Сотрудник угрозыска Максимов в поисках артефакта.
Паисий проснулся, когда вокруг было уже светло. Мало того, уже и утро закончилось, день вступил в свои светлые права. Монах поднялся с лапника, на котором лежал, потянулся и огляделся - понял, что не помнит как и когда заснул. Костер давно прогорел, лишь слабый дымок поднимался от еще тлеющих угольев. И только тут припомнились события прошедшей ночи!
- Райда, - шепотом произнес имя нового знакомца Паисий и оглянулся. На поляне никого уже не было. А котелок с чайком из зверобоя висел не с краю перекладины, а прямо над костром. - Котелок-то ополовинен, - недоумевал монах, - мы же отвар весь выпили!
Паисий снял с палки чай, он был еще теплым, и сделал несколько судорожных глотков. Вкус отвара был обычным, хорошо настоявшимся за ночь. И только сейчас монах увидел с другой стороны кострища бревнышко, на котором и сидел ночной гость. Удивило не оно а совсем другое - на нем лежал отрезанный от каравая ломоть хлеба и морковка.
- Он же съел и хлеб, хвалил его, и морковку. Чаек ему понравился... Выходит, выходит ничего он не ел и не пил! Так, что ли?! Выходит так... А может мне все привиделось во сне, - рассуждал Паисий. - Чудно как-то. - Монах вспомнил еще и о страже, посмотрел в ту сторону, где светились в темноте глаза, слева от костра. Прошел в ту сторону, трава оказалась не примятой. - Выходит и стража здесь никакого не было? Так что, выходит мне приснилось все...
Паисий вернулся к кострищу, решил повременить с уходом, подбросил сушняка и раздул огонь. Пламя весело затрещало на прутиках, приятно запахло дымком и стало не так жутковато. Монах посолил кусок хлеба, найденный на бревнышке, съел его, не чувствуя вкуса, и принялся грызть морковку. Тут и чай в котелке подогрелся, с отваром стало совсем хорошо, и Паисий даже ухмыльнулся, - Привидится же такое! Вот только куда мне дальше идти? Где скит? Похоже заблудился я!
И только Паисий подумал о своем сложном положении, как в памяти круговертью начал раскручиваться разговор с ночным гостем:
- Выходит был все же Райда! - Прошептал монах. - И дорогу подсказал... Не по Сырке я поднялся, а влево по ее притоку ушел. - А дальше вспоминалось больше. - Много чего он мне еще сказал! И про людей, и про веру, да и про иконы... Вот только не знаю, согласиться ли с бородачом? Нет, сидеть больше нельзя, дальше поспешать надо!
Паисий допил чаек, затоптал костер, закинул сидор за спину и пошел обратно по своим же следам. Оказывается от места, где в Сырку впадал приток, монах ушел не так и далеко. Приток в месте соединения с рекой был глубоким, чуть ли не по грудь. Но, боясь еще раз заблудиться, Паисий перешел его вброд и промокнув так и пошел дальше, держась правого берега Сырки. Теперь разговор с бородачом словно гнал его вперед, не давая остановиться.
От древнего острога за прошедшие века ничего не осталось, только пустошь. Почему-то деревья не спешили занимать освободившееся место. А Сырка обмелела, изменила русло и ушла в сторону, делая большую петлю, как-будто противясь жадным жителям, бравшим дань с проплывавших мимо караванов, да и с простого люда. То, что здесь и стоял острог, а потом и городок у реки, Паисий понял по развалинам каменной башни, возведённой когда-то у самой реки. Теперь была это вовсе и не башня, а груда обтесаного камня, лишь напоминавшего о пребывании в этом месте человека. Именно о пребывании, а не жительстве в историческом масштабе.
Паисий взобрался на камни и огляделся.
- Точно, вот она! - Монах увидел скалу, поднимавшуюся над тайгой в нескольких верстах к северу. - О ней Райда говорил, да другой и нет тут!
Перед тем, как пойти дальше, Паисий обрезал ножом свою долгополую рясу. Действо это было для монаха непростым, но вынужденным. Оправдывал Паисий себя тем, что ряса уже поистрепаласть, да и порвалась, цепляясь за ветки. Да что говорить, пробираться вдоль реки, да и по лесу в ней было очень неудобно, подол то и дело цеплялся за сучки. Теперь монах был уже и не монахом. Из рясы получился кафтан, подвязанный веревкой. Теперь только шапочка напоминала о его сане.
Паисий запомнил направление и вступил в лес, из которого скалу не было видно. Можно было опять заблудиться, только монах, стараясь не думать, шел и шел вперед, не останавливаясь. Верил, Райда не даст пропасть.
Скит староверов был построен в более позднее время, поэтому от домов, а особенно от частокола, огораживающего поселение, что-то еще осталось. Только на развалинах разрослась крапива в перемешку с лебедой. Паисий прошел и через погост, расположенный за частоколом. Холмики давно сравнялись с землей, а восьмиугольные кресты все еще стояли. Часовня в центре скита держалась каким-то чудом. Только монах побоялся заходить внутрь, казалось, крыша вот, вот рухнет.
Скала оказалась тут же, отгораживала скит от оврага, остатки частокола упирались в нее с двух сторон. У скалы было как-то покойней. Паисий наломал лапника, постелил его в небольшой нише и улегся спать. К этому времени окончательно стемнело. Монах развел перед нишей костер, закусил хлебом и репой. Можно было спать. Подъем наверх, а Паисий уже знал, что на скалу надо подняться, он наметил на утро.
Монах проснулся еще до рассвета и с трудом нашел тропинку наверх, она давно заросла мхом. А подняться на скалу надо было обязательно до восхода Солнца, и на вершине встретить его первый луч, пробившийся из-за Урал камня. Почему так, Паисий и сам не знал, только его действиями как руководил кто.
- Может Райда? - Подумал монах, но потом вспомнил слова ночного гостя "тут никто тебе больше не помощник" и не то, что успокоился, наверное больше смирился, - будь что будет!
Площадка наверху скалы была ровной, с выемками, покрыта мягким мхом. Солнце не торопилось, а быть может наоборот, Паисий поднялся слишком рано. Звезд на темном небе видно не было, облака закрыли их нестойкое мерцание.
- Может и Солнца луч не пробьётся через небесную хмарь, - прошептал Паисий, удивляясь себе. Раньше он так никогда не говорил.
И правда, начало светать, но утро было хмурым и серым. Казалось важный миг упущен. Только и в этот раз случилось маленькое чудо. Над Урал камнем облака сдвинулись, и в образовавшееся отверстие, крохотное, как игольное ушко, пробился лучик! Он и сам был тоньше вязальной спицы, но попал точно на лицо Паисия. И от этого лучика монаха охватила благодать, которой он никогда не испытывал раньше. Рука сама потянулась, чтобы наложить крестное знамение, только бессильно упала вниз, а Паисий осел на мягкий мох, и глаза его закрылись.
1 глава, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 14
________________________