Сафият Шамову в Краснодаре и на Кубани знают многие. Вот уже много лет она возглавляет «Центр адыгской культуры» в Центре национальных культур Краснодарского края. Когда 23 года назад она пришла сюда, хотела сохранить и обучить родному языку детей, научить их народным танцам, сохранить традиции и обычаи.
Вдова
Что примечательно, сама Сафият Зауркановна родилась и выросла в Краснодаре. Более того, ее отца воспитала русская женщина, она стала для него второй мамой, хотя кто первая, а кто вторая, можно поспорить. Она поведала нам историю своей семьи – очень интересную, где-то трагичную, но при этом полную тепла и любви.
«Мой отец родился в черкесской семье в ауле Афипсип, но воспитала его русская женщина Анастасия Кирияковна Будилова. Она была интеллигентнейшим человеком, хотя особого образования у нее не было. Как она оказалась в ауле? Ее муж был екатеринодарским купцом, в городе и окрестностях он владел торговыми лавками, одна из них была расположена в ауле. А мой дед по отцу, сдавал туда табачные изделия. Поскольку купец был старше Анастасии почти на 25 лет (она была ровесницей его старших детей), то довольно быстро овдовела. При этом все дела перешли к ней.
Деда звали Лю Дагомук, у него были табачные плантации, понятное дело, что потом это все национализировали.
Мой отец родился в 1914 году. Но так получилось, что родители отца рано развелись, как рассказывали мои родственники, бабушка, когда вышла замуж за деда, была очень юной, у нее случилась послеродовая депрессия. Однажды она то ли уронила маленького сынишку (моего отца), то ли специально кинула на пол. В результате, мальчик навсегда остался хромым. Нравы были жесткие, молодую женщину отправили к родителям, а ребенок остался в семье отца, так у адыгов было раньше принято».
Илюша и Зорка
Дед Лю остался один, молодая вдова Настя, хозяйка лавки, ему приглянулась, и они стали общаться. Она ласково, на русский манер, звала деда Илюшей, а его сына, которого назвали Зауркан, именовала – Зоркой, к слову, это прозвище к нему так и прилипло.
Однажды она обратилась к деду с необычной просьбой, мол, отдай мне на воспитание Зорку. Своих детей у женщины не было, замуж она больше не стремилась, а к аульскому мальчишке прикипела душой. Дед, надо сказать, крепко задумался, но, поразмыслив, решил, что, возможно, сыну в городе будет легче. Но он поставил одно условие – каждые выходные Настасья с Зоркой будут приезжать в аул, он должен знать язык, чтить обычаи. Радости ее не было предела. Она забрала четырехлетнего мальчишку домой в Краснодар, воспитала его, несмотря на все тяготы, которые в связи с революцией, потом гражданской войной обрушились на нее, дала ему хорошее образование. Но слово свое сдержала – каждую неделю привозила Зорку в Афипсип, где он общался с отцом. Тот вскоре женился, во втором браке у него родились девочки, с которыми мальчик подружился. К слову, Настю в ауле все знали и любили, все видели, как она относится к мальчишке.
А что же родная мать?
Отец вспоминал, что, когда он игрался на улице с детьми, к нему часто подбегала незнакомая женщина, прижимала его голову к себе, плакала и угощала конфетами. Это была родная мама, она, кстати, позже тоже вышла замуж, и у нее были другие дети. Уже во взрослом возрасте они стали общаться.
Мама Настя
Анастасия Кирияковна жила в Краснодаре, недалеко от центра на улице Павлова. У нее были две сестры, по вечерам они собирались и пели так, что заслушивалась вся округа. Естественно, что отец стал им подпевать, а позже сам занялся вокалом. Его русская мама дала ему прекрасное образование – он окончил сначала строительный техникум, а потом педагогический институт. Женщина в нем души не чаяла и называла его «Зоренька моя ясная». Надо сказать, отец отвечал ей взаимностью.
В университете отец впервые влюбился и привел свою девушку знакомить с мамой. Анастасия Кирияковна была приветлива, угостила ее чаем, но, когда гостья ушла, мягко сказала: «Зоренька, девушка очень хорошая, но ты должен жениться на своей». Видимо, когда-то такую установку дал ей дедушка Лю.
Потом папа долго не женился. Может, не мог встретить ту самую, может, тогда мать охоту отбила. Но он никогда не обижался на нее за тот случай, его русская мама умерла у него на руках. И было понятно, что с ней ушла частичка его души.
Отец стал учителем, преподавал в 46-й школе, поначалу она была мужской. Потом ее расформировали, и в ней стали учиться и мальчики, и девочки.
Ученики моего отца, Зауркана Люовича, очень любили, дом всегда был полон гостей. Уже окончив школу, многие, когда приезжали в Краснодар, обязательно приходили к нам домой. Кстати, настоящее имя мало кто выговаривал, поэтому папу называли на русский манер – Захар Ильич.
Захар Ильич и Хариеточка
Отец долго не женился, только когда остался совсем один, он нашел себе невесту – мою будущую маму.
А дело было так.
В ауле, по соседству с домом деда Лю, жила семья Баговых. Была у них дочка Хариет, тоненькая, как тростинка.
Папа рассказывал, что девочку эту ему всегда было жалко.
Дело в том, что во время войны во двор Баговых упала бомба, осколками убило пастушонка, который был здесь же, а моей матери, тогда еще совсем девчонке, осколками раздробило щиколотку и стопу. Врачей не было, позвали местного знахаря. Он раны забинтовал, а девочку уложил в постель. Раны не заживали, гноились, по рассказам мамы, в них даже появились черви, тогда их стали вымывать солевым раствором. Боль была адская, девочка кричала, но это, как выяснилось, было не самое страшное. Ноги срослись неправильно, пальцами внутрь. Надо было что-то делать, и родители не нашли ничего лучшего, как позвать ветеринара – других лекарей в ауле не было. Тот осмотрел Хариет, положил ее на колени и... переломал обе ноги. Боль была нечеловеческая, позже мама рассказывала, что неделю кричала от невыносимых страданий. Опять на ноги наложили шины, снова стали промывать солевыми растворами. Так она пролежала полгода.
Все это время, чтобы как-то развеять девочку, в гости приходил Зорка, которого из-за хромоты не мобилизовали, но поскольку он учительствовал, немцы его в городе преследовали. Так он какое-то время провел в ауле. Читал соседке книжки, разговаривал – отвлекал от дурных мыслей и боли.
Закончилась война, отец вернулся в город. А в один из приездов в аул узнал, что Хариет украли без согласия (кавказский обычай похищения невесты).
Девушке жених не нравился совсем, но ее мать была строга и непреклонна: «Ты калека, радуйся, что взяли замуж, терпи». При этом сердце ее было, конечно, неспокойно. И, когда встретила Зорку, поведала о своих сомнениях, решила спросить у образованного человека (а отца в ауле уважали), как поступить. И о том, что, кому она такая нужна, тоже сказала. Тогда отец не думая ответил: «Я на ней женюсь», и написал девушке записку: «Хареточка, уходи оттуда поскорее, пока у тебя нет детей». В общем, через два месяца мытарств, мама ушла от первого мужа.
Я как-то спрашивала, как папа сделал маме предложение.
«Не очень романтично, – смеялась мама. – Он пригласил меня в кино. Зорка был такой красивый, образованный, да к тому же городской. Все девчонки сохли по нему. Мое сердечко, конечно же, тоже замирало. И вот он мне говорит: «Мы давно друг друга знаем, в любви объясняться не буду. Если согласна, выходи за меня. Будешь жить в городе, буду заботиться о тебе. Ты калека, я калека – будем жить вместе».
Так они поженились. Жили хорошо, души друг в друге не чаяли. Может, слов любви не говорили, но это было видно.
Я была уже взрослая, у меня свои дети были, однажды пришла домой и увидела на столе фотографию – мама работала приемщицей в химчистке, и на каком-то выездном мероприятии в парке Горького ее сфотографировали за столом в косынке, как выписывала кому-то квитанцию. На обратной стороне папа написал: «Как же ты хороша, моя Хареточка». Вот такие трогательные отношения у них сохранились на всю жизнь.
А теперь мы споем
Жили мы очень дружно, отец не пил, не курил, никогда не ругался.
Домик у нас был небольшой, достался от бабушки Насти – всего две комнатки – я спала в кровати, а сестра на сундуке, жили скромно.
Но это не мешало счастью.
Отец очень любил оперу и, когда я родилась, решил меня назвать Виолетой, в честь героини оперы Травиата, но мать его быстро остудила. Он пел неаполитанские песни, у него был красивый тенор. Конечно же, и нас с сестрой научил всем этим песням. Мы с ней учились в музыкальной школе, и папа мечтал купить нам пианино. Но время было послевоенное, не так-то легко было найти инструмент. Папа-таки нашел старенькую «Кубань», хозяин распродавал вещи, чтобы уехать. Но купить тоже было непросто, пианино стоило немалых денег, и у отца было всего несколько дней, чтобы собрать их. Это был 1955 год, это пианино до сих пор стоит у меня дома.
Инструмент нас сплотил еще больше. Папа приносил ноты из опер и оперетт и требовал, чтобы я их учила и легко могла играть. Все это было в мягкой форме: «Софочка, ты гаммы недоучила, постарайся доченька». Потом, когда все было выучено и доведено до автоматизма, объявлял: «А теперь мы споем». Присоединялась мама, сестра Мила (сейчас Мелеачет Зехова, заслуженная артистка республики Адыгея).
Вот в такой замечательной атмосфере меня вырастили. И, конечно же, дома соблюдали и адыгские обычаи, и песни знали на родном языке, папа с мамой и народные танцы плясали, несмотря на то, что оба хромали.
Поэтому я очень хотела передать все, что впитала от родителей, ребятам, которые живут в городе. Ведь так важно знать не только культуру, понимать свою идентичность, вне зависимости от того, где живешь. Моя русская бабушка Настя отца воспитала в светской русской культуре, но при этом постаралась сохранить его адыгское начало. Но самые главные качества, которые она ему привила, – доброта, чуткость и порядочность. За что ей низкий поклон.