Я лежу в палате и смотрю в потолок. Влад сидит у моей кровати и держит меня за руку. Прошёл уже третий сеанс химии. Состояние будто хуже, но как-то иначе. Больше не в головные боли, а в общую слабость.
Я лежу в отдельной палате в клинике. Влад всё оплатил. Он был рядом и когда врач рассказывал план лечения, и когда был первый сеанс химиотерапии и даже на ночь Влад остаётся со мной. Я чувствую его тепло и поддержку, и мне хочется жить.
Во время очередного сеанса химии Влад интересуется у меня:
— И всё-таки, почему именно двенадцать добрых дел?
Я улыбаюсь. Он всегда пытается отвлечь разговорами, чтобы я не думала о боли, не оставалась с ней наедине. Это вызывает в душе такой трепет. Хочется всё преодолеть, когда понимаешь, насколько приятной может быть жизнь.
— Потому что двенадцать месяцев в году. Год оставался. По месяцу на дело. Может, у меня больше получилось. В какой-то момент я перестала считать.
— Я думаю, больше, — соглашается он и поглаживает костяшки пальцев на моей худой руке. Мне хочется её спрятать. Влад такой здоровый и красивый мужчина. А я на кого похожа? На серую мумию.
Спустя ещё две недели я начинаю привыкать к больничной обстановке. Чаще поднимаюсь с постели и хожу на восстановительные процедуры. Но самым болезненным для меня становятся волосы. Сначала кожа на голове начинает жутко гореть, будто каждая волосяная луковица ноет от боли. А потом вою уже я, когда держу в руке толстую прядку кучерявых волос.
Услышав рыдания, Влад отрывается от написания книги и подходит ко мне. Садится на край кровати и забирает из моей руки прядку волос. Его взгляд наполнен теплотой и грустью. Влад обнимает меня. Сейчас даже не боюсь выглядеть слабой, хотя раньше не позволяла себе подобного, а теперь вот всхлипываю, опустив голову на его плечо.
— Это всё ужасно. Я так этого не хотела. Быть такой некрасивой и лысой, — говорю ему, когда немного успокаиваюсь.
Он гладит меня по спине и подбадривает:
— Всё будет хорошо.
Ещё через неделю я сбриваю остатки волос, стоя в ванной перед зеркалом. Покрываю голову платком и возвращаюсь в палату совсем без настроения. Кладу на столик у кровати маленькое зеркальце. Мне то и дело хочется в него посмотреться и увидеть в отражении старую себя. С волосами, с бровями, с бежево-розовым оттенком кожи, с щеками, которые не впали, как у анорексика. Зато сегодня нет сеанса химиотерапии. Хоть что-то хорошее.
Влад заходит в палату, когда я уже засыпаю, но его приход неожиданно придаёт бодрости и желание спать уходит на второй план. У него в руках белый бумажный пакет. Поднимаюсь в постели и с интересом смотрю.
— Что там у тебя?
— Вот.
Влад достаёт из пакета что-то синее, и сначала я не понимаю, что это, но когда вижу длинные, ровные пряди волос, начинаю смеяться.
— Примеришь?
Я киваю, всё ещё улыбаясь.
— Ты можешь отвернуться?
— Да.
Когда он не смотрит, я стягиваю с головы платок и надеваю парик. И сразу же беру со столика зеркальце. Теперь синяя чёлка скрывает отсутствие бровей. И мне даже нравится.
— Всё. Можешь смотреть.
Влад оборачивается, довольно улыбается и подходит ко мне. Берёт меня за руку, а я опускаю взгляд в пол. Всё это, конечно, прекрасно. Он так для меня старается. Но жизнь всё ещё угасает. И наши с Владом отношения неизбежно закончатся. Мы не можем познать все радости влюблённых, и это ужасно, потому что он заслуживает большего.
— Майя, посмотри на меня.
Заглядываю ему в глаза и будто физически чувствую его поддержку.
— Ты красавица. Слышишь?
Киваю.
— И ты не умрёшь. Не сейчас. Когда тебе будет девяносто пять... нет сто, а мне девяносто восемь, и мы будем лежать старые в нашей кровати в обнимку, вот тогда мы тихо уснём. Но это будет только через семьдесят лет. А сейчас ты будешь жить. Ты мне веришь?
Я часто киваю и не могу остановить поток слёз, бегущий по щекам. Влад прижимает меня к себе. И я в ответ обнимаю его так крепко, как могу.