приводить в порядок нервную систему.
Станиславский больше не рисковал заходить в комнату Айседоры после спектакля. И хотя, по словам Айседоры, она не оставляла попыток,но Станиславский держался.
Единственный раз они остались наедине, когда поехали завтракать в загородный ресторан, где пили водку и шампанское и говорили об искусстве.
Айседора пришла к выводу, что только сама Цирцея может разрушить вершину добродетели.
