Когда смотришь видео о каких-то известных актерах, то ловишь себя на мысли, что все эти истории как красивые мыльные пузыри, в которых внутри абсолютная пустота: родился, был красив (красива), снялся в таких-то фильмах, женился (вышла замуж), развелся, опять женился, а потом перечисленное может повториться, а может и нет, ну а концовка, вестимо, всегда неизбежно одна и та же: умер с почестями или без, в богатстве или в нищете. И все.
Но зритель, по-детски увлеченный необычными радужными красками, не пытается заглянуть внутрь. А когда идиллический пузырь лопается (то бишь кино кончается, то ли потому что электричество кончилось, то ли потому, что создателю пузыря не захотелось дальше париться — «пипел схавает» и так, как говорил герой одного известного фильма), образовавшаяся пустота заменяется другим пузырем.
Вобщем, как говорила в одном известном мультсериале маленькая героиня Маша, скукотень. Но прежде, чем рассказать о людях, у которых внутри пылал огонь преданной любви, поведаем о биографии одного из них.
Илья́ Арно́льдович Ильф (имя при рождении — Иехи́ел-Лейб А́рьевич Фа́йнзильберг.
День и место рождения:
3 (15) октября 1897 г., город Одесса, Российская империя.
Дата и место смерти:
13 апреля 1937 г. (на момент смерти ему было 39 лет), город Москва, СССР.
Род занятий:
русский советский писатель, драматург, редактор, сценарист, юморист, фотограф, журналист.
Жанры: проза, поэзия, сатира, фантастика.
Гражданство: Российская империя, а затем СССР.
Биография
Немногие знают, что настоящее имя писателя — Иехиель-Лейб Файнзильберг, что красноречиво говорит о еврейском происхождении писателя. Псевдоним Ильф (образованный от первых букв имени и фамилии) он взял задолго до того, как начал писать прославившие его романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».
Илья был третьим из четырех сыновей в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863—1933) и его жены Миндль Ароновны (урожденная Котлова, 1868—1922), родом из местечка Богуслав Киевской губернии. В Одессу семья переехала между 1893 и 1895 годами. Отец работал бухгалтером в одесском отделении Сибирского банка, располагавшемся в доме купца Якова Пурица на улице Дерибасовской, 11 (угол Ришельевской).
Поначалу отец семейства Арья Беньяминович Файнзильберг хотел, чтобы сыновья получили серьезное образование и стали бухгалтерами. Старший, Александр, выполняя волю отца, поступил в коммерческое училище и стал… художником. Второй, Михаил, был определен туда же, но и он стал художником.
Наконец, чтобы не искушать больше судьбу, среднего было решено отдать в ремесленное училище, которое Ильф благополучно закончил и, к огромной радости родителя, в 1913 году начал работать в чертежном бюро. После этого он работал монтером на телефонной станции, токарем на военном заводе (трудился на заводе аэропланов Артура Анатра и на заводе по производству гранат).
Но творческая жилка уже в то время дала о себе знать — под женским псевдонимом Ильф опубликовал стихи в журнале «Синдетикон». К большому сожалению, выпуски этого издания, а вместе с ними и стихи писателя, не сохранились.
С лета 1919 г. Ильф участвовал в Гражданской войне. Из-за наступления генерала Деникина под ружье поставили даже негодных к строевой службе. Среди них оказался и будущий писатель. Он был определен на службу в красноармейском караульном полку, сформированном как раз из непригодных к военной службе граждан. Далее он участвовал в боях против ВСЮР генерала Деникина.
Через несколько лет в письме к любимой девушке Ильф так будет описывать то время:
Я знал страх смерти, но молчал, боялся молча, и не просил помощи. Я помню себя лежащим в пшенице. Солнце палило в затылок, голову нельзя было повернуть, чтобы не увидеть того, чего так боишься. Мне было очень страшно, я узнал страх смерти, и мне стало страшно жить.
Как это часто бывает, благодаря трудностям (имеются ввиду бои с деникинцами) жизнь Ильфа кардинально изменилась — он начал пробовать свои силы в журналистике. После того как белый генерал был разгромлен, в Одессе было организовано местное отделение Российского телеграфного агентства, знаменитого РОСТА, в котором и начал трудиться Ильф.
Затем в жизни писателя появится Опродкомгуб (проще говоря, продовольственная комиссия), в котором он, к огромной радости отца, прослужит какое-то время бухгалтером. Его сослуживцами станут Берлага, Кукушкиндт, Лапидус и Пружанские, фамилиями которых позже обзаведутся сотрудники «Геркулеса» из «Золотого теленка».
В начале 1920-х годов Ильф работал журналистом, сотрудничая с газетой «Моряк», и участвовал во встречах литературного кружка «Коллектив поэтов».
Кстати, именно в клубе «Коллектив Поэтов», расположенном на улице Петра Великого, он познакомился с неким Митей Ширмахером, великим ловкачом и комбинатором, о котором через несколько лет узнает вся страна. Именно Митя, по мнению некоторых друзей Ильфа, и станет прообразом Остапа Бендера.
Членами клуба кроме Ильфа и его брата Михаила были Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий, Аделина Адалис. По воспоминанию Нины Гернет, «худой, высокий Ильф обыкновенно садился на низкий подоконник, за спинами всех. Медленно и отчетливо он декламировал странные, ни на кого не похожие стихи:
…Комнату моей жизни
Я оклеил воспоминаниями о ней…»
От остальных поэтов Ильф отличался не только стихами, но и манерой одеваться. Валентин Катаев вспоминал, что «даже самая обыкновенная рыночная кепка приобретала на его голове парижский вид…»
При этом жизнь будущего автора «Золотого теленка» была совсем не парижской. В письмах любимой он признается: «Я знал голод. Очень унизительный — мне всегда хотелось есть. Мне всегда очень хотелось кушать. И я ел хлеб, утыканный соломой, и отчаянно хотел еще. Но я притворялся, что мне хорошо, что я сыт. По своей природе я, как видно, замкнут и отчаянно уверял, что я не голоден, в то время как ясно было заметно противоположное».
В 1923 г. Ильф переехал в Москву, где стал сотрудником газеты «Гудок». Работал литературным обработчиком и корреспондентом, позже начал писать материалы юмористического и сатирического характера — в основном фельетоны (публиковались в журнале «Красный перец»). Писал рецензии на фильмы в газетах «Вечерняя Москва» и «Кино».
В 1927 г. с совместной работы над романом «Двенадцать стульев» началось его творческое сотрудничество с Евгениеи Петровым, который также работал в газете «Гудок».
В 1928 г. Илья Ильф был уволен из газеты по причине сокращения штата сатирического отдела, вслед за ним ушел и Евгений Петров. Вскоре они стали сотрудниками нового еженедельного журнала «Чудак».
Этот творческий тандем оказался весьма плодотворным. Помимо романа «Двенадцать стульев» в соавторстве с Евгением Петровым были написаны следующие произведения:
- новеллы «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» (1928);
- фантастическая повесть «Светлая личность» (экранизирована);
- новеллы «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929);
- роман «Золотой теленок» (1931);
- сценарий фильма «Однажды летом» (1936);
- документальная повесть «Одноэтажная Америка» (1937);
- фельетоны для газет «Правда», «Литературная газета» и журнала «Крокодил» (1932–1937 гг).
Интересно, что этих двух авторов читатели до сих пор воспринимают как одно целое, и еще при жизни их окрестили как «ильфипетров». Произведения этих двух авторов были переведены на десятки языков мира, многократно переиздавались и много раз экранизировались.
Примечательно, что по мнению критиков и зрителей самые гениальные экранизации двух самых популярных произведений «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были именно на их родине, в СССР. Кстати, до сих пор не утихают споры о том, кто из актеров лучше всего сыграл Остапа Бендера: Юрский, Гомиашвили или Миронов.
Увлечение фотографией, фото Москвы 20-х и 30-х годов, редкое фото Маяковского
Кроме всего прочего в 1930-е годы Илья Ильф увлекался фотографией. Его фото через много лет после его смерти случайно нашла дочь Александра Ильинична Ильф.
Болезнь и смерть
Во время путешествия на автомобиле по американским штатам у Ильи открылся туберкулез, который диагностировали у него еще в начале 1920-х годов. Это привело к его кончине после возвращения в Москву 13 апреля 1937 г.
«Записные книжки» Ильфа
«Записные книжки» Ильф вел с 1925 г. до самой смерти. Туда включались дневники поездок по СССР и другим странам, наброски будущих очерков и фельетонов, удачные фразы. Подготовительные записи вычеркивались, если они переносились в новые сочинения. Постепенно «Записные книжки» превратились в особое художественное сочинение, напоминающее исповедь. Там есть зарисовки, напоминающие стихотворения в прозе, критические и пародийные отзывы о советской жизни. В книге есть и символическое определение СССР, для которого автор использовал заглавие книги Пришвина «В краю непуганых птиц»: «Край непуганых идиотов», а рядом слова: «Самое время пугнуть». По мнению Петрова, книга получилась «поэтичная и грустная». Издать «Записные книжки» в СССР удалось лишь со значительными сокращениями, но многие мысли из нее стали крылатыми.
«Больная любовь» Ильи Ильфа
Интересно, что даже дочь писателя Александра Ильинична о переписке родителей, ставшей предвестием их романа, а затем и семьи, узнала совершенно случайно. Пачку писем, перевязанных тесемкой, она обнаружила только после смерти матери.
Однажды Александра Ильф об этих письмах сказала следующее:
Что меня потрясло в письмах? Не могу сказать на словах, одни ощущения. Папа был необыкновенный человек, цельный, чистый… Не знаю, как сказать… Мы с мамой немного говорили об отце. Может, ей непросто было об этом вспоминать. Да и я не спрашивала, мне было интереснее куда-нибудь уйти гулять, чем сидеть рядом с мамой, которая заставляла меня делать уроки. Только с возрастом я поняла, какие люди бывали у нас дома и как о многом я могла бы их порасспрашивать.
Дома у нас не было культа отца. Но мама замуж потом не вышла. Они очень любили друг друга, беспокоились друг за друга. Отец писал ей из Америки: «Мы с тобой одинаковые трусы — так боимся друг за друга». Кстати, когда папа пишет о любви, он предстает таким наивным юношей, а в репортажах из командировок это совсем другой человек.
«Больная любовь» Ильфа Маруся Тарасенко
Одна из первых одесских красавиц появилась на свет в семье пекаря, где кроме нее росло еще трое детей. Родители «держали девочку за принцессу». Больше всего в жизни ее интересовало искусство, и после женской гимназии Маруся поступила в 3-ю Пролетарскую художественную студию. Впрочем, судя по письмам, Маруся тоже была не лишена литературного дара. Правда, первые свои письма она адресует старшему брату Ильфа — Михаилу, который был одним из преподавателей ее студии. С ним же она делится своими мыслями об Илье, который был частым гостем художественной студии:
Вот сегодня был Иля. Знаю только наверное, что не люблю его. Ничего не понимаю. Не знаю, любит ли он еще меня. Кажется, любит…
Об этом начальном периоде их отношений, их дочь Александра отозвалась так:
Мама поначалу была влюблена в брата Ильфа. Он был ее преподавателем, в общем, произошла традиционная история. Но в результате именно мама первая призналась в любви к отцу. Хотя порою писала ему довольно обидные вещи. Все юные девушки склонны к тому, чтобы придумывать и изобретать.
После первой же встречи, о которой Ильф будет постоянно вспоминать, Маруся стала главным человеком в его жизни. А он, пусть и не сразу, занял такое же место в ее сердце. Свидетельство тому — почти полторы сотни писем, которыми в 1923–1927 гг обменивались молодые люди. Они переписываются, даже находясь в одном городе, в Одессе.
Это обстоятельство Ильф объяснял следующим образом:
Мне незачем писать тебе, раз мы можем видеться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой. Мой мальчик, если с головой завернуться в одеяло и прижаться в угол, можно ощутить твое дуновение, теплое и легкое. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе. Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю.
Их любовь действительно была больной. Письма Маруси, напоминающие белые стихи, порой полны настолько несправедливых упреков, что влюбленного Ильфа становится просто жалко.
Вот что об этом рассказывала Александра Ильф:
Мама часто упрекала его, то писала, что она любит его, то, что не любит. В общем, какие-то вещи, которых он совершенно не заслуживал. Отец работал в Москве, не имея ничего за душой, жил в полнейшей нищете. Самым лучшим подарком были брюки… Знаете, что любопытно? Отец никогда не ревновал маму. А она его очень даже. Однажды во время своей командировки в Париж папа что-то передал маме через какую-то женщину. Так маме показалось, что с этой женщиной у отца были какие-то отношения. Она написала ему такое гневное письмо в Париж…
Самое поразительное, что из писем Ильи и Маруси нельзя восстановить картину их жизни — о вещах чисто бытовых влюбленные почти ничего не рассказывают друг другу. Зато в каждом послании — страстная мольба о любви. И столь же страстное признание в ней.
Маруся пока остается в Одессе, а Ильф штурмует Москву. Но делает это, разумеется, только для одного человека — для Маруси. В связи с этим он однажды напишет:
Что мне Москва? Это ничего, это только, чтобы заслужить тебя. Только.
Читая их переписку, ловишь себя на мысли, что она скорее пожа на живой разговор. Недаром Маруся, перед тем как взять в руки перо, наряжается и красит губы, а Ильф читает ее письма и пишет ответы, выбирая редкие моменты, когда вокруг никого не будет, словно его могут перебить.
Вот один из примеров этого «живого разговора»:
Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен — меньше Вас. Все это и все остальное — меньше Вас. Я выражаюсь неверно по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным. Лучшее — это приехать, прийти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы.
Когда Маруся долго не отвечает на его письма, Ильф, как, наверное, и все влюбленные, начинает сомневаться в том, любит ли она его:
Разве это было, чтобы я трогал Вашу большую милую голову? Зачем Вы мне не пишете? Только раз, Вы пишете, Вам захотелось меня увидеть? Почему же мне хотелось этого больше?.. Можно ли так любить вообще, как я это делаю? Зачем я это делаю, если в Одессе весна, а мне не пишут? Ответьте только по одной причине — если любите меня. Из-за других причин — не надо.
В награду за его волнения приходит удивительный ответ Маруси:
Видите, у него золотые серьги блестят на бронзовой шее и черная борода ужасна — это моя любовь к вам. Видите, я сижу на каменной глыбе, позади ржавая рыжая решетка — это буду любить вас, много. Слышите, как каркают вороны, — это я буду любить вас долго. Чувствуете, как тихо греет милое, теплое солнце, — это буду любить вас нежно. Мне хочется каменно и сурово говорить о моей любви. К вам… Мне хочется сделать вам больно, больно, и тогда я буду плакать кривыми серебряными слезами и любить еще больше.
Буквально через две недели эти нежные объяснения сменяются размолвкой (впрочем, «милые бранятся — только тешатся):
Ваши письма мне стали неясны. Что случилось? Вы вообще искренни. Я это знаю. Зачем же Вы скрывали? Вы точно не знали, что с вами. Или Вы жалели меня. Я в сожалении не нуждаюсь. Соперничать ни с кем не хочу. Между нами было немного. Я не хочу, чтобы это немногое обязывало Вас к чему-нибудь… Я люблю Вас, Маруся… Моей любви хватит до этого времени. Вашей, кажется, не хватило и на месяц. Я не напишу здесь слов, которые могли бы пробудить в Вас нежность ко мне. Это литература, а не чувство, если писать в расчете на нежность». Это письмо Ильфа.
А вот ответ из Одессы:
Я никогда не стану обманывать (это предложение подчеркнуто М. Тарасенко. — Ред.) Слышите, вы. Слышите, зачем мне? Ну, одно — зачем? Иля, Иля, Иля. Я же не могу так… Как я вас ненавижу. Зачем вы такой, зачем? И вот я говорю, что люблю вас и буду ждать много, очень. И вот слушайте — если в вас есть силы, если вы спокойны, вам не трудно. Если вы не хотите меня, то не надо. Я никогда ни о чем не прошу. И просить вашей любви не стану. А это для меня — все.
Ильф, наконец, спокоен и, кажется, счастлив:
Ваше письмо заставило меня расплакаться. Я слишком долго напрягался, я ждал его целую неделю. Я не сдержался, не мог этого сделать и плакал. Простите меня за это… Я знаю себя и знаю тебя. Мы оба не умеем любить, если это так больно выходит. Но мы научимся.
Письма из Москвы приходили на обычной почтовой бумаге, иногда с логотипом «Гудка», в котором работал Ильф. Из Одессы же летели длинные узкие полоски, исписанные то фиолетовыми, то красными чернилами:
Мой Иля. Мой маленький, с детским лицом. Бог. Мой добрый, хороший Бог… Вы ведь все равно всегда со мной. Утром я просыпаюсь и, еще не помня что, помню — Иля, Иля, Иля. Целый день маленький Бог и Иля. Мне очень, очень хорошо.
Иногда Маруся начинает стесняться своих писем, говорит, что они «похожи на собачий лай». Ильф ее успокаивает. «Я пишу быстро, без остановки и совершенно не обдумывая. Это всегда было во мне, о чем же мне еще думать?» — «Пиши только так, как тебе на самом деле хочется. И не бойся ни длины писем, ни слога. Это совершенно не нужно. Предоставь это прозаикам. Письма надо писать плохо. А ты это делаешь чудесно».
В своих письмах Ильф не только пишет о своей любви к «Марусе гражданке Тарасенко». Он пытается объяснить юной девушке (Тарасенко была моложе Ильфа на семь лет) устройство мира. Причем делает это в довольно необычной форме:
«И вся жизнь для тебя — таинственное пастбище с рогатыми коровами, которые могут забодать рогами. А коровы очень мирные и вовсе не бодаются. По зеленой траве можно идти совершенно спокойно. Маруся, по зеленой траве можно ходить спокойно. Ты меня поняла? Не усложнять, ничего не надо усложнять. Если бы мы были вместе. Но это будет. Я знаю».
Впрочем, поучительные письма вновь сменяются пронзительными признаниями (при этом он называет ее мальчиком):
Мой мальчик, мой мальчик, что мне делать, если я так люблю Вас. У меня детские привычки, когда мне что-нибудь очень болит, у меня нет тогда другого слова, чем «мама». Я сказал «мама», так мне все болит. Так я Вас люблю… Я готов топать ногами. Но меня примут за бесноватого. Я люблю Вас, чего Вы от меня хотите? Почему? Я не знаю. Мне все равно. Я скажу это тысячу раз…
Свадьба и семейная жизнь
Наконец случается то, о чем они так страстно мечтали — Маруся приезжает в Москву. 21 апреля 1924 г. они официально становятся мужем и женой. Впрочем, по воспоминаниям из дочери Александры, зарегистрировать свои отношения родители решили исключительно из-за того, что как супруга сотрудника железнодорожной газеты «Гудок» Маруся получала право на бесплатный проезд из Одессы в Москву и обратно.
Теперь письма молодых супругов полны не только лирики, но и быта:
Маля дорогая, я тут очень забочусь о хозяйстве, купил 2 простыни (полотняные), 4 полотенца вроде того, что я тебе оставил, и множество носовых платков и носков. Так что тебе не придется думать о носках и их искать, как ты всегда это делала. Хочу комнату не оклеивать, а покрасить клеевой краской. Напиши, согласна ли ты?… Деньги я тебе пошлю завтра телеграфом. Напиши, где ты обедаешь и что делаешь. Я уже раз просил, но ответа не последовало на эти законные вопросы. Носки я иногда ношу даже розового цвета. Необыкновенно элегантно и вызывает восторженные крики прохожих… Милая моя доча, мы будем очень хорошо жить. Купим тебе шляпу и заживем очень элегантно.
Ответ Маруси:
Долго объяснять не стану, а дело вот в чем: во-первых, у нас нет одеяла, вернее, есть даже два, но они оба годятся к дьяволу, а поэтому, желая одно из них привести в порядок, требую не меньше 15 рублей. Затем (все это, конечно, только в том случае, если у Вас будут деньги, в чем сильно сомневаюсь) необходимо привести в некоторый порядок мой скудный гардероб… Все Вам теперь известно, предоставляю Вам слово, которому безусловно повинуюсь как слову супруга и повелителя.
Жила молодая семья совсем очень бедно. Вот что об этом рассказала их дочь Александра:
Мама рассказывала, что они с Ольгой Густавовной (женой Юрия Олеши, — Ред.) обычно замазывали тушью кожу под дырками на чулках (тогда носили черные), но, когда чулки перекручивались, предательски обнажалась белая кожа.
Также у Ильфа и Олеши на двоих была одна пара приличных брюк. Несмотря на разные фигуры (длинный, тонкий Ильф и невысокий, коренастый Олеша), они как-то умудрялись надевать их. Однажды молодые жены решили навести в квартире порядок и даже натереть пол. Выяснилось, что нет суконки. Мама сказала: «Оля, там за дверью висят какие-то тряпки, возьмем их!» И пол был натерт. Стоит ли говорить, что он был натерт теми самыми брюками.
После того как Ильфы зажили семейной жизнью, интенсивность переписки пошла на спад. Однако, по-прежнему страстно обожающий Марусю Ильф, придумал новый способ выразить свою любовь. Он приобрел фотоаппарат и принялся делать бесконечные фотографии молодой жены. Из нее, кстати сказать, получилась первоклассная модель…
Достаток наступил после того, как Илья Ильф вместе с Евгением Петровым написали первую совместную книгу — знаменитый роман «Двенадцать стульев». Илью как корреспондента главной газеты страны «Правды» стали посылать за рубеж, выделили отдельную квартиру в писательском доме в Лаврушинском переулке. Но Ильф уже был серьезно болен. Как уже было упомянуто, в 1937 г. его не стало.
Мария Николаевна Тарасенко пережила мужа на много лет — она умерла в 1981 г. Все эти годы она хранила перевязанную тесемкой пачку писем, которыми она и ее Иля обменивались в 20-е годы. Когда после смерти матери Александра Ильинична нашла эти письма, она обнаружила, что к некоторым письмам отца мать приписала по нескольку строчек:
Мне очень скучно без него, скучно давно, с тех пор, как его нет. Это последнее из слов о том, что я чувствую от его утраты. Много, много слов о нем в душе моей, и вот сейчас, когда прошло много лет и я читаю его письма, я плачу, что же я не убила себя, потеряв его — свою душу, потому что он был душой моей…
Вот снова прошло много времени, и я читаю. Часто нельзя — разорвется сердце. Я старая, и вновь я та, что была, и мы любим друг друга, и я плачу.