7 подписчиков

ДОРОГА В РАЙ

ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я

ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.)

Часть 1

Наркоманка

Почему все люди такие одинокие? Почему бог сотворил людей, но сделал так, что они не находят друг в друге родственника? Наверно бог  хочет, что бы все любили только его. А может быть во всем виновны Адам и Ева? Может они-то находили друг в друге то, что нам приходится искать где-нибудь в другом месте, но им стало скучно…

"Литература – это исповедь,

Под видом исповеди – проповедь,

Для тех, кто ненавистен, – отповедь,

Для всех, кого ты любишь, – заповедь”.

(Лев Ошанин)

Она была, и есть, и вновь…

Как друг она, ей дорожим.

Но охраняем мы любовь -

Когда от холода дрожим.

(Дарья Демичева)

Глава 1

Я тебя люблю

Он никогда не услышал от меня, что он урод. Даже когда мы ссорились, даже когда я готова была убить его. А он был уродом.

И пишу я сейчас об этом, потому что хочу ему отомстить. Я не говорю, что именно он поломал мне жизнь. Нет, это сделала я сама, но он мне в этом сильно помог.

Мне шестнадцать, а я уже все успела потерять. И  любовь, и здоровье, и будущее… Единственное, что мне осталось, так это - писать. Сочинять я умею стихи, а вот с прозой туговато. Поэтому я буду просто  писать правду, о том, что было. И мечтать…

*****

О моем детстве можно рассказывать долго. О том, что я была трудным, просто невозможным ребенком; о том, что я всегда добивалась того, чего хотела; о том, что не боялась ни бога, ни черта. О том, что у меня всегда все получалось…Папа говорит: захотела поплыть - поплыла, села за руль - поехала. В школе все легко, в музыкалке – лучшая,  и т.д. и т.п.

Вплоть до того момента, как я в четырнадцать лет влюбилась. И тут ушла из-под ног земля. Любовь не была безответной и не была внезапной. Мой одноклассник на 8 Марта пригласил меня на танец, а потом спросил что я делаю вечером? Я ответила, что танцую на школьной вечеринке с ним. Он улыбнулся и спросил:

– А потом?

– Ничего.

Мы привыкали друг к другу постепенно, пока простая симпатия не переросла во что-то очень большое. Но, как и у большинства людей, эта первая любовь оборвалась. Как выяснилось, через три дня еще не законченная, и не прошедшая. Я его бросила ради мимолетного увлечения. А когда поняла свою ошибку, было уже поздно.

Странно конечно в пятнадцать лет применять словосочетание " мимолетное увлечение ", но как сказать по-другому я не знаю. Тогда на горизонте показался парень на целый год старше меня и, как мне показалось сразу, интересней. Но зачем он мне нужен был такой? Верней, зачем ему нужна была я?

У нас так ничего и не получилось. Я знала, что он ко мне ничего не чувствует, я ему была не нужна, и простую симпатию приняла за любовь. Я каждый вечер приходила домой в слезах, пока однажды не решила: «все, хватит!». Я позвонила ему и спросила по телефону:

– Это все? Между нами все кончено? Просто я хочу, что бы ты это сказал.

– Да.

И тогда мне показалось, что я оказалась в очень страшном положении. Первая любовь не давала о себе забыть, но мой парень уже встречался с другой, той, которая любила его с первого класса. Больше нравилась нашей классной руководительнице…почему? Она была моей подругой, моей одноклассницей… Ведь он только недавно говорил, что любит меня, а вчера я увидела в школьном коридоре, как она стоит возле него, плачет, – видно признается в любви, а потом бросается ему на шею, и он ее обнимает.

И были потом мои слезы, но еще оставалась  уверенность в том, что я и он созданы друг для друга, и быть нам вместе – судьба. Пусть пройдет неделя или десять лет, это не важно! Я не собиралась ненавидеть ни ее, ни его, по крайней мере на глазах у всех. Я была гордой и все чувства прятала далеко. Я была злой, грубой и невнимательной, а он нежный, добрый и внимательный. А противоположности сходятся.

После этой любви остались дрожь в руках, спотыкание на ровном месте, и потерялась уверенность в себе. Ну, скажите, как его можно было разлюбить? Помню, едем мы на велосипеде по лесу, а он останавливается и показывает на дерево:

– Смотри, видишь? – спрашивает у меня.

– Нет.

– Белка.

В общем, белку я не увидела, а вот он смотрел на меня как на маленького ребенка. Наверно это была нежность в его душе… глазах…

А еще он чувствовал то же, что и я: уроки закончились, и мы шли из школы.

– Сегодня встречаться не будем. Будем готовиться к контрольной.

Я была абсолютно согласна.

И мы разошлись. А в обычное время, вечером, пришли на наше место друг к другу на встречу.

А еще, когда я лежала в больнице, в кардиологии, когда я сидела возле кабинета УЗИ, и мне было до боли одиноко, и я мечтала о том, что он сейчас придет, он…

Я оторвалась от своих мечтаний и увидела, что он стоит рядом. Первым моим порывом было обнять его, но я лишь подпрыгнула на стуле. Мы тогда еще не обнимались, не целовались и даже не держались за руки. Опустим, до какого отчаяния доводило меня это наше поведение, но я сама была виновата. Даже когда он решался было меня обнять, я так на него могла в тот момент посмотреть, что у него пропадала всякая охота.

А еще на мой день рождения он подарил мне мягкую игрушку, на которой было написано английскими буквами "Я тебя люблю”.

А когда он провожал меня в последний раз, он произнес это самое вслух:

– Я тебя люблю…

Я осталась стоять на площадке перед своей квартирой, а за ним закрылись двери лифта.

Он почти плакал, а мне стыдно было это слышать и видеть. Мне этого не надо было в тот момент. Я была увлечена другим. Но у меня хватило совести хотеть, что бы мой бывший парень был счастлив, и чтоб меня не мучила совесть. С ним я была счастлива. А без него я бы была счастлива? Не знаю, но я очень этого хотела.

Может этот мой поступок спас его от меня. Со временем мы стали просто друзьями. И именно потому, наверно, что внутри любили друг друга. Просто нам нельзя было почему-то быть вместе.

Судьба… не судьба,… поди тут разбери в делах божьих.

Я уверена, что он бы меня простил, если бы не его желание отомстить.

Его звали Вова, а меня зовут Даша.

Одно хорошо в этой истории, что сейчас я его уже разлюбила.

Может быть, нас судьба сведет снова, может быть я в него снова влюблюсь, но сейчас я чувствую себя отпущенной на волю. Плохо, что в моей жизни это не единственная история любви, и от другой мне уже не освободиться никогда.

Сразу после той неудачной  любви у меня появилась подружка по имени Лида. Она научила меня глотать "колеса” и прогуливать уроки. И в этом деле ученицей я была хорошей. Если до этого момента я за десять лет учебы в школе со страхом прогуляла только один урок физкультуры с одноклассницами, то теперь, благо дело, я всегда была простужена, я раз за разом приносила в школу справки от врача, что две недели, как болела.

Потом я познакомилась с Лидиными одноклассницами, которые меня чуть не избили. Побили Лиду, а я ничего не могла сделать. Только взяла в руки нож, и сказала одной из них:

– Я сейчас перережу себе вены, если вы не оставите ее в покое, - и приставила нож к запястью.

Я ревела и не знала, как Лидке помочь. Одна из ее одноклассниц отобрала у меня нож, но, все-таки, Лиду оставили в покое. Это ей было за то, – сказали они, – что она научила меня глотать "колеса”. Зато на следующий день одна девочка из их компании сама накушалась таблеток, так, что пришлось вызывать ей "скорую помощь”. А ту девчонку, что отбирала у меня нож, нашли голую, без сознания, на стадионе возле школы, после того, как она объелась дурмана. Я одного не могла понять: как с ней живет ее мать? Я даже предположить не могла, что дома она может быть другой, не такой жестокой. Ее давно пора из дома выгнать, как ее можно любить? Даже матери родной…

Этот жестокий мир…

Потом я узнала, что Лида меня обманывает, постоянно придумывает какие-то истории. Она сама мне призналась. Я смотрела на нее круглыми глазами и не могла понять:

– Но зачем, Лида?..

– Просто я другая. Но я тебе обещаю, честное слово, что больше не буду. Ты совсем не такая, как другие, с какими подружками я общалась раньше, мне просто стало стыдно тебя обманывать. Я тебе сказала, что была беременна, но я это выдумала.

Потом оказалось, что ничего она не выдумала. Просто есть  люди, которым обманывать нужно, как воздухом дышать. Так их когда-то научили.

Однажды ребята со двора зафукали мои рассказы о том, как я глотаю "колеса”.

– Ты думаешь – крутая? Ерундой страдаешь! Хочешь настоящий кайф попробовать?

Тут я остолбенела и обозвала их:

– Наркоманы.

Славик обиделся даже и растерялся:

– Пипец, ты меня задела…

Они тогда еще сами были новичками в этом деле. Я же и не понимала, что они по-настоящему наркоманы. Они говорили "ширка”, они предлагали мне маковую соломку. Тю, разве ж это наркотик? Героин – вот это наркотик. А это… непонятно что!

Шло время. Я видела пацанов под ширкой. Они становились в те часы вежливее, услужливее, добрее, (куда это все потом делось?) вот таких людей я любила. А остальных ненавидела.

И однажды я согласилась.

Вот в "Бригаде” Сашу Белого наркотик не взял. Еще есть у меня знакомый, что после первого раза его так тошнило, ему было так плохо, что больше он ни-ни. А вот меня взяло, блин! И димедрол нашелся, который добавили в ширку, что б не тошнило…

И почему так? Одним везет, другим – эх…!

Я только что задалась вопросом: почему нет такого человека, который бы попробовал, ему бы было очень хорошо, и на этом он бы остановился? Узнал бы что это такое и все, табу. Нет, не знаю я таких людей…

ДОРОГА В РАЙ, глава 2-я

Глава 2

Любовь, друзья, враги и деньги

Следующий период моей жизни трудно описать. Первый укол, за ним второй, появился Валик… с которым я начала встречаться, обниматься, целоваться, за руки держаться и тому подобное.

День за днем ожидание счастья, когда мы снова будем колоться…

Как описать эту жизнь? Начну с описания друзей.

– Держи, это тебе, – в качестве подарка он мне протянул шприц с ширкой – наркотическим раствором, который вводится в вену.

Они – друзья вроде как и есть, и вроде как их и нет. Так, держатся один за другого…

– Завтра с утра мы с Валиком у меня варим, а вы с Дашей придете попозже.

(Варят – Женя с Валиком. Соломку. С Дашей попозже должна прийти я). Мы вчетвером – друзья. Есть еще пара человек. Мы вроде есть – друзья. Я дружу с Валиком, он держится с Женей, который дружит с Дашей, а та держится меня.

…Любовь.

Ни Валик, ни Женя описанию не подлежат, но мы их любим. А они – нас. А еще мы с Дашей любим вмазаться, в смысле уколоться.

У меня сначала  всегда ширка, а потом любовь. Правда было какое-то время, что мы все спрыгнули, в смысле завязали с наркотиками – так любовь была у нас с Валиком без ширки. Правда с водкой или после водки. По-другому мне не хотелось, да и так получалось, что по-другому не получалось. Не успевалось. Мы всегда то пили, то кололись.

Наша любовь не сильно отличалась от той же дружбы. Вроде она есть, а вроде ее и нет. Опять же – наслаждения от нее никакого –  ни душе, ни телу.

Ни родители, ни братья, ни сестры ничего не знают и не понимают.

И чем я действительно думала? Я даже вообразить себе не могла, что мама с папой узнают когда-нибудь… У меня один знакомый спросил:

– Родители еще не знают, что ты – наркоманка?

Я тогда подумала: что значит еще?! Они никогда не узнают! И ответила:

– Ты что?!

Когда это было…

Они не понимают… и поэтому их тоже вроде как и нет.

А как на это все смотрят одноклассники и одногруппники? Был у меня в группе друг. Мы как-то сразу с ним еще на первое сентября на линейке возле института подружились. Может, потому что учились до этого в одной школе… Потом, когда я раз через раз появлялась на парах, мы садились за одну парту, после учебы вместе пешком шли домой. Он играл в баскетбол, и я с ним ходила вместо пар на игры.

Уже на первое сентября меня ломало, и поэтому с каждым днем я все больше и больше терялась в этой жизни. И в глазах этого парня.

В конце, зимой, перед тем как я совсем забила на институт, он по дороге домой не выдержал и спросил:

– Кристина, ты колешься?

– Ты что? С ума сошел? Как тебе такое могло в голову прийти?!

В общем, всем понятно. Потом я и в глаза бы ему не смогла посмотреть, если бы не бросила учебу.

А еще деньги. Без них ничего бы не было, поэтому деньги были. Но, как это ни смешно звучит, денег и не было.

И за такое счастье я вначале получила пощечину от подружки Валика, с которой он встречался до меня. То есть до того момента, как она нас с ним застукала целующихся на дискотеке в первой школе. И, с которой он, впопыхах, порвал перед тем, как начал встречаться со мной.

Вот как это было.

В тот вечер мы напились водки, выкурили драпа и пошли на дискотеку. Там мы танцевали – целовались, танцевали – целовались, ехали, ехали и приехали. Ее не было, но она откуда-то появилась. Позвала меня на улицу. Пока мы спускались по ступенькам, Валик нас догнал и потянул ее за собой, как только что тянула она меня. Но она меня таки достала. Нашла момент, когда Валика не оказалось рядом, и врезала мне по лицу. От обиды я заревела. Хотя нет, скорее от драпа. От водки, и просто, чтобы меня пожалели друзья, которые тогда были с нами и за нас.

Были у меня и враги, как и друзья и любовник…

Пара девушек. Но они тоже наркоманки. А таким надо держаться Валика и надо дружить со мной. Там, где я – там и Валик, а там, где Валик – там ширка. Ведь этот человек – ничто без наркотика, как вор – не вор без тюрьмы.

Так какая же жизнь была у нас?

Как ни странно, но последний год школы я закончила даже лучше, чем предпоследний. Мы тогда с Валиком, Дашей и Женей кололись лишь по праздникам.

Пришла весна – сама по себе праздник, и мы начали колоться по пятницам.

Пришло лето, каникулы, и мы… мы еще контролировали себя. Да-да!

Закончились каникулы. И все, закончилась жизнь. Четыре месяца были превращением нас из людей в нелюдей. Мы стали настоящими наркоманами. Впрочем, не мы, а я с Дашей. Валику и Жене это было не в первой.

Мы кололись, но мы знали с Валей, что мы должны бросить. Желание вмазаться боролось с остатками человеческих чувств. Мы даже с Валиком раз насобирали денег на трамадол. Чтоб завязать, спрыгнуть в смысле. Какой-то барыга нам рассказал об этом лекарстве:

– Ну вообще не чувствуешь кумаров (ломки), а тех кто не двигается (колется), даже прет.

И мы с Валей загорелись.

Так вот. Одним вечером давай мы названивать во все аптеки из его кухни:

– Есть ли у вас в продаже трамадол?

И тут услышала его мама:

– А зачем вам? А что это?

Я говорю:

– Это мне, – о том, что я колюсь, она ничего не знала.

Я что-то там придумывать стала, но кто поверит? Пришлось Валику признаваться:

– Это мне. Я, мама, колюсь опять, но завязываю, добавь денег.

И она добавила.

А мы с Валей вот так потом поссорились: этого трамадола нигде не оказалось. Зато в одной аптеке была последняя упаковка трамалгина. Какая разница? Этот в четыре раза дешевле. Ну а действие должно быть тоже. И попробуй, докажи мне обратное, когда мы прочитали аннотацию, предварительно купив "колеса”.

– Сдай обратно, – говорю ему.

– Не буду.

Я сразу в слезы, кричу.

Он, конечно же, пошел обратно. Забирать деньги. Вернулся.

– Я-то сдал, но сразу за мной какой-то пацан их забрал.

Мол, я сделала ошибку. Если б эти таблетки были плохими, то не забрал бы.

А мне все  равно. До тех пор, пока стало ясно, что мы сегодня останемся ни с чем. И я понимаю, что надо соглашаться с Валиком, и трамалгина, понимаю, что мы лишились тоже. А он ржет:

– На, – достает из кармана таблетки.

Конечно же, вместо того, чтоб обрадоваться, я разозлилась. Все наркотики…

Завтра мы купили и трамадол. Выпили. И ничего. В смысле не ломает. Вот и хорошо.

Мы зашли к знакомому Валика. Валик пошел на кухню, где шла варка, оставив меня не мешать в зале. Мне хотелось только одного – спать. Днем постоянно бегаешь, ночью смотришь глюки, пока прет, потом, когда перестаешь смотреть глюки и начинает ломать, опять же не до сна. И я заснула. Выпустив Валика из вида.

Будит и дает мне подарок, с улыбкой:

– На, – в руке шприц.

Что–то там внутри меня взбунтовалось, но так и осталось там внутри.

****

Как-то захотелось просто отдохнуть. Я сказала Валику, что хочу побыть дома, и он запаял мне в несколько ампул несколько кубов ширки. Но это почему- то тоже не получилось.

На ночь глядя он явился:

– Дай два куба, а то я на кумарах (на ломках).

Так все и шло до Нового года, а там стало туго с соломой. Нечего варить.

На Новый год, слава богу, или вопреки его стараниям, нам повезло. Нашлась солома, причем в два раза дешевле, чем обычно. Хорошо, потому, что с денежкой тоже было плохо.

Но после Рождества удача отвернулась. У нас с Валиком не было уже ни копейки. Чего я только не придумывала маме, чтоб она дала мне денег. Но папа запретил давать мне деньги. Что-то заподозрил и решил проверить.

Проверил.

Мне стало уже все  равно. Меня ломало, я кашляла, рвала, рыдала, но… накрасилась и вытянула у мамы из сумочки 20 гривен.

Вроде такая малая сумма, аж смешно, а мне тогда словно жизнь спасла. Валик, урод, до этого момента так и не появился, и я пустила его по боку. Пошла к знакомой наркоманке – барыге и купила себе ширки.

Потом я от Валика позвонила домой, потому что папа позвонил Валиковой маме, и вместе они решили то, что и должны были решить.

Папа был пьян и сказал мне:

– Кристина! Ничего не бойся и иди домой!

А что мне оставалось еще делать?

И чем я думала?..

ДОРОГА В РАЙ, глава 3-я

Глава 3

Ломка

Я вернулась домой.

Мама все не могла поверить:

– Кристи, покажи мне руки, куда ты кололась?

А посмотреть было на что. По началу, конечно, я старалась это делать так, чтоб не было видно. Но когда все мелкие незаметные вены сгорели, пошли в ход и самые, что ни на есть видимые центральные. Мама посмотрела. Не знаю, что творилось у нее на душе, но она ушла из комнаты. У нее опустились руки.

Папа же, пока был выпивши, старался держаться.

Зато на следующее утро родители поменялись ролями. Папа, как загнанный зверь, не знал что делать, а мама взяла себя в руки. Мне же, как назло, стало плохо еще в 4 часа утра. Вчера я укололась только один раз, а надо было, хотя бы дважды.

Пару часов, до открытия больниц, мы просто все вместе не спали, а потом папа стал одеваться. Он собрался к своему двоюродному брату – психологу:

– Он даст тебе каких-нибудь таблеток.

Меня же это не обрадовало. Я прекрасно, в отличие от отца, знала, что никакие таблетки мне не помогут. Мне нужна была только ширка.

Скажу еще: мы с Валиком вчера договорились, что спрыгиваем вместе. Как я, так и он. Мне было холодно, так хоть это меня согревало.

Но человек живет надеждой, и я ждала, когда вернется папа хоть с какими–то таблетками. Странный он, этот папа. Еще в 4 часа утра он спрашивал у меня, что надо делать? И я отвечала, что надо купить сухой маковой соломы, и есть ее, с каждым разом все уменьшая порцию. Папа с мамой клялись, что сделают, как я говорю, потому, что сами они не знают, что делать. К врачам они обещали не ходить, потому, что там помощи нормальной, ясный пень, не найдешь.

Но когда дело дошло до дела - папа таки пошел к врачам. А я разочаровалась и поняла, что пережить мне придется все по полной программе.

Папа принес сибазон, я проглотила 4 таблетки. Так, не знаю для чего. Больше не хотелось, потому, что все  равно не было смысла. Конечно же, это мне не помогло.

Мама, которая в отличие от вчерашнего вечера, сегодня мне очень сочувствовала, предложила мне съесть головку мака, оставшуюся после Маковея в вазе. Единственную. Другие я съела когда-то.

Я ее сжевала, запивая водой, и кое-как затолкнула в желудок. А она такая, что никак не хотела проталкиваться.

Тут позвонил Валик. С ним разговаривал папа. Я теперь в счет не шла. Валик звонил именно папе. Он предлагал купить стакан соломы, чтоб я на ней спрыгивала. Папа сказал, что подумает.

Через какое–то время Валик пришел сам. Пока происходили все эти события, я не так обращала внимание на свою ломку.

В общем, папа открыл дверь, я маячила у него за спиной. Или, наоборот… но Валик посмотрел на отца и сказал:

– Я к вам.

Они закрылись на кухне.

Мной еще управляла надежда на то, что кто-то что-то придумает, и меня перестанет ломать.

Папа  принес от брата две ампулы, как он сказал, с чистым наркотиком. Когда станет совсем уж плохо, мама мне уколет. Но что-то тут было не так, я чувствовала, и оттягивала момент, когда мне станет совсем плохо. Вот как на меня давил папа. Меня ломает, а я думаю, что мне еще не совсем плохо.

А в ампулах был просто аминазин. Для чего он? А для того, чтоб усмирить буйных. Но пока речь о другом. О том, что пришел Валик. "Заботился, беспокоился, и помог”. Урод.

Хотя я ему никогда этого не сказала.

Он, наверное, шкуру свою спасал от гнева моего отца. Хотя на тот момент Валик еще лишь подозревал, что мой отец может.

Да, у папы были друзья даже в верхах милиции. Но что толку, если эти друзья, вернее друг, встретив как-то папу на троллейбусной остановке, просто спросил:

– Как там твоя дочь?

И все. А ведь знал и Валика, и о том, что я – его девушка. И только сказал:

– Если что – обращайся.

И на том спасибо.

Валик же на кухне объяснил папе, что никакой наркотик  они мне не давали, а кололи просто чай.

Это мне понятно, что от чая я бы сдохла, но папа ведь мне ничего об их разговоре не сказал! А Валик еще и добавил, что и ломать-то меня не должно. Так, психологически. И после этого папа стал ко мне более жесток.

Еще против Валика ничего и забросить нельзя, ведь в наших кругах чаем мы называли просто слабый раствор ширки, но папа, наверно, понял все дословно. Но даже если и нет, мне со своей большой дозой не легче. К тому же я женщина, и Валику вообще не понять как мне плохо было. Женщины привязываются быстрее и сильнее.

Хотя… я, конечно же, могу поверить, что даже производя все действия на моих глазах, Валик мог давать мне раствор намного слабее, чем колол себе.

К папе пришла уверенность, что не так все ужасно и зависимость у меня чисто психологическая, в смысле желания уколоть себя иглой, и т.п. Через день, когда он мне расскажет об этом разговоре, я начну сходить с ума, потому, что и сама поверю в зависимость от чая. Конечно, ведь думать логически я тогда еще не могла.

Но и Валику было невесело. Я таки заставила его мать закрыть его дома. Она попросила свою знакомую медсестру поставить ему капельницу, очищающую кровь. Когда он лежал на своем диване, в комнату зашел его отец. Как только отец узнал, что я тоже колюсь с Валиком, он взял веревку и бросил ее сыну:

– Вот тебе веревка. Иди в подвал – и вешайся.

Причем сказал это очень серьезно.

Но это чуть попозже, а сегодня, после сибазона, после маковой головки меня с каждой минутой скручивало все больше и больше.

Я обратилась к отцу:

– Ты дашь Валику денег на солому?

Папа меня сильно разочаровал:

– Нет. Мы завтра пойдем к женщине-наркологу. С ней сегодня договорится мой брат. Она тебе поможет. Не бойся, класть тебя в диспансер мы не будем. Будешь на дневном стационаре.

Успокоил. Я только про себя улыбнулась. Значит, на родителей надежды никакой. Ну что ж, их в этом обвинять не надо. Но мне-то что делать?! Мой мозг начал усиленно работать. Что ж делать? Как достать ширку, когда родители, как церберы, не спускают с меня глаз и не подпускают у двери?

Сперва, я через уже начавшуюся истерику добилась того, что мама взялась мне уколоть "чистого наркотика”. Папа как-то странно посмотрел на меня:

– Ты уверена в этом?

Я только крикнула:

– Да!

Наверное, зря. Потому что, через несколько минут мне стало намного хуже. Дозу мама ввела небольшую, от которой я заснуть бы не смогла, но вот все мои действия аминазин сковал. Мне плохо, а я еще и не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Я не была буйной, но папа меня не пожалел. А и правда, за что? Зачем мама вколола мне этот, блин, чистый наркотик?! Передвигаться, конечно, я могла, но слабо.

И спасение приходит, когда его уже не ждешь. Я тихо заплакала. Странно, еще днем я даже смеялась.

– Пожалуйста, пусть Валик принесет мне полкуба ширки…

Папа старался сдержаться:

– Как ты его найдешь?

Наверно, папа был уверен, что Валика не будет дома.

– Я ему позвоню!

И он согласился:

– На трубку. Звони.

Только бы он был дома. Хотя я знала, что он будет дома. По-другому не могло быть. Он должен был мне помочь.

Я договорилась с Валиком.

Валик пришел к нам, папа дал ему денег, и он ушел за ширкой.

Ох, как его долго не было! Я ждала два часа, пока мама уже сама не разозлилась где тот Валик. А ведь Валик приходил уже с ширкой во внутреннем кармане. Только папа попросил его погулять где-то пару часиков. Все сошли с ума. Ну что могли решить те два часа? Нет же, папа думал, что я за это время немного спрыгну.

Валик пришел. Отдал папе сдачу, и мы ушли в мою комнату меня колоть. Все равно папа думал, что Валик колет мне чай. И даже завтра, предупрежденная врачиха не поверит мне, что я вчера уколола себе полкуба ширки.

Валик достал шприц с инсулиновой иголкой, я правой рукой зажала левое запястье и сжала несколько раз кулак. Зажала кулак, и Валик ввел мне полкуба ширки. Меня сразу разломало. Еще бы, хоть это и не моя доза, но вместе с аминазином, сибазоном… Я заулыбалась, и мы пошли на кухню чего-нибудь перекусить. Еще Валик выпарил для меня корвалолл, и я выпила.

– Оставайся на ночь? – предложила я ему.

Странно, но мне не было перед родителями стыдно ни за ширку, ни за "оставайся на ночь”. Если бы Валик захотел, он бы остался.

Он ушел. А ночью не спал никто, кроме меня. Боялись, что я сбегу.

Я утром проснулась, и, со спокойной душой, решила «спрыгивать». К воде прикоснуться нельзя. Так на воду реагируют наркоманы, конечно, когда сидят без дозы. Я не смогла даже умыться, но мама включила горячую воду и напустила ванную. Заставила меня залезть. Я послушалась. Я сидела в ванной и легче мне не стало, а вот невозможно стало, когда надо было выходить из ванной. Мама кричит:

– Кристи, пора идти!

А я не могу встать и окунуться в холод комнаты. Как назло, и на улице далеко за минус десять.

Вместе с мамой мы вылезли из горячей воды, и я, дрожа, стала одеваться.

Ненавижу зиму и боюсь ее холода! Столько всего надо на себя надевать!

Ни сбегать, ни обманывать, ни втихаря колоться я даже и не собиралась. Я лишь верила, что пройдут три дня, и мы с Валиком спрыгнем и станем нормальными людьми. Ведь именно этого мы и хотели?

Первым делом, что прописала мне врач, это – иглоукалывание. Действенно, правда? Она отвела меня в другую комнату, раздела меня до юбки, то есть снимала с себя все я, а она только просила.

Но я ведь – наркоманка, которую ломает! И мне до смерти холодно!

Врач положила меня на кушетку, безболезненно воткнула в меня иголки и сказала лежать полчаса. Сама вышла и оставила меня одну! Ты же лечишь наркоманов, ты же понимаешь, что так нельзя делать! Я считала секунды. Вернее это они считали меня. Ой, что это я говорю? Выдержала я 15 минут. Надеясь, что сразу за дверями стоит мама, я стала кричать и звать ее. Слава богу, она там стояла и услышала меня. Перепугалась:

– Что, Кристина?

– Позови врача, скажи, что мне очень холодно!

Врач всполошилась, прибежала и повытаскивала из меня свои иголки. Я оделась.

Все. Все остальные процедуры – после того, как я сдам анализ на СПИД, потому, что никто не возьмется делать мне уколы, не зная, есть у меня СПИД или нет. Я тогда удивилась и спросила у папы:

– Может они предпримут все меры предосторожности, как будто у меня СПИД, и делают все процедуры?

– Ну, действительно, – сказал мне папа.

Но против начальства не попрешь.

Анализ решили сдать завтра. Тем более, что больница, где брали этот анализ была рядом с наркодиспансером.

Дома все переполошились и начали допрашивать меня:

– Кристина, есть возможность, что ты могла заразиться? – спросил папа.

– Нет, – улыбаясь, ответила я.

– Просто, наркологша сказала, что в нашем городе 99.9% наркоманов ВИЧ-инфицированы.

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?

Глава 4: Выстрел.

Он всё – таки нашел самое больное место и ударил по нему...

Инвалид

она была инвалидом,

она сидела в коляске.

и вот однажды индивидом

была вогнана в краску:

ты сюда не ходи, никого не пугай.

мне нормальные нужней.

вот такой она попугай.

Так почему же дороже он ей?

Он прямым текстом сказал:

– Гражданка, Лиза, я могу Вас понять и даже пожалеть Вас за такую нелегкую жизнь, но Вы отпугиваете мне приличных людей. Не пошли бы Вы куда-нибудь подальше от меня?

Это после того, как он спросил: не кололась ли я сегодня? Что-то мысли слишком трезвые...

Я не обратила внимания. Почти. Это было не так больно. Еще не так больно.

А потом... вот это: не пугай приличных людей.

Я, конечно, вчера сказала ему, что его Лиза – сучка, если он ею уже бредит. Да, я сама виновата... и, хоть, я его пожалела потом и всё объяснила в письме... он всё равно мне отомстил.

Мы так с самого начала нашей любви доставляли друг другу очень много боли. Очень много страданий...

Мне было весело с ним, мне было приятно с ним, мне было хорошо с ним. А потом, как всегда, как обычно, он делал что-то такое... от чего волосы становились на голове дыбом! И я уходила, и я пугалась.

Когда он увидел мой стих  "Инвалид"... он тут же зашел ко мне в комментарии и поговорил со мной. Но только уже в другом тоне. Уже не прикидывался дурачком... влюбленным... ему было жалко меня - а я плакала. Я действительно плакала... Я сто лет не плакала. Держала себя в руках. И тут, вдруг... не понимаю, даже, почему?

Он никогда не скажет мне, что любит... Он никогда не признается мне в своей слабости...

Но я сошла с ума, совсем. И начала себе представлять, что он вот сейчас приедет и обнимет, и ничего не скажет, не объяснит... но я буду знать, что он всё это делал для того, что бы я была с ним.

Я мечтала в розовых снах, а потом вспоминала свой стих  инвалид,  и на глаза наворачивались слезы...

Когда он мне сказал, что мне надо смоктать соску и помалкивать, я ответила ему:

-Мне удалить всё? – Имея в виду свой сайт со стихами и прозой.

-Нет.

-Я подумаю.

-Есть чем?

И я удалила, подумав...

Если я лишняя, если я никому не нужна, если я отпугиваю приличных людей... Зачем? Зачем мне страдать еще больше?

И я вспомнила, как моя сестра перед своей свадьбой написала какой-то грубый и жесткий стих про ёлочку, которую срубили... и мама ей тогда сказала, улыбаясь, что она тоже в своё время задумывалась над этим. Я попросила дать мне почитать этот стих - сестра порвала бумажку:

-Нет, не дам.

И я после этого написала стих:

сорвал? цветок...

брошен сладостный кусок для затравки,

сорван аленький цветок без удавки.

каждый день по лепестку так умело,

лезвием вновь по ростку... между делом.

не умеешь - не берись, не прощу я...

не подняться мне. окстись! отомщу я

Выложила уже на другом сайте... хорошего человека, который когда-то звал меня замуж... и хороших людей, которые не могли бы меня обидеть.

Мне написали, что они никогда не знают, что сделают с  цветком любви... или дадут ему расцвести  на разок... или пообрывают ему лепестки.

"Утешили", – подумала я.

Мне даже не хотелось звонить Сергею. Я была разбита и не понимала, как мне себя вести? Я знала, что уже больше не вернусь на этот сайт... Это было уже раз в седьмой... я удаляла всё так уже не впервые. Но тогда я это делала для того, что бы человек подумал. А сейчас… мне просто не хотелось больше ничего.

"Святая",–  подумала я про себя.

Мне стало смешно:

– Нет, я слишком много хотела от Бога. Я просто забыла, кто я такая. Нормальным людям всё равно до калек. Нет, конечно, они могут пожалеть... даже извиниться... даже понять, насколько они глупы... но и всё! Кто может «поднять нас на ноги»? Да еще, к тому же, если мы этого не хотим. А я переживала за него. Я всё время переживала за него. А он этого не понимал, ему не нужна была моя жалость.

Я готова была терпеть, что я такая, инвалид... хоть и не в коляске. Но я не могла смириться, что он... такой! Грубый и жестокий... И его напевный голос. Он же поет, а не говорит!

Я смеялась про себя диким, истерическим смехом. Мне не хотелось больше думать, я устала. Мне даже не хотелось умереть, мне не хотелось вылечиться.

Я вспомнила свою знакомую... и её поклонника, которого она знала с детства. Он был инвалидом первой группы... по психике. Он был, как ребенок... мальчик – переросток. Да, моя знакомая могла с ним дружить. Да, она могла его пожалеть. Но любить?

Потом я вспомнила фильм про девочку... С названием: в одной половине названия была половина её имени, в другой – ягода... какая-то. И девочка сидела в инвалидном кресле. Её полюбил один мальчик. Но так же ударил по самому больному месту: переспал с какой-то проституткой. Изменил ей.

Ладно, не хочу об этом думать. Всё смешалось в кучу.

А вчера я вспоминала одну песню:

- Пусть ярость благородная вскипает, как волна! Идет война народная... Священная война!

Но я-то знала, что ничего никому не отомщу...

У меня на руках сидел Максик. Почему-то все котята перебрались ко мне.

Вчера, Жук, – черный кот, подросток, – пришел и начал баловаться: залазит под одеяло и прячется там. Хвост торчит. Я его трогаю - он злится, что его нашли!

Я его прижимаю к кровати через одеяло, он вздыхает:

– Ох! – По – кошачьи...

Племяннице мама по Скайпу рассказывает, что кошки тоже ведь умеют говорить. Та не верит:

– Ты меня обманываешь, бабушка! – Серьезно так...

– Нет, конечно, не обманываю! Они хоть и не человеческим языком, но отвечают нам. Ты попробуй когда – нибудь!

– Правда?

– Правда, правда.

А этот, по имени... Беда! Сказал, что у него есть ОДНА кошка...

Ой, да какая разница? Главное, что бы он не сломался и остался мужчиной. Обычным и не обычным одновременно... Если он пишет стихи и фентези... я бы не сказала, что он обычный. Да дело тут и не в этом. Когда я его увидела в первый раз, сразу поняла, что я в него влюбилась. Он был не... обычный.

Я вспоминала город, в котором жила раньше: идешь по улицам, а там: магазины... ларёчки... и нет ни одного пустого места! Люди идут... жужжат...

А здесь: пустыня, ветер в лицо, мостовая... дорога. Пока дойдешь до центра… всё желание чего – либо пропадет.

…Впервые за много лет мне не было холодно, и не было жарко. Мне было тепло... просто тепло.

Кофе в чашке, с ложечкой, (хоть она и мешала мне, но я её не вытягивала специально). Ну, не эстет я! Вот так.

Максик греет мягкое место на моем теле... справа на стуле возле меня... что еще надо для жизни?

Лета уже боюсь, потому, что оно закончится. А мы уже успеем привыкнуть к нему. А потом опять осень... Эта чертова осень... эта проклятая осень, в которой я родилась.

Как только я научилась говорить - я спрашивала у мамы:

– Зачем ты меня родила? Кто тебя просил?

А недавно Юлька мне прислала фотографию одной крохотной девчушки с огромными глазами и большущим вопросом в них:

- Зачем?

Что-то было не так. Что – то должно было случиться, но не происходило, почему – то. Так мне казалось...

В ноутбуке запело:

- На – та – ли...

Ненавижу эту песню!

Все любят больше Натали: блондинку с длинными волосами и умными голубыми глазами. А у меня каштановые... да плюс серые – огромные глаза! Мне, когда подбирают очки, то расстояние от центра до центра глаза на сантиметр больше, чем в обычных очках. И никакого астигматизма нет! Просто такие глаза, в форме миндаля.

Когда-то, в 11 лет я была в детском санатории. Там  понравилась одному мальчику. Волосы тогда у меня были такие же, как сейчас: короткие совсем... И вот,  он меня приучил к  миндалю.  Показал мне дерево, которое росло на территории санатория, одно - единственное с такими плодами... Орешками горькими такими. И мы срывали и ели их. Он часто мне приносил жменю и отдавал.

Мне тот мальчик не нравился, но я частенько играла с ним в шахматы. И однажды мы даже не заметили за игрой, как наши все... всем отрядом ушли в корпус. Мы остались одни на площадке для дискотеки. Кстати, тогда в том санатории были такие строгие правила! И я так и не поняла: как о нас могли забыть?

Юлька убила в нашем романе нашего Принца... потом, конечно, я, как главная героиня, должна была его оживить, (ведь это  была сказка, фентези), но подруга сказала мне одну мысль:

– Я, – говорит, – так плакала, когда его убивала...

Я отвечаю:

– Ты не его убивала, ты себя убивала.

А потом:

– Ой, слушай! А если мне написать, как я кого-то убиваю... может, попустит?

– Не надо, – засмеялась Юлька.

Я уже ничего не понимала. И мысль:

– Меня это не касается... и ладно, и не надо.

И дальше:

– Я ни в чем не виновата. Ни в чем. Хватит заниматься самоедством!

Не хочу вспоминать вчерашнее. Не хочу возвращаться к нему. Не хочу кАпать на мозги, не хочу солить.

Всё не так и всё не то, но зачем зверю дано чувствовать? Почему мы не умеем завидовать? А нам на зло... не понимая всей нашей чистоты в мыслях, покупают новые золотые унитазы... как - будто нам станет от этого хуже и еще завидней.

Ой, стоп, это меня не касается, просто нахлынуло.

Я бы раньше и половины того не сказала, что сказала, что подумала. Это меня Юлька научила расписывать всё по пунктам, что бы читателю было понятней: ну не такая она дура и бесчувственная психичка…  эта главная героиня.

А потом Юлька поняла, почему у меня так сносит крышу: она сама этим заразилась.

Я вчера написала стих про белую розу... нежную и не сорванную. Я его посвятила тому человеку, за которого когда-то хотела замуж. И кинула ему ссылку на стих... Мне захотелось его подбодрить и показать, что он не забыт, и что я клюнула на одну строчку из его стиха. Мне хотелось ему сказать:

– Пиши. Можно написать сто стихов ни о чем - ради одной такой строчки... ради этой жемчужины.

Может, поэтому, Беда и потерялся... может, поэтому у него и сорвало крышу. И он меня так... по чистому – белому...  Оборвал на полуслове, по самому больному месту.

И я же била. Я тоже ведь била...

ДОРОГА В РАЙ, глава 4-я и 5-я

Глава 4

Есть ли у меня СПИД?

Наш город находится недалеко от Киева. Население не дотянуло и до полумиллиона. Большое село, или "город, который спит под одним одеялом”. И речь не только о том, что здесь все всех знают, а о том, что, когда надо что-то сделать, например, сдать анализ на СПИД и получить сразу результаты анализа, не всегда это возможно.

Взяли у меня из вены кровь.

В холле папа сообщал окошку регистратуры мои паспортные данные. Потом паспорт надо будет предъявить, чтоб получить результаты анализа. Но папа решил их запутать и изменил первую букву моей фамилии и полностью отчество.

В окошке записали. Папа поинтересовался:

– Когда результат?

– Завтра приходите.

Мы завтра пришли. А нам говорят:

– Приходите завтра.

Папа ждет нас на улице. У мамы лицо стало каменное:

– Почему? – спрашивает она.

– Наш аппарат показал грязь в крови. Мы  перепроверим.

Мама ничего не поняла. Мне же было все  равно. Завтра, так завтра.

В наркодиспансере мне все-таки начали делать процедуры и без результатов анализа и без мер предосторожности. Мне поставили капельницу с гемадезом, вкололи туда витамины, потому что, врач сказала:

– Пить витамины в таблетках ей сейчас не имеет смысла. Это слишком маленькие дозы для нее.

Медсестра, которая ставила капельницу, была добрая и улыбалась. Там все были такие. Надо сказать, что лечить меня врач взялась анонимно, но за деньги. И в фамилии моей опять была изменена первая буква.

Потом меня положили на электросон. Пока я там лежала, папа меня ждал рядом и слышал разговор, как одна женщина жаловалась, что никак не может похудеть. Да и вправду, она выглядела отнюдь не худой.

Я вышла, папа посмеялся:

– Посоветуй, Кристи, ей как можно быстро похудеть…

Мы пришли домой, и я на пару часов заснула. Ночью-то я спала часа три…

Мук мне ничто не облегчало. И я занимала себя раскрашиванием раскраски. Сидела и раскрашивала, раскрашивала…

Перезванивались с Валиком.

Ночью мама спала, вернее не спала со мной в комнате. У меня там стояли две кровати, когда-то мы обитали здесь с моей сестрой. Потом Настя перебралась жить в комнату родителей, а те – в зал.

На ночь мне прописали какое-то совсем слабенькое снотворное. Не знаю, может опять же, вина в этом лежит на Валике, что он сбил всех с толку своим чаем. В общем, лечить меня не хотели. Я просила трамадол, но и этот вариант отбросили в сторону. Ничего, еще придет его время.

Следующим утром мы с мамой опять пошли за результатами анализов. Нам снова сказали, что результата еще нет.

Мама уже повысила голос:

– Но почему?

И нам опять начали объяснять:

– Наш аппарат показал грязь у нее в крови…

– Что это значит?

– Все, что угодно. Мы не можем поставить окончательный результат. Анализ надо отправлять в Киев.

– И когда будет ответ? – Мама все не понимала.

– Через десять дней.

Я подумала, что это очень долго.

Мама допытывалась дальше. Хотела себя успокоить:

– Но расскажите толком, что значит грязь в крови? Это может быть СПИД?

– Может. Но это может быть еще и гепатит, был случай, что мужчина сдал кровь, анализ показал положительно. Мы отправили кровь в Киев, а там оказалось, что это просто алкоголь.

Потом она добавила:

– А что, есть возможность, что… Или вам анализ нужен, чтоб за границу поехать?

Мама покачала головой:

–  Есть возможность.

Еще вышло непонятно с моей фамилией. Со слов записана одна, в паспорте другая, и мама еще надеялась, что это анализы  какого-то другого человека.

В отличие от мамы я даже не испугалась:

– Мама, – сказала я по дороге в диспансер, – у меня или гепатит, потому что он есть точно у Жени, или просто грязная кровь от наркотиков.

– А у Жени точно гепатит?

– Точно.

Вот только ждать 10 дней не было сил. Очень долго.

Дома мы все вместе решили так: позвоним Валику, дадим ему денег на анализ, пусть он сдаст. Если у него будет все нормально, значит и мне бояться нечего. Так и сделали. Не понимали, что и ему жизнь можем поломать. Хотя…

Родители у меня в два голоса спрашивали:

– А Валик когда-нибудь сдавал анализ на СПИД?

Он сдавал, когда-то. И даже справка была, что ответ отрицательный, и он ей хвастался. И близкий друг у него был, ВИЧ-инфицированный, и Валик никогда не кололся с ним одной иголкой, и  не давал мне.

Но было еще кое-что, на что я не обратила внимания. Валика уволили из армии, выплатив ему большую сумму денег. Как было написано в справке, – я ее читала, – за то, что Валик, короче говоря, в армии тронулся умом. Он даже лежал в дурдоме.

Валик пришел, взял деньги. Ему некуда было деваться.

Я еще три дня ходила на процедуры, ничего не ела, без ширки невозможно было спать, я худела, но через три дня почувствовала себя нормально.

Позвонила мама Валика и договорилась, что они с Валиком сейчас к нам придут.

Мы  конечно же с ней начали разговор за эти анализы, а она и говорит:

– Ну даже если у них и есть СПИД, но не умрут же они завтра?

Она сказала такую вещь, которую просто не могла сказать!

Как такую дикость можно сказать? Мы ее не поняли.

Папа внес деловое предложение:

– У меня есть возможность отправить Валика в Москву работать на стройку. Если хотите, конечно.

Они хотели. Только не сегодня и не завтра.

И вообще, в отличие от меня, – я сегодня даже накрасила глаза, – Валик выглядел скверно. Было понятно, что его еще ломает.

Его мама вступилась за него:

– Ты ж видишь, Кристина, что он пока не может ехать. Пускай хоть неделька пройдет…

– Какая неделька?!

Я в последний момент не закричала, но голос повысила.

– Он или завтра поедет, или никогда!

– Кристи, подожди, пусть подумают, - говорит мама.

Я вскипела.

– Пусть едет завтра.

– Кристина!…

Папа перебил маму:

– Если она так настаивает, значит, она что-то знает.

Я не стала говорить вслух, а только поблагодарила про себя папу и бога, но я точно знала, что если Валик не соберет сейчас же свои вещи и не отправится в Москву, он не сделает это уже никогда.

Хотя мне это было совсем не нужно – чтобы наши знакомые в Москве увидели моего парня. Проще говоря, мне его стыдно было показывать. Но я продолжала настаивать на своем и, когда они ушли, а вечером Валик позвонил-таки и отказался от папиного предложения, я испытала и облегчение и разочарование одновременно.

У папы давно зародилась ненависть к маме Валика, а самого Валика он считал больным человеком. Мать же он считал виноватой в том, что она скрыла от моих родителей, что я наркоманка.

Но папа не был таким уж дураком, что бы доверять Валику. Он позвонил в больницу и как-то узнал, что Валик таки сдавал кровь на анализ. До этого он в этом очень сомневался.

Я из-за такого недоверия просто бесилась. Вроде это не Валика подозревали, а лично меня. Да еще папа и заявил:

– Я уже не удивлюсь, если откроется, что вы кого-нибудь убили и закопали в подвале.

Я же днями сидела теперь на подоконнике в Настиной комнате, откуда была видна улица со стороны Валикового дома. И ждала, что вот сейчас увижу, как Валик проходит под моим окном. Пару раз мне повезло, и я его таки видела.

Каждый день, звоня ему, я спрашивала про анализ, но ему сказали, сначала подождать до завтра, а потом еще 10 дней. А чего мы ждали? Ведь его кровь ничем не отличается от моей, и там такая же грязь и тот же гепатит.

Я еще посещала диспансер. Сегодня моя врач сказала мне, что со мной будет говорить психолог и делать это будет 10 дней.

Вот этого я никак не хотела. Ой, как мне не хотелось психолога!.. Ну что я ему буду говорить? Ей. Психологом оказалась женщина, и сразу дала мне заполнить тест. С одной стороны листка написать все хорошие ощущения от приема наркотиков, с другой стороны – все плохие.

Рассказывать что-либо о себе я не умею. Мне кажется, что вроде и нечего. Что? Вроде и то и это не важно. Да разве это кому-то нужно, кроме меня? Так что в столбике о плохом я написала только:

– Появился страх, что я могла заразиться СПИДом.

И пару слов о хорошем. Мне казалось, что нормального в приеме наркотиков ничего нет, и, поэтому, ничего хорошего ширка давать не могла.

Мне думалось, что я сделала очень умную вещь. Но врач, когда прочла мой тест была другого мнения. Она осталась не то, чтобы недовольна, она просто не поняла моего поступка.

Слава богу, на этом наше общение с ней закончилось. Хоть она и пообещала, что мы поговорим об этом завтра, если сегодня у нас ничего не получилось. А сегодня я отдохну. В конце она вообще выбила меня из колеи:

– Ну и что, что СПИД? А если результат окажется положительным, что ты тогда будешь делать? Ведь жизнь на этом не закончится.

Она так говорила, как будто допускала такую возможность. Я же такой возможности не допускала, и поэтому улыбнулась. Мы говорили на разных языках.

Мы попрощались, И я отправилась в кабинет моего лечащего врача. Я с ней общалась каждый день после процедур. Сегодня я попросила ее, чтоб она освободила меня от психолога, и она меня освободила. Мы вообще закончили посещение наркодиспансера очень быстро. Я не хотела, да и никто не хотел.

****

Мне вспомнилось, как я впервые столкнулась с понятием наркоман. Мой первый мальчик, моя первая любовь знакомил меня со своими друзьями. Их было много. Каждый день приходили все новые и новые… и вот как-то приходит один, а его так представляют:

– А с этим не дружи, он – наркоман, – и смеются.

За что его так обозвали, я тогда не поняла, но подумала, что нехорошо так обижать человека. Уже только когда я стала наркоманкой, я вспомнила того парня и поняла, что со мной никто не шутил.

До четырнадцати лет я не слышала ни одного мата. В семье у нас при детях никто не матюгался.

Сейчас же идешь по улице, видишь, навстречу идут дети из младших классов, и что они делают? Матюгаются. А про 6, 7-классников я вообще говорить не хочу. Я их просто боюсь.

Весной у Вовиного друга был день рожденья, и мы пошли праздновать его в лес. Там были мальчик – девочка, мальчик – девочка. Мальчикам – четырнадцать, пятнадцать лет, девочкам чуть меньше, и все они матюгались, девочки курили и пили спиртное.

Это была первая моя встреча с настоящим миром. Но я хорошая ученица…

Нас накрыл проливной дождь. Промокли до трусов, пока добежали до остановки. Накрывались одеялами, но те только быстро отяжелели, и их пришлось тащить.

Мне было холодно, и, чтоб согреться, мне предложили выпить впервые в жизни водки. Совсем чуть-чуть, на дне пластмассового стаканчика. Пацаны прятали от дождя свои гитары, девчонки танцевали под ливнем.

Хорошие были ребята. Время прошло и превратило нас в чужих людей. А, может, это только я изменилась?

Что мне давал наркотик – спрашивала у меня врач-психолог. Вначале кайф, а потом? Со временем отношение к наркотику менялось. Появлялись все новые и новые достоинства. У меня развязывался язык, терялась моя скованность, пропадал стыд. А как приятно было, когда перед глазами начинали плыть глюки… А как приятно было проваливаться в наркотический сон… после которого утром я чувствовала себя зомби.

Позже эти качества переплелись с недостатками: я очень легко выходила из себя, часто плакала. Хотя приятно было прийти ночью домой, где всегда был кофе и сигареты, которые мама мне не давала вынести из дома. Я наливала себе кофе и курила… курила… пока не заканчивались сигареты.

Утром же в глаза требовалось вставлять спички. Потом, вместо занятий в институте, я шла к Валику и полдня спала.

Я все время проводила у него дома. Сначала варили ширку, потом выветривали кухню, жаря на сковородке то хлеб, то еще что-нибудь. Потом мы только и делали, что ругались. Его соседи называли меня "эта сумасшедшая”.

Два раза я уходила из дома. На две ночи.

Первый раз я вернулась тогда еще из школы, и перед курсами в институте легла поспать. Мама заставила меня встать и делать уроки. Сказала:

– Или делай уроки, или уходи из дома.

Мы до этого с ней поссорились.

Двое суток я где–то прошлялась, а потом не осталось сил, И я таки вернулась.

И чем я думала? Мне показалось после первого укола, что весь мир просто чего-то недопонимает. Ну почему мир считает, что нельзя колоться?

Иногда можно. Раз в недельку. А что тут такого? Мир просто боится и лишает себя многого, ведь это такой кайф. Ведь пьют же люди водку по праздникам, и ничего.

В голове все перевернулось после первого укола. Все встало с ног на голову.

Я только слышала, что чтобы очиститься от наркотиков, организму потребуется целых три года. И зачем мне нужно было это знание?..

Да, три года – это очень долго, но я ведь знала, что однажды я выйду замуж, рожу ребенка, а наркотики… это так, детское баловство.

Когда я залезла в систему, забросила институт, вела себя прескверно дома и мне каждый день становилось тяжелее жить… закрадывалась мысль, что хорошо бы родители узнали, почему я стала такая. Чтобы перестали меня ненавидеть, чтобы поняли, почему я прогуливаю учебу…

Позже папа скажет, что я такая не потому, что я наркоманка. А я наркоманка потому, что я такая.

На самом деле я этого не хотела, чтобы все выплыло наружу.

Валик, когда нам разрешили опять встречаться, меня обвинил:

– Я знаю, ты когда-то говорила, что хочешь, чтобы твои родители узнали, что ты наркоманка… это ты специально… все им рассказала.

В тот момент я его возненавидела. Мы ругались, и я хотела сбить его с ног и пинать лежачего ногами.

На самом деле он это со злости, и потому, что ему всегда удавалось сделать меня во всем виноватой.

…Что мне давал наркотик? А разве он может что-то давать, кроме болячек? Он поломал мне психику и отобрал жизнь!

Хотя прав папа, психика у меня уже была поломана до того. Иначе я бы не влезла во все это дерьмо.

Глава 5

Анализы

Любовь – это зависимость. А я от Валика более чем зависела. Но такая любовь только оставила после себя неверные понятия о себе. Я, например, глубоко убеждена, что счастье – не когда любишь, а когда разлюбишь. Ведь любовь – это слезы и муки души. Мне любовь не давала радости, похожей на радость от наркотика, а вот ломало меня, когда я осталась одна, без любви,  не меньше, чем если бы я осталась без дозы.

Через неделю зазвонил телефон. Трубку взял папа, переменился в лице и, быстро жестикулируя руками, подозвал меня. Меня попросили к телефону, назвав правильное имя и неверное отчество. То, которое папа продиктовал в больнице. С этим отчеством они так и не разобрались. Было понятно, откуда звонят.

Я взяла трубку. У нас радиотелефон.

Папа стоял передо мной, мама сидела слева на диване, я сидела в кресле. Родители хотели, чтобы я их успокоила. Когда меня попросили прийти по такому–то адресу, я заволновалась. Результат анализа умалчивался, и я спросила у разговаривающей со мной женщины:

-Скажите, пожалуйста, - я тараторила, - какой результат? Вы же понимаете, как ждать…

-Плохие анализы.

В общем, я вдруг все поняла. Поняла, что как раз-таки я не могла не заразиться. Что 99,9% - это касается и меня. Что пришел мой конец. Никто мне не мог помочь, а я не могла помочь в этот момент моим родителям. Я была сейчас одна. Ничего не видя, я старалась услышать, что мне говорят на другом конце провода, где–то взяла ручку и записала адрес, который мне диктовал голос.

-А мне самой прийти, или можно с мамой?

-Можно, если она в курсе…

- До свидания.

Положила трубку. И сказала вслух:

-Плохие анализы.

Хотя это еще для нас был не конец. Или да, конец. Но мы начали искать другие варианты: может это гепатит?

Папа умом все понимал и раньше, но верить не хотел.

Этого не могло быть. Только не со мной. Ведь мне всего-то 16 лет. Да я и не кололась-то по- настоящему. Да какая разница! Кололась! Но нет, этого не может быть. Это гепатит. Точно, это не СПИД, это что-то менее ужасное. Ведь, если… То что, с крыши головой вниз, как клялась бывшая подружка Валика? Она сказала, что если у нее найдут однажды СПИД, то она поднимется на крышу самого высокого дома и спрыгнет вниз.

А что же мне делать? что мне сейчас делать? как избежать своей судьбы?

Мы пришли. Зашли в здание, подошли к кабинету.

-Я вас здесь подожду, - сказал папа.

И остался за дверью.

Я с мамой зашла внутрь. Женщина, что разговаривала со мной по телефону, сказала мило:

-Здравствуйте. Проходите, садитесь.

Здесь стояли стулья.

Мама еще надеялась, но женщина выложила правду. Уничтожающую:

-У вашей девочки обнаружены антитела к вирусу СПИДа.

Замолчала. Все  равно ей это приходилось делать не часто. Все – таки городок маленький, да и анализ сдает только каждый десятый. Поэтому она нам сочувствовала.

Мама остолбенела. Это было видно по ее большим глазам. Она сразу начала искать выход из этой ситуации:

-И что нам теперь делать?

-Ждать. Все–таки на дворе двадцатый век, должны ведь придумать лекарство.

Мой мозг ее слов не воспринимал, не верилось ни в какое лекарство  и в то, что мы его дождемся.

Она нам выписала направление в нужный нам кабинет в больнице, где мне должны были выдать справку со словом "положительно”.

Папа ничего не сказал, когда узнал. Все и так было понятно.

Все. Жизнь перевернулась. В раз. Или нет, не в раз. Я ее переворачивала 3 года, пока кололась. С 15 лет.

Конечно, я не думала, что я умру. А кто думает? Но и о том, что выживу, я тоже уже не думала.

Назад домой мы шли не по дороге, а через аллею, которая проходила вдоль половины города. Молчали, было холодно, мороз - 17 градусов. Следующая папина фраза предсказуема:

-Что б я имени Валик больше не слышал, - и он сцепил зубы.

А мне хоть плачь…

А в общем, какая теперь разница? Папа еще подумает и передумает. Ведь, кроме Валика у меня теперь во всем мире никого нет. Неужели же папа меня не пожалеет?

Дома достали из бара бутылку водки и сели на кухне за стол. Не выпить сейчас было нельзя. И мы выпили. После чего начали что-то чувствовать.

Мама боялась, чтобы я не ушла в себя. Она плакала и говорила, что она все понимает. Но и я должна понять, что умирать самому не так, как когда умирает твой ребенок.

Я попросила не говорить сестре. Но когда она пришла домой, мы все, конечно, были невменяемы, и она спросила:

-Что случилось?

Мама ответила:

-У Кристины СПИД.

И выглядело это как-то по-киношному. Вся драматичность сложившейся ситуации.

Я вообще не понимаю, что обо мне думает моя сестра. Как она живет с такой сестрой, как я? В каком свете она меня представляет? И вообще, кто она – моя сестра? Как ей живется в ее шкуре?

Почему я – это я, а не, например, она?

Идиотские вопросы. На них никто и никогда не станет искать ответы, а мне интересно.

Утром папа принес мне трубку и сказал, извиняюще улыбаясь:

-Позвони Валику. Только, слышишь, Кристи, не говори ему о том, что у тебя СПИД. Пусть он сначала сам скажет какой у него анализ. Может, у него еще ничего и нет. А ты как?

-Все болит.

Папа засмеялся:

-Вот так оно – пить водку.

Я поговорила с Валиком, ничего ему об анализе пока не сказав. Но меня тянуло сказать. А еще меня переполняли чувства. И я написала ему письмо. О том, что люблю, о том, как нам хорошо вместе, о том, что у меня СПИД! Мне повезло, и вечером ко мне зашла Даша. Я, тайком от родителей, сунула ей письмо и попросила передать Валику.

Все, дело было сделано.

Хорошо, что следующие дни к нам приходили гости. Маме трудно улыбаться, а всем надо. Зато мне хорошо. Мне бы шуму побольше и, чтоб напиться. Хоть и в боку постоянно болит… Кроме СПИДа, у меня еще и камни в желчном пузыре, и печень, как у 40 лет пьющего алкоголика. Так мне сказали на УЗИ.

На следующий день к нам пришла тетя Аня. Ее муж работает вместе с моим отцом.

У меня же вид худой и больной. Мама рассказала байку о том, что у меня оказалась больная печень, и я вот сижу дома, закрывшись от всего мира, и лечусь. А в общем, какая кому была разница? Ведь теперь весь мир нас не мог понять. Теперь весь мир ничего не знает, и далеко отстал от действительности.

Тетя Аня сокрушалась:

-Бедные дети. Вон у Надьки то же самое с дочкой. Печень. Закрылись от всего мира в ее комнате и лечатся.

Вот это сюрприз. Эта девочка на три года старше меня, и мы когда–то отдыхали вместе на море. Я знала ее, а она знала меня.

Настоящая жизнь всегда закручивает так, что писатель и не придумал бы.

Нам с Валиком разрешили встречаться через две недели. Сначала час, потом полтора…

А мне этого времени так не хватало! Может, я любила Валика? Сейчас уже и не поймешь. Мне не нужен был никто другой.

Через некоторое время я начала немного толстеть, и я даже побаивалась, как бы не растолстеть совсем. У меня к этому склонность, И я, когда кололась, всегда думала, что этот укол сожжет мои калории, и разрешала себе съесть лишнего.

Валик, на очередной прогулке в аллее, сказал:

-Когда я увидел тебя первый раз после ломки, ты так похудела, что я решил – все, у тебя действительно СПИД.

А СПИД у меня, как выяснилось и у него тоже, был не действительно. У нас пока что ВИЧ. И, хотя раньше я думала, что это две разные вещи, что от первого умирают, а от второго нет, а теперь я знала, что это все одна болезнь, все – равно умереть я должна была еще не сегодня и не завтра. У здорового человека иммунитет 900, при ВИЧе норма 500, а СПИД считается, это, когда иммунитет ниже 200.

Через несколько дней мы с мамой стали ходить в институт, сдавать зимнюю сессию. Кое–что я таки сдала, кое–что еще осталось сдать.

У меня сейчас была одна большая проблема – сильно болело в боку. И я ходила, держась за бок.

Пока я кололась, только начиналась ломка, я не могла сдвинуться с места. Теперь же приходилось пересиливать себя.

Тяжело было мне, а маме тяжело было со мной.

Когда я начала опять колоться, было жалко этого времени, когда я так мучалась…

ДОРОГА В РАЙ, глава 6-я и 7-я

Глава 6

День Влюбленных

Подходило 14 февраля. День влюбленных. И я его очень ждала, чтоб выйти, наконец, вечером, и праздновать, праздновать, праздновать до ночи.

И я отпраздновала.

Все наши друзья собрались возле магазина, который находился в 20 метрах от моего дома. Не было только Валика. Он опаздывал на 10 минут. Это было в его привычке. Потом он опаздывал на полчаса, потом еще и еще. Никто не суетился, как будто все понимали, почему ждут. А я не понимала.

Среди наших друзей были не только наркоманы, но, как на дурочку, на меня посмотрел наркоман. Мол, чего тут не понять?

Я вопросительно на него посмотрела, а он мне ответил:

– Ну что я могу тебе сказать?

Валик задерживался потому, что варил. А это дело такое. Он сильно не успевал ко мне на встречу, да еще и в такой день, но ничего не мог поделать. Главное будет – перед тем, как посмотреть в мои глаза, закапать каплями свои, чтобы расширились зрачки. А то, если зрачки в темноте из-за ширки будут в точку, я конечно же пойму, что он  таки не спрыгнул, а продолжает колоться.

Я потянула Олега за руку, и мы зашли в магазин. Сели за столик и стали выяснять отношения. Олег не отрицал, но и не подтверждал, что Валик колется, и за это я решила его наказать. Я рассказала ему о том, что у нас у всех СПИД.

Если он и испугался, то не подал вида.

Так получилось, что на вечер моим парнем стал Олег, а не Валик, потому, что когда Валик пришел, его зрачки еще не успели расшириться. Он торопился. И я врезала ему еще пощёчину. Дальше я кричала, а он все отрицал. Он орал мне в ответ, что я ненормальная, с чего я все это выдумала? Идиотка и дура. За что я так с ним?

"Папу по лицу”…

Далеко идти не было настроения. Мне его испортил Валик, я – всем остальным. Поэтому мы купили водки и отправились в пустой подъезд.

Валик играл свою роль дальше. Он подошел к Даше и спросил у нее:

– Даша, посмотри, какие у меня зрачки?!

– Большие, - согласилась она.

– Ну, так чего она…

Теперь зрачки и вправду были большие. А так, как Валик был неповторимо правдоподобен, я на секунду засомневалась. Но что-то меня, все равно несло дальше, и я не могла остановиться.

Я глотнула спиртного, взяла Олега за руку и увела из этого подъезда. Я больше не могла находиться рядом с тем, кто так грубо меня обзывал.

День влюбленных…

Мы шли, шли, просто шли, и я попросила:

– Пожалуйста, расскажи мне правду.

И он мне рассказал:

– Он не переставал "двигаться”. Это ж Валик! Да, он тебя все время обманывал. Я не понимаю, как ты могла ему верить?

– У меня есть деньги, ты не знаешь где сейчас можно купить ширки?

– Зачем тебе это?

– Не только мне, и тебе. Хочу.

Далеко идти не пришлось. В моем доме, в соседнем с моим подъездом подъезде можно было купить наркотик. И Олег купил. Я его подождала на пол пролета ниже, а вмазываться мы отправились к нему домой, в следующий подъезд.

Между прочим, я с этим Олегом встречалась недолго до того, как познакомилась ближе с Валиком.

Я поплакалась ему в жилетку, а потом приняла решение. Пойти к Валику домой и рассказать его маме о том, что ее сын – урод. Кстати, пусть она его закроет дома и подлечит. Ему не повредит.

Я сказала о своем желании Олегу, и тот стал тянуть меня в другую сторону и отговаривать. Когда это не получилось, он сказал:

– Какой я дурак, что тебе это рассказал! Я с тобой не пойду, – и он ушел в другую сторону перед самой дверью в подъезд Валика. Я же приехала на лифте на нужный этаж, позвонила в дверь, и, когда мама Валика мне открыла, я на одном дыхании все высказала. Вроде я пеклась о Валиковом здоровье. И обвинила его мать в том, что она такое допустила.

Все. Я дело сделала, а она мне ответила, что вроде я и сама не знаю Валика.

В общем, я еще больше поразилась, а она – как ни в чем не бывало.

Этот обман стал первым в моей жизни. Никто и никогда еще не поступал со мной, как Валик. Я, наверно, в этот день влюбленных сошла с ума, и перестала быть наивной дурочкой. Навсегда. На сегодня, но не на завтра, когда я не смогла пойти в институт, а позвонила Валику и спросила, как он мог? Он попросил меня зайти к Олегу домой, и мы там все вместе эту ситуацию обсудим.

Я была словно на автопилоте. Я чувствовала себя даже хуже, чем тогда, когда узнала, что у меня СПИД.

Вот, что Валик первым делом мне сказал:

– Кристина, Олег тебе вчера сказал неправду.

У меня, у дуры, отлегло от сердца.

– Зачем?

Мы сидели на кухне, я сидела на табуретке, как бедный родственник. Я знаю, почему я ему поверила. Потому, что Олег вчера испугался и не захотел идти к маме Валика. Значит, Олег врал, зачем-то.

– Олег, это так?

Он непонятно пожал плечами. Но ничего не сказал. Как будто Валик здесь был сам по себе, а Олег сам по себе.

– Кому из вас мне верить?

Олег ответил:

– Кого ты любишь, тому и верь.

То есть, я должна была поверить Валику. О, радость! Конец света меня еще не затронул. И даже можно дальше жить.

Однажды я у Валика спросила:

– Зачем Олег так поступил?

И Валик мне сказал:

– Потому что он любит тебя.

А что еще ему было говорить?

Так и пошло по кругу. Мы кололись, потом бросали, потом я узнавала, что Валик так и обманывает меня, я рыдала, и мы начинали колоться вместе.

Конец света давно наступил, но я продолжала существовать.

Сначала родители знали о наших встречах, но время шло, и я стала от родителей скрываться, потому что они встречаться нам запретили.

Когда дома начался ад, я взяла кое-какие вещи и ушла из дома. Хорошо, что было лето и ночевать можно было под небом. В первый день мы с Валиком  обкололись,  потом первый день плавно перешел во второй, и мы обкололись так, что у меня поехала крыша. Уже ночью мы с ним продвигались к речке, когда я очнулась от собственного крика и поняла, что только что видела вокруг себя змей, а потом словно упала – потому, что шла по мосту, а упала в реку. Оказалось, что все это лишь галлюцинации. Я словно сошла с ума. Валик сначала отнесся к моему состоянию терпеливо, и даже пытался успокоить, что все нормально. Но я продолжала теряться, а потом кричать, вдруг просыпаясь. Я так испугалась… а кто бы не испугался, поняв, что это уже все, предел, за которым… никто не знает – что там. Потом Валик начал на меня кричать, что бы я не сходила с ума. Наконец мы пришли на речку, он пошел в лес за ветками, что бы разжечь костер. Я опять провалилась в пропасть. Я знала, что схожу с ума, и ничего не могла с этим поделать. Я начала громко звать Валика, но он уже понял, что с меня никакого толку, и просто не реагировал. Я сама была виновата в том, что мы потом поругались. Но я просто не могла взять себя в руки, и в этом я была сама виновата. Я вторые сутки не спала, а только кололась снова и снова. Когда наступило утро, и начали приходить люди на пляж, мы собрались и пошли домой. В нашем дворе я поняла, что меня ищут, и стала прятаться. Валику я надоела, и он послал меня на три буквы. Я сидела в подъезде, резала себе лезвием руки и ревела, как вдруг увидела свою сестру. Она подошла, взяла меня за окровавленные руки и потянула домой. Я против нее была слаба и не могла сопротивляться. Дома никто на меня не кричал и не ругал меня. Я была в таком возбужденном состоянии, что и спать не могла. Мама дала мне две таблетки амитриптилина…

Потом Валик признал себя  настоящим наркоманом и перестал меня щадить. То есть перестал обманывать и скрываться. Я же перестала его казнить, и мы постепенно стали независимыми друг от друга людьми.

В конце февраля в газете "Комсомольская правда” напечатали первую статью об арменикуме – армянском лекарстве от СПИДа.

Глава 7

Жить дальше и лечиться – лечиться и жить дальше

У мамы появилась надежда, у папы какая-то далекая цель отправить меня лечиться в Ереван, и с тем – очередная проблема как это сделать? У меня в душе что-то шевельнулось, но веры в этот арменикум я в себе не обнаруживала.

У мамы было только одно желание – вылечить меня от СПИДа. У папы было пока другое желание – вылечить меня от наркотиков. Он говорил, что я живу в замкнутом круге: от СПИДа не вылечиться, пока не завяжешь с наркотиками, а с наркотиками не завязать, пока у тебя СПИД.

Папа не имел понятия как, но знал, что надо лечить меня от наркотиков. Поэтому он позвонил в какую-то дорогую клинику в Киеве и поговорил с врачом. Тот предложил ему лечение, которое мы уже проходили. Папа сказал ему, что может и без больницы так вылечить меня. Причем дешевле и быстрее. На трамадоле. Папа сказал, что это уже не первый, и не второй раз. И тогда врач сказал, что единственный способ – это увезти меня жить куда-то далеко-далеко… папа его поблагодарил за откровенность и понял, что это единственный способ. Вот только пока он этого сделать не мог.

Пришло лето, и меня отправили просто в село к бабушке.

Но перед этим…

Мы с Валиком подали заявление в ЗАГС. По-другому, я никуда ехать не соглашалась.

Деньги нам родители давать отказались, и мы должны были, если  этого действительно хотим,  найти деньги, чтобы заплатить в кассу, сами. Деньги мы взяли в долг у мамы Олега. В ЗАГСе же столкнулись с другом Валика, который пришел сюда со своей невестой, и стали  вчетвером заполнять бланки. Была пятница, и касса уже оказалась закрыта, поэтому деньги остались при нас. Заплатить можно было после выходных, а я уезжала сегодня вечером.

После этого мы попрощались, и следующие несколько недель я с мамой жила у бабушки.

А папа в это время носился по Киеву по разным министерствам, где добивался, что бы меня вписали в группу людей, которые должны были ехать в Ереван для испытания арменикума. Надо было только ждать, потому, что меня таки вписали.

Но, когда мы  так ничего и не дождались, папа позвонил лично Геворкяну Левон Артемовичу и упросил того принять меня.

Л. А. – это тот, кто нашел арменикум.

Нам в село папа позвонил как-то неожиданно, неправдоподобно. И сказал собирать, потому, что завтра или послезавтра надо было лететь в Ереван.

Уже дома я спросила, а как же быть с Валиком? Его не примут на лечение? Папа ответил:

– Понятно, что тебе нет смысла лечиться одной. Поэтому, сначала, мы решим все с тобой, а потом ты там договоришься и о Валике.

Когда мы завтра были в аэропорту, мы еще почти ничего не знали. Папа продал микроавтобус за пять тысяч долларов. Но этого было слишком мало для того, что Л. А. взял меня, в качестве подопытного кролика, в свою больницу.

На что мы надеялись? На бога.

Перед полетом в Ереван меня чуть ли не трясло, поэтому я выпила две таблетки амитриптилина, что бы в самолете уснуть. В детстве мы с сестрой и мамой каждое лето летали на самолете к маминым родственникам в Россию, и меня сильно тошнило всегда.

В самолете, перед взлетом стюардесса прошла мимо пассажиров, предлагая им бумажные пакеты. Я взяла один себе. Самолет проехал медленно несколько метров, вышел на взлетную полосу и поехал очень быстро, набрал высоту, выровнялся, и я поняла, что это даже приятно. После съеденного обеда я уснула, вытянув на пустое кресло, стоящее между мной и мамой, ноги. Самолет был полупустой.

В Ереване мы сели в такси, водитель которого с нас стянул 20 тысяч драм. А красная цена дороги от аэропорта до нашей гостиницы была пять тысяч драм.

В двухместном гостиничном номере стояла невыносимая жара, но окна были закрыты, потому, что на улице буйствовал ураган. Город выглядел серым, а вид из гостиницы и вовсе приводил в уныние. Какие-то тусклые дома, пустые улицы…словно, только что после войны.

Утром во вторник мы вышли с мамой из гостиницы и направились в сторону телефона-автомата, что бы позвонить в офис Геворкяну. Мама договорилась о встрече.

Мы не знали улиц, не знали, в какую сторону идти, был только адрес офиса, и мы остановили такси.

Над дверью офиса было яркими большими буквами написано АРМЕНИКУМ.

В конце коридора надо было пройти налево. Там находилась секретарша, которая попросила сесть нас на стулья, а сама ушла сказать Л.А. о том, что мы пришли.

– Проходите.

Его кабинет от этой комнаты отделяли две толстые двери.

– Здравствуйте, – мы вошли.

Геворкян был невысоким мужчиной лет пятидесяти. Взгляд черный и страшноватый. Хорошо хоть русский язык здесь почти все знают. Даже названия улиц написаны по-русски.

Многие люди, которые знают этого человека, – врачи, медсестры, – потом скажут о нем, что он очень, очень хороший. Наверно так оно и есть. Хотя у этого человека были и свои отклонения.

Мы с мамой не знали, останемся здесь, или нет. Все зависело сейчас от того, какое я впечатление произведу на него. То есть всецело от него. Он попросил маму выйти и стал расспрашивать меня:

– Как ты заразилась?

– Через иглу.

– Сколько времени назад?

– Я точно не знаю, но узнали мы об этом почти год назад.

– Сколько уже не употребляешь наркотики?

– Два месяца.

– Понятно.

Ему было понятно, что фраза "завязала с наркотиками” здесь не уместна.

– Парень у тебя есть?

– Да, – сказала я.

Хотя смутно догадалась, что о Валике надо замолчать и надолго. Не из-за этого врача,  хоть он и не врач был вовсе, он просто создал арменикум. (С ним работал его ближайший друг, но того застрелят позже в здании парламента, вместе еще с семью другими.)

Валик из моей жизни терялся.

Но я была с характером, причем с плохим характером.

Я просто не представляла себе, что останусь одна, и мной двигала надежда, что как-нибудь, когда-нибудь мы еще будем вместе. Несмотря на то, что уже два месяца не виделись. И свадьба наша должна быть со дня на день…

– Но ты же понимаешь, что больше с ним тебе встречаться нельзя. Я промолчала.

– Дай, я тебя осмотрю.

Я же говорю, человек со странностями. На кой черт ему меня осматривать, если он даже не врач?

Потом он попросил:

– Позови мне мать, а сама подожди за дверью.

Мамы долго не было, а вернулась она вся в слезах.

– Ну что, мам?

– Все хорошо, пошли.

– Куда?

– Вот, тут адрес, надо ехать туда, а потом в больницу.

Я обрадовалась и удивилась.

– Значит, он меня принял? А деньги? Он же просил двадцать тысяч?

Но говорили же люди, что он хороший человек. Забирал у людей столько, сколько у тех было.

– Он согласился и за ту сумму, что у нас есть. Я пока отдала ему 4 тысячи, потом нужно будет привезти еще тысячу. Но ты должна знать, что согласился он, после того, как я его на коленях умоляла и криком упрашивала. Нет, говорит, и все! Езжайте обратно домой…Слышишь, Кристина, о Валике ты должна забыть.

Хоть это было маме на руку.

– Почему? – Валяла я дурочку.

– Да потому, что не соглашался он ни в какую, когда услышал, что у тебя есть парень! Он же не идиот. Ну, вылечит он тебя сейчас, а ты вернешься к нему, и что?! Он прекрасно знает, что такое наркоманская любовь. И что колоться ты не перестанешь, если будешь с ним, он тоже понимает.

Он понимал другое. Что мне – молоденькой девчонке среди одних молодых наркоманов лучше бы не быть. По его меркам я была слишком красивой…

В принципе он был ведь прав.

Каюсь, я повела себя, как дрянь. Я заплакала и попросила маму взять билет обратно:

– Я не буду лечиться без него. Я все равно буду с ним. Нет смысла.

– Подожди! Пройдет время. Если Геворкян увидит, что ты нормальный человек, и что с тобой можно иметь дело, тогда и поговоришь с ним о Валике, может он и согласится.

Очень хотелось курить.

– Мама, купи мне сигарет.

– Но ты уже неделю не куришь.

– Мама!

– Ну послушай…

– Выкурю одну сигарету. В больнице у меня все равно не будет возможности.

– Да.

Не поверила мама.

Я даже не задумывалась, а знала, что в палатах лежат взрослые мужчины и женщины…у них у всех такая страшная беда, и они ни с кем не общаются. Ничего худшего я себе и не представляла, но и не подозревала, как оно будет.

Я не верила, что там с кем-нибудь подружусь, и думала, что покурить мне просто будет не с кем.

Мама купила сигареты.

В другом здании у меня взяли из вены кровь на анализ, потом, когда нас попросили подождать, я потянула маму на улицу, что бы покурить. А через 30 секунд за мной почти выбежал молодой парень. Он что, испугался, что я куда-нибудь денусь?

– Тебе что, плохо стало?

Ого, волнуется…

– Нет.

И мы пошли обратно.

Мне выдали составленную справку о том, что я являюсь пациенткой клиники Геворкяна.

Глава 8

Армения, арменикум

Геворкян просто забыл о нашем долге в тысячу долларов. И мы были не одни такие. Конечно, как и все армяне, он пытался из каждого выжать все до копейки, – если у вас есть 20 тыс., он брал 20 тыс. если же нет ничего, он забывал о деньгах, говоря: потом.

Мне повезло. Мы ведь могли приехать немного позже и уехать ни с чем, потому, что все группы были бы уже заняты.

Пусть, мы грешили,

Но где сейчас святых найти?

И грешники ж решили,

Что поздно нас уже спасти.

Пусть, мы плохие,

Хорошими нам трудно быть.

Но нам сказали: – "Вы чужие”,

И рядом с нами вам не жить.

Пусть, мы другие,

Но нам, как всем дано любить.

Душой теперь мы не такие,

Узнавши то, что не забыть.

Место, где лечили арменикумом, находилось на улице Муроцяна, в здании детской больницы. ВИЧ- инфицированным был выделен четвертый этаж, а гепатитникам первый. Верхняя часть дверей была стеклянной, но закрашенная голубой краской. Незакрашенным оставили "глазок”. А рядом с дверью был звонок. Мы позвонили. Дверь открыл охранник. Взял мое направление и через минуту вернулся с врачом.

Перед моими глазами стоял телевизор. Перед ним были диваны, кресла и стулья, на которых сидели парни.

Смотрели в мою сторону. Было шумно. Доктор что-то говорил маме. К нам приблизились двое ребят, которые  собирались выйти в город. Они ждали охранника, что б тот открыл им дверь.

– Привет, как тебя зовут?

Я ответила. Они представились Денисом и Димой.

– Ты ложишься?

– Да.

Широко улыбаясь, они выкладывали информацию. Мама задала единственный вопрос, что ее интересовал:

– Как? Помогает?

Денис расплылся в улыбке и быстро ответил, даже не задумываясь:

– Да! Помогает. Я уже после первого курса лечения получил отрицательный результат. Вот завтра лечу домой. Через три недели – опять сюда!

И так, всего нужно было пройти четыре курса лечения. Что бы раз слетать туда – обратно нужно 400 долларов. И так четыре раза… это, если летает один человек. И тут становится и дураку понятно, что мама со мной больше путешествовать не будет. Мне эта мысль понравилась.

Денис сказал:

– Не бойся, вылечат.

И я как- то сразу и всепоглощающе ему поверила.

– Еще увидимся, – сказал Денис, и они вышли в дверь.

Охранник указал пальцем на мою палату. Я там была одна. Мама ушла за моими вещами в гостиницу. Не зная, что делать, я открыла окно и закурила сигарету, стараясь дышать только в окно.

Открылась дверь, шум  стал еще громче, и в комнату зашли несколько человек. Молодые парни начали представляться, все были с сигаретами, и я перестала дышать в окно. Имен я, конечно, не уловила, так нервничала, а вот вопросы их я уже знала назубок:

– Сколько тебе лет?

– Как заразилась?

– А парень у тебя есть?

– Ты с ним приехала, или сама?

– А почему без него? Зачем?

Я ответила, что у него нет денег.

– Ну, ладно, мы еще зайдем.

Вернулась моя мама с пакетом вещей. Охранники проверили, что внутри, а врачи забрали все таблетки, которые я принимала уже два месяца, в смысле, лечилась ими от наркотической зависимости. Снотворные они забрали тоже. Нельзя было оставить даже анальгин.

Я переоделась из длинной юбки и черной футболки в короткий сарафан, красного цвета. Мама сказала, что Денис приятный парень, – они ехали сюда в одном такси. И ушла.

Зашел Денис.

– Ты одна?

Я кивнула. Повернулась к окну и выбросила сигарету.

– А ты как заразился?

– Так же, как и ты! Здесь все наркоманы. Ну, еще рядом с твоей палатой лежат, эти, "девочки”. Не поняла? Мальчики-девочки. Ты видишь, на что ты смотришь?

– Нет.

– Да ты же в упор на нее смотришь!

Я видела только облака.

– Ну, посмотри, это же Арарат…

да, там росли горы, укрытые туманом.

Он отошел и улегся на свободную кровать. Затянулся сигаретным дымом и сбросил пепел на пол.

Все, что он делал, мне очень нравилось.

– Почему ты сидишь тут и не выходишь из палаты?

– Не люблю незнакомых людей.

– Так, может, ты и меня не любишь? Мне уйти?

И этот красивый мальчик, с меня ростом, серьезно собрался уйти.

Я его остановила, поняв, что сказала что-то не так.

– Да нет, с тобой-то мы уже знакомы.

Да… курить я тут не брошу. Придется этим еще обрадовать и маму.

– Да ты не бойся. У нас тут и дискотека есть.

Он встал, сказал, что скоро вернется, и ушел.

А я подумала, неужели у них тут и бар-ресторан имеется?

Пока его не было, в палате побывало еще несколько человек, имен которых я не уловила, и которые задали мне все те же вопросы.

Не так я себе представляла это место. Не было никаких мужчин и женщин. Были молодые люди на год – два старше меня. Ну, на пять лет.

Теперь я знакомилась с худым симпатичным девятнадцатилетним Сережей. Потом грянула музыка, и зашел Денис:

– Вот, пацаны включили специально для тебя.

Для меня пел Рикки Мартин:

"Ливин, ла вида ло – ка!!!”

– Пойдем, обедать зовут в столовую.

Я сильно нервничала, и есть  не смогла бы, но надо было идти с Денисом.

Мы зашли в открытую дверь, за которой возле левой стены находился длинный стол и стулья по обе стороны от него, на которых уже обедали больные. Места были только в торце стола и одно рядом с боку. Справа от двери было место поваров – двух женщин – армянок, которые подавали в поданные тарелки еду. Там же и готовили. Причем еда была не однообразная. Кому, что было по вкусу, тот то и брал. В любой момент чай, кофе, яблоки, груши, рядом пакеты с "джермуком”.

Я ковырялась вилкой в еде. Кто-то меня спросил:

– Ты откуда? – С Украины.

– А я живу за 10000 км отсюда.

– И каждый раз летаешь туда-сюда?

– Да я, как и ты, первый раз здесь! Еще будем думать.

Он был армянином. Он как-то так со мной разговаривал, что мне понравилось, что все 4 курса мы пройдем с ним вместе.

Наверное он был слишком веселый…

Он стал для меня тем, ради которого стоило идти в столовую, сидеть перед телевизором и т. д., и т. п.

Про него я читала где-то в какой-то книге: трехдневная щетина, смуглая кожа и низкий-низкий голос.

– Если не хочешь есть, не ешь.

Я взглянула на Дениса:

– А куда это деть?

Он печально покачал головой. Решил, что чем объяснять, быстрее самому забрать у меня тарелку и отнести к мойке. Когда он встал из-за стола, весь стол весело и громко поддержал его желание мне помочь.

Я знакомилась с больничной жизнью. Хлопцы, которые выпрашивают у охранников разрешение пойти погулять; охранники, которые ходят с пистолетами; непрекращающаяся трель дверного звонка…

Жаль было, что Денис завтра улетает домой. Без него я никого не знала.

Когда зашел разговор об арменикуме, он меня начал пугать:

– Капельницы ставят в понедельник, среду и пятницу. Через час после капельницы тебя будет трясти, поднимется высокая температура, что и будет продолжаться до вечера.

– А так у всех?

– Почти. Лекарство темно-синего цвета.

Кроме того, сразу сжигает вену, и процесс этот очень болючий. Зато лекарство действует. Одного больного на носилках принесли, последняя стадия СПИДа. Так после первой капельницы встал и прошел расстояние от кровати до кровати.

Лекарство это сильно поднимало иммунитет, но хорошо это или плохо, это еще вопрос. Но ведь стало же лучше тому парню на носилках? И интервью он потом в Москве много раз давал, отнюдь не на носилках!

Глава 9

Колесников и его друзья, или первый день в больнице

– Знаешь, кто здесь сейчас лежит?

– Кто?

– Колесников с Мариной.

У меня челюсть отвисла. Столько в газете писали о Колесникове, печатали фотографии, следили за его лечением арменикумом! Но встретиться с ним…

Я и не представляла себе.

Тут же в дверь вошел Колесников.

– Вот он.

Ожившая легенда. Я сейчас познакомлюсь со знаменитостью.

Колесников, улыбаясь, сел на кровать. Он почти ничего не спрашивал, просто был здесь, такой же, как и я.

Теперь в комнату вошла Марина, его девушка, с бутылкой джермука в руке, она спросила, как меня зовут.

По тем фотографиям, что печатались в газете, Марину узнать было невозможно. Здесь она села на диету и сильно похудела. И СПИД тут не причем. Да и перед фотоаппаратом она всегда старалась отвернуться.

А Коля был спокоен. Он даже здесь днями мог сидеть перед телевизором, и ему такая жизнь нравилась. Не вел он себя как наркоман, хотя таковым и был.

Вот Марине не повезло. И наркоманкой не была… Как им позволили дальше быть вместе?

Это мне еще предстояло узнать.

Вскоре мы остались одни с Колесниковым и Мариной. Не хочу рассказывать подробно об их жизни, о которой я от них узнала, но вкратце опишу некоторые события. Вначале было известно только о Колиной болезни. В России результаты анализов Марины были отрицательными. Три раза она сдавала кровь.

Родители же ее о том, что у Коли СПИД, узнали из статьи в газете "Комсомольская правда”. Марина с Колей сбежала из дома.

Потом журналисты попросили у них фотографию. Сказали, что передадут его в Ереван, что бы их там, встречая, смогли узнать. Завтра же это фото было в газете.

Коля, как увидел, взял газету, натянул по брови шапку, – хорошо, что была зима, – обмотался шарфом, что бы на улице не узнавали, и пошел к Марине.

Он пришел, бросил ей на стол газету, и Марина зашлась в истерике.

В общем, Колю в Ереване лечили. Потом решили пригласить и Марину, сдать на всякий случай кровь на анализ. Результат оказался положительным.

Опять же, о ее болезни ее родители узнали из газеты тоже.

На Марине были короткая майка и шорты. А в пупке серьга. Колесников на пять минут вышел.

Денис увидел:

– Дай посмотреть.

– Ну посмотри.

Колесников вернулся. Андрей кивнул на Марину:

– Денис только что рассматривал ее пупок.

– Я сережку разглядывал!

Колесников не понял:

– Так у нее такая же в ухе…

Мы засмеялись. В газете часто писали, как он шутит…

Я и Марина выходили из столовой, когда в больницу поступила новая девочка.

– На больную СПИДом она не похожа, – озвучила я нашу общую мысль.

Просто она была полной. Девочку положили в мою палату, и Марина меня позвала:

– Ну что, идем знакомиться?

Я не люблю незнакомых людей. Наверно, я какая-то не такая, как все. Как, например, Колесникова Марина. И это надо скрыть.

– Идем, – бодро сказала я.

Когда мы вошли в палату, новенькая обернулась. Она стояла у окна, и на ее глазах были видны слезы.

Я ее понимала, но не попробовала немного успокоить, хотя тоже чуть не заплакала сразу, пока не увидела, что все здесь не так ужасно, как представлялось в первый момент.

– Как тебя зовут?

– А как ты заразилась?

– Меня изнасиловали.

Вот так. Кажется, об этой жизни уже все знаешь, а она приносит все новые и новые познания.

Ее было жаль. И то, что ей это придется произносить еще  не раз, тоже было неприятно.

– Сколько тебе лет?

– Скоро будет 23.

– Ты замужем?

Все вопросы задавала Марина.

– Была.

– А что случилось?

– Я была от него беременна, но упала со ступенек и потеряла ребенка. И он мне этого не простил. Ушел и забрал с собой все, что сам же когда-то дарил.

Вот так вот. Не жизнь, а какой-то роман.

Через некоторое время в палату зашел врач и стал расспрашивать меня о том, чем я болела за свою жизнь? Этот вопрос мне задавали и раньше, но я все время путалась с ответом и не могла сразу вспомнить, чем же я таки когда-то болело. Этих болезней было очень много:

– Бронхит, воспаление легких, близорукость. Вегетососудистая дистония, грипп, аппендицит, воспаление левого яичника, камни в желчном пузыре.

Ближе к вечеру охранник крикнул мне, что бы я собиралась, меня повезут на УЗИ живота.

Я снова надела длинную юбку и черную майку. Мы спустились во двор, и пошли к Жигулям. Я села на заднее сиденье и увидела рядом с собой девчушку, которую уже видела сегодня перед кабинетом, в котором  нам делали томографию головы. Оны была с первого этажа.

Когда мы познакомились, я узнала, что у нее гепатит "В”.

– Так его же лечат…

Она сказала:

– Нет.

И вообще она приехала из Иркутска.

Да, подумала я. Если ее отправили лечить гепатит "В” в такую даль, значит он, действительно, больше нигде не лечится, и другого выхода и вправду нет.

В кабинете УЗИ женщина-врач сделала нам по очереди УЗИ и сказала, что у нас все в порядке. Она спросила у моей новой знакомой, сколько ей лет?

– Семнадцать.

И записала в карточку. Потом ей стало интересно, какая погода преобладает в Иркутске:

– У вас там есть лето?

– Ну конечно!

– Наверно, холодное…

– Да нет, такое же, как и везде. Бывает и за тридцать градусов жары…

Девочка была армянкой, но они почему-то разговаривали на русском языке. Это было странно, потому, что здесь никто не придерживался правил хорошего тона, и армяне между собой разговаривали на армянском языке, не обращая внимания на нас, русскоязычных.

Она была очень приятной, понятно, не наркоманкой. Хоть мы с ней и были почти одногодки, но я чувствовала себя старшей.

Когда мы ехали обратно, она поведала мне свою печальную историю о том, что она, отличница, а из-за гепатита полгода не ходила в школу, и теперь ей придется остаться на второй год.

– У меня в вашем отделении лежат братья.

– Да?

Она назвала их имена, но я, конечно же, их не знала еще. И подумала совсем на других. Сережа, – я слышала, – тоже армянин, хотя и прожил всю жизнь в Москве, и не знает своего родного языка, и их тоже двое. Он и его брат.

В больнице были строгие правила.  При поступлении, у каждого проверяли сумки, что бы не было наркотиков или спиртного. В город выпускали редко-редко, а девчонок почти никогда.

Хотя вечером…

Сидел Колесников перед телевизором, а потом ушел куда-то.  Вернулся. Марина его унюхала и покачала головой.

Один парень у Коли спросил:

– А она не выдаст?

Тот рассмеялся, мол, нет.

В одиннадцать часов вечера охранник прокричал:

– Отбой!!! – Так, что б все слышали.

И все, нехотя медленно поползли по палатам.  Своим, не своим, кто там разберется?

Мы с Алиной несмело ушли к себе.

Но как уснуть? Снотворные, вместе со всеми таблетками, у меня забрали, потому, что нельзя.  Ведь на нас испытывали препарат, и врачам нужны были точные данные.  Я подписала документ, в котором соглашалась, что никто никакой ответственности здесь за меня не несет.

Начало крутить руки-ноги, и я вышла из палаты, что бы попросить у кого-нибудь анальгин.

Мимо проходил Денис.  Я спросила у него.  Он ответил:

– Нельзя.  А что, ломает?

Я только шире улыбнулась и пошла дальше.  Встретила Марину, та пошла к "девочкам”, рядом с нашей палатой. У Паши был анальгин. Он со мной поделился, и я его поблагодарила.

Здесь я впервые в жизни увидела настоящего голубого. Да он был еще в палате и не один! Мне смешно, но рядом с ним лежал главный прокурор города Москвы.

Ходил Паша, прижав локти к телу, чуть наклонив голову, как манерная девица. На голове у него была копна кучерявых, белых волос, которые пора бы уже было подстричь. Он носил красные шорты. И говорил не как мужик.  Все это было по-настоящему. Как же его ненавидели пацаны... потом кто-то ему даже запретил входить в столовую, когда там находятся другие люди. Я же смотрела на него с открытым ртом и брезговала. По-моему нельзя себя вести парню так, как вел себя он. Девок Паша ненавидел почти всех. По крайней мере, относился к ним с презрением.

Андрей сел на кровать возле Алины. Дима, что утром уходил в город вместе с Денисом, сел возле меня. Ох, и пьяные ж были они, разобралась я потом…

За стеной находилась комната охранников, которые  охраняли наш сон. Андрей же с Димой громко ходили по палате туда-сюда. И за это их то и дело выгоняли отсюда. Правда, они, как бумеранги, все равно возвращались через несколько минут. Я встала с кровати, что бы надеть сарафан. Дима стал передо мной и сказал:

– Зачем?

– Затем. – Он дышал мне в лицо, и я поняла, что если сейчас не отойду куда-нибудь, он начнет приставать. Я отошла к окну. Он сел сам на мою постель.

– Иди, садись, – пригласил он меня.

– Не сяду.

Он растерялся:

– Почему? Потому, что здесь сижу я?

– Нет, просто не хочу.

Алинина кровать с грохотом стукнулась о стену, причем ту, за которой были охранники. Мы с Димой оглянулись на Андрея с Алиной, засмеялись, потому, что все равно охранник уже был на подходе.

Распахнулась дверь:

– А ну пошли вон отсюда!!!

Если бы у него была дубинка, он бы, наверное, приложил к делу и ее.

Пока этих двоих не было, зашел еще какой-то парень. Очень высокий парень.

– Девчонки, я зашел пожелать вам спокойной ночи.

И сел на пустую кровать напротив меня. Всего кроватей в палате было четыре.

Я спросила у него, сколько ему лет?

– Девятнадцать.

– Серьезно?

А выглядишь намного старше.

Он секунду молчал, а потом ответил мне:

– А ты знаешь, что сама выглядишь лет на 25?!

Ого, он знает как меня зовут, сколько мне лет, и думает, что о нем я тоже все знаю. Жаль, но я его видела так близко впервые.

– Что ты почувствовала, когда узнала, что у тебя СПИД?

Ответила Алина:

– Я не сразу узнала. После того, как меня изнасиловали, я сдала все анализы, и мне сказали, что все в порядке. Но через три месяца позвонили мне домой…

– Ну, понятно.

– Так мне сказали прийти по адресу. Я по каталогу посмотрела, что это за адрес, и все поняла. Я плакала и плакала. А мама моя, когда узнала, две недели в психбольнице пролежала.

Да, антитела к вирусу СПИДа в крови появляются лишь через три месяца после заражения вирусом. А то и через полгода. Так что, вливая себе донорскую кровь, ни в чем быть уверенным нельзя.

У парня, что сидел напротив меня и желал нам с Алиной спокойной ночи, была, по моим представлениям, идеальная фигура. Талия, плечи и т. д.

– Я здесь с братом. Так у него, после того, как он узнал, полголовы стало белой.

Ничего себе. Два брата, два наркомана и два ВИЧ-инфицированных. Несчастные их родители. Если бы моя сестра была такая же, как и я, нашим родителям можно было бы сразу ложиться в гроб.

Когда он ушел, вернулись Андрей с Димой. Тихо закрыли дверь:

– Кто-то приходил, пока нас не было?

Я описала, кто приходил. Дима сказал Андрею, или Андрей сказал Диме, что это Карен. Точно, Карен.

– Вот, блин…

Они улыбались и одобрительно кивали головой. Им было весело от всего происходящего.

Еще раз их выгоняла медсестра, но на пол дороге в свою палату они  уломали ее оставить нас в покое, снова вернулись. Посреди ночи мы с Алиной остались одни, и день закончился.

Глава 10

Первая капельница арменикума

Между прочим, голубой Паша еще оказался и профессиональной гадалкой.

В 7 часов утра мы проснулись и медсестры стали брать у нас из вены кровь на анализ. Потом через ту же иглу подключили капельницы. Количество содержимого в пакетах с арменикумом было разным. На пакетах были выведены цифры кому – сколько. А вообще, арменикум, это не жидкость, а мазь, которой все больные смазывали прыщи, и те проходили. А перед капельницами арменикум разбавляли  физ-раствором.

Алина весила больше, чем я, а лекарства у нее было меньше. Это зависело от того, как ты заразился, как давно и еще бог знает от чего.

Пока капельница капала, заходил Денис. Увидел, как жидкость капает мне в вену, да слишком медленно.

– А че она у тебя так медленно капает? – Пробубнил он себе под нос, передвигая колечко так, что бы краник начал капать быстрее.

– Не жжет?

– Нет.

– Тогда нормально.

Он, как зашел, так и ушел. А я смотрю, а арменикум в пакете заканчивается. Благо дело, двери в нашу палату были всегда открыты, и к нам туда-сюда заходили те, кто уже откапался, или кому капельницу еще не ставили. Людей много, а медсестер несколько. Мимо палаты прошел Сергей.

– Сергей!! Позови медсестру, капельница закончилась.

Он зашел:

– Чего ты кричишь?

Подошел и перекрыл капельницу сам. Потом ушел за медсестрой. Она вытянула иголку из пакета арменикум и воткнула ее в перевернутую банку с физ-расствором. Пока черной жидкости не осталось ни капельки, капал физ-раствор, а потом медсестра вытащила иголку из моей вены и отлепила, придерживающий ее лейкопластырь.

Те же действия были произведены и с Алиной. А после этого, нас начали пугать:

– Ты ходишь? Тебе не плохо? Ничего, через час посмотрим. С кровати встать не сможешь.

Мне было интересно, а вдруг мне плохо не станет? Вдруг пронесет…

Вообще, все происходящее было  каким-то странным.

Прошел ровно час, и мы с Алиной слегли. Остальные тоже, поэтому мы остались почти одни. Только Денис улетал домой, и у него капельницы не было. И еще в коридоре под музыку танцевал тот парень, который мне понравился в столовой.

Я так тряслась под одеялом, что было смешно. Денис позвал:

-Вова!! Иди, посмотри на нее…

Вова зашел:

– Чего?

И засмеялся:

– Хи-хи… Че, совсем плохо?

Зашел,.. ушел…чего ему на месте не стоится?

– Денис, скажи ему, что бы он потанцевал здесь, – пошутила я.

– Вова!! Здесь просят, что бы ты потанцевал для них!

Вова зашел снова:

– Я потанцую. Потом…

И ушел.

Алине стало совсем нехорошо. Она позвала медсестру. Та бегом нагрела ей воды, налила в бутылку из-под Джермука, и положила Алине под ноги. Я от бутылки отказалась.

Денис ждал Л. А., потому, что ему  не хватало денег "на воздух”, и он собирался их попросить у Геворкяна,  который как-то даже взял Колесникова на футбол армян с русскими. После же проигрыша своих он сильно расстроился, дал Коле 100 долларов и отпустил их с Мариной в город.

Лежим мы с Алиной и видим, как в палату заходит видеокамера. От греха подальше мы закрылись подушками и отправили камеру вон. Оказалось, что это было не в последний раз. Люди с камерами здесь всегда были и всегда будут. Только больные при их виде расползались, как тараканы, по своим палатам.

Прошел час, и пришли доктора, выгнав из комнаты всех посторонних.

– Встань.

Я встала. Главврач, о котором говорили, что он был болен раком, но вылечился арменикумом, прощупывал на шее мои лимфоузлы. Когда он надавил под мышкой, мне стало больно и потемнело в глазах.

– Я сейчас потеряю сознание.

– Ложись, – сжалились врачи.

Они ушли, и лишь медсестра каждый час приходила, что бы записать в больничном листе  данные о нашем состоянии: температура столько-то, головная боль, озноб, тошнота.

Когда нас с Алиной отпустило, мы захотели есть, а потом сели перед телевизором. Передо мной встал Вова, который оказался родным братом Карена, что желал нам с Алиной спокойной ночи. Он о чем-то громко рассказывал кому-то за моей спиной. Русский язык мне близок, хоть я и украинка. Мама у меня русская, и с детства я владею чистым русским языком, только "г” по-украински. А вот русский язык Вовы с армянским акцентом Вовы мне понятен не был. Но я заразилась его настроением и рассмеялась кому-то на ухо, кто сидел рядом от меня:

– Я ни слова не понимаю, что он говорит…

А тот продолжал, пока у телевизора осталось всего пару человек. Я и он. Отвлеченная телевизором, я за ним не проследила. Сев рядом, Вова извинился:

– Поверь мне, дома я разговариваю абсолютно без акцента! Это он здесь у меня почему-то появился!

К нам подошел Сережа:

– Вова, у тебя есть машина?

– Есть, – просто ответил Вова.

– Какая?

– Мерседес.

Вопрос об автомобиле ему понравился. От его ответов несло превосходством над простыми смертными.

– Какой?

– Шестисотый, – пожал он плечами.

А я, что я? В глаза не видела такой машины. Слышала, что дорогая. Я в принципе ненормальный человек, и любила я не "ВМW”, а "форды”. И Мерседесы видела только сотые. Волга и то выглядит лучше.

Я слышала, что дома Вова пропадает на дискотеках и жить не может без героина. Здесь же, в отделении больницы, без наркотиков мы были вроде нормальными людьми. Да, пили они горькую, но героин в Ереване можно было купить только коренному жителю города, да и то с большим трудом. Считалось, что в Ереване наркотиков нет.

Глава 11

Вылечишься или нет – зависит только от тебя

Вечером происходила какая-то возня. Марина Колесникова мне объяснила:

– Паша умеет гадать. Иди, он и тебе погадает.

– А что мне у него спрашивать?

В гадания я не верю совсем-совсем. Я думаю, что гадалки просто обманывают людей. Нет, есть, конечно, одаренные богом люди, что могут увидеть будущее человека. Но их слишком мало, и, тем более, не здесь, в больнице.

– Только не спрашивай, вылечишься ты или нет. Этот вопрос все задают, а он отвечает, что он ответить на этот вопрос не может.

– Почему?

– Говорит что-то вроде, что это зависит только от нас самих.

Паша мне предрек несладкое будущее:

– В конце 2000-го года тебе на пути повстречается человек, который будет тебя очень любить. И, если ты его не сумеешь узнать, и ответить на его чувства, будешь потом очень долго страдать.

Тоже мне, ясновидение. Да кому угодно такое скажи, и попадешь в точку.

2000-й год лишь наступал, и времени у меня было еще целый год.

Глава 12

Передозировка

Следующим утром я увидела, как та армяночка, что ездила со мной на УЗИ… стоит и разговаривает в холле с Вовой и Кареном.

Стало понятно, что это ее братья. Вот семейка!

Она мне улыбнулась, когда я проходила мимо них, и поздоровалась. Вова улыбался тоже. Я постаралась пройти побыстрее.

После этого Вова сидел у себя в палате вместе со мной:

– Ты можешь себе представить, что ее еще не целовал не один парень? Гепатитом ее заразили в зубном кабинете. Мы всей семьей потом приехали к этому суке-врачу, но он уже сбежал. Уехал из города.

Я понятливо кивала головой.

В отделение поступил новенький грузин. Подошел ко мне и сразу же сказал:

– Я тебя украду.

Мне подумалось, что этот может. Я его стала бояться. Он только смеялся:

– Ну почему? Только я сяду возле нее, отвернусь на секунду, а, когда поворачиваюсь, ее уже нет!

Что такое любовь?

А черт ее знает!

Подогревает кровь,

И в холод бросает.

Где жизнь найти, что б без нее?

Любовь как часть тебя.

Она в судьбе людей живет,

То опустив, то вознеся.

Она была, и есть, и вновь…

Как друг она, ей дорожим.

Но оберегаем мы любовь,

Когда от холода дрожим.

Каждый день приходила мама, приносила фрукты. Вкуснее араратского винограда я в жизни не ела. Особенно сладкий мелкий такой, черный кишмиш, без косточек, из которого делают изюм.

Во вторник я поступила в больницу, в среду уже получила первую капельницу, в четверг, после отбоя, к нам постучался тот грузин с большим куском торта "Наполеона”.

– Это вам. Кушайте, на здоровье.

И ушел.

Может быть он не такой уже и страшный?

Следующим днем мы играли в карты, а Вова с братом в стороне играли в нарды. Понятно было, что они пытаются один другого надурить. Вова то на армянском языке, то на русском, кричал:

– Ну что? Булка?! Иди, пока почитай газетку. – И отмахивался от Карена рукой.

Через несколько секунд наоборот:

– Дайте мне газетку, я почитаю, пока он будет думать.

Вова игрока старался надурить, потому, что проиграть ему не позволяла гордость.

Карен подпрыгнул с кресла и закричал, что Вова его, в общем, обманывает. Тот в ответ вызверился на армянском языке и закончил:

– Моменто море! Момент – и в море.

Повернулся ко мне:

– Да Кристина?

И улыбнулся.

В пятницу, кроме нас с Алиной, всем ставили по последней капельнице в этом месяце. И были готовы первые результаты анализов. У кого-то нашли только СПИД, у кого-то и СПИД и гепатит. У третьих, по паре гепатитов. А у брата Сережи так и вовсе гепатит "D”. Они с братом героину предпочитали эфедрин, наверно и гепатит этот оттуда.

Вечером прилетела пара из России. У них только в пятницу был самолет. Лена и Алексей.

Мы с Димой играли в холле в карты, когда мимо прошла Лена. Дима проводил ее взглядом:

– Нет, слишком худая.

И высокая.… Куда мне до нее?

В субботу из больных осталась только половина. В воскресенье должна была прилететь следующая группа пациентов.

Некоторые больные оставались в Ереване на эти три недели, ездили отдохнуть на озеро Севан. А кое-кто оставался в больнице, если не было возможности туда-сюда летать, и они договорились с Геворкяном.

Вова и Карен собирались ехать к родственникам в Грузию.

Все армяне наполовину грузины, как и все украинцы на половину русские. И такое же отношение. Армяне – это единственная нация на Кавказе, которая не воюет. И от этого считается недостойной.

Кстати, из Иркутска был еще один парень. Его звали так же Андрей. Как и Алининого. Так этот Андрей заболел здесь гепатитом. Его цвет стал желтым. Его лечили дорогими немецкими препаратами. Между прочим, Геворкян говорил, что гепатит вылечить намного (!) труднее, чем СПИД.

В воскресенье с утра поварихи ходили и качали головами. Ждали москвичей. Одна подошла ко мне и пожаловалась:

– Опять колоться будут!

Те не боялись провозить героин даже через границу.

– Там, Кристина, даже такая есть, которую материнских прав лишили…

Один из охранников смотрел в окно. Когда он увидел, как перед воротами остановилось такси, и из него вышли москвичи, он крикнул:

– Приехали!

У поварихи покатилась из глаза слеза.

Затрещал звонок, охранник открыл дверь ключом. И ничего, даже с одним парнем обнялся:

– Ну как ты?

– Нормально.

Сумки, конечно же, их проверили. У той, что лишили материнских прав, забрали бутылку из-под кока-колы, наполненную вином. У другой, из Мариуполя, изъяли подарок для Геворкяна, который ну никак нельзя было открывать. В коробке оказалась водка.

Не люблю чужих людей.

Я лежала на своей кровати, когда с треском открылась дверь, и Карен с грузином втолкали в палату какого-то москвича. Карен спрашивал:

– Ты бык? Какого хрена твоя девчонка наехала на меня? А?

Я посмотрела-посмотрела, встала, они отодвинулись, чтобы пропустить меня, и я вышла.

В холле сидела толпа. Из Кривого Рога приехал молодой человек, который нашел во мне сразу свою. Здесь украинцев почти не было. Геворкян поругался с нашим правительством, которое не хотело принимать участия в испытании арменикума. Например, Алина как раз таки оказалась здесь, благодаря программе по испытанию арменикума. И все перелеты ей и еще одному парню оплачивал мэр Твери.

Парень из Кривого Рога спросил:

– Что они там, дерутся?

– Пока нет, но скоро начнут.

Вова махнул рукой:

– Он не будет драться. Это я дерусь, а он нет.

Криворожец поднялся с кресла, чтобы пойти посмотреть, что там происходит. Дима ревновал меня к нему и просил, что бы я с ним не целовалась, объясняя это тем, что у того на губах еле заметный герпес.

Через минуту они все вчетвером вышли из моей палаты. Тоже мне, поле боя, блин…

И тут это дело свернулось, потому, что…

У телефона, с трубкой возле уха стояла только что прилетевшая девушка. Ей был звонок из дома. Стояла-стояла, а потом опустилась медленно на пол.

Кто-то крикнул ее по фамилии и добавил по-армянски:

– Передозировка!!!

Девчонку внесли в палату Паши. Та была ближе всех. Паша вышел и начал сокрушаться по этому поводу.

Из-за его двери вышел испуганный врач и обратился к холлу:

– Кто-нибудь знает, что надо делать?

Карен и еще один старый армянин быстро оторвались от своих кресел, и пошли делать этой девушке дыхание рот в рот.

По-моему, ей нужно было вколоть в вену раствор воды с солью, но я не знала точной дозировки соли и воды.

Странные какие-то наркоманы здесь сидели. Никто толком не знал, что надо делать. Кто-то сказал, чтобы надавали ей пощечин, кто-то просто ждал с открытым ртом, чем это все закончится. Я с героиновой передозировкой встречалась впервые. Я знала, что от передозировки маковой соломкой человек глотает язык. И спасать его надо не так, как здесь, а немного быстрее. Это неприятно и некрасиво. Доставать язык и держать его, хоть к табуретке прибивать, пока человек не оклемается. Хорошо, что передозироваться соломкой можно крайне и крайне редко. По крайней мере, на моей памяти, такого не было. А с героиновыми наркоманами это случается на каждом шагу. Они только шутки шутят по этому поводу, и раз от раза вызывают скорую, если пощечины не помогают.

Когда девушку привели в чувства, ошалевшие врачи покинули палату, а ее перенесли в манипуляционную, где ей поставили капельницу с физ-раствором. Колесникова Марина осталась сидеть рядом с ней и хлопала перед ее носом в ладоши, когда она опять собиралась отключиться.

Охранники кричали между собой:

– Она запрятала героин в прокладки! Что мне нужно было делать?

И тут в холле произошла потасовка.

Почему-то криворожец подрался с грузином. Их разняли, но терпению охранников пришел конец:

– Быстро все по палатам!!!

Стало совсем неинтересно, когда в столовую пустили по палатам. Сначала те… потом те…

У нас палате появились две сестрички 25-ти и 14-ти лет, москвичка, армянка. Так они начали развлекать себя тем, что вываливались из окна и знакомились с прохожими. Через стену из окна выглянул Паша, пораженный тем, как это происходило.

К вечеру гнев врачей сменился на милость. И все стало по-старому. Из-за чего же Карен взъелся на того москвича? Я у него спросила.

– Нет, ну подумай. Я стою себе. Стою возле ее палаты. Она подходит и толкает меня! "Отойди”! Какого хрена она меня толкает?! Что, нельзя по нормальному попросить? А она меня, нихрена себе, берет и толкает!

Можно подумать, он действительно такой злой, каким хочет казаться. Ничего подобного.

После отбоя охранники стали вызывать к себе в комнату по очереди новоприбывших ребят и обыскивали с ног до головы. У одного из них нашли чеки с героином и до утра успокоились.

Утром девчонку, что вчера передозировалась и того парня, у которого нашли героин, отправили домой. Что бы те таким образом понесли наказание. Лечение их откладывалось до следующего раза.

Меня забрала мама. Я ей рассказала, что случилось, а она мне отвечает:

– А я была как раз у Геворкяна, когда он разговаривал по телефону с отцом этой девочки.

Хочу добавить от себя, что эта москвичка была единственной, которая вызывала у меня чувство ревности. Она была богаче, чем я, одета, да и, наверное, красивее. И никакой звездной болезни. Просто улыбнулась мне, когда мы столкнулись с ней в туалете. Но чувствовалось в ней какое-то величие. А, может, мне так показалось.

Мама говорит:

– Геворкян кричит: "Ну, вы что?! А если б она умерла у меня в отделении?! Во всем бы обвинили арменикум, вы понимаете это? Написали бы: "Произошел смертельный случай”.

– А еще, мама, помнишь, в газете писали, что одна девушка шантажом вынудила взять Геворкяна ее на лечение? Так вот, лечилась она, лечилась, а потом опять подхватила СПИД.  Конечно, Геворкян отказывался принять ее обратно. Так она придумала: "Если вы не примете меня, я за одну ночь заражу половину города Еревана”.

До самолета оставалось несколько часов, и мы с мамой просто сидели в креслах и ждали.

Мне стало так себя жалко… Жаль, что я наркоманка, и что я не верю, что когда-нибудь перестану ею быть.

Перед самолетом я снова напилась снотворного, а, когда нас встречал папа, еле разлепила глаза.

Папа меня обрадовал:

– Ты сильно похудела.

Мама ответила за меня:

– Ты бы видел, какие они там ходят после капельниц.

– Да, представляешь, пап, а таблетки никакие нельзя пить.

Ни от температуры, ни обезболивающие.

Мы ехали на машине, взятой папой у мужа своей сестры, из Киева домой. Я закурила.

– Ты опять куришь?

– Угу.

Папа вздохнул.

Глава 13

Дом и снова Армения

После возвращения из Еревана, я как-то смерилась с жизнью. Когда смотрела на папу, то понимала, что о Валике заикаться не стоит. За последнее время я несколько раз получала от папы пощечины и слушала, как он орет.  Но могло быть еще хуже. Он мог ночью, в своей постели, рядом с мамой плакать из-за меня.

И я понимала, что если мы с Валиком и будем вместе, то только тайно. Мне это претило. Так встречались Женя и Даша, а их статус как-то убивал их любовь.

На улицу меня не выпускали. Я днями разгадывала кроссворды. По вечерам мы вдвоем с мамой выходили на прогулку. Шли себе по аллее… шли…

– Мама, купи мне пива.

И мама покупала. Мы садились на скамейку, я курила и пила холодное пиво. Рядом с правильной мамой я чувствовала себя, как бы это сказать, на уровень ниже, что ли. Но я просто мучалась от безделья.

Как волка не корми, он все – равно в лес смотрит.

Я догадывалась, что придет время, и мне придется  топить свое горе в чем-нибудь. Наркоманке что-то пережить нетрудно. Ширка убивает память и душу. А у меня очень долгая память, поэтому, без ширки мне не прожить. Наверное в голове задеваются какие-то центры, что и позволяет испытывать суррогат счастья, любви, радости и цвета жизни.

Скажу по секрету, что здоровый человек без наркотиков все эти чувства испытывает намного полнее.

Нет, я больше страдать не буду. Ни душой, ни телом. Как же мне плохо было, когда я спрыгивала с иглы первый раз… так больше не будет. А как мне было невыносимо, когда я первый раз узнала, что Валик меня обманывает…так больше не будет. Как нас ударило по голове то, что у меня СПИД,.. но спасение есть! Ширка. А, значит, Валик. А, если я ему все разрешу… А что? Сама такая. Он и обманывать меня не будет. И умирать будет не больно. Валик рассказывал мне:

– В общем, пацан был болен последней стадией СПИДа. Все, уже не вставал с постели. Врачи сказали, что сегодня он умрет. Мама спросила у него, что он хочет, что бы она сделала. И тогда он попросил, что бы она принесла ширки. Мать принесла. Его как-то укололи. На теле почти не было места, куда можно уколоть. И ужасно больно. Но потом он встал, пошел и поел, а, когда время действия ширки почти прошло, парень просто лег на постель и умер.

Для нормального человека, как, например, моя мама и мой папа, эта история не имела смысла. Папа вроде стал еще больше презирать, после того, как я рассказала ему ее. Я же, как наркоманка не боялась смерти. Для меня главное было не чувствовать боли. И вообще ничего не чувствовать.

"Комсомольская правда” продолжала рассказывать о Колесникове и арменикуме. Ереванские результаты анализов показывали, что он здоров, но Коле еще предстояла поездка в Германию, где его должны были обследовать с ног до головы. От этого обследования все многого ждали. Хотя умные люди могли предположить, чем это закончится. Например, ереванские врачи не советовали сдавать нам кровь на анализ где-то еще, а не в Армении. И действительно, в больнице лечилось около 150 человек, но, по-моему ни один человек не делал анализы, после лечения, у себя дома. Почему? Да потому, что боялся, что в лучшем случае его просто обманут, а в худшем – занесут вирус вновь. А как я думала – неужели какая-то маленькая Армения сможет сказать о себе не весь мир?

Из чего же сделан арменикум мы не знали. Слышали, что основной ингредиент – серебро, но что там точно – оставалось секретом.

Одно было очевидно, что это лекарство палит вены. А кругом одни наркоманы, попробуй, найди у них эту вену. Всего минус двенадцать вен.

Геворкян говорил:

– После того, как они у меня пролечатся, они перестанут колоться.

За день до самолета в Ереван, мы с мамой купили на рынке мне джинсовый комбинезон, смоктушек,  шоколадку "Свиточ с кокосом”, и блок сигарет "Прима люкс”.

Так как самолет из Киева в Ереван летал только по понедельникам и пятницам, а в понедельник утром надо было уже быть под капельницей, я летела пятничным рейсом.

Два с половиной часа в самолете – и я уже в Армении.

Глядя сверху на ереванский аэропорт, его можно было сравнить с двумя летающими тарелками, которые стоят одна над другой. Сервис, конечно, не тот, что в Киеве, но атмосфера…

Как только я спустилась вниз по трапу, мое настроение улучшилось.

Дома у нас всегда были скандалы. Я обижала мать, она – меня. Я не терпела характер сестры, она не терпела мой. Да и вообще, с сестрой мы росли, как цепные собаки.

Если бы я от кого-то из друзей услышала, какая я нелюдь, я бы закрылась дома и уже никогда оттуда бы не вышла. А куда деться от собственных родителей и сестры? Ладно, родители. Они все равно любят. Меня больше обижало отношение младшей сестры. В ней не было и грамма любви ко мне. Я просто мешала ей в жизни.

В общем, дома я была плохим человеком, а хорошим была за его стенами.

Пока таксист вез меня на улицу Муроцяна, кое-что мне рассказал:

– Наши врачи, говорят, нашли лекарство от СПИДа, слышали?

– Угу.

– А вы верите в это? Я, лично, не верю.

Интересно, куда он думает, меня везет? Вроде все таксисты аэропорта знают, что это за адрес…конечно, глядя на меня, ему не хотелось думать, что у меня СПИд, но что делать?

На улице уже темнело.

Я поднялась с чемоданом на четвертый этаж и нажала кнопку звонка. Охранник сначала открыл передо мной дверь. Потом у себя в комнате проверил, что у меня в сумке, и отправил в палату.

Открыв дверь, я увидела худую высокую девушку.

Глава 14

Полина и ее друзья

– Привет, я Полина.

Больных из моей группы еще не было, а из предыдущих осталась только половина.

– Ты откуда?

Мне казалось, что она  москвичка.

– Я из Киева, как и ты.

Я удивилась:

– А говоришь с московским акцентом…

– Я здесь уже четвертый раз, и просто привыкла так общаться.

– Ты последний раз?

– Нет. У меня анализы плохие. И я, наверно, буду еще приезжать.

– А лет тебе сколько?

– 26.

– Ну и ну.

А выглядишь не больше, чем на 19.

При росте за 170 см, она весила 52 кг и совсем не пользовалась косметикой.

– А почему ты сегодня домой не улетела?

– Я буду вместе с вами. Папа попросил Л.А., что б он придержал меня тут еще неделю. Я и сама не думала. Просто, я летела сюда в глубокой системе. И всю прошедшую неделю лежала, не вставала с кровати. Только вот последние дни нормально себя чувствую. Отец знает, что дома за мной не уследит, вот и попросил Л.А. помочь. Ты сама?

– Да.

– А парень у тебя есть?

– Да.

– А почему ты не с ним?

Я махнула рукой.

– А я была замужем. Беременная была. На шестом месяце, представляешь, узнала, что у меня СПИД. Я тогда, даже курить бросила. Как узнала, пришла домой и выкурила сразу две сигареты. Сделала аборт.

– Муж тоже был наркоманом?

– Сначала нет, но я его подсадила.

В подробности я углубляться не стала. Мы вдвоем отправились в душ, который и душем назвать трудно. Так, просто кран на уровне пояса. Мужской и женский. Женский не закрывается. Полина пояснила:

– Придурок один ломился к девчонке. А она не открывала. Так он просто выбил задвижку.

Потом она мне все рассказала:

– Мой муж продавал героин. Пипец, сколько раз он просил меня завязать! Несколько раз прощал, а потом решил отомстить мне и сказал "Давай”. У него был брат, так тот был наркоманом. Умер от передозировки. А я его в тот раз колола. Я помню, вмазала его, он отъехал, и мы не смогли его спасти. Просто оставили его одного, а сами сели в машину и ехали,… ехали… куда подальше. Совсем о нем не думая. Потом родители мужа, … в общем, потом мы развелись.

После отбоя к нам в палату постучалось несколько ребят. Один из них был на год младше Полины. Он был болгарином и очень ей нравился. Ее группа вообще была старше нашей. Они закрыли дверь, забили план, и мы по кругу раскурили, дымя в открытое окно.

Охрану они не боялись и вели себя тихо.

За прошедший день я проделала долгий путь, да и незнакомых людей я не люблю. Поэтому, сказывалось нервное перенапряжение. Хотя, потому, что Поле болгарин нравился, к нему благосклонно отнеслась и я.

Меня клонило в сон. Ребята ждали кого-то из города. Болгарин, мне показалось, спросил у меня время. Я разлепила глаза и сказала время. Но их смех поставил меня в неловкое положение.

– Я спросил, сколько времени ты уже болеешь?

Я рассказала, улыбаясь.

– Какой раз ты уже в Ереване?

– Второй.

– Это на тебя так драп действует?

– Да нет, я просто засыпаю. Я не люблю вообще-то курить…

Открылась дверь, охранник провел мужчину, которого они все ждали.

– Только не долго. – Сказали они ему.

Этот мужчина прошлую неделю лечился здесь вместе с ними, а теперь пришел с дыней и арбузом просто в гости. Кто-то разрезал пополам арбуз и понес угостить охранников. Но те от нашего арбуза отказались, как от чумного. Ну и черт с ними!

Вскоре опять пришел охранник, и после недолгой дискуссии дал нам еще час. Но через 20 минут болгарин встал:

– Пойдем. Она, вон, уже засыпает.

Какой он был замечательный! И мы остались вдвоем с Полиной.

Полина переоделась, но спать не легла. Она предупредила меня, что пойдет поговорить с болгарином.

Когда я проснулась посреди ночи, ее еще не было. А утром…

– Я у него пробыла всю ночь!

– Да я знаю, видела, что тебя нет.

– Мы с ним просто обо всем разговаривали. Я ему рассказала о своем муже, о беременности… Он, даже и не думал ко мне поприставать!

Не знаю, довольна она была этим фактом, или разочарована. Но выглядела довольной.

– Пойдем в коридор?

Я покачала головой:

– Не хочу.

И Полина ушла одна.

В коридоре начался шум.

Выйдя из палаты, я увидела толпу возле весов. Я подошла ближе, а мне на ухо кто-то сказал удивленно:

– И ты здесь?

Я обернулась. Это был Вова.

Глава 15

Мы курили драп

Не переодеваясь, они с братом забросили в палату чемодан и отправились гулять. Без них было скучно.

Жалко, что я такая неусидчивая, а то бы посмотрела по видику "Армагеддон”,  который еще не видела. Зато кассету, что лежала тут же, я видела. Это был фильм "Детки”. Причем, смотрела я его в 14 лет. И в конце так сочувствовала главному трахальщику, потому, что он жить не мог без секса, а судьба преподнесла ему сюрприз в виде СПИДа. Я тогда подумала: как он, бедный, теперь жить будет? Сама же, когда заболела, ни с крыши не спрыгнула, ни вены себе не перерезала. Хотя, после того, как меня когда-то переломало, начала этим грешить. Даже остались шрамы.

В общем, я продолжала жить, как и жила до этого.

Среди кассет лежала кассета с концертной записью. Там же был и Рикки Мартин, который меня встречал здесь. Там же была первая запись трех французов, которые пели  "Эсмеральду”. На этой кассете было несколько красивых песен. Пела и Шер – самая известная армянка в мире, которой армяне так гордились.

В прошлый раз, когда с кассеты пел Рикки Мартин, Вова у меня спросил:

– Тебе нравится Рикки Мартин?

Честно говоря, живые люди мне нравятся больше, чем те, с которыми я не знакома.

– А ты знаешь, что он голубой?

Голубой, так голубой.

Когда запела Бритни Спирс, Вова удивил меня больше:

– Ей всего 17 лет.

Она оказалась на месяц младше меня. Хотя мне казалось, что она намного старше.

Через несколько часов Вова и Карен вернулись пьяные в больницу. Пришел из нашей группы и армянин Саша, моего роста и моего же веса,  24-х лет.

Они принесли спиртное и с собой. Позвали Полину, та еле сбежала и прибежала в палату. Оказалось, что она совсем не пьет спиртного. Сказала, что может иногда выпить чуть-чуть вина.

В палате были Вова, Карен, Саша и Полинин Хусейн. На кровати лежала едва прикрытая газетой конопля. Много конопли. Они забили пару сигарет, когда зашли мы с Полиной. Мы по очереди подходили к окну и курили. Зато Вова – по палате, туда-сюда, с папиросой в зубах. Становилось чересчур шумно и страшно. Первой ушла Полина, за ней я. Только я отошла от палаты на несколько метров, как раздался крик охранника:

– Вы охренели совсем!!! – Спрашивал он.

Через десять минут этот охранник был у нас:

– Вы представляете?

– Нет, - говорит Полина.

– Нет, вы честно не знаете?

Он смотрел на меня.

– Что не знаем?

Он немного успокоился:

– Эти придурки драп в палате курили!!

Полина выразила удивление:

– Да ты что?

Я тоже округлила глаза.

Он спросил у меня:

– Ты тоже ничего не знаешь?

Я поджала губы:

– У – у.

Он совсем успокоился. И ушел.

Полина опять удивилась:

– Я думала ты не сумеешь соврать. Он смотрит на тебя, а я думаю: все. Не ожидала от тебя.

У Полины словно камень с плеч упал.

Вообще-то врать – это был стиль моей жизни.

С громкими ругательствами в комнату ввалились Вова, Карен и Саша. Сели на свободные кровати. Саша кричал на Вову:

– Ну, ты ж идиот?! Какого хрена ты ходил по палате с папиросой в зубах?! Нет, вы подумайте, – посмотрел он на нас, - охранник заходит, а у нас драп на кровати разложен!

Но Вова как гаркнет что-то в ответ по-армянски. Саша зашелся смехом, за ним засмеялся Вова и его брат. Черт их поймет, ругаются они или мирятся.

Вова еще немного позлился, посмеялся, встал и ушел.

Ну, куда ты… подумала я.

У меня душа то сворачивалась, то разворачивалась, в зависимости от того видела я Вову или нет. У него были очень красивые ноги, а еще он поднимал вверх правую бровь, в то время как левая оставалась на месте.

В субботу вечером в нашей с Полиной палате сгорела лампочка. Только что горела и вот не горит. Полина позвала охрану. Те вдвоем открутили плафон, заглянули внутрь и поняли, что они ничего сделать не могут. Позвали  ребят. Те сделали то же самое, и результат оказался тем же. Они смеялись и разводили руками.

– Тогда мы пойдем в другую палату, – сказала Полина.

И мы пошли в первую палату, в которой я лежала прошлый раз.

Глава 16

Выбери меня…выбери меня

После отбоя я возвращалась из душа, мимо палаты Сережи и Андрея. Андрей перехватил меня в коридоре. И затянул в палату. Мне казалось, что он с Алиной.

Посадил меня на кровать, не включая свет, что б не будить остальных. А сам с Сережей встал передо мной.

-Мы тут подумали, - сказал он, - долго думали и решили, что если ты нравишься нам обоим, то должна сама выбрать кого-нибудь одного из нас.

Они действительно долго думали.

Мне стало не по себе и смешно.

-Я пойду к себе.

-Ты отсюда не уйдешь, пока не скажешь о своем решении.

О каком решении?! Даже если Сережа мне нравится больше, чем Андрей, я ведь все - равно им об этом не скажу…

-Хорошо, тогда рассказывайте, что каждый из вас мне может предложить?

Андрей опешил, а Сережа начал скороговоркой:

-У меня бабушка завещала наследство тому из нас, кто первый жениться. И четырехкомнатная квартира в Ереване.

Я посмотрела на Андрея:

-А ты?

-У меня ничего нет. Я могу тебе предложить только свой город Адлер.

Очень хорошо. Адлер я очень любила. Была в детстве с сестрой там в лагере и видела его красивую природу. Пальмы…море…

Предложение было не богатым, но искренним.

-Отпустите меня, пожалуйста, до завтра.

Я чуть не встала, но они подошли ко мне плотнее.

-И завтра утром ты нам ответишь?

-Угу, - сказала я, не открывая рот.

Главное было уйти. До завтра еще далеко.

Андрей поставил точку:

-Но только до завтра.

Глава 17

Беламор канал

Я лежала и не хотела засыпать, потому, что неизменно наступило бы утро.

В воскресенье в отделении было некуда плюнуть.

Ночью прилетела Алина. И выяснилось такое! Она уже успела переспать с Андреем. И не раз. Хуже того:

-Я его люблю, - сказала она мне.

Мне было стыдно за Андрея, но Алине я ничего не рассказала.

В понедельник после капельниц начался дурдом.

В больнице было два магнитофона. Один подарил Геворкян, который стоял в палате у Димы. Другой привез кто-то из дома. И тот стоял у Вовы с Кареном. Полине захотелось музыки, и она отправила меня за магнитофоном. Полина добавляла мне смелости, и я пошла в столовую, где сидел Дима. И Вова. Кушали. Подходя к Диме, я спросила про магнитофон. Вова услышал:

-Иди у нас в палате возьми. Скажи, что я разрешил.

У него в палате магнитофон молчал. И я забрала его с тумбочки:

-Мне Вова разрешил, - сказала я удивленному Карену.

Развернулась и пошла к себе в палату.

Полина меня поприветствовала и поинтересовалась:

-Ты слушаешь блатные песни?

-Нет, - я их, честно, не любила.

-Я сейчас включу такие, которые тебе понравятся.

Я впервые услышала песни "Беломор-канала”, и мне действительно понравилось.

Магнитофон пел…

Правду говорят, что ночью мы делаем такие поступки, которых бы ни за что не совершили днем. Мои вчерашние друзья утром не пришли. Ну и плохо. Не известно было чего ждать дальше.

В окна светило яркое солнце. В Ереване еще продолжалось лето. Пациенты разбились на две группы. Одна напивалась в одной палате, другая – в другой. Ближе всех я была знакома с Димой, поэтому, взяв его под руку, оставила, наконец, свою палату.

-Куда ты хочешь, сюда или туда?

-Туда.

То есть к Диме. Мы выпили водки, Дима с другим больным играл в нарды, а я кидала его кости. Почему-то ему везло. Потом мы отправились в другую палату, где был Вова и остальные.

Вова попросил меня принести из его палаты фрукты.

Когда я возвращалась, то в одной руке держала виноград, а в другой персики. И тут на встречу вышел Андрей. Ему было весело. Он прижал меня к стенке,…то есть загнал меня в угол. Он стал приближаться, когда дверь напротив открылась, стукнувшись о стену.

-Ну где фр…

Вова увидел меня, улыбнулся:

-Что это тут происходит? Проходи, - он пропустил меня в палату.

Глаза у меня были соловые, рот до ушей…

Долго сидеть было не прилично, и я ушла к себе.

Глава 18

…и я влюбилась

Перед самой дверью меня остановил Сережа. Улыбнулся. Он был всего на год старше меня.

-Так кого ты выбрала?

В моем состоянии мне было почти все равно. Я поманила его пальцем. Он наклонился к моему уху.

-Конечно, мне нравишься ты.

За мной пришел Вова и еще пару человек. Пришла Алина, наверно от Андрея:

-Там тебя Дима зовет. Он у себя в палате.

Я – человек добрый… когда я подошла к двери, там стоял Вова:

-Разрешите вас пригласить на танец?

-Нет, - я отрицательно покачала головой. И врезалась в его руку, которой он уперся об косяк и преградил мне выход:

-Нет, ты сначала потанцуешь со мной.

Честное слово! Быстрее было согласиться.

Но, когда песня закончилась, я пошла к Диме.

Зря. Ничего хорошего меня там не ждало. Он лежал на кровати. Когда я поняла, что он нечеловечески пьян, развернулась и пошла обратно. Но он побежал меня догонять. Догнал, и мы вместе шлепнулись на пол. Я ударила бок. Он, извинившись и немного испугавшись, отпустил меня.

Почему-то в палате никого не было.

Одной в комнате стало скучно.

У Димы  позвал меня Сережа:

-Пойдем в другую палату, я хочу поговорить с тобой.

В общем, когда он должен был уже меня поцеловать, в комнату ввалился шатающийся Дима?

-А че это вы здесь делаете?

-Тебя никто не звал сюда.

Я молчу.

Дима намного тяжелее Сережи и выше, но тот явно нарывался на неприятность:

-Вообще-то ты нам мешаешь.

-Это кто – кому еще мешает.

-Иди на х…й!

Я не успела отскочить и тоже немного потерпела. Слава богу, эти двое не долго качались по полу. В палату зашли врач и охранник. Не долго думая и воспользовавшись секундой, когда на меня не смотрели, я тихо вышла. Но охранник потом меня предупредил:

-Иди и сиди в своей палате. Что б никуда не выходила.

Да ладно, я не долго мучилась угрызениями совести. Правда, Сережу было жалко. Но Дима, по сути меня спас от необдуманного поступка.

В нашей палате сидели Полина, неравнодушный к ней Карен, Саша, Алина и Вова.

Я села на свою кровать. Играла медленная мелодия. Вова подошел ко мне и протянул мне руку:

-Синьора?..

Я встала.

Мы танцевали и разговаривали. Он задавал мне все те же банальные вопросы, на которые я уже отвечала тысячу  раз. Полина с Кареном встали и вышли.

Хорошо, что я в школе занималась танцами…

Саша поманил Алину, и они встали и вышли.  Только я это поздно поняла. Почему-то закончилась одна медленная песня и началась другая медленная песня. Он остановился почему-то посредине песни.

-Ты знаешь, Кристина, что мне похрен, что от тебя хочет Дима и другие?

-Знаю…

Он начал наклоняться ко мне. Я встала на носки и дотронулась до его губ. Пока мы целовались, я вспомнила, как я на него смотрела, как я с ним тихо разговаривала, как я делала вид, что не обращаю на него внимания… или не делала? И  я себе разрешила его любить.

Я его любила и совсем не чувствовала ни боязни, ни неловкости. Он был высоким, красивым и сильным. И целовался он так, как я любила. Все у нас получилось хорошо, и назад возвращаться не хотелось.

Он поднял меня и посадил на себя так, что б я обняла ногами его талию.

-А ты сильный.

-Я боксом занимался и плаванием.

Ну да, ну да. Это я где-то  слышала.

Моя голова была выше его, и я наклонялась, что б его целовать. Он спустил меня вниз и стал отходить назад, ведя меня за собой. Так мы упали на кровать и стали целоваться там. Он обнимал меня и прижимал к себе, как дверь открылась. На пороге стоял охранник. Вова прижал меня сильнее, когда я хотела отстраниться.

-Ты тут? – Спросил охранник.

Я ответила:

-Да.

Охранник прикрыл дверь с той стороны. Вова посмотрел на меня.

-Да там Дима с Сережей подрались…

-Кто?

Это его развеселило. Ничего себе? Две совершенно разные весовые категории.

-Дима? С Сергеем?

В этот момент зашел Саша, сел напротив нас. Вова что-то по-армянски спросил у него. Он тоже развеселился и сказал мне:

-Из-за тебя ведь все.

Я с криком отмахнулась:

-Не - ет! Просто Сережа Диму далеко послал!

-Из-за тебя, из-за тебя,- смеялся Саша.

-И че? – Встал на локоть Вова.

-И теперь меня из палаты не выпускают.

Я босиком прошлепала туда – сюда по палате.

-Не ходи босиком, - сказал Саша. – Сережа расстроенный в палате плачет лежит.

-Я сейчас приду.

Перед самой дверью в Сережину палату я услышала за спиной:

-Ты куда? Иди обратно.

Это был охранник.

Я прикрыла едва открывшуюся дверь:

-Но я только хотела…

-Иди в палату! – Повысил тот голос.

И я пошла в палату.

К Вове.

*****

Мне нельзя было тебя целовать,

Я не должна была влюбляться!

И нужно было сразу бежать,

Как только стал ты ко мне наклоняться.

Мне нельзя было с тобой танцевать,

Танец не мог столько продолжаться!

И я должна была сразу понять,

Не суждено вдвоем нам остаться.

Но я растерялась

И все позабыла.

И я целовалась,

Тебя я любила.

Все было случайно,

Но я привязалась.

Теперь я в отчаянье,

Что с тобою связалась.

Я знаю теперь – мне нельзя было, нет,

К губам твоим тогда прижаться.

Случайное счастье – сумасшедшего бред,

С ним не легко потом так расстаться.

Я от тебя отрекаюсь -

Это любовь.

Я забыть все стараюсь –

Это любовь.

И, когда понимаю –

Это любовь,

Все опять начинаю –

Страдать и плакать вновь.

Я прошлое свое читаю –

Это любовь.

От злости книгу закрываю –

Это любовь.

Лучше не думать, не знать,

Лучше бесчувственной быть.

Лучше когда-то сбежать,

Чем так вот сложно любить.

Глава 19

Ревность

-Пойдем в столовую со мной, не люблю есть один.

Мы пошли  в столовую. Я пила чай, а он ел. Медленно. Закрывая рот на несколько секунд, что б прожевать, а то все меня спрашивал:

-У тебя есть дома парень?

-Есть.

Зачем ему это надо было? А зачем это мне надо было? Рассказывать ему про Валика. На самом-то деле, его, вроде, как и не было уже. Наверно, что б Вова больше меня любил. Да. Не могло же это Вову испугать? Он ведь и боксом занимался, и плаванием восемь лет…

У нас в палате было полно людей. Пустая кровать оставалась справа у двери. Я подняла подушку и села, облокотившись на спинку кровати. Вова сел возле меня. Напротив, на кровати был Сережа. Вове, наверно, кровь прилила в голову, и вместе с подушкой он меня опустил вниз. Я увернулась от него раз, второй…я не шутила. Причем если он из-за Сережи, то я тоже из-за Сережи.

-Да не буду я тебя целовать!

Встал и пошел куда-то за дверь.

В среду после капельниц, пока нас еще не начало ломать, Вова лежал у меня на коленях в моей кровати. Точнее, пока меня не начало ломать. На него арменикум не действовал так, как на остальных. По-моему, Вова вообще ничего не чувствовал.

Через полчаса мне стало плохо, но я продолжала сидеть, пока Вова не поднялся:

-Я пойду. А то ты так и не попросишь меня сама уйти.

Сережа нашел время, когда я в палате была одна, и зашел, прикрыв за собой дверь.   Он сказал:

-Я не хочу видеть, как тебя обнимает кто-то другой!

Я могла рассмеяться, но не сделала этого, потому, что сама дала повод ему  так себя вести:

-А чего ты хочешь от меня?

-Хочу, что б мы познакомились ближе.

Мне показалось, что это понятие очень широкое.

-Поедешь со мной в Москву?

-И что мы там будем делать?

-Придумаем что-нибудь. Что, мы не найдем в Москве что делать? Ты не бойся, мама против тебя не будет.

Теперь я смеялась и продолжала с ним этот глупый разговор. Мне так хотелось услышать от Сережи, что он меня любит. Но Сережа обиделся и ушел, стукнув дверью как раз перед носом Вовы.

-Что ему надо было?

-Хотел поближе со мной познакомиться.

Мне пришлось ловить Вову уже за дверью:

-Подожди! Это я виновата, он не причем.

Я скороговоркой рассказала Вове о том, что я сама сказала Сереже, что тот мне нравится. Кажется, Вова ничего не понял, но я его втянула в палату, и  мы начали целоваться.

Глава 20

На крыше

Карен и Полина сидели на ее кровати друг против друга, скрестив ноги по-турецки.

-Поцелуй меня, - попросил Карен.

Полина переварила просьбу и отрицательно покачала головой.

Я с Вовой сидела напротив и очень хотела, что б сейчас что-нибудь произошло.

-Ну пожалуйста.

Полина быстро его поцеловала.

-И все?

Удивлению Карена не было предела. Так не целуются. Целуются дольше.

Полина сама не знала, что делать. Он был ее на 7 лет младше, и любила она Хусейна. Но противиться Карену не было сил.

На тумбочке лежали ножницы.

-Я сейчас возьму ножницы и порежу твою майку.

-Да пожалуйста, - сказала Полина.

Он взял ножницы, она повернулась к нему спиной, и он медленно, с улыбкой на губах разрезал майку как распашонку.

Полина выгнала его, переоделась, и мы с ней пошли на крышу загорать.

Из восьмой палаты через окно можно было попасть на крышу. В некоторых случаях туда разрешалось ходить больным.

Полина взяла с собой одеяло и бутылку воды.

За нами в окно перелез Карен. Подошел и лег возле Полины. Она загорала, лежа на животе.

-Тебе не жарко? – Спросил он у нее.

-Жарко.

-Полить тебя водой?

-Полей.

Он полил чуть-чуть:

-Так?

-Да.

-Так?

Карен выплюпнул ей на спину полбутылки.

-Ой! Ты что делаешь?

Одеяло намокло, и лужа быстро поползла ко мне. Я встала.

-Ну что ты делаешь? – спросила я у Карена.

Он тоже встал. И посмотрел на Диму за моей спиной. Дима держал в руке бутылку с водой. Которая в ту же секунду полилась сверху на меня.

-И – и…- сказала я.

Карен смеялся. Я разозлилась и выхватила у того из рук бутылку. Он не успел меня остановить, и я вылила на его грудь, -  потому, что до головы не достала, - остатки воды. Теперь уже смеялась и я.

Моя черная майка прилипла ко мне. Я захотела переодеться. В палате у себя застала Вову.

-Это кто тебя облил?

-Дима!

-Пойду, поговорю с ним.

Его долго не было. Я застала его у Димы, с которым они сидели и вместе над чем-то смеялись.

Возвращаясь в мою палату, мы прошли мимо комнаты голубого Паши.

Глава 21

У гадалки

-Он тебе уже гадал? Пойдем, - не дожидаясь моего ответа, открыл дверь Вова и подтолкнул меня внутрь.

Паша был на месте.

-Погадай ей, Паша.

-Только ты выйди.

-А мне, что, послушать нельзя?

-Это ты у нее спрашивай.

-Пусть остается.

Ну не знаю я, какие вопросы задавать гадалкам!

Я рассказала Паше, что до этого встречалась с одним парнем:

-Ты можешь сказать, любит он меня, или нет? И будем ли мы еще с ним вместе?

Паша чего-то там посчитал на цифрах, потом по-своему разложил карты. И оказалось, что Валик,  может, меня и любил, но вместе будем мы уже вряд ли.

Своим ответом Паша вызвал к себе отрицательное отношение с моей стороны. Вова будет моим, в лучшем случае, до окончания лечения. Дома же у меня остался только Валик. А теперь, оказывается, уже и не остался.

Но Вова пока меня не бросил. Он обнял меня, когда мы выходили от Паши, открыл дверь первой попавшейся палаты, - свободной, - и потянул меня к кровати.

-Я бы занимался с тобой любовью…два раза в день. Утром и вечером.

Я не поняла:

-А это хорошо или плохо?

-"Это хорошо или плохо”.

Теперь уже он и сам не мог понять:

-Все остальные, кому я это говорил,  спрашивали у меня: "А почему так мало”?

Конечно,  я бы тоже это спросила, но не хотела быть похожей на всех остальных. И даже две секунды думала, два раза – это мало или много?

-Где ты была? – В первой палате спросила у меня Полина.

-С Вовой.

-Понятно. Что у вас с ним.

-Не знаю…

В нем столько было энергии! По сравнению с ним, с другими мне было не интересно и скучно.

Нет, все не то. С ним мне не нужна была ни водка, ни Ширка.

С остальными я дружила как бы из вежливости. А может, я просто пользовалась ими, что б не оставаться одной.

Вова же то приходил, то уходил. Никогда не оставаясь надолго. По-другому ему было бы скучно. Он был взрослым, я же, по сути, еще ребенок. И обижалась на бога, за то, что Вова проводил со мной не все свое время.

Например, он много времени уделял игре в нарды с Сашей, который его почему-то обыгрывал:

-Ты учишься в институте?

-Да.

-В каком?

-В экономическом. На менеджера.

-А как же сейчас?

-Академ - отпуск взял.

-А Карен?

-На юриста. – Вова хихикнул, - когда я шел на первый курс, я один был наркоманом. К концу я весь институт подсадил.

-Почему вас не лечат?

-Как не лечат?! Папа даже в доме на первом этаже в комнатах решетки на окнах поставил. А к нам приставил телохранителя. Я раз послал его, думал, что он побоится мне ответить, но он как врежет мне по морде…я больше не стал с ним ругаться.

-А как ты первый раз вмазался? – Спрашивает Саша.

-мне 15 лет было. В нашем доме папа устроил ремонт, бригада ломала стены. И я увидел, как один рабочий "втыкает”. Я подхожу к нему и спрашиваю: "Что это с тобой”? Он мне и рассказал, что с ним. Я попросил его, что б он  в следующий раз принес и мне. И он принес. Самое интересное, что Карен в этот же момент тоже укололся первый раз, только на другом конце города.

Полина в палате  рассказала:

-Меня папа задолбался уже лечить. Я его обманываю и обманываю. Закрыл он меня однажды дама, а я в залог барыге свою кожаную куртку оставила. Так и сказала отцу. Он дал мне денег на выкуп, и пошел со мной. Остался на площадке меня ждать. А я заплатила себе за дозу и вмазалась. Выхожу к нему, он спрашивает: где куртка? Я отвечаю, что нет куртки. И он как влепит мне пощечину! После этого я тоже под охраной ходила. Но всё равно я умудрялась его обмануть. Например, брала дома видеокассеты, что б обменять в прокатном ларьке. Телохранитель ждал меня снаружи. Я давала продавцу – молодому пацану – деньги и просила, что б он сбегал и купил мне дозу. Пока я рассматривала кассеты и думала, что взять, он прибегал обратно, и приносил то, что я просила. Оставляя себе сдачу.

Ночью мне приснился сон, который я видела уже не первый раз, и сильно испугалась. Во сне я понимала, что я сплю, и хотела проснуться. Я пыталась силой открыть глаза, звала маму, потому, что это был не просто сон, а кошмар. Но очнуться у меня не получалось, хоть раз за разом я вроде бы просыпалась, но это был обман. Вновь и вновь.

Глава 22

Давай займемся любовью…

Дни проходили. Прошел день  четверга. Завтра Полина должна была улетать в Киев. У меня же был билет на понедельник. Честно говоря, мы дома не думали, что в день после капельницы можно улетать.

Охранники прокричали отбой, и ушли в свою комнату.

Полина пошла к Карену. Через 10 минут я набралась смелости и пошла за ней к Вове.

Сидит Полина возле Карена, радует его глаз…  она, хоть и высокая, но по сравнению с ним, как кукла. Ну просто не хотелось вспоминать про того болгарина, и, что Полина любит его. И не хотелось вообще это знать.

Карен ничего  не знал:

-Пойдем, займемся любовью…

Полина пару минут потянула, а потом потянула Карен:

-Ну, пойдем.

Он сам не ожидал, но поплелся за ней, держа ее за руку.

Вова притянул меня к себе:

-Если он трахнет ее, то и мы с тобой займемся любовь. А он…ее трахнет.

-Ладно, я пойду в палату.

-Иди. Спокойной ночи.

Как-то быстро вернулась и Полина:

-Ничего не было. В общем, у нас не было презерватива, и мы решили этого не делать.

Открылась дверь:

-Ты куда сбежала?

-Подожди, давай поговорим. – Он лег возле нее. – Карен, а Вове нравится Кристина?

-Очень, - выдохнул тот.

Вздохнул и добавил:

-Пошли?

-Пошли.

Когда Полина закрыла за собой дверь…

В общем, когда она вернулась снова, я обрадовалась, как дурочка:

-А я не спала, и слышала, как ты спрашивала.

-Знаю я, знаю. Я это специально для тебя сделала.

Алина открыла глаза:

-Я тоже не сплю!

-А что у вас с Кареном?

-Он просто офигенный любовник! Но и я вела себя с ним по-взрослому. Карен теперь не забудет меня.

-А презерватив?

-Он нашел. Он спрашивает у меня: "Ты знаешь, что с ним делать?” Я говорю, что нет. Он говорит: "И я не знаю”. И, в общем, мы наплевали на презерватив.

Утром у меня начались периодические, критические дни.

Вовы что-то не было видно. Я отправилась в душ, и увидела, как он идет мне на встречу:

-Ты уже знаешь? Да?

Он улыбнулся, и я улыбнулась. Он сказал:

-Ну-ну.

-Я тебе потом скажу.

-Что?

Я прошептала ему на ухо о нашей беде.

Он выматюгался и пошел своей дорогой.

Эх, обидно! Он так просто это пережил. Даже потом улыбался мне, даже затянул в пустую палату, даже вел себя, как обычно: целовал меня. Обнимал…

-Слушай, эле, расскажи мне еще раз ту сказку, что ты рассказывала мне утром.

Я не поняла, что он от меня хочет. А когда поняла, мне стало смешно. Я смеялась и с себя, и с него. Он мне не поверил.

-Это правда!

-Ох, что ты со мной делаешь! – шептал он. – Ты мне напишешь свой телефон?

С этим у меня была проблема.  Я не знала, что придумают родители, куда они меня денут на эти три недели. Наверно, я поеду с папой за 600км к нему на работу. Но там он снимает квартиру, и телефона там нет. Да и Вова как-то не серьезно у меня спросил мой телефон. Слишком тихо. Я не хотела знать, что он может мне позвонить и не делает этого. А я бы только и смотрела на телефон.

-Вова, я не знаю, где я буду это время…

-Понятно.

Я чертыхнулась про себя. И решила подождать, когда он снова заикнется об этом. Тогда я что-нибудь придумаю. В следующий раз…

Я пошла в столовую, взяла чашку и попросила себе кофе. Я не пью кипяток и, поэтому под краном разбавила кофе холодной водой.

Я сидела на кровати и пила свой кофе. Вова зашел и попытался забрать у меня кружку. Я отвела руку назад.

-Ну дай я глотну!

-Не дам, он холодный! Сделай себе другой!

-Я хочу твой попробовать!

Я скривилась, и он скривился, когда сделал глоток:

-Он же не сладкий совсем!

-Я тебе сразу сказала, что б ты сделал себе другой, - обиделась я.

Я очень сильно не люблю, когда меня критикуют.

Глава 23

Не плачь, Полина

Полина переоделась к самолету. Как раз приехали ее друзья – Лена и Алеша. Они с Леной долго разговаривали одни, а потом Полина пришла прощаться. Карена в палате не было. Полина обещала, что в следующий раз снова останется на две недели. А потом у нее из глаз скатились две слезы. Вова забыл про меня и подпрыгнул со своего места:

-Полина! Прекрати плакать! Ненавижу, когда женщины плачут…

Она успокоилась. Появился Карен и увел ее.

Затем он взял чемодан Полины, и они пошли к двери. Охранники открыли им дверь и молча выпустили. Карен провел Полину до лифта и вернулся назад.

Вова грустно все это наблюдал.

Наверно в честь первых хороших результатов анализов, врачи согласились в субботу на легальную попойку.

Так же, как и в первый раз, в этот раз у нас в понедельник взяли из вены кровь на анализ. И полученные результаты говорили о том, как прошел первый курс лечения. У меня ни в ДНК, ни в РНК вирус не обнаруживался.

"Стол” накрыли в палате у Вовы и Карена. Вова был увлечен Леной и Алешей, и забыл меня  пригласить.

Я ждала долго. А потом плюнула и пошла без приглашения.

Открыла дверь, прошла и села возле Карена.

Лена и Леша рассказывали новости, которые мы в больнице пропустили. После серии взрывов, их дом каждую ночь сторожили сами жильцы.

-Как раз была наша с Ленкой очередь, когда мы улетали в Ереван, - опрокинув кружку, сказал Леша.

Лена проявила такт:

-А где та девочка, что лежит с нами в палате?

Лену положили пока к нам с Алиной.

-В палате.

-Она, что, не пьет?

-Нет, - почему-то сказала я.

Я еще ни разу не видела, что б Алина пила.

-Так может мне пойти позвать ее?

Лена встала из-за стола, и пошла за Алиной. Через минуту они вернулись, и Алине налили штрафную.

Карен вызвал у меня улыбку:

-Что обо мне рассказывала Полина?

Она-то рассказывала.

-Ничего!

-Она ох…ая в постели.

-Она сказала о тебе то же самой.

Карену это должно было понравиться.

-А что еще она говорила?

-Честное слово, больше ничего.

Вова со мной даже не заговорил.

-Кто на улицу, собирайтесь на улицу!!

Больные попросили, и охранники вывели нас во двор. Закончилась водка, и парни решили, что смогут купить бутылку на улице.

Купили. Еле упросили охранника, и тот отправил их долой с наших глаз, что б они тихо выпили. А потом откуда-то взялся мяч, и пацаны на площадке стали играть в футбол.

Мы сидели вместе с Алиной на лавочке. Вместо мяча у футболистов летали тапочки. Им стало жарко и они поотдавали нам свои спортивные кофты.

Вова подошел ко мне:

-Нет, не дам я тебе свою кофту, - и протянул ее Алине.

Главное, и чужим не был. Дразнил, как родной.

"Ну и сдалась мне твоя мастерка”.  Я продолжала улыбаться.

Перед больницей был маленький базар, куда нас повели. Купили кто – чего хотел. Меня взял под руку Карен, и мы зашагали впереди всех. Слишком малая компенсация за равнодушие Вовы.

Я ела мороженое.

-Почему не сказала мне, что ты хочешь мороженое? Я б тебе сам купил.

Когда нам надоело гулять, мы вернулись в отделение. Первое, что бросилось в глаза, это то, что куда-то из чемоданов подевались пустые бутылки из-под водки. Одна такая была и у меня. Раньше. А теперь ее не было. Мне было не приятно, что в моей сумке рылись.

Вове стало скучно, потому, что все были в первой палате. Пришлось и ему идти туда. Он открыл дверь и вошел. Я, лежа на кровати, проводила его глазами. И у него вырвалось:

-Я вырву эти глаза…

Потом он мои глаза вроде сжал в кулак.

-…оформлю их в зеленую рамку и поставлю у себя на телевизоре, в спальне. Что б постоянно видеть.

Даже не было важным, что он сел напротив. Смотрел он на меня, или не смотрел… я была, как машина, которую заправили бензином.

В палате была кофеварка, и, увидев ее, Вова попросил меня сделать кофе.

Я растерялась, взяла в руки турку, - правда я тогда не знала даже, что она так называется, - и грустно посмотрела на нее.

Хорошо, что Лена сама захотела сварить кофе:

-Дай мне, я люблю это делать.

-Ты, что, даже кофе не умеешь сварить?

Мне было стыдно, но он был прав. Все у нас не ладилось.

Помнишь, как ты улыбался,

Глядя прямо мне в глаза?

Как забрать их собирался,

И жалел, что так  нельзя.

Говорил тогда: "Сеньора”,

Руку ты мне целовал?

И, танцуя в такт минора,

Ты так нежно обнимал.

Помню, словно по приказу,

Вдруг остались мы одни,

Я почувствовала сразу

На своих губах твои.

****

В воскресенье Карен злился, что Вова все откладывает и откладывает момент, когда надо уходить из больницы.

Возвращаясь из кабинета врачей, я увидела, что Вова уже одет, а рядом стоит чемодан. Я еле проглотила ком в горле.

Они со всеми прощались. Я села на диван к ним спиной. И спиной почувствовала, что Вова идет ко мне. Он наклонился, уперся руками в спинку дивана возле моих плеч, мы поцеловались, и он сказал:

-А с тобой мы еще поговорим, потом.

Я смотрела, как они выходят за дверь. Карен обернулся и крикнул:

-Кристи, только не плачь!

И от этого, конечно же, я заплакала.

Подбежала к окну. Они мне снизу помахали. Подошла врач:

-Ты их любишь?

-Угу.

-А кого больше?

Я до боли не люблю таких разговоров:

-Обоих.

-Ну а все же?

Нет, от нее так легко не отделаешься. Да и зачем?

-Вову.

Я пошла к себе в палату, легла лицом в подушку и зарыдала.

Глава 24

Вино и слезы

Конец дня был сумасшедшим. В палатах было полно водки. И как ее только пронесли? Водка быстро таяла.

Я сидела у Димы в палате. Рядом был и Леша, и еще один мужчина, которого я не видела раньше, и какого не увижу больше никогда. Он был пьян в зюзю. Водка пока кончилась, и они решили отправить его в магазин. Его б охранники отпустили.

-Только она пойдет со мной.

Это он меня имел в виду. Я перепугалась. А Леша за меня вступился:

-Не трогай ее. Она никуда не пойдет.

На нет и суда нет.

Все-таки хорошо, что в мире существуют мужчины. Как бы я смогла себя защитить сейчас, если б не Леша? Впрочем, если б не мужчина, мне б и защищаться не пришлось…

Я побелела и спросила у Леши:

-Чего он от меня хочет? Ну что я ему такого сделала?

-Не бойся. Я не дам ему чего-нибудь с тобой сделать.

В отделение пришли сестры – армянки и тот грузин. Прилетела девчонка из Мариуполя. Переоделась в шорты и рубашку, из-под которой этих шорт видно не было. А это вам не Киев.

Она потянула меня к себе в комнату:

-Говорят, ты девчонка Димы?

У меня глаза на лоб полезли:

-Кто говорит?

Она поняла, что сболтнула лишнего:

-Так, никто.

Не люблю таких не пробивных людей.

Нас позвали кушать. Действительно, не мешало бы закусить. И снова выпить.

У меня так болела душа, что я то пила, то спала, пока меня опять не будил кто-нибудь. То Дима, то Леша:

-Приходи ко мне в палату после отбоя, когда все заснут. Я хочу поговорить с тобой. Я опрокинула чашку:

-Угу, приду.

-Мариупольская вообще сдурела в таком виде тут расхаживать. Да еще с ее ногами…

Я была тоже в шортах:

-А с моими ногами можно ходить в шортах?

-Хм, у тебя очень красивые ноги. Тебе можно.

Вечером к нам с Алиной и старшей сестрой – армянкой, - их с младшей разложили в разные палаты, что б  не шумели, - положили женщину – армянку. У нее только умер муж от СПИДа, и оказалось, что он заразил и ее. Она была убита горем, и ей пришлось поставить капельницу.

Старшая из сестер – армянок заметила, как ко мне относится Леша:

-Ты смотри, он такой. С мариупольской уже переспал.…А ты слышала, что она себе когда-то шесть дырок ножом в животе сделала? Харакири пыталась сделать.

После отбоя я легла, не переодеваясь, спать. Пришел грузин и забрал с собой старшую из сестер. Ей тоже не спалось, как и ему. Он ее трахал, когда дверь открылась, и их увидел охранник. Он прикрыл молча дверь. А что ему оставалось делать? Дождался, когда девка вернется к себе в палату, и громко ее окликнул.

15 минут он объяснял ей, что она ведет себя неправильно. Отпустил и позвал того гада. 15 минут объяснял ему, что он ведет себя не правильно. Отпустил и пришел ко мне рассказать, что случилось:

-Не, ну ты представляешь, открываю дверь и вижу его голую задницу!

Поговорить ему было не с кем. Я уснула, но меня разбудил Леша:

-Ты почему не пришла ко мне?

-Идем.

В его комнате оставалась еще в бутылке водка, и мы выпили. Я начала рассказывать, как меня ломало первый раз, когда мои родители все узнали. Как Валик обманул всех, что мне колют чай, и я сама поверила в это, и сошла с ума.

-Я тоже спрыгиваю без лекарств. Так быстрее и надежнее.

-Да? А где тут еще есть водка?

-А, там, в какой-то палате есть.

-Пойдем туда.

Мы сидели в темноте. Он встал и мы вышли.

-Подожди, давай зайдем сюда, - Леша кивнул на палату справа.

-Зачем?

-Пойдем – пойдем.

-Я не пойду.

-На пять минут. А потом пойдем к ним.

Мне было интересно.

Он стоял напротив меня:

-Поцелуй меня.

Я не хотела этого делать и направилась  обратно. Леша меня схватил за руку:

-Поцелуй меня, и я тебя отпущу.

-Ну хорошо.

Поцелуй затянулся. Мне не было приятно. Я оттолкнула его от себя.

-Ну все, я пошла.

-Ты первая девушка, которая после этого от меня уходит.

Не знаю, что он  имел в виду. Может, он думал, что его поцелуй разожжет во мне огонь? Это не имело смысла. Огонь разжечь во мне еще не удавалось никому. По этому, хоть и грубо, но мне на этого парня было плевать.

-У тебя же есть Лена?

-Я не люблю ее.  Ищу способ от нее сбежать. Я хочу, что б она сама меня бросила. А ты мне нравишься по-настоящему.

-А мариупольская тебе тоже нравилась? Ты с ней тоже искал способ сбежать?

-Ты знаешь об этом?

- Я знаю, что ты с ней спал.

Если это был секрет, то его должен был знать один человек. Потому, что если секрет знают двое, его знают все.

-С ней у меня было не серьезно.

И я оставила его одного.

Лежа в кровати, я закрыла глаза. Но не уснула, потому, что от Леши не так-то, оказалось, легко  отделаться. Чего взять с пьяного человека? Он, как боров, прошел в палату, и уселся возле меня. За ним прошел Дима и сел к одной из сестер.

Одного поцелуя ему показалось мало. Он все пытался меня поцеловать, но я закрывала лицо руками и не давала к себе прикоснуться. Поднялся такой шум, что женщина – армянка заорала так, что услышали охранники. Дима с Лешей и грузином совсем страх потеряли, забыв, что за стеной спят охранники, которым я была благодарна за то, что они прогнали отсюда Лешу.

Утром он меня попросил:

-Только не рассказывай никому, пожалуйста, о том, что произошло вчера?

-Хорошо.

А зачем мне это кому-то рассказывать, если это уже знают все, кто был тогда в палате?

Интересно, пообещали ли ему то же самое еще пол больницы?

Утренним самолетом я улетала в Киев.

Глава 25

Дом. Меньше знаешь – больше спишь.

На свете не было человека, который бы разделил мою радость. Или мою печаль…маме нужно было от меня, что б я училась и лечилась от СПИДа. Папе нужно было, что б я не кололась и бросила курить. Еще им хотелось, что б я перестала грызть ногти. Им хотелось другую меня. И их, конечно, все поймут. Но что делать мне? Я рассказывала маме о Вове, о том, что мы самые красивые, о том, что мы будем вместе. Но я знала, что при первой же ссоре это выльется мне во вред. Скажет: "Нашла себе очередного наркомана”!  пока же она успокоилась и этим:

-Смотри ж не ляг с ним в постель, когда полетишь туда в следующий раз.

В общем, мне нельзя было ей ничего говорить. Даже если сначала мама могла и порадоваться со мной, впоследствии она начинала меня высмеивать. Ну и я в долгу никогда не оставалась. Я вообще боялась и не понимала, как она может жить так, как живет? Сутками дома, выходя на улицу раз в день, утром, что б сходить на рынок. А потом щелкает семечки и разгадывает кроссворды.

Папа часто за меня заступался и, честно говоря, был мне даже ближе, чем мама. Где-то в глубине души я знала, что люблю ее, а она меня. Но, когда мы ругались, то вызывали друг у друга отвращение.

Иногда я посвящала в события своей жизни сестру, и она верно хранила мою тайну. Мне просто так надо было вылить кому-то душу!

Что ж рассказывать о человекоподобной обезьяне? Хорошо тем наркоманам, которые не понимают как им плохо. Но, например, у меня или у Вовы были нормальные родители, которые не давали нам подохнуть, погрязнув в наркотической яме. Они раз за разом возвращали нас к нормальной жизни. Но мы ничего не могли с собой поделать. Только бог.

Вова рассказывал, как его и Карена родители привели в церковь. Мама попросила:

-Поклянитесь здесь, перед иконами, что больше никогда в жизни не будете колоться.

И Вова не смог, он не поклялся. Перед кем угодно можно было поклясться, но перед самим собой…

Я не собиралась писать любовный роман, это – мой дневник. Но как-то увлеклась, хоть и не люблю романы о любви. Если честно, ближе к правде было б, если б я убрала из своего лексикона слово любовь. Например, как у Гарольда Роббинса, его герои живут, встречают женщин, занимаются с ними сексом, затем кто-то кого-то бросает. Хотя, нет, извините, даже у Гарольда Роббинса мне встретился герой, который влюбился.

Даже тот же Леха Николаев из всех серий парочку вел себя, как влюбленный дурак.

Во всех случаях женщины были нехорошие и красивые. Одна попользовалась мужиком, вторая вообще, чуть не убила Леху…

А если меня представить глазами Вовы? Может, и я в его жизни была та, плохая? Я заполняла пробел, который образовался в моей жизни. Любовью. Пусть, даже, позови меня Вова с собой, я бы пошла за ним на край земли…

Я-то знала, что не смогу ему дать ничего, кроме боли. Взять к примеру меня и Валика. Я с ним ссорилась, ругалась, а все для того, что б снова начать колоться. Так бы и с Вовой вышло. Если бы он даже ради меня и нормальной жизни бросил героин, я бы этого сделать еще не смогла.

Конечно, черт знает о чем думал Вова. Но мне мое чувство и не нужно было вовсе. И, если бы кто-нибудь сказал мне, что я влюбилась, я бы обиделась. Я изо всех сил держалась!

Дома только и разговоров было, что Колесников вот – вот должен ехать в Германию. Но результаты его анализов застанут меня позже, уже когда я буду в больнице, через три недели. Мы и представления не имели на что могут пойти люди и чем это все закончится. Германия это самый большой и первый производитель лекарств от СПИДа. Количество их прибылей даже в нулях не берусь измерить. Я не имею в виду панацею. Я о тех таблетках, которые киевские врачи не рекомендовали мне принимать.

Чем раньше вы начнете пить эти лекарства, тем быстрее организм к ним привыкнет и перестанет вообще вырабатывать собственный иммунитет, (мне даже запретили пить обычные иммуналы и т. п.).

И, что самое интересное, когда папа пробивал мне пропуск в Ереван, он разговаривал с одним большим начальником, который сам столкнулся лично с этой бедой. Он объездил весь мир и пришел к выводу, что тритерапию принимать вообще нельзя. В Украине люди бедные и эти лекарства покупать не в состоянии. Но и смертность от СПИДа, оказывается, в Украине отсутствует. Так, что этот мужчина советовал папе отказаться от мысли везти меня куда-то и лечить.

Не знаю, может, шесть лет назад в Украине просто СПИДом еще  не болели, потому и не умирали…

Но когда-то мой папа вылечил бабушку от рака, просто не сказав ей, что она больна. И теперь он твердо внушал мне, что…СПИДа, может быть и вообще не существует. А придумали его ради денег. Его теория в последующем не раз подтверждалась. Однажды об этом писали в газете "Секретные материалы”.  Но чем же объяснялось, что умирают, например, дети с этим диагнозом? Тем, - отвечали в газете, - что все эти дети заразились от своих родителей – наркоманов так же и гепатитами, и сифилисом…и вот эти дети умирали как раз от этих болезней. А сам вирус СПИДа-то никто и не видел никогда! Просто предполагают, что есть что-то такое, чему дали название СПИД.

Хотя мы с мамой не поверили в эту статью. Не дай бог этому поверит наш президент и вообще в стране перестанут лечить и делать анализы, которые нужно было делать постоянно. Не важно то, например, что иммунитет у меня в два или в три раза ниже нормы. Надо было знать с какой скоростью он у меня падает. Или с какой скоростью увеличивается количество вируса в крови.

Между прочим так и случилось. Кучма сказал, что в Украине СПИДа нет, и закрыл в Киеве СПИД-центр.

Даже если б у меня и были деньги на тритерапию, мне нужно б было быть уверенной, что деньги будут у меня всю жизнь. Потому, что если перестать принимать тритерапию, можно сгореть за недели.

Арменикум же обещал совсем другое. Он обещал полное и бесповоротное выздоровление. Л. А. говорил:

-Вы даже детей сможете иметь.

Л.А. уважали. Например, у Полины заболел зуб, так, что опухла щека. Он ее отвез к стоматологу и сам заплатил за лечение. Врач у него спрашивает:

-А что теперь делать с инструментами ?

-Положи в спирт на полчаса и пользуйся дальше.

Например, так и вошло в историю, как больные достали своим поведением охрану. Приехал Л. А., и те ему пожаловались: тот обкололся, то обкурился, тот напился,…но Геворкян  только крикнул:

-Они все - равно, когда вернуться домой, будут колоться! Оставьте их в покое.

А с другой стороны, даже Колесников когда-то смеялся, что не дай бог Л.А. прикоснется к его Марине!

Но со всех сторон Л.А. это была сила. Как-то в аэропорту с Полиной пошутил молодой человек на рабочем месте, он не хотел ее пропускать, пока она не даст ему свой телефон. Полина по глупости брякнула об этом кому-то из охранников. Через три недели я слышала, как он сказал Полине:

-Того парня в аэропорту уволили.

Полина расстроилась, что из-за нее пострадал человек. Работу найти в Ереване очень не просто.

Как же они определили того бедолагу?

В обратный путь Полину пошел провожать охранник. В аэропорту он спросил у Полины кто к ней приставал? Увидев его, Полина сказала, что его здесь сегодня нет. Может, проговорилась, как его зовут?..

Вообще наши охранники интересные были люди. Высокие, красивые они говорили:

-Женщин плохих не бывает. Бывают мужчины, которые не знают как себя с ними вести.

Глава 26

Армения, Хусейн

Две недели я провела в селе с папой…

Оставалось подождать два с половиной часа в самолете, затем взять такси, заплатить 5000 драм, а не 10 и не 20. Открыть дверь больницы и подняться на четвертый этаж.

В холле на диванах сидели ребята, одного из которых я смутно помнила. Он улыбнулся и кивнул мне. Я сделала то же самое.

Когда я стояла в комнате охранников, сзади подошла Алина и испугала меня:

-Привет!

-А ты что здесь делаешь?

-А я никуда и не уезжала.

-Все три недели тут жила?

Она забрала у меня сумочку:

-Пойдем, я по дороге тебе все расскажу.

-А где Полина?

-Уехала. Они тут с Хусейном…

-С Хусейном?

-Ну, в общем, любовь у них была большая.

Предательница, - подумала я. Предала и меня и Карена. Хотя я и без Алины понимала, что так оно и будет.

-…она еще в Ереване. Только ты врачам не проговорись. Хусейн каждую ночь в ее постели проводил. Они тут цыгана раскрутили на героин. Тут такое творилось все это время, пока была их группа! Цыган хотел скрыть от Хусейна, что у него есть героин, так Хусейн ему морду набил…

-А как тебя здесь оставили? Ты ж собиралась снять в Ереване квартиру.

-Собиралась. Я уже и ушла из больницы. Но мы с пацанами пропили все наши деньги в первый же день. Врачи сначала кричали, когда я попросилась обратно, но потом согласились.

Я переоделась и пошла к тому парню, который со мной здоровался. Он оказался другом цыгана. Последний, кстати, был еще ребенком, и тоже из Иркутска, как и второй Андрей, который  домой не улетал, сегодня закончил свое лечение, и все это время был с Алиной.

Паренек мне говорит:

-У нас с цыганом не было шприца. Мы знали, что у Полины есть. Ну, мы и позвали ее, что б поделиться.

Понятное дело, что если у тебя до этого и не было гепатитов, то после лечения будут.

-…мы взяли с нее слово, что она никому не скажет, где взяла героин. А через полчаса пришел Хусейн…

Я, улыбаясь, вернулась к себе в палату, где  встретилась с этим болгарином:

-Привет. Чего это ты цыгана обижал?

-Так сам он виноват, - можно подумать, я сомневалась. – Я пришел. Спросил: есть героин? Он ответил: нет. А потом смотрю, Полька убитая. Ну и где она взяла? Сразу понятно…я не виноват был. Просто, зачем врать? Я бы понял, если бы он приехал в системе, и ему самому нужен был героин, да каждый день. Сказал бы по-человечески, я бы понял. Но у него было пять грамм!

-Да знаю я все это.

Хусейн, как сказочник, рассказывал мне, что случилось, и мне не хотелось его прерывать.

-Знаешь? Я просто не хотел, что б ты думала, что это я…

****

Мы с Алиной решили напиться. У нее хранилась веревка, сделанная из лоскутков полотенец.  Под окнами всегда дежурили пацаны, и им надо было просто сбросить деньги и сказать, что желаем. А потом спустить веревку, подождать, пока они привяжут к ней пакет с заказом, и тихо поднять наверх.

Но сегодня было уже поздно, и мы решили отложить все до завтра.

Утром пришел попрощаться Хусейн. Потом заглянул Андрей:

-До свидания, девчонки. Пока, Алина.

Я удивилась и подумала, что за эти три недели у них наметилась в отношениях какая-то нежность. А потом вспомнила, что Алина любит адлерского Андрея.

Она вышла за ним в коридор. А, когда вернулась, сама призналась:

-Я с ним переспала. Он такой хороший…проговорили всю ночь. У него в Иркутске есть девушка, но он не знает, осталась ли она у него еще. Он уехал в Ереван, после того, как рассказал ей, что ВИЧ-инфицирован. Мы договорились писать друг – другу письма.

Мне оставалось только переварить информацию.

-Ну, что, будем пить?

-Надо посмотреть, кто остался и попросить, что б они спустили коня.

Оставались знакомые Алине два парня. Один эпилептик, и второй - его друг. Они нам и помогли. Первый рассказывал:

-Я недавно так напился, что врачи подумали, что у меня приступ эпилепсии.

Сегодня должны были приехать  Вова и Карен, и я просто искала, чем занять время до того, как они приедут. Маялась, маялась, а когда осоловела, забыла.

Глава 27

Все из-за любви

Зазвонил телефон,  и охранник крикнул мою фамилию. Я подбежала. Звонила мама. Пока я отвечала на ее вопросы, в холле кто-то мне мешал. Громко разговаривал, а потом позвал меня. Я положила трубку и выглянула в холл. У меня плохое зрение, поэтому, я развернулась и направилась к себе в палату. Сделав два шага, я поняла, что на диванах не увидела Вову и Карена, и звал меня кто-то из них.

С ума сойти. На их лицах было удивление, когда я вернулась к ним. Я не видела Вову всего три недели, и уже не узнала. А что же будет дальше?

Я подошла к Карену и поцеловала его в щеку:

-Я не узнала вас!

-Чего это ты?

Когда я наклонилась к Вовиной щеке, он поцеловал меня в губы.

-Пойдемте к нам в палату.

-Сейчас, - сказал Вова.

-Идемте, у нас там водка…

-А-а, - протянул Карен, - теперь понятно, что с тобой. Пойдем.

-Вова…

-Идите, я приду потом.

Пить он не хотел. Но, когда через пять минут зашел в палату, что-то сломалось, и он попросил налить и ему.

-Где Полина? – Спросил Карен.

Я ответила:

-Ее нет, она вчера ушла.

-Почему?

-Я не знаю.

Но Карен не хотел ее забывать так быстро, как хотелось этого мне. И все время ее вспоминал. Тогда у меня слетело с языка:

-Забудь, Карен.

Я как-то даже не подумала, что причиняю ему боль. А надо было подумать.

Он сказал:

-Понятно.

И усмехнулся.

Карен пил, и пил, и пил… пока не закончилась водка. В общем - то, как и все остальные. Только на душе у него было намного хуже, чем у других. Но он старался не подавать вида. Нет, так нет.

Карен сидел в своей палате, увидел, что я прохожу мимо, и позвал меня:

-Ну, чем ты тут занималась?

-А ничем. А вы?

-А мы в бар ходили. Там была такая официанточка! – он сделал ударение на слове такая. – Вова так и провожал ее глазами…но у него ничего не получилось.

Вова, быстро шагая, заглянул в палату:

- Кристина! Пойдем в столовую.

-Опять?!

-Мы едим один раз в день: с утра до вечера.

В отделении нельзя было желать "приятного аппетита”. На это отвечали: "не твое дело”.

Вова кушал и спрашивал:

-Никто не приставал, когда меня не было?

-Нет, - засмеялась я.

-Точно?

-Ну… Алеша просил, что б я его поцеловала.

-И все?

-Да.

-Ты виделась дома со своим парнем?

-Нет.

-Почему?

-Да мне даже и не хотелось.

-Расскажи, почему.

-Потом. Пока рано.

-Я хочу знать это сейчас!

-Из-за тебя.

-И все?

Я обиделась и пожалела, что ему призналась.

-Ты ко мне тогда последние дни и не подходил.

-И ты не догадываешься, почему?

-Нет.

-Что, правда, что ли?

-Да…

-Мамой поклянись, что не знаешь!

Нет, он надо мной издевается. Ну, и я над ним:

-Клянусь.

-Ты же только и делала, что говорила о своем парне!

Я показала ему все свои зубы. И удивилась:

-Но ты ж сам меня расспрашивал!?

-А у гадалки? Зачем ты спрашивала про него?

Вот за этим и спрашивала.

-Ладно, а чем занимался ты?

-Да в бар ходили с Кареном.

-И ты там разглядывал официантку, только у тебя ничего не получилось, потому, что армянки не преступны.

Он и до того уже не улыбался:

-Это тебе Карен успел эту х…ю рассказать…

Вечером Карену стало скучно, и он додумался сбежать в город. Это можно было сделать через ту крышу, на которой мы загорали. Вниз с нее спускалась лестница. Правда, до лестницы оставалось еще доброе расстояние, но Карен бы спрыгнул.

-Пойдешь со мной, Вова?

Я затаила дыхание.

-Нет. Тебя ж выгонят?

-Ну и ладно, тогда я пошел.

В городе был  праздник, и Карен решил потратить все деньги, что были у него и его брата.

В конце концов, его – то начали искать. Вова предупредил нас с Алиной, что мы ничего не видели. Я пожала плечами:

-Ты, что, нас за дурочек держишь?

В коридоре охранник подошел к нам с Вовой, и стал между нами. Обнял нас за плечи и стал весело допрашивать:

-Куда делся твой брат?

-Да не знаю я!

-Как он мог уйти?

-Ну, здесь только два выхода: через дверь и через крышу.

-Ты же его брат, пойди, поищи его.

-Где? Под кроватями?

-А от кого это спиртным тянет?

Охранник серьезно посмотрел на меня. Вова тоже серьезно отвлек его :

-Это мой одеколон.

И тот оставил нас в покое.

-А как твой брат думает незаметно возвратиться?

- Так же, как и ушел.

По-моему, это было не возможно, если, конечно, ты не умеешь летать.  Спрыгнуть – можно, а вот запрыгнуть…

-Он может. Это же Карен.

Мы вошли в полутемную палату. Вова рассказывал мне какие-то сплетни про наших больных. Я его не слушала.

-Ты знаешь об этом?

-Да мне наплевать на них, Вова.

-Правда? Мне тоже здесь никто не нужен, кроме Карена и тебя.

Ближе к ночи беглец позвонил в дверь. Ему открыли. Карен в одной руке держал воздушный шарик на палочке – голову зайца, а в другой руке - молодежный журнал. Он, улыбаясь, прошел в свою палату, где прилепил на внутреннюю сторону двери постер из этого журнала с голой женщиной.

-Ты знаешь, как я люблю своего брата? – Говорил он тогда мне. – У меня есть вся такая же одежда, что и у Вовы. Просто мы здесь не хотим одинаково одеваться…я брата люблю больше всех в мире…

Вова зашел к нам:

-Ну, как погулял? Ты же все наши деньги пропил.

-А знаете, что самое интересное было?

-Ну?

-Когда я слезал по лестнице, меня в окно увидела какая-то женщина. Я попросил ее промолчать – Карен приставил палец к губам, - и она мне улыбнулась.

-Отбой!!

Я знаю, что тебя не знала,

Но я хотела тебя знать.

Что б вместе жизнь наша бежала,

Что б я могла тебя читать.

Твой каждый взгляд,

Твой каждый вздох,

Что говорят?

Ведь ты – мой бог.

Жизнь не могла тебя сломать.

Я помогу, и ты сумеешь

Подняться и опять шагать,

Туман вокруг себя рассеешь.

Но ты теперь не хочешь жить,

Но я одна сошла с ума.

Ведь вместе нам уже не быть,

И не рассеять тот туман,

Что между нами появился,

Когда судьба меж нами стала.

Ты на пути своем разбился,

Я ж сумасшествие узнала.

Глава 28

Ну, что, мы будем заниматься любовью?

Арменикум обладал многими хорошими свойствами. Мало того, что он лечил от всех болезней, так от него еще и прыщики проходили. Многие больные просили, и им из сейфа доставали эту черную мазь, что б намазать ею лицо. Но еще арменикум обладал другим свойством. Он на парней действовал, как виагра, ( не знаю, была тогда уже виагра, или нет). Стоило после капельнице им подумать о девушке…о девушках им думать нельзя было.

Мариупольская влюбилась в женатого грузина. Тот все время проводил с ней. Но, когда она попросила у него какой-нибудь подарок на прощание, он принес ей из столовой бутылку джермука и сказал:

-Дарю.

Да и Андрюха не был влюблен в Алину. Он вообще запретил ей рассказывать кому-нибудь об их отношениях, хотя они по нескольку раз в день закрывались в душе.

Нам же с Вовой охранник ночью только свечку не держал. Мы с Алиной уже переоделись и легли спать, когда он зашел, недолго поиздевался надо мной, велел переодеться и идти к Вове.

Я открыла дверь их комнаты, и они уставились на меня.

-Заходи, - Сказал Карен, - а что там Алина делает?

-Спит.

-Как ты думаешь, я смогу раскрутить ее на секс?

По-моему, у Карена крыша поехала:

-Иди, попробуй.

И он ушел.

Я села возле Вовы.

-Ну, что, мы будем заниматься любовью?

-У-у.

Охранник заглянул, и что-то громко сказал Вове на армянском языке. Тот низким басом засмеялся.

-Что он сказал? – когда он закрыл дверь, спросила я.

-Он сказал такое, от чего ты можешь обидеться.

Вова положил меня рядом с собой:

-Но я тебе три недели не изменял…

Я тянула резину.

-Знаешь, что он сказал? "Я бы ее уже 10 раз успел трахнуть”!

Я засмеялась.

-И выплюнь ты жвачку!

Я выбросила жвачку в мусорное ведро.

-Вова, а за что тебя чуть не посадили?

-Тебе не надо это знать…

****

Пока Алина не достала меня своими расспросами, я спросила у нее:

-Карен приставал к тебе?

-Нет! А что, он за этим ко мне приходил?

-Точно, именно.

-Ничего даже подобного! Мы просто разговаривали. Он все Полину вспоминает.

Завтра пришло воскресенье, а с ним и остальные больные нашей группы. Почти весь день Вова был занят с ними.

Глава 29

Героин

Посреди ночи я проснулась. Алина тоже, оказывается, не спала:

-Андрей только что заходил, взял у нас чайную ложку.

-У них, что, героин есть?

-Да, Джамал привез.

Самое интересное, что сам он бросил и колоться, и пить,  и курить.

-А где они?

-В третьей палате.

Через минуту опять зашел Андрей спросить есть ли у нас еще сигареты.

-На, - я достала из чемодана целую пачку.

-Спасибо.

После того, как за сигаретами пришел вскоре Саша, спать мне совсем расхотелось. Вова весь день не подходил ко мне, и я решила, что если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе.

Вова сидел один на кровати, и я устроилась рядом. Передо мной Саша наезжал на Сережу. Чего-то там Сережа сделал не так. Пообещал, и обманул. Кажется, взял денег в прошлый раз  на наркотик, и не принес ни наркотик, ни деньги.

Справа от меня сел один парень из наших больных:

-Ты бы пошла пока к себе. Зачем тебе смотреть на это?

Я сказала, что сама разберусь. Пока я была здесь, они б не посмели причинить Сереже какой-то серьезный вред.

В шесть часов утра невыспавшаяся медсестричка в который раз заглянула в палату. Мужики повысили голос:

-Да ладно тебе, уже подъем скоро…

Она было такая маленькая и добрая, что ничего с ними поделать не могла.

Когда мне надоело так сидеть, я вернулась к себе.

Под утро Вова пришел ко мне.

Все мои сигареты были выкурены, и через полчаса он собрался  куда-то за сигаретами.

-Не уходи! Тебя и так целый день не было.

Он улыбнулся:

-Я сейчас вернусь, обещаю.

Через полчаса, час уже начинали ставить капельницы, а пока, что б не раздражать уборщицу, которая нас с шумом обычно будила по утрам, Вова подумал, что нам с ним лучше пойти на диван в холле.

Его голова лежала на моих коленях, а он рассуждал, - наверно от избытка героина в крови:

-Ты представляешь, что у нас могут быть дети? Ты кого б хотела: мальчика или девочку?

-Девочку, кон…

-Чего? Какую девочку? Мальчика. Я сказал.

-Нуда. Будет бегать, в войнушки играть. Девочка – ласковая. Хоть придет, сядет на колени…

-Нет, мальчик. Интересно, на кого он будет похож?

Я ничего не имела против Карена – брата Вовы – но лицо у него было не красивым:

-Представляешь, если он будет похож на Карена?

Вова меня не понял:

-При чем тут Карен?

Действительно, он здесь был ни при чем. Одному богу было известно, о чем подумал Вова.

Глава 30

Проклятый арменикум

Днем, когда меня перестала колотить после капельницы, я взяла полотенце и пошла в душ умыться. Там в котле была вода, а в палате из-под крана ничего не бежало. Возвращаясь назад, я увидела, идущего мне на встречу Вову. Мы подошли друг к другу вплотную. Я сделала шаг вправо, что б обойти его. Но он шагнул в ту же сторону. Я вяло улыбнулась и решила сделать шаг влево. И опя

ть наткнулась на него. Потом я наконец-то поняла, что он издевается надо мной:

-Тебе что, после капельницы не бывает плохо?

-Нет, не бывает.

Вова обошел меня, обнял, и мы зашагали вперед. Я посмотрела на свое полотенце, а Вова швырнул его в мою палату на мою кровать, когда мы к ней подошли. Мы пришли в столовую. Вова взял себе большей кусок сыра.

-Порежь, пожалуйста, - попросил он меня.

У меня вышло коряво.

-Ты всем так режешь?

-Нет, мужу буду резать нормально.

Я просто хотела сказать, что со мной еще не все потеряно.

-А кто я для тебя такой?

Я не какой-то там психолог, и, поэтому, что хотел услышать в ответ Вова, не поняла. Просто промолчала. Но меня что-то в его голосе одернуло.

Если бы он сам мне рассказал, кто он для меня? Я б послушала.

Как не хотелось Андрею, что б узнала о нем и Алене, все равно все отделение ужу знало.

Поэтому, он, не скрывая, лежал возле Алены. Я завидовала Алене, что ее обнимает Андрей, а я валяюсь одна. Но открылась дверь, и я увидела Вову. Непроизвольно улыбнулась, и Андрей меня сдал:

-Ты  б видел, как она улыбается, Вова, когда видит тебя. Вон, какая довольная лежит.

Вот, предатель.

Вова гладил мою шею, а я, как ни банально это звучит, боялась пошевелиться.

-Ты спишь, что ли?

Уже в дверях он позвал:

-Идем со мной.

-Нет, - я отрицательно покачала головой.

-Не хочешь? Как хочешь!

Я нашла его в пустой палате. И это был последний раз, что мы были так близки.

Я уже говорила, что, что такое страсть, я еще не понимала. Из-за этого лично я не переживала, потому, что знала, что это придет с возрастом. А мне, если честно, пока и восемнадцати не было.

Но Вову это расстроило. Потому, что сам-то он растянуть удовольствие на дольше не смог. Он выругался, и сел на кровати ко мне спиной:

-Со мной в жизни такого не было! Это все проклятый арменикум.

Я положила руку ему на плечо:

-Успокойся.

Он посмотрел на меня и стал одеваться.

Я поинтересовалась:

-Ты будешь у себя в палате?

-Да.

К себе я не попала, потому, что, открыв дверь, увидела Алину, пока еще сидящую рядом с Андреем. Он меня попросил:

-Оставь нас одних.

Я пошла к пацанам.

Карен стал издеваться:

-А что случилось? Что, в собственную палату не пускают?

Я кивнула.

Саша засмеялся и подпрыгнул с кровати:

-Пойдем, Карен, им кайф поломаем!

Они ушли, а вернулись с воплями, и громко топая.

Через пять минут Карен сказал:

-Иди, они уже закончили.

И я ушла.

Глава 31

Это конец

На следующий день Вова зашел и увидел у меня на тумбочке мягкую игрушку, маленькую собачку. Он взял ее в руки, и стал шутить со мной:

-Что это у тебя такое? А чем это ты с ней занимаешься…

-Вова, - я на животе лежала на кровати, - не надоедай.

-А ну, повтори, что ты сейчас сказала.

Я не смотрела на него. Все, - думалось мне, - это конец. Какого черта я это ему сказала…

-Алена, повтори ты, что она только, что мне сказала?

-Она сказала, что б ты не доставал ее.

Я думала, она промолчит. А она предала меня. Или наоборот? Показала, что за меня всегда и во всем?

Конечно, Вова так рычал, что слабый человек не посмел бы ему не ответить. А там кто его знает? Может, он был глуп, я была глупа, а Алина была умной…

Может, это мое молчание было трусостью? Хотя на самом деле, я просто очень хотела вернуть свои слова обратно, и не потерять Вову. А Алина, мне кажется, взяла в этой войне сторону Вовы. А это уже начиналась война.

Через час мужики решили сброситься и купить дюжину бутылок пива и водки. Прошлого "коня” мы с Алиной куда-то так запрятали, что сейчас не смогли найти. Потому Саша сбросил с окна деньги и решил:

-Давайте, несите простыни. Свяжем их между собой целыми и спустим вниз. А потом развяжем

Так и сделали. Ребята принесли из магазина заказ, причем в двух пакетах.

Андрей спустил простыни, внизу привязали к ним первый пакет. Но, только пакет стали поднимать, как простыни развязались. Хорошо, что высота еще была не большая, и разбилось пару бутылок, упав на землю.  Мы стали тихо ругаться, но что делать? Подняли простыни. Несколько простыней оказались мокрыми. Андрей их связал заново.

Пацаны на улице переложили целые бутылки в другой пакет и крикнули:

-Поднимайте.

В этот момент в двери постучали, и мы охнули, испугавшись. Это был Саша:

-Чего вы? Я же специально постучат. Вы ж знаете, что охранники не стучат.

С горем пополам, все места под нашими подушками оказались заняты бутылками. Вот только при раздаче простыней совсем мокрая досталась Андрею.

Вова участие пока во всем не принимал. Сидел в холле и смотрел кино. Долго.

Я без него уже и жить не могла, не то, что делить его с телевизором и тратить время в жизни без него. Поэтому и пить мне было не интересно…

Но он все-таки пришел, когда фильм закончился:

-Классный фильм был. Я его долго ждал.

Вова сел почему-то на ту кровать, где сидела и я.

Мне сидеть ровно надоело, и я отклонилась назад, уперевшись ладонью в кровать, как раз  за его спиной.

-Не трогай меня, - попросил он.

Я нечаянно прикоснулась рукой к нему.

-Я не специально, - и подняла руку, опять задев его.

Он гаркнул, словно ужаленный:

-Да убери ты руку!

И вообще пересел на другую кровать.

Это было уже хуже.

Карен сел рядом со мной. Налил полчашки водки и пол чашки пива:

-На, выпей, станет легче.

Я забрала у него ерш и поднесла к губам, хотя никогда раньше такого не делала.

Карен в последнюю секунду отобрал у меня чашку:

-Дай сюда! Если ты это выпьешь, ты и умрешь.

Я решила отомстить Вове и уйти куда-нибудь. Я решила пойти к телевизору. Поднялась. У меня оставался еще Карен. Я это чувствовала, и не ошиблась. У самой двери он спросил:

-Ты куда?

Мне это было надо. Что б хоть кто-то обратил на меня внимание:

-Я сейчас приду.

-Ну смотри.

Я ухмыльнулась. Не приду я сейчас. Потом.

В холле свет не горел. Это было хорошо. Зрители у телевизора так не увидят, какая я пьяная.

-Что вы там делаете? – Спросил у меня чей-то голос.

-Ничего.

Пять минут были вечностью. Я хотела обмануть себя и посмотреть кино. Но что я там могла увидеть без очков? И я пошла обратно.

Карен пять минут ничего не спрашивал. И я даже  засомневалась.

-Где ты была?

Я обрадовалась:

-Телевизор смотрела, - просто ответила я.

-Тебе плохо?

-Угу.

И я ушла в душ умыться холодной водой.

Карен мне сочувствовал, и не хотел оставлять одну.

Он прикрыл за собой дверь:

-Че?

Не знаю я, что ему от меня нужно было, но я решила его предупредить:

-Мне очень нравиться твой брат, - я всхлипывала. – Почему он надо мной издевается?

-Ты глупая, - веселился Карен. – Ну хочешь я тебе вставлю два пальца в рот, и тебе станет легче?

-Нет, не хочу.

Я захотела прижаться к мужскому плечу, подошла к Карену и прижалась. Сначала он меня не обнял, а потом сделал это, хоть и как-то не уверенно.

Я думала, что сегодняшняя порция мужской ласки на этом и закончиться.

Из душа я отправилась к себе в кровать. Отвернулась к стене и увидела полоску света. Саша открыл дверь:

-Ты из-за Вовы ушла?

Я промолчала. Он сел рядом со мной на кровать:

- Пойдем обратно?

-Я не хочу никого видеть, - призналась я.

-Так мне тоже уйти?

Мне этого очень хотелось. Но воспитание не позволило мне в этом сейчас признаться:

-Нет.

-Не расстраивайся. У тебя все будет хорошо.

Но он тоже дураком не был, и быстро понял, что совсем мне не нужен:

-Ладно, я оставлю тебя одну.

Он так и сделал.

****

Ночью я открыла глаза, - оказалось, я спала, - и увидела Вову перед собой:

-Ты ляжешь?

-А зачем я, по-твоему, пришел? Мне холодно так стоять.

Я подвинулась к стене и пустила его под одеяло. Вернее, простынь. Потому, что в Ереване было еще жарко.

Он укрылся, но не перестал дрожать.

-Не дрожи ты так, а то и я сейчас начну. Ну вот, уже дрожу.

Я хотела только одного, изменить то, что между нами произошло.

-Ты меня обижал целый день.

-А ты, помнишь, что сказала мне днем?

Это уже была так, простая формальность с его стороны. Он уже для себя все решил.

-Но ты первый начал! Ты сам виноват! Что ты нес…

-Хватит, Кристи.

Он меня целовал и обнимал.

-Вова, что между нами?

Теперь он ко мне уже не прикасался:

-Тебе сколько лет?

Все понятно. Взрослые люди нужны друг другу для секса.

-18.

-Оно и видно.

Он пришел обидеть меня, и он обидел. Не буду говорить, что он сказал и сделал, но начала считать его свиньей.

Зашел охранник. Я быстро накинула на Вову простынь, но он из-под нее вылез. Охранник что-то крикнул ему на армянском языке. Вова встал и пошел к себе.

-Не уходи!

-Он сказал, что б я убирался к себе.

Почему-то раньше Вова никогда его не слушал.

Я захотела курить. Пошарила рукой в темноте по тумбочке, но зажигалки не было. Я встала с кровати, что посмотреть повнимательней. Ничего нет. Вова крутил мою зажигалку между пальцами. Мне очень не хотелось сейчас к нему идти, но просить прикурить у кого-нибудь другого посреди ночи, вообще было некрасиво.

Он лежал, заложив руки за голову. И, слава богу, еще не спал.

Я не знала точно где моя зажигалка. Она вообще имела тут свойство куда-то пропадать. И я не хотела обвинить, не дай бог, Вову в том, чего он не делал!

-Есть зажигалка?

-На тумбочке, возьми.

Я прошагала через всю комнату к тумбочке, взяла зажигалку, и поняла, что она моя. Я прикурила и выпустила зажигалку из рук. Села возле Вовы:

-Скажи мне, что у нас с тобой?

-Кристина, иди к себе.

-Не уйду, пока не ответишь.

-Послушай, меня охранник по-человечески попросил…

-Ну и что?!

Он не знал уже как от меня избавиться:

-Я тебя прошу, уйди к себе. Мы поговорим с тобой завтра, я обещаю. И завтра я тебе все объясню.

Он меня просит сам.

Я встала, обиделась, и зашагала к двери. Мне хотелось, что б мы были уже так давно знакомы, что б я просто могла поцеловать его в щеку, и пожелать: спокойной ночи.

-Ты даже спокойной ночи не можешь мне сказать!

Но я зря рано радовалась. Он опять все испортил, когда я вернулась к нему, поцеловала в щеку, и сказала:

-Спокойной ночи.

-Не надо, поздно теперь!

Завтра мы сделали вид, что обо всем забыли. И друг друга забыли тоже.

Разве что-то зависело от меня? Заикнись я, он бы сказал, что был так пьян, что ничего не помнит…

Я лишь пожаловалась Алине:

-Вова вчера обозвал меня малолеткой, - и засмеялась.

-Ты, что, ему в любви призналась?

И тогда я поняла: я ему не нужна.

И только Сережа не оставлял меня в покое. Если б не он, мне б совсем скучно было.

****

Я была одна, а он пришел меня развлекать:

-Так ты поедешь в Москву?

-Меня папа не отпустит. Скажет, сначала в таких случаях люди женятся, а потом уже едут в Москву… и на кудыкины горы!

-Так давай распишемся! Если ты этого хочешь, - добавил он. – В Ереване расписывают по субботам.

-Зачем тебе это? Ты ведь не любишь меня.

Он таки выкрутился:

-Почему ты так решила?

-Сережа, я не поеду с тобой. У меня есть на это причина. Я – с другим.

-С кем?

У меня язык еле повернулся:

-С Вовой.

-С кем?! Ты знаешь, что он тебе на прощание джермук подарит? Слышала про мариупольскую?

-Да. Сережа, если захочешь, приезжай ко мне в гости…

-Ты спала с ним, что ли?

-Да.

-И сколько раз?

-…два.

Он горько усмехнулся.

-Пообещай мне, что подумаешь над моим предложением, если не можешь ответить сейчас. До субботы еще есть время.

-Сережа…

-Нет, ты пообещай.

-Хорошо, обещаю.

-И, значит, в пятницу ты мне скажешь.

-Да, в пятницу.

Он уже уходил, но остановился:

-Ты хоть знаешь, какого цвета у меня глаза?

-Знаю.

Посмотреть на него сейчас, означало б признаться в обратном. И я смотрела в пол и думала. Он армянин, значит, глаза у него должны быть темные. Но, с другой стороны, Сережа был каким-то светлым, как для армянина. А еще я знала, что классический армянин – рыжий с зелеными глазами. Как Харатьян.

-Карие…

-Карие, карие.

Я подняла голову и увидела карие глаза, а он вышел.

Чего это он? Я же правильно сказала…

Бедный мальчик. Я сделала вид, что этого разговора между нами не было.

Вот так. А еще обвиняю Вову.

Для Сережи этот курс лечения был последним. В пятницу он уйдет, но мы так и не поговорим больше.

Глава 32

Арменикум нас убивал?

Адлерский Андрей не смог промолчать, когда я облизала пересохшие губы, и не заметила, что он на меня смотрит.

-Сделай еще раз так!

А рядом стояла Алина, до которой ему, вообще-то не было дела.

-Не сделаю.

-Тебе трудно?

-Андрей, отстань.

-Правда у нее это красиво получается? – Спросил он у Алины.

Алина искала этому объяснение:

-У нее язык полный, вот и…

-Нет, ну правда красиво?

Потом Алина открыла мне то, что было у нее на сердце:

-Ты знаешь, что Андрей тебя сильно хочет?

Свое: "Да знаю я”  я сказать не смогла.

А как все красиво начиналось!..

Наклоняется Вова ко мне и говорит:

"-Мне похрен, что от тебя хочет Дима. И все остальные.

-Я знаю…

-Что ты знаешь?

И он меня целует”…

К концу недели позвонила мама, и просто убила меня своей новостью. Я дошла до своей палаты, где сидели все, открыла дверь, и с карьера в пропасть сказала:

-Мама звонила… "Комсомолка” опубликовала статью – заключение немецких врачей о здоровье Колесникова: после лечения его состояние ухудшилось, количество вируса в крови увеличилось в 250 000 раз…

-Врешь! – Не поверил Вова.

Не верилось и врачам. Они говорили с серыми лицами, что это – просто обман.

****

Вова посмотрел на себя в зеркало:

-Может, мне побриться?

-Побрейся, - согласилась я. – Давай, я тебя побрею?

-Нет уж.

После того, как он сбрил с себя бороду, я увидела, что он стал моложе:

-Тебе лучше с бородой.

Вова рассердился:

-Это Карену идет борода, а мне нет.

-Ты так моложе выглядишь.

-Ну,  а что надо?

Разговаривать с ним трудно было.

Мы сидели в холле на пионерском расстоянии на диване. Я притронулась к его волосам.

-Кристи, не трогай мои волосы.

Так, с меня его пока хватит. Я растрепала его волосы и быстро встала и ушла, что б он не смог ничего сказать. Хотя он уже даже рот открыл.

Но я не могла его не видеть. Поэтому, сидела у них в палате, когда он у меня спросил:

-Кристинка, а если мы с Кареном приедем к вам в гости. И мы с твоей сестрой друг другу понравимся, ты будешь против того, что б мы с ней встречались?

-Нет… а если и буду, что тогда?

-Правильно. Я и спрашивать бы не стал.

Он мне наплевал в душу. Не знаю, специально, или просто был свиньей. Но я его любила, и, значит, это еще не конец.

Днем в пятницу были готовы результаты наших анализов за прошлый курс лечения. У Вовы оказались везде минусы. А у меня был один плюс, один минус.

Вечером я улетала. Ребята закрылись в палате Вовы и Карена, и думали когда и как лучше отсюда убраться в город. Саша и его старший троюродный брат жили здесь, в Ереване. А вот Вове с братом нужно было что-нибудь придумать.

Я переоделась в дорогу, и больше оставаться в комнате одна не могла. Поэтому пришла к ним.

-Ты когда уходишь? – Спросил у меня Вова.

-Через час.

-А мы сейчас.

Мне стало плохо.

-Что у тебя с анализами?

-Да странно что-то. В этот раз – есть один плюс. В прошлый раз плюсов не было.

Вова решил сыграть со мной в эту игру:

-Зато у меня были.

Он был в спортивных брюках:

-А хрен с ним, не буду переодеваться.

У него на мастерке было пятно:

-Кристя, можешь что-нибудь с этим сделать?

Он дал мне кофту. Подождал, пока я покручу ее в руках, и забрал:

-Не надо. Я свитер одену.

И обрадовал меня:

-Мы в следующий раз приедем в воскресенье.

-Почему? Что я тут сама буду делать? приезжайте в субботу.

-Нет, ни х…я!! Что тут будет делать?!

-Привезешь в следующий раз маковой соломки? – Попросил меня Саша.

-Привезу.

Они надели свои кожаные черные пиджаки. Я знала, чего я ждала.

Глава 33

Куда уехал цирк?

Вова подошел ко мне, что б поцеловать. Наклонился и поцеловал меня в губы. А я его нет. Не успела.

А когда опомнилась, поняла, что так целуют в последний раз. Сашин брат, Гарик,  стоял передо мной.  Вова выходил уже за дверь.

-Вова!

Не знаю, чем я думала, но я хотела попросить его, что б он меня еще  раз  поцеловал.

-Кристи, не надо!

Вова не повернулся.

-Позвать его? – Спросил меня Гарик.

-Нет.

Я услышала, как в коридоре охранник что-то спросил у Вовы. Вова крикнул на того, и охранник пошел открывать им дверь.

В столовой у меня стояли в глазах слезы, которые я пыталась проглотить вместе с едой. Алина у меня спросила:

-Он хоть попрощался с тобой?

-Он меня поцеловал.

-В щеку?

-В губы.

-Я, честно говоря, не ожидала.

****

Через час я уже собиралась уезжать в аэропорт. Но меня задержал рассказ одного парня – русского, но проживающего в Англии. Он только, что прилетел.

Я уже была в курточке, но он пригласил меня с Алиной к себе в палату:

-Идемте, девчонки, выпьем английского виски и английского бренди. Правда, не много…

Он достал из сумки  две маленькие бутылочки:

-Я в Англии постоянно сдавал кровь на анализ. Когда начал лечиться арменикумом, я перестал принимать тритерапию. Уже сколько времени прошло, а результаты моих анализов ни чуть не ухудшились.

Это означало, что, по крайней мере, арменикум, если не лучше, то и не хуже той тритерапии.

Мы за это выпили и закусили шоколадкой, потому, что это питье, оказывается, не запивают.

Тут зашел охранник. Алина быстро засунула бутылочку под подушку. Охранник повел носом:

-Спиртным воняет.

-Нет у нас ничего.

-А под подушкой?

Он взял в руки бренди:

-Ты на самолет не опоздаешь?

-Нет.

Мы улыбались.

-Давай чашку, только быстро.

И он стал наливать сам.

Потом взял мой чемодан, я со всеми попрощалась, и мы вышли к лифту. И спустились вниз.

На улице были такси. Он посадил меня в машину, и сказал водителю:

-Гони в аэропорт. Она опаздывает. А ты – привези мне водки с перцем! У вас в Украине есть, говорят, ценная вещь.

Не знаю, правда, как он собирался ее получить. Со дня на день он увольнялся.

Ответьте мне, любовь какая?

А то совсем теряюсь я.

Ее живешь, в душе скрывая,

И ждешь ответа для себя?

Иль громко говоришь: "Люблю”!

Целуя крепко в губы сразу…

Иль знаешь – я лишь сплю,

Вдруг отвечает раз за разом

Тебе любовь на поцелуи…

И это сон, а явь другая:

Мечта пройдет так быстро всуе,

взгляд твой не понимая.

Любовь – она все видит ясно,

Или совсем она слепая?

За ней бежишь, дрожа от страсти,

Иль убегаешь, все бросая?

Пусть, не узнаю я любовь,

Но пусть, она меня узнает!

И обогреет меня вновь,

И нежно – нежно приласкает.

Глава 34

Маковая соломка и Валик

Та вещь, с которой я столкнулась дома, сделала меня мудрее. Да, именно. Это была статья в "Комсомолке”, написанная под диктовку самого Покровского. То, как она на меня подействовала, я повторю со слов мамы. В моей голове этот кошмар не отложился. Да и вообще, как с таким можно было жить дальше?

Я прилетела поздно вечером, домой попала ночью. Мы поели, и я легла спать. Но утром таки, мама принесла мне газету. Она сама была в каком-то трансе. Может, мама хотела, что б я ее успокоила, но успокаивать пришлось меня. Мы ревели, а я вспоминала Колю Колесникова. Может, у него и не было лишних килограммов, но умирать он не собирался, а, скорее, думал прожить еще долгую жизнь. Со слов же немецких врачей его срочно надо было спасать. Не важно было то, что, когда у него брали пункцию спинного мозга, он лежал и просто шутил.

Все в жизни бывает в первый раз. Вот и я впервые столкнулась с большой властью. Первый раз я, как младенец плакала без причины и без остановки. Конечно, когда Колесникова в газете будут хоронить следующие четыре раза подряд, я буду только смеяться.

Было страшно, что эту больницу вообще закроют.

Но время шло, мы смирились с тем, что нас никогда не признают здоровыми. А Геворкян продолжал строить новую пятизвездочную больницу в Ереване. Говорили, что спонсировал это строительство сам Меджик Джонсон. Кстати, пример того, что надо  жить, рожать детей, и бороться со всем миром. Придет время, и его врач объявит, что он полностью вылечился от СПИДа.

Саша просил меня привезти соломы. Денег у меня было на два стакана. Но, понятное дело, один стакан пришлось бы отдавать Валику за помощь.

Когда дома никого не было, я схватила трубку телефона и набрала его номер. Если возьмет трубку его мама, я свою положу. Но трубку поднял брат Валика, с которым мы дружили. Он сказал, что Валика дома нет. Сегодня у него и Олега  суд.

Я оделась и пошла к Олегу. Он открыл мне дверь. Уже стало легче.

-Привет, - сказала я.

-Привет, - сказал он.

Я улыбалась, он подозрительно смотрел на меня. Мы поднялись на полпролета:

-Как дела? У вас сегодня суд?

Полгода назад их с валиком поймали на краже велосипеда. Потом выяснилось, что этих велосипедов они сперли немного больше. А у Олега этот суд вообще не был первым.

-Да, сейчас идем.

-Так Валик у тебя?

-У меня.

-Так позови его.

Олег ушел в квартиру, а потом из нее вышел Валик…

****

Мы отметили мой день рождения.

Через две недели всей семьей отправились покупать "Волгу”.

Мой папа – человек большей силы воли, хоть и нервный. И он нас с мамой научил, как дальше быть. Он четыре месяца копил деньги на новую машину. Даже бросил курить, что б не тратить на сигареты деньги.

Всем хотелось цвет "Мурена” – зеленый такой. Если не будет, то я не хотела черную – как труповозка, а Насте не хотелось белую. Слава богу, «Мурена» была на складе. Только последняя. На заводе нас пропустили через проходную, и мы долго шли до автостоянки. Машин было много. Все подошли к «Мурене». Больше всего было белых машин, еще были зеленые: "Зеленый сад”, и другие.

Папа обнаружил на Мурене какую-то непонятную дырочку, видимо для болтика. Но, в которой этого болтика не было.

Но мы все равно ее купили.

Глава 35

И у Алины беда

Когда Алина вернулась домой после работы, первым, что ей бросилось в глаза, это то, что нигде не горел свет. Она подумала, что мама спит. Прошла в зал, зажгла свет, и увидела, что на полу лежит газета. "Комсомольская правда”. Алина ее подняла. Газета была открыта на той странице, где была статья о Колесникове и результатах его анализов в Германии.  У Алины газета выпала из рук. Она пошла в мамину спальню. Ты спала, а на тумбочке стоял пустой пузырек из-под снотворного.

-Мама!!

Что же ты делаешь…

Она растрясла мать и дала ей напиться марганцовки.

Потом бросила мать одну. И убежала из дома, в котором находиться стало просто невыносимо.

Алина бежала, пока не очутилась в лесу. Она вернулась на дорогу, и села на обочину. Заплакала. Рядом остановилась машина. Водитель решил, что она пьяная, и крикнул ей, что б она ушла с дороги. Но Алина его даже не услышала. Он понял, что она вся в слезах и не реагирует ни на что. Подошел к ней, усадил в свою машину, и молча отвез ее в гостиницу. Снял номер, налил ванную теплой воды о на руках отнес ее туда. Потом в кровать. И ушел.

Утром Алина нашла записку, где он писал, как его зовут, и, что они еще встретятся. Алина может оставаться здесь столько, сколько ей нужно.

Так они начали встречаться.

Они ничего не обещали друг - другу, он иногда приезжал, и они занимались любовью. Хотя Алина знала, что кроме нее у него есть другие женщины, а у нее, предполагалось, другие мужчины. Она ему сказала, что сейчас лечится по-женски, и без презерватива им никак нельзя. Но однажды он дома ей предложил:

-Выходи за меня замуж?

Больше обманывать Алина не могла и призналась:

-Я ВИЧ-инфицированна.

-Что? Почему ты меня столько обманывала?! Почему ты сразу не сказала?!

И он только, что предлагал ей любовь до гроба.

-Убирайся отсюда!!

И Алина убралась. Еще легко отделалась. Он был обычным бандитом, и спокойно мог ее за это убить.

Когда она уже не ждала ничего хорошего, он ей позвонил:

-Извини меня, Алина. Я тебя обидел, но ты сама виновата. Я не могу тебе больше верить. Если б ты мне сразу сказала, все было б по- другому.

Алине стало немного легче. Он не простит ей, что она его обманывала. Я ей и не надо было. Ведь не любила Алина его. Она по уши была влюблена в адлерского Андрея. Когда Андрей в пятницу после капельницы ушел с мамой, она пришла в его палату, обняла подушку и вдыхала его запах.

Я так низко опуститься не могла. Хотя сколько раз мне потом хотелось иметь у себя какую-нибудь его вещь…коричневую мастерку "Адидас” – я бы ее выбросила или сожгла, что б не видеть. Потом бы жалела, а потом бы хвалила себя за силу духа.

Алина снова потеряла кандидата в мужья.

И еще на беду она столкнулась на улице с друзьями ее бывшего мужа. Они смеялись с нее, что она так растолстела, и рассказали ей, что б знала:

-За то, что тебя изнасиловали, благодари своего мужа, ха – ха!

Говорят же: беда не приходит одна. И Алина тому подтверждение. И Полина… И я, и много – много еще.

****

Вова, Карен, Саша и Гарик отправились в город искать себе приключений. Там они встретили того грузина, который когда-то лечился с ними. Но потом его определили в другую группу, что б было не так страшно. Сначала в баре, потом на дискотеке они пили, пили и пили…

Вове не понравилось, как на него смотрит один мужичок,  и он решил набить ему морду. Что и поспешил сделать, догнав того на улице. Но удивлению Вовы не было предела, когда парень не испугался, а врезал ему  по морде так, что у него повылетала зубы.

Ни х…я себе, - подумал Вова. Хорошо, что он был здесь не один. В драку вписался грузин и заработал под глаз синяк. Пока они разбирались тут, Карен сцепился с кем-то в здании дискотеки. Вообще-то он спокойный человек. Так, только понты любит, но тут и его душа не вынесла. Вова таки удивлялся ему.

Поздно ночью три друга – три товарища оставили Сашу и Гарика в городе, и вернулись в больницу. Да еще перед дверью и сфотографировались. Так на фото и были они злые, без зубов и с синяком.

Через две недели Карен стал звонить в отделение. Хотел поговорить с Полиной. Один раз она разговаривала с ним более-менее вежливо. Но Карен, как и его брат не мог над девушкой не пошутить. И тогда Полина бросила трубку.

Карен посмотрел на свою трубку:

-Ты что делаешь, а?! Да как ты…ну ни х…я себе! Ты, что, совсем оборзела?!

В пятницу Карен узнал, что Полина с Хусейном покинули больницу и отправились пока в гостиницу.

Он и Вова вернулись из Грузии, и стали Полину искать. Прошли половину гостиниц Еревана, брали паспорта русских, что там остановились, и искали Полин. Потом искали паспорт Хусейна, но им не повезло. Они так их и не нашли.

У них оставалась последняя надежда хорошо провести время. Я должна была привезти соломку, и Вова с Гариком пошли у меня спросит об этом. В больницу они, конечно, не пойдут, а так, поговорят со мной под окнами.

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-2

Глава 36

Как это, когда перекрывают кислород?

Я прилетела в пятницу.

У охранников, вместо пистолетов, почему-то были автоматы:

-Слышала, что у нас произошло?

Я туго соображала:

-Нет.

-А ты телевизор не смотришь?

И я сообразила, у них ведь недавно парламент расстреляли! Ну ничего себе! И поэтому они теперь с автоматами? Это, что, как-то с нами связано?

На этот раз больница была почти пустая.

В субботу утром от нечего делать, я сидела в холле на диване. Ко мне подошел врач, и сел возле меня:

-Как дела?

-Нормально. Читали статью о Колесникове?

-Ты, что, веришь им?

-А, что, не надо?

-Это ж их хлеб. У них такой бизнес.  Знаешь, что тут только группа придурков была? Разломали в туалете унитаз. Я несколько раз лично ловил пацанов в душе со шприцом… один придурок, - он засмеялся, - так напился, что решил с окна выпрыгнуть.

Я не поняла, решил, или выпрыгнул:

-И что, выпрыгнул?

-Ну да, встал, отряхнулся и пришел обратно. Пьяным же дуракам везет…

В одной из палат раздавался стук. Я спросила:

-А что это делают?

-Окна забивают, что б вам не холодно было.

Вот все обрадуются, - подумала я, - что им теперь будет не холодно.

В палатах, вообще, были электробатареи, потому, что в Ереване горячей воды не было. Как отключили во время войны, так и не включали больше.

Но окно возле кабинета врачей оставили открытым.

Я стояла и смотрела в окно в холле. Кто-то внизу помахал мне рукой. И показал, что б я подошла к окну в торце здания, возле кабинета врачей. Там разговаривать было легче. Наверно, это был Дима. Он закончил свое лечение, но они с мамой оставались еще в Ереване на три месяца. Геворкян устроил его мать работать поваром в детском отделении этой же больницы.

-Привет! – Кричал он с улицы.

Я кричала ему в ответ, но мы всеравно почти не слышала друг – друга из-за проезжающих машин.

-Какие новости? Ты изменила прическу?

-Да.

Мне просто кровь из носа надо было это сделать. У меня и так волосы были крашенные в каштановый цвет. Я же решила сделать еще и мелирование. Хотелось светлых прядей. А получились рыжие пряди. Темно-рыжие – и светло-рыжие.

-А у вас какие новости?

-Гарик женится!

-Да ты что?

-Да, у него теперь есть невеста.

Ко мне подошла женщина-врач:

-Закрой окно.

И пошла в кабинет. Что русские, что армянки… женщины везде одинаковые дуры.

-Меня просят закрыть окно.

-Да ну их…

Она опять подошла:

-Кто это?

-Он лечился тоже здесь.

Она сменила гнев на милость:

-Смотри, не простудись.

Она, что, думала, что я заигрываю с кем-то из армян?

Но это был хороший повод закончить разговор с Димой:

-Дима, я пойду, а то меня гонят.

-Ладно, пока.

Я пришла к себе в палату. Почему-то здесь стояли всего две кровати. Две другие куда-то вынесли, так, что оставалось свободным много места.

Я лежала и думала, когда за окнами кто-то свистнул. Я продолжала не шевелиться, пока этот свист не превратился в мое имя. Вова кричал:

-Кристина!!

Я быстро встала и открыла окно, до которого ремонтники еще не добрались:

-Привет.

Гарик весело пожаловался, что сколько можно меня звать?

Да, это был Гарик. И Вова. Я без очков только догадывалась по голосу и росту. Гарик был такой же высоты, что и Карен. Но это был не Карен. Значит, Гарик. Вову тоже я не узнала. Только догадывалась. Да и странно было, что это он. Какие бы веские не были причины, что его ко мне отправили, он, по-моему, должен был отказаться. Он от меня, как от чумной теперь бегал.

-Почему ты так на меня смотришь? - Спросил он у меня.

Я даже не знала, как я смотрю?

Пошел к черту, - подумала я.

-Ты привезла солому?

-Нет?

-Почему?

-Не получилось.

-А деньги у тебя есть?

-Охранники отобрали и положили в сейф.

-Попробуй у них забрать…

-Да не отдадут они!

-Иди, иди, попроси. А то у нас ни копейки не осталось.

У меня было достаточно денег на их нужды. И я очень хотела их им отдать. Но… охранники сказали:

-Нет.

И все.

Я вернулась к окну:

-Не отдали.

-Кристина, закрой окно! – это крикнул, проходя мимо моей палаты, тот врач, что со мной разговаривал на диване.

О боже, какие ж они здесь все прилипучие, как мухи!

-Подождите!

Я прикрыла дверь.

И вернулась к окну:

-Поднимайтесь сюда.

Вова крякнул. А потом подумал, что я не со зла:

-Да если мы поднимемся, нас уже не выпустят! Мы пробовали. Охранник сказал, что мы зайдем сюда только с чемоданами.

Ну и ладно.

Врач таки зашел в палату, я махнула мужикам рукой, и они куда-то спрятались.

-Кристя, зачем тебе нужен этот…

Сказала б я тебе, зачем.  Я молчала. Он, что, мне предлагал себя?

Он взял с тумбочки дезодорант, понюхал:

-Сразу видно, что палаты девушек. Что б не открывала окно.

Он плотно его прикрыл и ушел.

В отличии от Димы, в этот раз я не хотела закрывать окно. И открыла снова.

-Ладно, мы пойдем, - сказал Вова.

Я уже лежала и курила, когда опять:

-Кристина!!

-…Что?

-У тебя есть хоть мелочь, на маршрутку?

Я засмеялась:

-Есть. Сейчас сброшу.

Я вытянула из пачки все сигареты, вложила туда  деньги, что у меня оставались при себе, и сбросила.

-О, и сигарет выкинь.

Все. Они ушли.

Охранник крикнул меня к телефону.

Это был Карен. Не мог дождаться, когда те вернутся:

-Ты привезла, что обещала?

Охранники имели привычку прослушивать разговоры по телефону из своей комнаты. Вот Карен и пытался подобрать слова.

-Нет, не привезла.

-Ну и хрен с ним. Послушай, если Полина тебе позвонит, спроси у нее ее телефон. И вообще, где она, хорошо?

-Хорошо.

-Все, давай.

Я положила трубку на телефон.

Глава 37

Интервью для ВВС

Когда я вернулась в палату ко мне зашли две женщины. Одна в руках держала плеер и микрофон. За ними шел врач:

-Кристина, это корреспонденты ВВС. Не бойся, это для радио! Ответишь на их вопросы?

-Хорошо…

Одна женщина оказалась русской переводчицей. Я села на кровать, а они пододвинули ко мне стулья и сели рядом.

Переводчица перевела для меня, что сказала корреспондент ВВС:

-Расскажи, пожалуйста, свою историю. Как ты заразилась и как попала сюда?

Я уже поднаторела в этом, поэтому задачу выполнила с легкостью. Русская перевела мой монолог на английский, и корреспондентка ВВС выключила плеер.

-Спасибо, именно это мне и нужно было, - сказала она по-английски.

Другая собралась перевести, но я сказала, что и так понимаю.

Англичанка спросила:

-Ты знаешь английский?

-Да так, немного.

Она была худенькой приятной девушкой, и мне понравилась.

-Я тоже знаю, русский немного, - сказала она по-русски. – Я в России училась. Очень трудный язык.

Мы вместе засмеялись. И они со мной попрощались и вышли из палаты.

****

До вечера я промаялась, а потом и воскресенье до вечера не знала, что делать, кроме разгадывания кроссвордов.

Первым из нашей группы приехал голубой Паша. Странно, он как-то добродушно со мной поздоровался, даже спросил, как мои дела.

Около шести часов вечера я подумала, что если чего-то ждать, то это никогда не произойдет. И я решила больше не ждать, а пойти в столовую поужинать.

Так и вышло. Только я села за стол, как запел звонок. Я выглянула из столовой. Это пришли Вова, Карен, Саша и Гарик. Я сгребла ужин в ведро и отправилась в холл.

По их поведению было видно, что они пьяные. Охранники пригласили их к себе и стали проверять сумки. У Гарика поверх одежды лежала библия. Поэтому его обыскивать не стали:

-Тот, кто читает библию, колоться не будет.

Сашу же, наоборот, попросили даже карманы вывернуть. Саша разозлился, расставил руки и ноги и повернулся лицом к стене:

-Может, мне еще так стать?

Охранники чувствовали себя неловко, но и отпускать этих болванов просто так нельзя было.

Я даже не сидела, стояла возле дивана.

Первым вышел Саша, пересказал мне, как только, что стоял, расставив ноги, лицом к стене:

-Пойдем в столовую, кофе попьем.

Я скривилась, а он подтолкнул меня под локоть:

-Пойдем, пойдем.

В столовой стояли два стола. Один длинный, второй маленький. Получалось, они стоят буквой "г”.  Мы с Сашей сели за маленький. Через 20 секунд  подошел  Карен, и они начали смеяться:

-Ты когда прилетела, в пятницу?

Саше надо было в этом разобраться:

-Мы тебя с Кареном и адлерским  встречали. Как ты прошла мимо нас?

-Я самая первая вышла.

-А-а…наверно, мы тебя пропустили. Мы в это время в милиции были.

-Как это?

-Ты еще увидишь Андрея, когда он придет. Короче, мы стоим, ждем тебя. Карен захотел купить тебе цветы…

-Я километр обошел вокруг аэропорта, не нашел цветов!

-Слушай дальше. Андрей этот…начал возникать «нахрена тебе эти цветы» и все такое. Я сказал ему, чтобы он закрыл рот. Он меня не послушал. Я говорю: "Придурок, сейчас Саша выйдет из самолета, может с наркотиком в кармане, какого хрена ты орешь? Здесь ментов полно. В два счета заберут, если ты не заткнешься”.  Но этому пьяному идиоту все по барабану! Ну, Карен и врезал ему, что бы тот замолчал.

Карен и Саша сидели и смеялись.

Я действительно ждала их, они должны были меня встречать. Но, когда я вышла из аэропорта, то никого не увидела.

-Если бы ты не первая вышла…

-Я еще потом полчаса в такси ждала, пока он найдет еще кого-нибудь, чтобы везти в город.

-Да-а? – Пропел Саша.

В столовую зашел Вова, и сел за длинный стол.

-Так что вы в милиции делали?

-Так нас все-таки арестовали. Запустили всех в разные комнаты.

-Андрей, - перебил его Карен, - знаешь, что сделал? Сказал ментам, что у него СПИД, и он приехал сюда лечиться.

-Менты так испугались, что заходят ко мне, - продолжает Саша, - и спрашивают: "Это правда, что у него СПИД?” Я  отвечаю: "Правда. И у него СПИД, и у него СПИД, и у меня СПИД”! Они извинились перед нами и отпустили. Так мы сказали, что у нас нет денег на такси, - после того, как Карен не нашел цветов, мы пропили последние, что у нас были. Думали, ты прилетишь, у тебя возьмем. Так менты еще нам и денег на такси дали! Только, чтобы мы побыстрей оттуда убрались!

-О – о! Вот и Андрей.

Андрей держался за глаз. Протянул руку Саше, чтобы поздороваться, а потом  Карену:

-Это уже ничего, - сказал он. – я сразу этим глазом не видел нифига.

Андрей тоже сел выпить кофе.

Глава 38

Ты меня согреешь?

Когда попозже мы ушли из столовой, то зашли в палату к Андрею.

-В нашей палате холодина, блин, - пожаловался Саша.

-Ложись к нам, - предложил Андрей.

-Ты меня согреешь? - прикинулся дурачком Саша.

Мы засмеялись.

Карен позвал меня:

-Идем, поговорим с тобой.

В палате он достал фотографию и рассказал, что с ними со всеми случилось.

В коридоре у Вовы кто-то спрашивал:

-Что с твоими зубами?

-Да, блин, от арменикума повыпадали!

Я сказала Карену, что мне сюда звонила Полина:

-Они еще в Ереване.

-Да ты че? Мы с Вовой искали их, но в гостиницах не нашли.

-…просила перезвонить ей. Оставила номер, но я не дозвонилась.

Я написала Карену ее номер.

-А куда они собираются с Хусейном?

-В Киев. Как ты отметил день рожденья?

-Это был худший день рожденья в моей жизни!

-У меня тоже был день рожденья.

-Да?

-Мы с тобой оба скорпионы, а Вова с моей сестрой – близнецы. Окна забили.

-И что мы теперь делать будем?

Ночью прилетела и Алина. Рассказала, что с ней случилось дома, и, что она беременна.

Полночи мы с ней хохотали. А в первой палате, я слышала, как смеется Вова.

Алина летела в одном самолете с Джамалом.

-Джамал привез что-нибудь? – спросила я у Алины.

-Нет, сказал, что в этот раз он без ничего.

Глава 39

Извини меня, я не в себе

Утром после капельницы Вова сидел на диване, закрывал глаза и прикуривал от одной сигареты другую.

Я сидела за ним и не выдержала:

-Сколько ты можешь курить?

Он взглянул на меня, но ничего не сказал.

Подошел тот армянин, что с Кареном тогда спасал девчонку от передозировки:

-Ты ж убитый. Какого хрена вы свистите, что у вас нет героина?

Вова гаркнул:

-Нет у нас героина! Я просто всю ночь не спал и хочу спать.

-Ну нахрена ты мне это рассказываешь? Ладно, дело ваше.

Я ушла, потому, что меня начало ломать.

После капельницы Алину сильно тошнило и рвало.

-Это потому, что я беременна. Я ведь помню по первой беременности:  все время хочу есть, я уже и потолстела …

-Ты собираешься Андрею говорить?

-Если придет, расскажу. А так, у меня даже возможности нет.

Алину затошнило, и она побежала в туалет. Раз…другой…а потом я ей говорю:

-Ты, что, больная? Вон, умывальник есть рядом. Че ты туда бегаешь?

- А правда, можно?

-Да можно! Аборт будешь делать?

-Если бы я не принимала арменикум… а так, кто знает, как он повлияет на беременность.

Я бы аборта боялась больше, чем родить. Да еще от любимого человека.

Алина, похоже, сама сначала, этого хотела. Говорила мне:

"-Если ты захочешь забеременеть, надо сделать так.

Она легла поперек кровати, и задрала ноги на стену:

-Полежишь 15 минут, и беременность гарантирована”…

А теперь – аборт.

Когда температура у меня  спала, я пошла смотреть "Дикий ангел”.

Вова сидел в кресле за диваном, а я села на диван, поближе к телевизору, чтобы было видно без очков. Глянув на Вову, поняла, что он спит.

-Кристи, подвинься чуть в сторону, мне не видно.

-А ты смотришь?

-А что я тут, по-твоему, делаю?

Лучше бы я молчала.

Когда серия закончилась, Вова сказал, что пойдет, поспит часа два:

-Сидеть уже совсем не могу.

Я со спокойной душой оставила пустой холл и ушла во вторую палату, где были все.

-А где Вова? – Спросили меня.

-Спать пошел.

-Что он тебе рассказывал?

-Ничего. Наорал на меня.

Вова пришел через 20 минут. И я обрадовалась.

Я так привыкла к тому, что они разговаривают между собой на армянском языке, что уже и полюбила это. Иногда, правда, шутила, что это не культурно с их стороны. Они обещали исправиться.

Вова сел напротив меня на пустую кровать:

-Извини меня, Кристя. Я, когда хочу спать, не соображаю, что делаю.

Я улыбнулась. Вова смотрел на свой опухший правый кулак.

-У меня тоже после капельницы в кисть кулак всегда опухший.

-А кто тебе сказал, что это из-за капельницы!

Вот, опять. Который раз на одни и те же грабли наступаю. Надо было молчать.

Глава 40

Саша. Почему я его не замечала?

Я сидела на диване, Саша за моей спиной  в кресле. Он трогал мои волосы.

-Что ты делаешь?

-Трогаю твои волосы. Ты, что, не чувствуешь? Тебе не нравится?

Мне было все равно. Если забыть про то, что я не люблю, когда прикасаются к моим волосам. И в парикмахерской всегда только терплю.

Та корреспондентка из ВВС ходила по палатам, брала интервью, и раздавала за это подарки: ручки с надписью "ВВС” и календарики.

Ну вот, подумала я, а я осталась без подарков. Но женщина меня узнала и поманила к себе. Она вручила мне ручку и календерик и сказала:

-Спасибо, - улыбаясь.

Ее, конечно, шокировало то, что она здесь увидела. Все смеются, никто не лежит в постели, вокруг молодежь, которая никак не хотела понимать, что она – молодежь эта – смертельно больна.

Вова  не давал интервью, и остался ни с чем.

После отбоя я переоделась в теплую пижаму, встала на кровати на колени лицом к окну, спиной к двери, и начала подпрыгивать. В отражении окна я увидела, как кто-то вошел, постоял секунду и вышел.

Алина покатилась на кровати.

-Ты бы видела его лицо!

-А кто это был?

-Саша.

Я засмеялась.

Потом мы с Алиной искали песни, что знаем обе, и пели их хором.

-"Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь!... Заживут твои ноженьки, проживешь как-нибудь”…

****

Завтра днем моя душа плакала. В комнате был и Саша. Я села на стул и почему-то запела. Я ни на кого не смотрела и пела "Шумит камыш”.

Шумит камыш, река жемчужная течет,

А вдоль реки парнишка с девушкой идет.

Они идут и замедляют быстрый шаг,

А у того парнишки слезы на глазах.

-Я ухожу, - сказал парнишка, пряча грусть,

-Я ухожу, ты только жди, и я вернусь.

И он ушел. Не встретив первую весну,

Домой пришел в солдатском цинковом гробу…

У меня от этой песни постоянно наворачивались слезы на глаза. На меня смотрел Саша, и я сдержалась и не заревела. Саша должен был подумать, что я этой песней прощаюсь с Вовой. Он для меня умер. А я просто это чувствовала, хоть ни за что бы не призналась себе в этом.

Когда я закончила песню, я спросила:

-Красиво?

-Красиво, - ответил Саша.

Вечером к нам с Алиной в палату зашла опять та англичанка, и включила свой плеер, что б записать всех  на пленку. Мужики посмеялись, покричали на радостях, и Саша сказал:

-Кристинка, спой.

Я отрицательно покачала головой.

-Ну спой, тебе, что, трудно?

Я разозлилась на него и дернула рукой, что б он отстал.

А зря. Я б  могла войти в историю. Мой голос слышала б вся Америка. Вдруг я б кому-нибудь понравилась и стала знаменитостью?

****

Саша играл в холле в нарды с Вовой:

-Послушай, если бы тебе предложили на выбор: обалденную девчонку, или грамм героина, что бы ты выбрал?

-Я бы попросил полграмма героина и обычную девчонку.

Вова и сам рассмеялся от своей находчивости:

-А ты, можно подумать, выбрал бы что-то другое?

-Я бы никогда не променял хороший секс на героин! У вашего отца куча бабок, и он все равно не может вас вылечить?

-Папа сказал, что в следующий раз отправит нас в Испанию, в комунну. Так там, пока действительно не вылечишься, и компьютер это не подтвердит, хоть два года будешь сидеть!

Я ушла в свою палату. За мной пришел Саша. Он сидел и баловался зажигалкой. Включал – выключал, включал – выключал…

-Саша, а за что хотели посалить Вову?

-Я не знаю.

-Как это? Ты же его друг.

Мне не понравилось, что он держит меня за дурочку.

Ему тоже эта ситуация не понравилась:

-Он попросил меня, что б я тебе не говорил.

Я глотала воздух ртом. Почему это, все могут знать, а я…я, что, не такая, как все? И как же жить-то теперь, я же должна все знать.

Выходя, Саша усыпил мое самолюбие, погладив по голове. Он увидел на вешалке наши с Алиной шубы. Мою – белую, и ее – черную.  Шубу с крючка Саша не снял, а влез в рукава так. Он просто повис в черной шубе.

Как говорит моя сестра:

-"Сам себя не насмешишь – это не сделает никто”.

Мы с Алиной громко рассмеялись, и Саша ушел.

Глава 41

На них первых испытывался арменикум

После отбоя Алина ждала своего Андрея, а я Вову. Но, вместо них, к нам пришли тот "старый” армянин и еще один новенький. То есть старенький. По возрасту, как и первый, только капельницы он свои уже сбился считать. После четвертого курса лечение не заканчивалось. Нужно было приезжать еще через три месяца. Потом еще… и еще…

Вот он нам и рассказал:

-Нас было 9 человек, первых, на которых испытывался арменикум. Нас освободили из тюрьмы, когда мы на это согласились. Нас капали в другой больнице тогда. В палате – телевизор был, - принес кто-то, - магнитофон. Правда, к нам не подпускали других больных. Но тихо у нас было только один раз, когда кто-то там умер, и нас попросили выключить музыку.

Я лежала в темноте палаты, и боялась, что б этот армян не начал ко мне приставать. Но, слава богу, обошлось. Еще он рассказал, как женился на молодой девчонке:

-У меня на свадьбе подходили, и спрашивал: я – отец невесты?

Ему приятны были эти воспоминания.

-Ладно, вы спать, наверно, уже хотите. Спокойной ночи.

****

В среду после арменикума почему-то никому не было плохо. И все сидели в холле. В дверь позвонил и зашел главный врач:

-Почему вы не лежите! Быстро, все в постели!

И он не шутил.

Мы в один голос рассказали ему, что нам совсем хорошо.

-Что, правда?

-А что вы сделали с арменикумом?

Он не ответил, и пошел в кабинет. Они постоянно изменяли формулу лекарства, что б его когда-нибудь можно было запустить в продажу. И для этого арменикум не должен был жечь вены, и давать такие побочные эффекты.

Мы с Алиной лежали на своих кроватях, между которыми лежали, перевернутые на бок, на полу два стула. Карен и еще один москвич положили на стулья нарды и играли. Играли громко. И считали, что кубики обязательно нужно бросать как можно сильнее. Когда им надоело играть, они ушли.

-Алина, тебе это еще не надоело? А мне надоело.

Я взяла нарды и огляделась, куда их можно спрятать. А некуда было. Только под мою кровать. И я их задвинула подальше.

Пришли Вова с Сашей. Вова спросил:

-Где они?

С одной стороны мне было смешно, с другой стороны – грустно:

-Нету.

-Как нету!

И тут Вова увидел их под кроватью. Что б не засмеяться, показал Саше, как далеко мы их запрятали, и достал нарды на свет божий.

-Ну почему вы идете играть сюда? – спросила я.

Вова со мной согласился:

-Действительно, что, комнат больше нет? – спросил он у Саши.

Но в другую палату они не ушли.

Вова сел на мою кровать, а Саша на Алинину. Я обрадовалась.

Опять застучали кубики, а потом выпали из Вовиных рук и покатились под стену.

Вова встал, приподнял кровать, что б отодвинуть от стены, и схватился за спину:

-Что это с моей спиной?

Он был не один, кто жаловался на боли в спине, которые начались, после того, как начались капельницы.

Он попросил меня:

-Просунь руку, достань, а?

Я отдала ему кубики…

Им  надоело играть,  и Саша, обвинив Вову в жульничестве, пошел к двери:

-Что с тобой играть, когда ты все время пытаешься меня на…ать?

-Не-ет, - смеялся тот, - ни х…я.

-Ты просто знаешь, что я у тебя выиграю!

И он ушел. Вова попросил Алину:

-Пододвинься, Алин, я тут ляжу, полежу.

Алина села в кровати, а он лег на живот.

-Я через пять минут приду, - сказала Алина.

Выходя, она хлопнула Вову по заднице. Он этого не ожидал и ойкнул.

Наконец-то, - подумала я, - мы остались с ним наедине. Не знаю, зачем, но мне это нужно было до ломоты в зубах.

-Как дела, Кристина?

-Нормально.

-Виделась со своим парнем?

-Виделась. Десять минут.

Вова подумал, что это не виделась. И тут вернулась Алина.

Она, что, специально, - не поняла я. И рассердилась на нее.

Когда мы с Алиной остались вдвоем, я у нее спросила, стараясь не показать своих настоящих чувств:

-Алина, ну зачем ты так быстро вернулась?

-Ой, а я не подумала…

Нет, - подумала я, - это можно было сделать только специально.

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-3

Глава 42

По имени Владимир

В четверг с утра нас всех надо было отвезти в другую больницу для дополнительного обследования. Но машина была всего одна, Жигули. Поэтому, нам сказали разбиться на группы по пять человек. Первая группа уже уехала. Дальше собрались я, Алина, голубой Паша, тот москвич, что играл с Кареном в нарды, и Андрей. Нас должны были привезти туда, а забрать назад первые пять человек. Потом привезти третью группу, и забрать нас.

Через полчаса после того, как водитель вернулся из той больнице,  позвали нас. В Ереване еще оставалось тепло. Да и в Жигули мы бы все не поместились, если бы мы с Алиной надели шубы. Зачем? Сначала в машине, а потом в здании больницы… можно и без верхней одежды.

Наша группа спустилась во двор. Началась возня, кому тесниться на заднем сиденьи. Мы с Алиной были не в счет. Когда двери еле-еле закрылись, водитель тронулся с места.

-А можно включить музыку? – Спросила Алина.

Водитель включил музыку.

На улице светило солнце, а внутри здания оказалось холоднее.

Джамал держал в руках свою дубленку:

-Оставить? – Спросил у меня.

-Давай.

Два "старых” армянина сидели под одним из кабинетов.

-Что вам тут делали? – Спросил Андрей.

Один из них ответил:

-Да вот в этом кабинете какой-то фигней в нос залазили.

-Глубоко?

-Да пипец!

Я испугалась.

Я вообще шуток не понимаю.

Я надела дубленку, а первая группа поехала назад.

В длинном коридоре стояли стулья, и мы их заняли. Первый кабинет, куда я пошла, был кабинетом психолога. Ох и не люблю я это дело. Так и есть. Молодой парень подсунул мне листок:

-Заполни анкету.

Вопросы были на сексуальную тему, чего я терпеть не могла.

Во сколько лет был первый сексуальный опыт?

Я написала: в 16 лет.

Во сколько лет возникло первое желание?

Я долго думала. Не помню. А оно у меня вообще было когда-нибудь? Странно, что же тут надо отвечать? Ну, когда это…тогда и это….

Я написала: в 16 лет.

Когда испытала первый оргазм?

Вот это больная тема.

И т.д. и т.п.

Парень забрал у меня анкету и быстро пробежал глазами:

-Ты что, желание испытала только в 16 лет?

-Ну да. А во сколько надо?

-Ну, в 14…

Мне этот разговор не нравился.

-А зачем ты, вообще, занимаешься любовью?

-Как зачем? У меня есть парень…

-Он что, старше тебя?

-Угу.

-И ты занимаешься с ним любовью, что б угодить ему?

Чего он от меня хочет?

-Занимаюсь, потому, что занимаюсь.

Он что-то дописал в моей анкете:

-А здесь, в больнице, у тебя были с кем-нибудь близкие отношения?

-Нет.

-Точно?

-Точно.

Я говорила серьезно. То есть не улыбалась.

-А как ты заразилась?

-Наркотики…

-Иди в глазной кабинет, и позови, кто там, следующий…

Я села под глазным кабинетом и закурила. Когда закончились в пачке сигареты, я начала просить у Паши. И, главное, как ни посмотрю, он на меня смотрит. Чем это я его заинтересовала?

Я как-то, где-то слышала, что он даже жениться собирался, ребенка хотел…

Пока у меня проверяла зрение старая бабулька, которая явно сама ничего не видела, - привезли следующую группу: Вову, Карена, Сашу, Гарика и еще одного парня. Эти не смогли вести себя тихо. За ними тяжело было уследить, поэтому решили так: наша группа пропускает их группу вперед, что б побыстрей увезти их назад.

Бабулька всем закапывала глаза атропином, что б просмотреть глазное дно. Но как она это делала…короче, у всех нас получились по два разных по ширине зрачка. Саша, вообще увернулся, и его зрачки почти не изменились. А это проблема. Надо смотреть, а ничего не видно. Я знаю, мне и в Киеве, и в Одессе в институте Филатова это делали…

Третья группа сперва пошла в глазной кабинет, пока наши еще были у психолога.

Я и Алина сидели рядом на стульях под одним кабинетом, Андрей и Вова – напротив нас.

-Что нам еще будут делать? - Спросил Андрей у меня.

-У психолога анкету будешь заполнять.

-Ты уже заполняла?

-Угу.

-И что там за вопросы?

Я перечислила зачем-то все вопросы. Я, что, не знала, что за этим последует? Так и есть.

Андрей захотел получить от меня ответы на все эти вопросы. Я почти на все ответила, а вот на счет оргазма сказала:

-Слушай, отстань. Я не буду отвечать тебе на этот вопрос.

-Почему?

-Это, вообще-то, тебя не касается.

-Понятно, ты просто никогда этого не испытывала.

Я просто молчала.

-Молчание – знак согласия, да?

-Я тебе сказала, что не скажу?

-Да, да.

Я отвернулась и не смотрела больше на него. Тогда он сказал всем здесь присутствующим:

-Она просто молодая еще совсем. Это с возрастом придет.

Какой ты умный, - подумала я.

-А что ты сказала, когда у тебя спросили: были ли у тебя отношения в больнице? – Это  Вова спрашивал.

-Сказала, что не было.

Он пошел к глазному.   Бабулька спросила у него имя, фамилию и он громко, а то еще  бабулька не услышит, назвал свое имя:

-Владимир!

И фамилию.

Фамилию я не запомнила.

Потом, смеясь, вышел:

- Не вижу ни фига правым глазом! Так знаете, как я на таблицу смотрел?

Он прикрыл ладонью левый глаз и опустил два пальца вниз:

-Вот так!

Когда третья группа прошла осмотр, их повели на выход.

Нас же закрыли в комнатке психолога, что б не разбежались.

Я спросила:

-Почему вы нас так охраняете? Неужели же вы думаете, что мы сбежим?

Психолог ответил:

-Ты точно не сбежишь. Тебя на первом же повороте украдут.

-Я, что, самая рыжая, что ли?

Андрей прояснил:

-А какая ж ты?

-…А рыженьких у нас любят.

Паша опять сверлил меня глазами…

Андрею было интересно:

-А для чего все вот эти анкеты?

-А у нас в Ереване есть специальная клиника, где лечат все сексуальные расстройства…

Через пол часа вернулся водитель, и мы обрадовались.

Когда мы вошли в отделение, я уже направилась в палату, но Джамал меня остановил:

-Это – мое, - он показал на дубленку.

И я разделась.

****

-Ты видела, как на тебя смотрел Паша?! – Спросила у меня в палате Алина.

-Видела, - мы засмеялись.

Там была и Алина, и Саша, и Вова…

Саша мне сказал:

-Сейчас у тебя будут брать интервью.

-Я не буду давать никакого  интервью…

-Будешь. Иди.

Меня позвал врач:

-Кристина!

Я вышла в коридор.

-Здесь украинское телевидение…

-Я не буду!

-Успокойся! Твоего лица никто не увидит. Так, в какой бы палате …

Он выбрал третью палату и пригласил туда телевизионщиков.  Один из них поставил стул спинкой к камере и попросил меня:

-Ты можешь зайти, потом сделать что-нибудь, что б было видно, что ты тут живешь?

Я точно не могла. Когда-то в школе учительница украинского языка ставила с нашим классом сценку на обозрение всей школы. Я тоже там принимала участие. Нужно было сказать два предложения, но с интонацией. Учительница так и не смогла у меня добиться того, чего хотела. А я, честно, так и не поняла, что я делаю не так.

Камеры включили, я зашла в палату, взяла в руки чье-то полотенце… повесила его обратно на  спинку кровати, и села на стул спиной к камере.

-Это все? – Спросил меня кто-то.

Я больше ничего не смогла придумать. Не актриса я!

-Отвечай на вопросы на украинском языке, хорошо?

Я кивнула. Но и тут у меня ничего не получилось. От страха я забыла свой родной язык! То есть, сказала два предложения и запнулась. Не подумав, я повернулась и спросила:

-Можно я, все-таки, буду говорить на русском?

-Можно.

Потом оказалось, что  в кадре осталось именно два этих предложения на украинском языке. И все равно мои друзья меня узнали…

Так больно, но надо дышать,

А еще нужно шутить и смеяться.

И никому не дам я понять,

Как тяжело без него мне остаться.

Он со мною смеялся,

А теперь какой-то злой.

Он часто со мной целовался,

А теперь стал другой.

Мне что-то хотелось ему сказать…

Как наедине нам остаться?

Он продолжал что-то скрывать.

Или мне продолжало казаться?

Когда мне было 14 лет, меня папа учил:

-Девушка должна держать себя среди парней, как королева. Мужики должны оставаться в стороне и только смотреть. И ни в коем случае за девушкой не должна бегать стая кобелей, как за сучкой!

И теперь я вспомнила его поучения. У меня как - раз хватило пальцев на руках, что б посчитать сколько мужиков на меня смотрят. И я запуталась: королева я, или…

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-4

Глава 43

Давайте поиграем на желания…

У нас с Алиной в палате было в обрез кроватей, и Вова ложился с Сашей на одну, а мы с Алиной сидели на другой.

Вова начинал приставать к Саше, а тот сердился:

-Какого ты меня трогаешь? Не трогай меня!

Вова обращается ко мне, задирая Саше рукав до плеча:

- Потрогай, какая у него кожа нежная…

-Да убери ты от меня руки! – Саша подпрыгнул с кровати.

-Ну иди ко мне…

-Послушай, а кто кого будет трахать?

-По очереди.

-А кто первый?

-Я, конечно.

-Давай, на картах разыграем, - придумал Саша.

-А как?

-Ты вытянешь карту. Если твой цвет – ты будешь первым.

-Хорошо.

-Какой твой цвет?

-Красный.

Саша взял с тумбочки колоду и потасовал карты.

-На, тяни.

Вова вытянул черную карту. Я за него так болела, будто они на меня гадали.

-Мы будем три раза тянуть! Я – ты, я – ты. У кого больше, тот и …

Я не могла поверить. Все три раза Саша тянул черную карту, и ни разу Вова не вытащил из колоды красную.

-Пойдем в джокер играть, - позвал Вова, – только в десятую палату. Там солнце не светит и не так жарко, как здесь…

У кого-то оказались семечки. Они два часа играли в карты, - не семечки, в смысле, а ребята, - и щелкали семечки. Потом сказали:

-Надоело.

И:

-Давайте в бутылочку поиграем, что ли?

-Где бутылочку возьмем?

-Из-под джермука.

В нашей палате Саша, Гарик, Леня – москвич, Вова, Карен, я и Алина сели по кругу. Они – на корточки, мы – на стулья.

Встал вопрос – на что будем играть? Нашелся ответ – на поцелуи… в щеку.

Самое интересное было, когда пацаны целовались друг с другом. Ладно, там, мы с Алиной…

Мне нужно было только, что б Вова повернул бутылку, и она показала на меня. Но получилось, что я повернула бутылку так, что она указала на Вову. Стало тихо. Я встала со стула, подошла, наклонилась и весело его поцеловала. Игра продолжалась.

-Все, не интересно, - решили мы в один голос.

И решили, что лучше крутить бутылочку на раздевание. Благо дело, было не лето, и мы были хорошо одеты. Сначала в расход пошли тапочки. По одному. Как-то получалось, что раздевались я, Алина и Леня. Бедный Леня, провел в Ереване три месяца, что и говорить уже начал с армянским акцентом.

Мы с Алиной сняли колготки, потом повытаскивали из-под свитеров лифчики, в общем, остались на нас только свитера. Но бутылочка опять показала на Алину.

-Давай, давай, Алина. Раздевайся.

-Давайте так, когда бутылочка покажет на Кристину, мы разденемся вместе.

-Хорошо.

В следующий раз последние брюки с себя снял Леня.  И остался в трусах. А через раз попала снова я.

Открылась дверь и с грохотом в комнату ворвалась уборщица. Она выгнала нас, мы убрались в другую палату, но вернуть былое настроение уже не получилось.

Мы честно сидели и старались придумать что-нибудь еще.

Кто-то придумал:

-Давайте поиграем в хлопки. На два стула спиной друг к другу садятся парень с девушкой. Ведущий – хлопает в ладоши. По хлопку надо повернуть головы. Если они повернутся в одну сторону, должны будут поцеловаться.

Целоваться решили в другой палате, что б остальные не видели.

-Играем! – Понравилось Карену. – Я буду хлопать.

Саша, до этого сидевший спокойно на кровати, подпрыгнул:

-Я играть не буду, - и ушел в холл.

Мы постарались его остановить, но он был не приклонен.

С кем только мне не пришлось  целоваться, но, когда за моей спиной сел Вова, судьба от меня отвернулась. Карен хлопнул, и мы отвернулись друг от друга…

Когда все перецеловались, игра потеряла смысл.

Я пошла вразумлять Сашу:

-Без тебя не интересно.

И Алина поддакивала, но он все больше злился. Я подумала, что ему просто стыдно и решила отстать.

Дальше играть хотели я, Алина, Карен и Гарик. Что мы и сделали, после того, как уборщица убралась.

Хлопали теперь по очереди. Когда я начала целоваться с Кареном, мне стало смешно. Как бы мне не хотелось ему показать, что я хорошо целуюсь, у меня это не получалось, потому, что я смеялась. Смеялась и Алина:

-Ты, что, не чувствуешь, что Карен тебе под юбку залез?

Карен убрал руку, улыбаясь.

Гарик…

Все, мне надоело. Ничего у меня не получалось…

Я пошла в душ, и чуть не заплакала:

-Боже, пожалуйста, сделай так, что бы Вова меня последний раз поцеловал…я клянусь, если ты это сделаешь, я не буду больше ни колоться, ни пить, ни курить… вот с «курить» я поспешила, но… один, всего лишь один раз…

Я  просто не смогла бы уехать из Еревана, если бы не поцеловалась с Вовой. Я еще надеялась и верила. А что мне оставалось делать?

Карен лежал на моей кровати, рядом сидела Алина, и я села напротив них.

Дверь в палату осталась открытой. Поэтому, Карен увидел, как мимо проходит голубой Паша.

-Паша!

Паша остановился и зашел:

-Что, мой дорогой?

Я хихикнула. Карен глазом не моргнул:

-Ты знаешь какие-нибудь игры?

-Знаю.

-Какие?

-Выключается в коридоре свет, парни завязывают себе глаза и ловят девушек. Кто - кого поймает, тот того и трахает.

Паша ушел.

Карен у меня спросил:

-Ты почему смеялась?

-Да я над Пашей смеялась! – Испугалась я за свою жизнь.

-Знаешь, что я почувствовал? Я тебе сейчас покажу.

Пока я не успела опомниться, Карен прижался к моей шее и стал целовать ее. Чего ждать дальше, я не понимала, но что-то… отбиваться я не видела смысла, то есть возможности. Потом он отстал от меня и плюнул на пол:

-Фу.

Я ничего не поняла. Ему, что, понравилось обращение Паши, а я все испортила?

Нет, не так. Карену и так это не понравилось, а я еще и масла в огонь подлила…

Вернулся Саша:

-Я придумал новую игру. Все пишут пожелания друг к другу, и потом эти желания нужно будет исполнить. Пришел и Вова.  В пожеланиях были недоработки. Я написала смешное   желание, отправив вытянувшего его в столовую за яблоками. Вова сказал:

-Кто это написал? Смешно!

Меня быстро вычислили.

Они между собой пообщались, и пришли к выводу, что играть надо на сексуальные желания…

Саша объяснил нам с Алиной:

-Девчонки, только если вы согласитесь. Играем в сексуальные желания. Кроме простых пожеланий, мы посоветуемся и решим, с кем из нас вы по собственному желанию займетесь любовью.

Алина говорит:

-Я согласна.

Между прочим, ее Андрей принимать участие во всем этом не захотел.

Я потеряла дар речи, слова застряли у меня в горле, и мне хотелось крикнуть: ты что! Но я сказала:

-Давайте.

Парни взялись за бумажки. Мы с Алиной тоже должны были что-то попросить. Пока я думала, открылась дверь, и зашли те двое старые армяне. Только, что вернулись из города:

-Чем вы занимаетесь?

Не дай бог, кому-то стукнет в голову пригласить и их играть. Я выбросила из рук свой листок и  сказала:

-Все, больше не играем

Саша стоял рядом и услышал.

Старики стали выкладывать из города, у них появилась своя какая-то тема для разговора, и все об этой игре на желания забыли.

-А почему вы водки не купили?

-Да побоялись мы. Мы ж не знали, что нас не будут шмонать. А у нас даже ничего не спросили.

Глава 44

Карен. Почему он раньше меня не замечал?

Я шла по коридору в сторону холла, когда услышала за спиной голос Карена:

-Почему я раньше не замечал, какие красивые у тебя ноги?

И обнял меня за талию. Мы дошли до конца коридора, Вова на диване посмотрел на нас, и мы пошли в обратную сторону.

-…А вот в талии тебе надо чуть-чуть похудеть.

Я из-за этого арменикума потолстела на пять кг. Все потолстели. Хотя, может, просто, оттого, что давно не кололись…

-Пойдем в палату, - и Карен завернул меня в свою темную пустую палату.

Он довел меня до кровати, а когда мы на нее упали, стал целовать мою шею.

Только б не в губы…этого я уже не вынесу.

Этому Карену было все равно с кем. С Полиной, с Алиной, со мной…правда, я не понимала, шутит он, или серьезно:

-Давай займемся любовью.

Ну вот как его остановить?

-У меня такое ощущение, что вы хотите пустить меня по кругу.

Подействовало. Он отпустил меня. Сел и усмехнулся.

-…Сначала твой брат, теперь ты…

-Ты ненормальная!

Карен вышел в холл и рассмеялся:

-Знаешь, что она сказала? Что мы ее по кругу хотим пустить!

После этого мне стало стыдно за свои слова. Лучше бы я их не говорила. Лучше бы Карен меня совсем не трогал!

В десять часов вечера мы были в нашей с Алиной палате. Зашел врач, и парни его больше не выпустили. Стали забрасывать вопросами:

-У кого больше шансов заразиться, у парней или девушек?

-У девушек. Причем они сгорают быстрее, чем парни.

Леня спросил:

-А спортом нам заниматься можно?

Врач помолчал, наверно думал, и сказал:

-Нет.

Леня повернулся ко мне:

-А почему?

Я ответила:

-Может нам нельзя худеть…

-Так я наоборот, когда начинаю заниматься спортом, только толстею.

Они перешли на армянский и еще долго о чем-то разговаривали.

В 11 прокричали:

-Отбой!!

И мы с Алиной остались вдвоем. Я опять не нашла своей зажигалки. Каждый раз я уезжала без зажигалки, потому, что ее кто-то тибрил.

Зашел Андрей. Он вертел в руках зажигалку. Я присмотрелась и поняла, что это моя.

-Это моя?

Я думала, он сразу отдаст, сказав: Ой, забыл положить на место.

Вместо этого он спрятал зажигалку в кулаке:

-Это не твоя, это моя зажигалка.

Что, у него такая же? - Подумала я. Да ну! Не будь идиоткой!

-Сейчас же отдай! У нас с Алиной больше нечем прикуривать.

И я силой разжала его кулак и вытащила зажигалку.

Андрей обиделся и ушел. А я поняла, что вещи так просто не испаряются…может, он на память хотел взять? Так сколько ж ему их надо?

-Алина, ты его серьезно любишь?

-Люблю.

-И замуж бы за него пошла?

-А ты, если бы Вова тебе предложил, отказалась бы?

Да я об этом не думала никогда. Да и Вова ни за что бы не предложил.

-Да, отказалась бы.

Глупая Алина, - подумала я. Тешит себя пустыми надеждами. Да не просто пустыми, а несуразными. Неужели она совсем слепая? Замуж! Джермук тебе, то есть, нам в подарок на прощание, а не замуж!

Это была моя последняя ночь в больнице. Последний раз мог прийти Вова. Но ни он, ни Андрей к нам с Алиной так и не пришли.

****

Я вставала рано, а вот Вова и ко. попозже. К ним зашла медсестра, что б разбудить:

-Подъем!

Саша что-то ей промычал.

-Подъем, капельницы сейчас будут ставить!

-Закрой дверь с той стороны!

Она обиделась и ушла. Пожаловалась охраннику. Тот с ними церемониться не стал.

Я стояла в коридоре, когда из их палаты выбежал Вова, подгоняя перед собой полотенцем Сашу. Они громко кричали и смеялись. Потом из палаты выбежал  Карен…

Охранник подошел ко мне:

-И зачем я их разбудил?..

Капельницы ставили не всем сразу. Нам с Алиной поставили, потом следующим, и еще… в общем, мы с Алиной давно откапались, а первая палата так и сидела, ждала, пока до них дойдет очередь. Полдня еще ждала.

Зачем их разбудили?

Кто знает, что такое любовь? У меня лишь с каждым ударом пульса стучало и его имя в голове. Я не знала, что мне от него надо было. Могла даже представить себе его с другой. Но лишь бы на моих глазах, только б видеть его, слышать…а еще вдыхать запах "Marlboro”, смешанный с его одеколоном. Я мечтала, как остаюсь с ним наедине, тогда бы он хоть слово мне сказал. Только мне… он бы что-нибудь мне объяснил, что-нибудь дал понять, ведь я так и не знала, как назвать то, что у нас произошло. Или чего не произошло.

Я сложила все вещи в чемодан, хоть до самолета еще оставалось много времени. Сегодня после капельницы снова поднялась температура, но я не хотела лежать. Саша тоже. Поэтому мы переходили ломку на ногах. А вот Карена свалило. Я сидела на диване. Из первой палаты вышел Саша и позвал меня:

-Кристина, иди, тебя Карен зовет.

Я подошла:

-Что?

-Ой, мне так плохо, сядь, посиди рядом.

Я села на край его кровати.

-Погладь меня по ножке.

Я засмеялась и выполнила его просьбу.

У Вовы в вене еще была иголка, через которую капал арменикум.

-Слушай, Саша, твой парень, он ведь барыга?

-Нет, Карен, он не барыга.

-Но он же продает ширку?!

-У нас не так, как у вас. У нас барыга – это тот, кто продает солому.

-Да какая разница! У нас бы его убили.

-Да ну? Я тоже продавала ширку…

-Да?

-Угу.

-Так ты тоже барыга?!

Карен открыто смеялся с меня.

-У нас все барыги, если считать по-твоему.

-Что, все торгуют ширкой?

-Да мы просто варим, если у нас остается, и кто-то просит продать ему, мы продаем.

-У вас, наверно, все бедные…одеваются, как бомжи?

Я промолчала, потому, что он был прав.

Вернулся Саша. Я спросила:

-А где карты? У вас?

И встала, подошла к окну.

И тут случилось. Вова похлопал ладонью по краю своей кровати:

-Сядь-ка возле меня.

Пробежала секунда, словно вечность, во время которой я думала: сесть или нет? А может он и не собирается меня обижать? Но я думала, что собирается, потому, что в глазах его была насмешка. Меня спас Саша:

-Пойдем, пойдем я тебе карты отдам. Они в той комнате, где мы вчера играли в джокер.

И потянул меня за собой.

Не знаю, может, так и надо было, но я очень жалела, что так вот просто ушла. А вдруг это была последняя капля, что перевесила весы не в мою сторону? А вдруг Саша меня не спасал, а топил?

Никогда я об этом не узнаю.

Зачем мне были эти карты?

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-5

Глава 45

Прощай, Вова…

До середины дня мне хотелось, что бы время шло медленнее. Даже пошла в столовую и попросила себе вермишели. Я была где-то далеко и не заметила, как моя тарелка оказалась наполнена с горкой:

-Все – все, хватит!

Съела две вилки и пошла выбрасывать остальное в ведро.

В холле играла музыка. Карену уже стала получше, и он захотел со мной потанцевать. Меня от перенапряжения били нервы. Что мне оставалось? Только последнее: поцеловать Вову в щеку на прощание, когда буду уходить из больницы.

Кстати, результаты анализов у всех были хорошими, то есть отрицательными. Кроме Алины. Она расстроилась, но ее успокоили, сказав, что через три месяца посмотрят еще раз. Мы все договорились, что собираемся через три месяца 26 февраля.

-Не буду с тобой танцевать.

Это Карен:

-Ты дрожишь!

Ну и до свиданья.

Саша догнал меня возле душа, поцеловал в щеку, и сказал:

-Пока, мы с Гариком уходим уже.

И я решила:

-Так я с вами.

-Тогда иди, одевайся.

Не было сил больше себя мучить.

В шубе и с чемоданом я вышла в холл. Саша с Гариком уже со всеми прощались. Карен увидел меня:

-И ты уходишь?

-Угу.

Я поставила на пол чемодан.

Карен меня поцеловал. Потом я прикоснулась к колючей щеке Вовы, а он ко мне – нет.

Может еще увидимся, - надеялась я. Но прекрасно знала, что этого не случиться. Небеса были против меня. Я была очень плохим человеком…

-Дай я тебя еще раз поцелую! – Позвал меня Карен.

Поцеловал, а мы пошли к дверям.

Саша взял мою сумку.

На улице мы подошли к "такси”. Гарик договаривался, а Саша весело смотрел на окно четвертого этажа, в котором кто-то стоял.

Я спросила:

-Кто это?

-Вова.

Ну конечно, как я могла в этом сомневаться…

Я улыбнулась и помахала Вове рукой. Не знаю, на зло или из жалости…

-Едем ко мне, - сказал Саша.

-А у тебя водка есть? – Спросила я.

-Есть. Текилу пила когда-нибудь?

Я не пила, но зачем-то соврала:

-Пила.

-У тебя сколько времени?

-Полтора часа.

****

У Саши дома была мама, но она к нам в зал так ни разу и не зашла. Саша сам принес из кухни поднос с маленькими чашечками, в которых был налит турецкий кофе.

-Мама боится нам помешать.

Он достал из бара бутылку водки 0.75, слава богу, не текилу, и разлил в рюмки.

-Я сейчас позвоню, закажу тебе такси.

-Вы родные братья с Гариком?

-Нет, троюродные. Самое интересное, что познакомились мы в Москве.

В стаканы Саша налил компот, а на закуску положил выпечку.

Компот в моем фужере закончился, Саша переставил на его место свой полный фужер. Я никак не могла привыкнуть у тому, как Саша подносил к моей сигарете зажигалку, давая мне подкурить. Моя рука так и тянулась сама к зажигалке.

Гарик посмотрел на меня:

-А Вова, похоже, в тебя сильно влюбился?

Саша перехватил мой взгляд:

-Зачем ты ей это говоришь?

Я думала – знал бы ты, Гарик, как он в меня "влюбился”, не травил бы мне здесь душу.

Я поставила на стол рюмку:

-Ну расскажите что-нибудь.

-Хитрая, напоила нас, думаешь, языки наши развязались… - Прочитал Гарик мои мысли. – А ты ведь тоже любила Вову?

-Да не любила я никакого Вову!

Саша отвлек мое внимание:

-Знаешь, почему я не захотел играть с вами тогда?

-Нет. Знаю только, что ты вел  себя, как маленький.

-Я расскажу тебе. Карен же тоже только хлопал. А он мне перед этим сказал, что Алина только, что в душе делала минет Андрею. Я, как подумал, что мне надо будет ее после этого целовать, меня чуть не стошнило. И вот поэтому, я просто ушел из палаты.

-Теперь понятно, почему Карен был такой веселый.

Водка таяла.

-А знаете, что Вова попросил меня сделать ему минет?

-Пипец, знаем, - Сашино выражение лица рассказало, какого он в этот момент мнения о Вове. Придурок он, одним словом.

-А у тебя есть девчонка?

-Нет, нету. С ними когда начинаешь по-хорошему, они садятся на шею.

-Да, вот я смотрю по Вове и Карену. Им точно на шею не сядешь.

Саша со мной не согласился:

-Вове как раз – таки можно было запросто сесть на шею.

Таяло время. Через час за окном просигналило мое такси.

Саша решил:

-Я, все-таки, поеду тебя провожать.

Глава 46

Но как тебя забыть?

Было похоже, что он от себя этого не ждал. Почему? Я-то ждала…

Мы втроем вышли во двор. Гарик поцеловал меня на прощанье и пошел в сторону своего дома. Мы с Сашей поехали в аэропорт.

Бутылка 0.75 на троих, а меня даже не мутило.

По прибытии мы узнали, что мой рейс, как минимум на час задерживается.

Мы шагали к паспортному столу.

-Саша, мне действительно очень нравится Вова, а то, что Гарик сказал, что он в меня влюбился… или он это так…

-Кристя, забудь.

Он заставил меня ухмыльнуться. Я знала горькое значение этого слова.

Возле паспортного стола была очередь. Саша держал меня за руку и  вел вперед. Перед столом забрал у меня паспорт, и сам положил его на стол.

Потом мы сели и стали ждать, когда объявят мой самолет. У меня из глаз покатились слезы:

-Я не смогу улететь…

-Ты из-за Вовы?

-Нет, из-за всех.

Да! Кричала моя душа. Из-за Вовы! А из-за кого же еще? Мне больше никто не нужен здесь.

-Успокойся, не плачь, - Саша поладил меня по щеке и повторил, - не плачь.

От этого еще больше хотелось плакать.

Саша быстро поцеловал меня в щеку. Я не успокоилась, и тогда он стал целовать меня еще и еще. Но как я удивилась, когда он прикоснулся губами к моим губам… и ответила ему.

Мы радовались, как дети. Он держал меня за руку, он целовал меня в губы. Не знаю, сколько это продолжалось, когда он признался:

-Я хотел тебя с первой минуты, как увидел.

-Честно?

-А ты не знала? Почему я, ты думала, постоянно торчал у вас в палате? Из-за Алины, что ли?

Я – то думала, этот человек – мой друг. Но, видно, дружбы между мужчинами и женщинами не бывает. Мне стало лестно, что этот Саша – умный и умеющий всех рассмешить – может принадлежать мне:

-Голова кружится.

-Пойдем на воздухе покурим, - повел он меня к выходу.

Водка ударила мне в голову. Да так, что если б со мной не было Саши, который меня водил за собой, я бы совсем потеряла ориентацию. То есть ориентацию я совсем потеряла, и ни за что б не нашла путь – дорогу к самолету. Мне казалось, что в аэропорту все поменялось местами. И почему-то в этот раз выход к самолету совсем не там, где был все-время.

И я влюбилась в Сашу. Что б как-то дальше жить. Мне не важно было, что я не собираюсь за него замуж. Он мне сейчас нравился, он был мне сейчас нужен. И он научил меня, как дальше быть. Я знала, что все три месяца он будет меня ждать, а я буду этому радоваться.  Мне казалось, что это именно тот, кто мне нужен. А самое интересное, что у нас с ним все впереди. Он еще в больнице записал номер моего телефона, теперь обещал позвонить:

-Сегодня ты уже поздно будешь дома, а завтра я позвоню.

-Хорошо, я буду ждать.

Не знаю кто - кому был нужен больше: я ему, ил он мне?

Проходя таможню, я последний раз обернулась. Он еще не ушел.

В самолете я поняла, что не могу закрыть глаза, потому, что сразу начинало тошнить. Я честно пыталась их не закрыть. Сидела, как дура, и таращилась на дверь самолета. Я представляла себе, что сейчас в нее войдет Вова… вот именно сейчас. Но он не входил.

15 минут самолет не взлетал, и за это время я смогла прийти в себя.

В Борисполе была ночь. Папа меня встречал на "Волге”…

****

Поздно вечером в палату к Алине пришел Вова. Они всю ночь проговорили. Алине показалось, что он от нее чего-то хочет, но Вова так и не решился.

Так и сидел на моей постели до утра. Он даже представления не имел, как я его ждала. А он… он просто дождался, когда я уеду и…я и сама не знаю, что я хочу сказать. Ну почему он не захотел провести всю ночь со мной, а не с Алиной?

Рядом с Вовой я была в плену. Мне с ним просто надо было быть. С Сашей же я чувствовала свободу. Но Вову я бы никогда не разлюбила. Всю жизнь бы его любила.

Вова рассказывал, как он начал колоться:

-15 лет мне было. Я тогда спортом занимался, моя нога одна была как сейчас две. Потом вместо тренировок я гулять стал, а форму специально мочил под колонкой, перед тем, как домой идти.

Еще я вспомнила, как Вова рассказывал, как Карен спасается от передозировки:

-Он бежит так быстро до колонки, а потом сует под холодную воду свою голову.

Я всех вас любила,

И тебя, и тебя…

Я никого не забыла,

Ни тебя, ни тебя.

Только вот не судьба,

Хоть я была готова,

Пойти за тебя и за тебя…

И не сказав и  слова.

Мне не легко расставаться,

Ведь это вы так хотели.

Я лишь могла улыбаться,

Испытав чувство потери.

Со мною будет другой,

Наверно, похожий на вас.

Он будет со мной,

Но нет его сейчас.

ЧАСТЬ 2

ШИЗОФРЕНИЯ

Глава 1

Саша

Саша был с меня ростом, весил 55кг и не был красив. Если бы я тогда не плакала…мне так нужно было в тот момент, что б меня кто-то любил! На меня нашло затмение. Саша показался мне большим, на весь мир, и влюбленным в меня. Тем более, что я считала его своим другом, и мне нравилось, что он – мой друг. Несколько часов я даже жалела, что была с Вовой. Где Саша был раньше? Почему не уберег меня от тех страданий, что принес мне Вова?

Я не разбираюсь в людях. Я хотела Сашу. А Саша хотел меня.

В субботу утром мы с родителями сидели на кухне и праздновали мое излечение. Я не смогла промолчать, и рассказала им про Сашу. Я была им захвачена, я говорила:

-Он такой хороший!

Папа смеялся:

-Когда ж вы уже успели с ним…

-Он меня в аэропорт провожал.

-А сколько ему лет?

-24.

-О, уже лучше. В мозгу у него что-то, да есть.

-Он должен сегодня позвонить.

-А если не позвонит?

-Позвонит – позвонит.

-А почему ты так уверена?

-Я просто знаю.

Зазвонил телефон, и я побежала брать трубку.

Саша сказал:

-Привет, солнышко.

-Привет…

когда я стала приглашать его в гости, он заподозрил, что со мной что-то не так:

-Чем ты сейчас занимаешься:

-Мы тут с родителями праздник себе устроили. Сидим, пьем…

-А, - засмеялся Саша, - теперь понятно.

В конце он сказал:

-Целую.

И я положили трубку.

Не могла я ему тоже сказать "целую”.

Через несколько дней ко мне заявилась моя бывшая одноклассница, и прогнать ее уже не представлялось возможности. А мне что? Все лучше, чем сидеть самой в четырех стенах. По полдня мы с Люськой сидели на кухне, ели, курили, пили кофе и играли в карты. Вечером собирались и шли гулять. В основном, мы проводили время в одном дешевом баре, где  Люська встречалась со своим парнем и его компанией.

На Новый год к нам в гости приехала сестра папы с мужем и маленькой дочкой. Во время праздников на меня накатывалась тоска и чувство одиночества, и когда часы пробили двенадцать часов, мне захотелось куда-нибудь уйти из дома. Я представляла, что сейчас будет, но от своего решения уже отказаться не могла. В нашей компании у меня была одна настоящая подружка и ее муж, которые так и не решились попробовать наркотики и впоследствии поженились. Они жили недалеко от нас, и я решила пойти к ней, а потом…я начала переодеваться, а мама просить и требовать:

-Ну куда ты пойдешь?

Да, действительно, можно подумать мне некуда идти. Я ненавидела мать в этот момент. Она меня столько месяцев держала дома и никуда не пускала. Но я ведь живой человек, и имею право на свою жизнь. Идите все к черту!

Если бы я была трезвая, я бы конечно не смогла восстать против мамі и папы, но водка сделала свое дело. Пока мама мне надоедала и действовала на нервы, словно санитар в сумасшедшем доме, я до того разозлилась, что решила просто подружкой не обойтись. Я обязательно должна найти Валика…

Я уже плакала в истерике, когда папа меня обрадовал:

-Тебе Валик звонил.

Я была в шоке:

-Когда?

-Только что. Спросил тебя. Я его спросил – зачем ты ему нужна, он сказал, что хочет поздравить тебя с праздником.

-Почему ты меня не позвал?! Какое ты имел право?!

Если Валик не побоялся мне позвонить, то и я не имею права сейчас испугаться. Я только могла мечтать, что он мне позвонит…

Все, я оделась и собралась уходить. Но перед этим мне пришлось по очереди всех обидеть и на всех наплевать.

Я направилась к подружке. Когда она мне открыла дверь, я поняла, что они только что уже легли спать. Но она мне обрадовалась и впустила в квартиру.

Я сидела на диване и сетовала на жизнь. Потом стала звонить Валику, даже не понимая, что набираю неправильный номер.

Они сказали, что Валик недавно заходил, просил, что б они мне позвонили и пригласили к себе в гости, а он бы меня подождал. Но, когда у них ничего не вышло, Валик ушел.

Я была в отчаянии:

-Ладно, я пойду. Зайду к Олегу, может валик у него.

Только я вошла в подъезд, как за мной хлопнула подъездная дверь. Это были папа и Лариса – его сестра.

Папа жалостливо попросил:

-Пожалуйста, пойдем домой.

Мне некуда было деваться, и я, совсем несчастная, пошла за ними. А могла бы быть счастлива, уже сегодня…

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-6

Глава 2

Полная луна

До 26 февраля оставалась неделя. Я позвонила в Ереван и мне сказали прилетать.

Мы купили билет туда и обратно, и тут позвонил Саша:

-Привет, солнышко.

-Привет.

-Ты собираешься приезжать?

-Ну конечно. Я и билет уже купила.

-На когда?

-На следующую пятницу.

-Мне Вова звонил. Сказал, что они с Кареном прилетают в понедельник.

Вот и рухнули все мои надежды. У меня не осталось выбора. Между Вовой и Сашей. Ну почему они решили так?

-А ты не можешь поменять билет?

Я знала, что папа не разрешит:

-Я поговорю с папой, но он не согласится. А ты с ними пойдешь в больницу?

-Не знаю, я еще подумаю и перезвоню тебе. Я тебя встречу.

Когда я положила трубку, сразу пошла к папе, но он таки не разрешил. Я была и разочарована и рада, потому, что еще потолстела и не хотела, что б Вова меня видел такой.

Уже стоя перед дверью отделения больницы, я гадала, может Вова с Кареном еще здесь.

Но их не было. Во вторник они пришли, сдали кровь на анализ, и результата был отрицательный. Поэтому их в четверг отпустили на все четыре стороны. Да и оставаться им нельзя было. Они сидели в глубокой системе. Они-то взяли с собой цыгана, а тот – героин, но последний закончился быстрей, чем рассчитывалось. У Саши анализы были плохими, поэтому его задержали, что б прокапать еще арменикум. Он должен был пробыть здесь до воскресенья.

Мы с ним обнялись:

-А Вовы с Кареном нет?

Саша объяснил мне ситуацию:

-Вова в понедельник так обкололся, что мне стыдно было сидеть в баре рядом с ним. Нахрен он двигает себе за раз столько ширки? Ты бы видела. Похудели сильно…

Этой ночью Саша ко мне не пришел.

Я представляла себе Вову, и видела, какой он, когда уколотый. Такой же, как и Валик.

В субботу мы с Сашей были одни из больных. Он сидел на кровати, а я ходила туда – сюда и спрашивала у него:

-Ну зачем им этот героин! Такие парни. Красивые, богатые, что им еще нужно? Я, как представлю их убитыми…

-А ты чем занималась дома? Не вмазывалась?

Я рассказала ему, что все это время проводила с Люськой.

-Ты не рассказывал Вове про нас?

-Нет.

Я многого не понимала в жизни, не стала вникать и в эти отношения между Сашей и Вовой. И мной.

В полдвенадцатого ночи он заглянул и сказал, что сейчас придет.

В окно светила круглая луна. Как в фильмах.

Я лежала под одеялом, а Саша сидел на кровати напротив. Он рассказывал, что ночью могут произойти вещи и сказаться такие слова, что днем никогда – никогда. Говорил, что, если ты одинок и тебе от этого плохо, надо зажечь свечу и смотреть на ее пламя.

-В мире есть три вещи, на которые можно смотреть не отрывая глаз: звезды, пламя костра и пламя свечи. Послушай, кто из наших предлагал тебе отношения?

Их было много. Последним я назвала Андрея.

-Андрей?

-Угу.

Саша промолчал.

-А еще … Саша… - Добавила я.

-Да?

Он пересел на мою кровать.

Я его попросила:

-Только ты никому не рассказывай про меня и тебя, хорошо?

-Я много про кого чего знаю, но никогда об этом не рассказываю.

До шести часов утра мы с ним разговаривали…ну, почти разговаривали. А потом ему надоело, что дело не двигается с места. Саша снова сел на кровать напротив:

-Я сейчас уйду.

-Не уходи.

-А ты знаешь, что если человек ни о чем не думает восемь секунд, то он засыпает? Хочешь, я сейчас так сделаю? Я умею.

-Нет, не хочу!

-Ну тогда что мне делать?

-У тебя было много девчонок?

-Зачем это тебе?

-Просто, хочу знать!

-Да, да, много.

Почему-то мне так и показалось. Хотя с первого взгляда и не скажешь. Но если он соблазнил меня, значит с остальными у него не должно было быть никаких проблем.

-Ладно, уходи, спокойной ночи.

И он ушел к себе.

Через пять минут до меня дошло. Меня озарило. Что-то мне стукнуло в голову. Я поняла смысл его слов. Точно, он уже занимался любовью с какой-то другой девчонкой: "Я много про кого чего знаю”…

Я поломала себе голову, гадая с какой? В нашей группе кроме меня была только Алина. Она отпадает. Потом – Полина. Наверно она. Они были знакомы еще до того, как я сюда приехала. Но Полина была с Кареном…может с Алиной? Нет, эту загадку надо разгадать.

Я выпрыгнула из своей постели и пошла к Саше. Открыла дверь его палаты:

-Подожди, а с кем это ты …

Он засмеялся:

-Ты только поняла?

Я так и стояла в дверях:

-Кто?

-Я не скажу тебе.

-Ладно, спокойной ночи.

И я развернулась в другую сторону. Но только моя рука коснулась двери, Саша не выдержал:

-Полина! Только это еще было до Карена.

Не знаю, кто меня больше удивил, Саша или Полина?

-Мы после этого расстались с ней очень хорошими друзьями.

И я пошла к нему…

Глава 3

Утром я была сонная.

Утром я была сонная, но спать дольше не смогла. Мы встретились в столовой. Есть я не хотела, но Саша взял себе сыр, сметану и сахар, и я сделала то же самое.

Потом ему поставили капельницу, а потом он собрался домой:

-В твоей палате не топится и холодно, обещай, что перейдешь в мою палату, когда я уйду?

-Угу.

-Не провожай меня в коридор?

-Почему?

-Не надо, что б нас видели. Жди моего звонка в понедельник. Я должен буду принести сюда еще кое-какие анализы. Встретимся тогда. А в пятницу я приеду за тобой, что б отвезти в аэропорт.

Он поцеловал меня в щеку:

-Пока.

К вечеру все собрались. Ночью прилетела Алина. Рассказала, что Вова просидел тогда у нее всю ночь. И, что она таки делала аборт:

-У меня там подружка работает. Так все прошло хорошо. Мне даже простынку подстелили на койку, и оставили отходить от наркоза до утра.

-А я переспала с Сашей.

-Да ты че?! И как?

-Классно.

Я прожужжала ей о нем все уши.

-А Андрею ты сказала о том, что беременна?

-Нет, не сказала. Но у меня есть еще одна новость: я встречаюсь с восемнадцатилетним. Меня на молоденьких мальчиков потянуло!

-Он любит тебя?

-П…ц! Он кричит от счастья со мной в постели. Я первая взрослая женщина в его жизни.

-А он знает о том, что у тебя СПИД?

-Нет. И не узнает. Я его все равно скоро брошу.

В понедельник утром у нас взяли кровь на анализ. Через пару дней пришел результат: у всех все было чисто. Но капельницы нам все – таки еще поставили. Врачи в столовой, забыв про нас, от счастья сидели и пили водку. Ведь все анализы показали, что арменикум – действует! Кроме того, он теперь усовершенствован и не дает побочных результатов, и не жжет вену.

Саша в понедельник позвонил. Мы договорились во сколько он приедет меня в пятницу забирать. Я ждала его, но…

Зачем я себя обманываю? Он не приедет. Скорее всего, он не смог, потому, что вдруг стало некогда. С наркоманами такое бывает…

В следующий раз нам прилетать через три месяца. Уже в новую больницу в Бангладеше.

Глава 4

Валика можно только убить

Мы с Люсей возвращались из бара. Сегодня почему-то раньше, чем обычно. Дорога домой проходила мимо подъезда Валика. Я потянула Люську за рукав ее пальто из шкуры молодого дерматина, она упиралась, но ничего со мной поделать не могла.

Говорят, пособникам дьявола везет, вот повезло и мне. Валик через минуту вышел из подъезда. Капюшон его зимней куртки был натянут на глаза, и он меня сразу не узнал.

-Валик! – Остановила я его.

Он обернулся:

-О, привет.

Люське все это не нравилось, она злилась. Я из-за этого нервничала и отправила ее домой:

-Иди домой. Я обещаю, что через час тоже буду дома. Никто ничего не узнает.

-А если твоя мама меня завтра спросит…

-Скажешь ей, что мы ушли из бара не в одиннадцать, а в двенадцать.

И Люська оставила нас одних.

Валик не был смыслом моей жизни, он был способом моей жизни. Так начался новый этап в моей жизни, в котором я совсем не помнила и не думала ни о Вове, ни о ком - другом. Я снова «любила» Валика. Я радовалась ему. Вот он-то был моим, и я могла делать с ним все, что хотела.

Мы постояли у подъезда:

-У тебя есть ширка? – Спросила я.

-Пойдем, сходим в одно место.

Мы прошли до следующего дома.

-У меня сейчас есть и квартира, в которой бы ты смогла жить, если б ушла из дома…правда там живет девчонка с тремя детьми. Алена зовут. Подожди меня.

Валик оставил меня на первом этаже, а сам пошел выше.

Вернулся:

-Блин, есть только смывки, (слабенький раствор ширки),  но я думаю, что тебе сейчас и этого хватит. Пойдем ко мне домой. У меня мама в командировке.

У него дома он меня вмазал, и я вспомнила, как это… опять. Он закапал мне глаза, что б расширились зрачки:

-Блин, пол куба – и ты убитая, (что-то вроде того, что мне очень хорошо). Вот бы мне так, - смеялся он.

В его комнате произвели перестановку. Теперь эта комната была не моя. Все изменилось. Меня сюда теперь даже на порог не пускают…как же больно понимать…

Об этом нельзя думать.

Наконец-то я опять была счастлива. Я была рядом с Валиком, это была моя жизнь. Моя! И пусть другие этого не хотят, а я по - другому не могу. Я так с ума схожу.

Мы договорились, что встретимся завтра, после того, как с час целовались и… целовались. Я пошла домой.

Мама всегда боялась, что я снова начну колоться, и всегда с подозрением смотрела на меня, когда я возвращалась домой. Меня это бесило. Я ненавидела свою мать за то, что она не дает мне свободно дышать.

Но в этот раз я была уверена, что она ничего не поймет.

Она открыла мне дверь, заглянула в мои глаза, и я пошла спать.

Завтра опять пришла Люська, и я ушла с ней. Я не могла так просто взять и сменить Люську на Валика. Мне было жалко ее и не хотелось оставлять ее одну. Поэтому я пол вечера проводила с ней, а пол вечера – с Валиком.

Так и продолжалось. Я уходила из дома с Люськой, а шла к Валику.

Однажды Валик взял меня с собой по дороге к барыге за соломой. Там его ждал Олег.

Бедный Олег, когда увидел с кем за руку идет Валик, - меня, - потерял дар речи. Все, - решил он, - неприятностей теперь не оберешься. А я только улыбалась.

-Привет, Олег.

-Привет.

Но он ведь был прав. Вот например, им с Валиком дали условный срок… мне было интересно:

-Что вам на суде сказали?

Олег вспомнил этот ужас:

-Я, - говорит, - на суд шел с теплым одеялом.

Валик пошел к барыге, а мы остались ждать недалеко от его дома, но так, что б нас оттуда не было видно.

-…Прокурор попался классный. Молодой пацан.

Не знаю, может Олег и не знал, но Валик точно знал, что его не посадят. Он слишком нужен был здешнему наркоманскому миру.

Папа как-то попросил своего друга:

"-Послушай, у меня дочка погибает, что мне делать с этим Валиком?”

"-Посадить его я не могу. У меня приказ сверху.”

"-А что мне делать?”

"-Все просто: его можно убить. Я прикажу своим поймать его и засунуть в обезьянник. А там кто знает, что может произойти.”

"-Да ну ты что!”

Папа побоялся брать грех себе на душу.

8 Марта мы с Люськой собирались отметить походом на дискотеку. Даже ее парень согласился, который терпеть не мог дискотек. Но я слегла в постель с высокой температурой. Обидно было.

Через пару дней мы у Алены встретились с Валиком. Он мне радовался:

-Где ты была на 8 Марта? Я пришел на дискотеку, но тебя не нашел.

-Я заболела.

-А у меня куча бабок было. Жалко…

И он вручил мне мягкую игрушку:

-На, это я тебе в подарок купил.

Я показала все свои зубы. А Макс – знакомый Валика – быстро добавил:

-Правда купил. Я сам был свидетелем.

Дома я соврала:

-Мне подарили на 8 Марта.

-Кто?

-Парень.

-Какой?

Мне казалось, что это проще всего. В конце концов, на 8 Марта всем девчонкам парни дарят подарки.

-Мой новый знакомый.

-Кристина, что ты мне мозги пудришь?!

-Мама, отстань!!

Что она могла мне предъявить?

Глава 5

Что, опять подсела?

Время шло, я становилась все ненормальней. На улице становилось все теплей. Шла Пасха. И родители все – таки узнали, что ни к какой подружке я не хожу.

Я пообещала, что после Пасхи вернусь домой. Папа пообещал достать трамадол.

Потому, что «любовь» Валика ко мне остыла. «Помогало2 и то, что нам приходилось от всех скрываться. Валик все чаще и чаще стал исчезать. Мне становилось все хуже и хуже. Так не могло дольше продолжаться. Он издевался. Я у Алены могла его ждать по несколько дней. Пока он не приходил, что бы сварить. Потому, что больше негде было. А эта точка стала опасной. О ней уже знала вся милиция. Несколько раз здесь была облава.

Да и ширку мне теперь приходилось у него выпрашивать.

Валик часто не ночевал и дома, а когда мы были вместе, все время меня  обвинял в том, что я опять сижу в системе. Любил он меня так, что ли?

Я ждала его у Алены. Дожидалась, а он даже не смотрел в мою сторону. Мы с Аленой подружились, поэтому выгнать меня с ее кухни удавалось крайне редко. Валик затягивал:

-Что, опять подсела?

Я промолчала.

-Какого х…я ты это делаешь? Специально? Что бы твой папа меня еще больше возненавидел?

А мне было непонятно, какого х…я Валик давал мне наркотик вначале, если не хотел, что бы я на него подсаживалась? Но вслух-то я этого сказать не могла. Он бы так стал орать… а главное, что ширки бы не дал.

Валик сварил, все вмазались, и ушел. Правда договорился со мной, что завтра я его буду тут ждать.

И чем хуже становилось мне, тем хуже становилось его отношение ко мне. Урод.

На Пасху я взяла дома паску и пошла к Алене. Валика пришлось мне ждать долго. Мне было плохо, и я торчала в окне, выглядывая Валика. Услышав его голос, я крикнула:

-Валик!!

-Иди на х…й! – Крикнул он мне в ответ.

И прошел мимо. Через час он таки явился, и объяснил мне:

-Мне надо было сходить в одно место, и так, что б меня никто не увидел. А ты меня чуть не спалила!

Его уродливое лицо, когда он орал на меня становилось еще страшней. Ничего странного: когда я закатывала истерики, на меня тоже становилось противно смотреть.

-Пошли.

Валик пришел за мной и забрал к  другу, где мы должны были праздновать Пасху. Там он меня наконец-то вмазал. И я поняла, что этому должен прийти конец, потому, что меня так до конца и не разломало.  Валик пожалел для меня ширки даже на праздник.

У меня сильно заболел желудок и, когда мы сели за стол, я попросила у хозяина соды. Насыпала в чашку и разбавила водой.

Спать нас с Валиком положили в зале на диване.

Мне хотелось, что б он меня просто обнял и прижал к себе, но я долго ждала, а он этого не сделал. Этого просто не могло быть. Что с нами случилось? Все.

Я встала с дивана:

-Я пойду домой.

-Почему?

Ну не могла же я ему сказать почему.

-Просто, хочу домой.

-Ладно, идем, я тебя провожу.

Я удивилась:

-Не надо.

Но он меня провел до моего дома. Это было рядом, поэтому я думала, что смогу и сама дойти. И этому случайному счастью была рада…

ДОРОГА В АД, часть 2, главы 6-7

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-7

Глава 6

Геворкян Левон Артемович

После Пасхи я из дома не выходила. Благодаря трамадолу, меня совсем не ломало. А потом пришло время звонить в Ереван. Как раз прошло три месяца после последней поездки в больницу.

Старый номер больницы ответил мне, что б я перезвонила в офис Геворкяна. Я позвонила. Он ответил:

-Конечно прилетай! Когда у тебя самолет?

-В пятницу.

-Больница до понедельника будет еще закрыта, но мы что-нибудь придумаем. Откроем, - успокоил он меня. – Только с самолета ты сразу давай ко мне, в офис. Во сколько самолет прилетает?

Я ему сказала. И мы попрощались.

В этот раз я боялась, что там не будет никого из своих. Саше я не звонила. Потом, когда прилечу в Ереван… кроме того, я опять похудела на восемь килограмм и комплексовала еще, но уже меньше. Потому, что  все - таки весила на четыре килограмма больше, чем прежде.

В моем блокноте был адрес офиса Л. А. Да и  с мамой мы уже там были, поэтому я думала, что искать долго мне не придется. Когда я прилетела в Ереван, села в такси и сказала адрес. Что это офис арменикума я промолчала. Водитель меня узнал:

-Ты помнишь меня? – Спросил, когда мы уже отъехали от аэропорта.

Я его не помнила. Я вообще не обращаю внимания на чужих мне людей, потому, что с моим зрением их все равно не запомню.

-…А я тебя помню. Прошлый раз тебя подвозил.

-Только мне сегодня не туда. Побыстрей, а то я опаздываю.

-Здесь остановить?

-Да.

Я заплатила и покинула такси. Только табличка Арменикум мне не бросилась в глаза. Я прошла немного вперед. Безрезультатно. Пришлось спрашивать у  прохожего:

-Подскажите, пожалуйста, где офис Арменикума?

Человек показал рукой в обратную сторону. Я вернулась немного назад и увидела нужную мне дверь. Я дернула за ручку и поняла, что дверь закрыта. Звонка я не нашла и просто постучала.

Дверь открылась. А я уже было испугалась, что меня так и не услышит.

С улыбкой на лице меня встретил помощник Геворкяна:

-Опаздываешь. Мы только тебя здесь ждем.

Он закрыл за мной дверь, а я зашла в кабинет Л.А. Геворкян меня обнял и усадил за стол напротив себя.

-Ты какая-то напряженная…

-Устала просто.

-Долго летела?

-Да нет, но пока добралась до Киева, потом до Борисполя, потом пока ждала свой рейс, и два с половиной часа в самолете…

-Ты почему-то нервничаешь. Не колешься?

-Нет.

-Что-то ты от меня скрываешь. Ладно, у меня хорошая новость: смотри, это инструкция к арменикуму. Мы с некоторыми странами заключили договора, и арменикум  запустят в производство.

Мне было интересно посмотреть на эту бумажку.

-Ты ж знаешь, что старой больницы больше нет? Теперь анализы будешь сдавать в Бангладеше. Так, в гостиницу я тебя не отпущу, а в больнице пока никого нет. Поедем сейчас в квартиру, где останавливаются мои гости.

Пока его помощник искал ключи от квартиры, Л.А. мне рассказал, что прилетал Колесников с Мариной:

-Я уже думаю разрешить им родить ребенка. Между прочим, из твоего Киева приезжали шесть фотомоделей.  Лесбиянки. А они все наркоманки. Плакали… но я не взял их. Отправил домой. На х…й они мне тут нужны?

Трудно понять этого человека.

Вишневый "джип” привез нас в штаб-квартиру. Л. А. ключом открыл лифт. Мы поднялись на нужный этаж. Он открыл входную дверь от своей квартиры. Я спросила:

-Разуваться?

-Ну конечно.

Он провел меня на кухню:

-Тебе надо покушать.

-Да я не хочу…

-Ты что пьешь из спиртных напитков?

-Вино.

-Какое?

-Красное.

Я подумала, что это сейчас более – менее приемлемый вариант.

Геворкян отправил помощника за вином и водкой. И за фруктами. Тот вернулся с полным пакетом. Я все вымыла и поставила на стол.

Л. А. налил мне в бокал вина:

-А я устал и буду водку.

И он наполнил свою рюмку водкой.

-Тебе наверно говорили, что вам пить нельзя. Можно. Вино понемножку даже полезно.

Клубника была очень крупной, но безвкусной.

-Что обо мне говорят больные?

-То, что вы очень хороший человек.

-Правда?

Я попыталась вложить в голос всю свою уверенность в этом.

-Да.

-А как насчет наркотиков? Кто-нибудь кололся в больнице?

-Не знаю. В моей группе я не видела, что б кто-то кололся.

-Да я и сам знаю.

-А и правда, откуда вы всегда все знали?

-А в палатах видеокамеры стояли.

Может это и было правдой. А может охранники хорошо шестерили.

-Я знаю каждого. Кто с кем трахался, кто с кем кололся…

-Камеры…тогда все понятно.

-Я даже двух своих охранников уволил. Потому, что трахались с девчонками из больных.

Ух, ни фига себе, - подумала я.

-А кто придумал арменикум?

-Арменикум придумал я.

-Но я знаю, что вы даже не врач.

-Знаешь?

Он развеселился:

-Арменикум придумал лично я. Потом мне помогал мой лучший друг, но его убили. Ты же слышала наверно?

-Угу. Я слышала, что он был тем, из-за кого вообще произошла та стрельба. А это случайно не из-за арменикума?

Л.А. стал серьезным:

-Почему ты так решила? Нет.

Я замяла эту тему.

Полбутылки вина уже не было:

-Все, я больше не могу пить.

-Ну еще чуть-чуть.

И я выпила еще полстакана.

Голова у меня кружилась все быстрее… и быстрее…

Потом он мне показал мою комнату, и мы пошли в зал. В зале оказался точно такой же магнитофон старого производства, что стоял и у нас дома:

-О, а у нас такой же дома.

-Ну и что?

Возле столика стояли два кресла. На одно сел Л.А. а я подошла к пианино.

Восемь лет промучилась, занимаясь в музыкальной школе, но играть так и не научилась. То есть талант у меня был. Я почти не занималась дома, а экзамены я сдавала хорошо. Еще мне говорили, что у меня идеальный слух. Наверно из-за плохого зрения я хорошо слышала. Диктанты писала на отлично…учительница сольфеджио чуть не затянула меня в музыкальное училище, но родители этого не допустили. Хотели только институт.

А вот теперь даже фраернуться не могу. Стоит пианино, а я ничего не помню из своего прошлого репертуара. А Вова рассказывал, что их мама хорошо играет на пианино.

Геворкян вытянул из меня информацию, в кого я была влюблена, и с кем у меня были отношения.

-У меня столько было женщин! И мне плевать – пятьдесят ей лет, или семнадцать…

Похоже он намекал и на меня. Хорошо, что я ВИЧ-инфицированна, а он – нет. Хотя ему было на эту разницу наплевать. Но я  сказала: "нет”. Он ушел ночью, попросив:

-Завтра к десяти утра за тобой приедет машина, что б отвезти в больницу.

-А я что, там одна буду?

-Завтра – да, а потом приедут больные. Только пообещай мне, что не будешь выходить из квартиры?

-Хорошо, - рассмеялась я, - куда я пойду? Ночью, по незнакомому городу.

-И еще: узнаю, что кто-то в отделении пил – выгоню. В больнице – нельзя.

Л.А. закрыл дверь с той стороны на ключ. Я залезла в кровать под легкое покрывало. И не смогла закрыть глаза. Ну и Л.А. Заставил меня столько выпить. Я побежала в туалет, и меня стошнило, но хоть легче стало. И я смогла уснуть.

Глава 7

Бангладеш

Водитель приехал ровно в назначенный срок. Меня  привезли в Бангладеш (новую больницу на улице с таким странным названием), как родную. У охранников теперь было свое отдельное место во дворе больницы. Они были уже совсем другие, и  открыли нам ворота.

Больница впечатляла. На первом этаже в кабинете сидели врачи. Когда я туда зашла, поздоровались радостно со мной, спросили, как дела и сказали позвонить домой. Я подиктовала номер и врач сам его набрал. Потом дал мне трубку. Разговаривала я недолго:

-Мама, я не могу говорить. Я из кабинета врачей…

-Да говори сколько хочешь!

Но я положила трубку.

-Поднимайся на четвертый этаж.

Когда я открыла дверь своей палату, справа увидела дверь в туалет и душ с большим зеркалом. Слева был шкаф. Дальше маленький холодильник и стол с двумя стульями. Палата была на двоих. Две кровати стояли поперек комнаты, спинками к стене. Напротив них сверху висел телевизор. На столе лежали ключи от палаты, но пользоваться ими не разрешали. Женщина с кухни принесла мне минеральной воды в бутылках, положила на стол открывалку и остальные мелочи.

В холле тоже висел телевизор. Стояли черные кресла и журнальный столик. Еще там был балкон, где можно было курить.

Всю субботу я просидела в палате, разгадывая кроссворды. В воскресенье решила рискнуть и позвонить Саше. В холле был телефон, но карточку к нему я смогла бы купить только завтра. Поэтому я попросила медсестру позвонить из кабинета. Она сказала, что надо подождать до вечера.

Когда я опять ушла в палату, меня оттуда позвала женщина из персонала. Спросила:

-Почему я тут все время сижу в одиночестве? Иди к нам смотреть телевизор.

Я пошла за ней, и оказалось, что к нам – это к парням из охраны. Они сидели в креслах перед телевизором, пока их никто не засек. Одного звали Саркиз, а второй был племянником Л.А. по имени Армен.

Он ходил туда – сюда, а, когда я села в кресло, сел в кресло рядом со мной.

Надо же, не побоялся. А потом и вообще забросил свою руку мне за плечи. Оказалось, что он не знает русского языка, и это избавило меня от общения с ним.

Они узнали, как меня зовут, спросили, который раз я уже здесь, и племянник Л.А. позвал меня на дискотеку. А потом  кто-то крикнул, увидев с балкона:

-Левон Артемович приехал, - испуганно так.

Пацаны смылись, что б их тут не застукали.

Охрана теперь была одета не в простую одежду, а в армейскую форму. Это были молодые ребята, которые проходили здесь службу. Наверно они даже младше меня были.

Геворкян поднялся к нам на этаж с какой-то делегацией. Я вернулась к себе в палату. Они зашли ко мне. Л.А. спросил:

-Как я себя чувствую?

И:

-Довольна ли я?

Я, как всегда широко заулыбалась, а он меня обнял. И они ушли, пошли дальше.

****

Когда Саша взял трубку, я спросила:

-Как твои дела?

На что он ответил:

-Как-как, каком кверху.

Я рассмеялась, и мне показалось, что мы виделись только вчера.

-Ты придешь в больницу?

-Да, да, только мне надо, что б зажили проблемные места на руках. А когда ты уезжаешь?

-В пятницу.

И он сказал:

-Мы увидимся.

****

В понедельник утром мне в палату привезли завтрак – горячие блинчики с сыром. Мне ужасно хотелось есть, но меня предупредили, что б я этого не делала, потому, что сейчас буду сдавать кровь.

Мне пришлось долго ждать, и я таки съела один блинчик, правда сыр оставила. Ну будет у меня сахар чуть больше нормы, ну и черт с ним.

Медсестра меня позвала:

-Пойдем.

В торце коридора была большая комната с множеством кроватей. Над каждой висело приспособление для капельниц. У меня взяли кровь, много крови. Надо ж им на чем-то проводить свои опыты? Результат должен был быть завтра. Возвращаясь в свою палату, я наткнулась на нового больного и познакомилась с ним. Это был армянин, звали его Эдик. Большой такой, сто килограмм весу, сказал, что заразился половым путем.

-Кристина, - меня позвал врач, - иди, собери свои вещи, мы вас переведем на третий этаж.

Когда мы перешли на этаж ниже, оказалось, что это из-за итальянцев. Их приехало двадцать человек, и их поселили на четвертом этаже. Что самое интересное, так то, что дома их в местной газете похоронили. Написали, что в результате лечения арменикумом, они все умерли. Итальянцы показывали эту газету врачам.

Ох и крикливая, оказалось, нация итальянцев. Все время сидели в креслах на балконе, забросив ноги, и очень громко разговаривали. Что армяне по сравнению с ними!

Из моей группы приехал только голубой Паша.

Я постоянно то курила на балконе, то просто сидела в кресле. Ко мне подошел доктор и сказал:

-Послушай, Кристина. На этом  этаже лежат и ВИЧ - инфицированные, и  гепатитники. Так, что ты лучше не рассказывай никому, что у тебя СПИД. Что б не пугать никого. Говори, что у тебя гепатит.

-Хорошо.

Эдику я тоже думала сказать, что у меня гепатит. Правда, он не скрывал, что у него СПИД…

К нам поднялись Армен и  Саркиз. Армен вытащил на балкон кресло и позвал меня играть с ним в карты. Я попыталась объяснить ему, что б он не говорил Эдику, что у меня СПИД:

-Я…СПИД…Нет.

Но он обиделся и подумал, что я его хочу обмануть.

После того, как Армен ушел, ко мне подошел Эдик:

-Армен у меня спрашивал, зачем ты его обманываешь, что у тебя нет СПИДа? Ты что, за дурака его держишь?

Вот так вот. Лучше б я молчала.

-Меня просто попросили, что б я никому…

-Но я же такой же, как ты.

Мне стало стыдно.

ДОРОГА В АД, часть 2, главы 8-9

Глава 8

Ягодки - цветочки

Армен мне напомнил Вову. Он был похож на него. И тоже спортсмен, и такой же ровный, и нахальный. Я людей не воспринимаю по степени их красоты, я к людям вообще не приглядываюсь, а улавливаю их какую-то ауру. Армен мне показался таким же, как и Вова. Только вот он не курил. Но пил, иногда.

С первого же дня Эдик стал ко мне не равнодушен. Но я смотрела в сторону Армена.  То есть я смотрела в пустоту и ждала, что оттуда выйдет Армен. Моя палата была как раз напротив двери, за которой находилась сюда лестница. Смотрю, Армен поднимается. Притаился за дверью. Я ему показываю, что никого нет:

-Никого.

И он быстро пробирается в мою комнату. Жестами дает мне понять, что если кто-нибудь его здесь застукает, то он принес мне сигареты. Он ложится на пустую кровать, а я думаю, как же будут развиваться наши отношения дальше? Где, как, и когда?

После того, как Армен ушел, зашел Эдик. Посмотрел на мои горящие глаза и сделал вывод:

-Да ты в него влюбилась!

-Вот это, по – моему, был поспешный вывод. Ну да ему виднее. Я ничего не ответила.

-Ты хочешь с ним переспать?

Я молчала.

-Ладно, я тебе помогу.

-Почему?

-Хочу, что б ты была счастлива. Между прочим, Саркиз сказал, что если мы чего-то захотим, то надо попросить его и он нам принесет. Главное не говорить Армену.

-Я хочу выпить.

-Э, нет. Как-нибудь в другой раз.

-Потом Саркиза не будет. Будет другая смена.

-Он сказал, что попросит кого-то другого из той смены, и если мы чего-то захотим, обращаться будем к нему.

-Ну давай выпьем?

-А ты согласишься со мной заняться любовью?

-Нет.

-Тогда нет. Если я выпью, я тебя изнасилую.

-А я закричу.

-Ты, что, и в правду б закричала?

-И в правду б.

-Видишь ты какая.

Меня такие разговоры раздражали. Но что мне было делать? Закрыться самой в палате и маяться от безделия?

Поэтому я и действовала Эдику на нервы своим присутствием:

-Ну давай тогда играть в карты.

Перед обедом Саркиз позвал меня спуститься вниз, во двор. Он повел меня в комнату охранников, что б я сыграла с ними в дурака.   Было весело. Я даже обыграла всех и повесила Армену погоны из шестерок. Потом врач крикнул из окна:

-Иди обедать.

На обед было и первое, и второе, и пакетик кофе, и пакетик чая…Первое я в жизни никогда не ела. Да и второе мне в горло не лезло. Есть я всегда хотела вечером, перед сном. Поэтому я оставляла свой ужин в холодильнике, что б потом не ходить голодной.

Пацанам из охраны дали по шапке и сказали, что б они меня больше не трогали. А мне сегодня запретили выходить во двор.

Я стояла на балконе, когда показался Армен:

-Хочешь вишен?!

Я утвердительно кивнула.

Через пять минут он принес мне пластмассовый стакан, наполненный вишнями, которые Армен сорвал с деревьев, что росли здесь же, на территории.

Отдал и ушел.

Я вишни вручила Эдику, потому, что не любила эти ягоды. Кислые очень. Черешню люблю, а вишни – нет.

Эдик сидел у меня в комнате. Тут слышим, какой-то странный птичий крик.

-Это они, - вдруг понял Эдик.

Мы выглянули из окна, и действительно увидели Армена и Саркиза.

-Спускайтесь! – Крикнули они.

Поздно вечером врачей уже не было, - на четвертом этаже оставался один дежурный, - мы с Эдиком тихо сбежали с этажа. На первом этаже мы нашли  охранников. Они показали нам на дверь какой-то комнаты. Внутри нам объяснили:

- Это комната, в которой должны купать грязных новых больных.

Здесь была ванна и унитаз. Армен закрыл крышку и сел на него. Простой, как двери. Так и Вова себя вел. Когда мы играли в бутылочку на раздевание, он сказал, что ему все равно:

-"Я могу и до трусов раздеться”.

Я в основном помалкивала, потому, что те разговаривали на армянском языке. Так мы и прятались, пока Армен не услышал, что нас ищут.

Когда мы с Эдиком поднялись на наш этаж, на Эдика накинулся дежурный врач. Я снова помалкивала, а потом, когда врач ушел из палаты Эдика, Эдик повернулся ко мне:

-Повезло тебе, что ты армянского языка не знаешь. Отдуваться пришлось мне одному. Между прочим, Саркиз меня попросил, что б я попросил тебя, что б ты оставила ему на память какой-нибудь подарок.

-И что я ему оставлю?

Я стала ломать себе голову над этим:

-Может купить зажигалку?

-Вот зажигалку он сказал, ему не надо.

На следующий день опять делать было нечего. Я и Эдик всегда вместе. Поэтому, мы вдвоем отпросились выйти во двор на пять минут. Армен сорвал розу и подарил мне. Я была рада:

-И где ж ты ее взял? – Спросила я.

Он обвел руками палисадник из цветов. Взял меня за руку, и мы пошли бродить вокруг здания больницы.

Вернувшись на исходную точку, я подошла к Эдику. А тот и говорит:

-Они думают, что мы с тобой спим вместе.

Я отрицательно замотала головой. Но те даже слышать не захотели. Один из охранников предупредил меня:

-Он же первый раз лечится. Ты не боишься опять заразиться от него?

Я махнула рукой, поняв, что попала в глупую ситуацию. Эдик меня предупредил:

-Ну что? Я ему сказал, что если он хочет тебя, то может предложить, и ты не откажешься…

Вечером я думала, что Армен такой же, как все. Наверно он меня быстро забудет. Но я ошиблась. Я была на балконе, а он крикнул мне, что б я спустилась вниз. Я спустилась во двор,  он меня взял за руку и мы пошли бродить вокруг больницы. Только старались это делать так, что б в окна не увидели врачи.

Глава 9

Будь осторожен, у нее СПИД

Результаты моих анализов были хорошие. Я смотрела на листке: в одном столбике были мои цифры, а в другом – нормы. Все анализы приближались к норме.

Карточку я пока еще не купила, но рядом со мной в кресло сел новый пациент, когда я сидела в холле. Это был армянин лет сорока, уже с обозначившейся сединой. Он оказался только гепатитником:

-А ты?

-Я тоже.

-Ты ж знаешь, что на другом этаже лежат больные СПИДом? Не представляю, как они с этим живут?

Я улыбнулась и пожаловалась, что мне надо позвонить, а телефонные карточки пока еще не завезли.

-Так на, позвони с моего.

Он протянул мне сотовый.

Я вышла на балкон и набрала Сашин номер:

-Привет.

-Привет, Кристинка. Я сейчас приеду.

Я не знала, как работают такие штуки, в смысле, куда надо нажимать, что б отключить телефон. И нажала наугад красную кнопочку. Если не угадала, то пусть думает, что случайно нажала не ту кнопку. И вернула аппаратуру:

-Спасибо.

Через какое-то время Саша приехал.

Врачи его обследовали в моей палате, взяли у него кровь на анализ в общей палате, и дали заполнять анкету. Я такую - уже заполнила.

Он это делал в холле на журнальном столе.

-Тебя щупали?

Он секунду помолчал:

-Нет, я не такая!

Я засмеялась.

Разговор у нас не клеился. Я была напряженная, а он и подавно. Он сказал:

-Я сейчас уйду, а когда за тобой заехать, мы еще договоримся.

И он ушел. Не встретив первую весну…почему-то вспомнилось.

Через несколько дней я уже было потеряла надежду, что мы еще увидимся, как вдруг меня позвала медсестра к телефону. Звонил Сашин друг:

-Саша просил передать тебе, что будет тебя ждать в пятницу в час под КПП.

-Хорошо, я буду.

Медсестры на меня смотрели весело. И я улыбнулась от счастья. Но  все равно нервничала, не зная, отпустят меня врачи раньше, еще до самолета, или нет.

Я пошла во двор в беседку. Через минуту туда подошел и  армянин, который давал мне свой телефон.

-Ты веришь в этот арменикум? – Спросил он у меня.

-Верю.

И это было чистой правдой.

-А я не верю.

Это было странно, по меньшей мере. Чего он тогда сюда приехал? Он объяснил:

-Я последние десять лет не жил в Армении, но я еще помню, что за народ армяне.

Да, и Саша мне говорил, что армянские парни сильно отличаются от русских. Действительно, если бы я не верила в лекарство, я бы не платила столько денег, сколько платят сейчас они, и не ехала сюда. Но я ведь русская. А чем думают армяне, кто его знает?

-Поедем со мной после капельницы на природу? Шашлычок поджарим…

-Меня врачи не отпустят.

-Я обещаю, что приставать не буду.

Ну вот, только старых дядек мне и не хватало для полной коллекции.

-Да не отпустят меня.

-А если я попрошу?

-Честно говоря, я сама не хочу.

Мне казалось, что он обязательно будет ко мне приставать. Зачем я ему, если не для того, что б поприставать?

****

Меня отпустили.

Без десяти час Эдик меня поцеловал в щеку:

-Я знаю, почему тебе нужен был Армен, а не я. Потому, что он здоровый.

Вот, по-моему, дело было совсем не в этом. Но как Эдика переубедить? Да и не дура я. Понимаю, что Эдик  просто хотел  меня разозлить.

-Пойдем, я помогу тебе снести чемодан.

-Лучше не надо.

-Да ладно, я только до первого этажа.

Там мы и попрощались.

Саши еще не было. Охранник вынес мне из своей комнаты стул, что б я села. Когда Саша  подъехал на светлых Жигулях, я увидела, как он машет мне из машины, чтобы я шла к нему. Армен спросил с подозрением у меня:

-Это твое такси?

-Да.

Я схватила сумку и подошла к Саше. Армен подошел за мной и что-то сказал Саше.

Когда мы отъехали, Саша  перевел:

-Знаешь, что он сказал? Что у тебя СПИД. И, что б я был осторожен. Мне так захотелось ему врезать…но ладно…

Больше Армена я не любила. Я подумала, что лучше б я отказалась от этого приключения, и  продолжать думать об Армене  не стала.

Саша привез нас в кафе под открытым небом, над речкой. Выложил на стол "Моторолу” и пачку "Marlboro”, и заказал официантке воду и сладости. Придвинул к себе еще один стул и положил на него ноги:

-У меня совсем немного времени, через час я должен буду уехать…

вот такая эта любовь. И что я буду делать до самолета?

-Л.А. сказал, что в старой больнице стояли скрытые видеокамеры.

-Он обманул тебя. Ну подумай сама, такого быть не может.

-Какие у тебя анализы?

-Ай. Мне похрен эти анализы. Этого СПИДа не существует. У меня есть друг, так мы с ним пять лет кололись одной иголкой. У меня обнаружили СПИД, у него – нет.

Я подумала, что Саша, насчет того, что СПИДа не существует, пошутил.

-Чем ты занималась у себя дома?

-Чем – чем, кололась.

-А где твои шрамы, куда ты кололась?

-Под мышку.

-Понятно. Виделась со своими?

-Виделась. Нечего там видеть. В гнилых наркоманов все превратились.

-Да? И  парень твой тоже?

-Угу. А ты Вове с Кареном не звонил? Что там с ними?

-Вова в Испанию собирается…

Вот блин жизнь, хочешь – в Испанию, хочешь, - в Голландию… Вова хотел в Голландию.

-А это правда, что у него шестисотый Мерседес?

-Правда.

-Новый?

-Целочка.

Я не знала, о чем еще можно поговорить:

-Представляешь, а Алина делала  аборт.

-Ты слышала о ком-нибудь еще что-нибудь?

-Я Сереже звонила. Он сказал, что приехать не может, потому, что нет денег. А брата его судят за что-то. Наверное посадят. Жалко, мне нравился Сережа.

-Почему?

-Не знаю, - пожала я плечами, - он был моего возраста, и нравилась я ему по - настоящему…

-А, - протянул Саша. – Ты кушай.

-Я не голодная.

Потом он подозвал официантку, заплатил, и мы поехали куда-то. Мы ехали по дороге, и Саша просветил меня, что это:

-Это "Киевская дорога”.

Саша остановил машину возле автомобилей такси. Заплатил водителю такси, и усадил меня туда:

-Он тебя отвезет.

Поцеловал меня в щеку:

-Все, пока.

В аэропорту я выпила в баре вина. Много вина. А потом достала свой блокнот, нашла Сашин номер и пошла звонить…

Я, конечно, могла сидеть и просто мечтать, что Саша решит быстро свои дела и приедет ко мне в аэропорт…

На втором этаже я увидела табличку – телефон и пошла в том направлении. В маленькой комнате стоял телефон – аппарат, по которому можно было звонить.

Я набрала номер Сашиного мобильного. Я как чувствовала:

-Саша, ты можешь сейчас приехать в аэропорт?

-Да, конечно. Через полчаса буду.

Я заплатила молодому парню за разговор и вернулась в бар. Прошло 10 минут, и диктор по радио назвал мою фамилию, и сказал, что меня ожидают…

Саша приехал со своим другом, и я из-за этого расстроилась. Мы зашли в кафе и выпили по стакану сока. Мне стало понятно, что за дела были у него. Они оба были под кайфом.

-Вы убитые?

-Нет, - соврал Саша.

Но его друг то чесался, то закрывал  глаза.

Я усмехнулась. Тогда Саша поправил себя:

-Он убитый, а я – нет.

-На х…й ты мне врешь?

Потом мы поехали кататься по городу. Приехали в какое-то место, опять под открытым небом, и Саша заказал по бутылке пива. Официант принес заказ. Я знала, как будет по-армянски спасибо, но сказала это слишком тихо. Так, что и сама не поняла, сказала, или не сказала?  Саша попросил меня, что б я сказала – мерси. И я сказала:

-Мерси.

-Тебе нравится наше пиво?

-Очень. У вас наверно самое вкусное пиво в мире.

-Это правда.

-Я еще раньше это заметила. Я думала, что самое вкусное пиво делают у нас – все-таки на основе артезианских вод. Может, видели рекламу? А, да не видели.

Откуда в Ереване реклама украинского пива?

Саша мне предложил:

-Приезжай сюда просто так, не в больницу. Правда в Ереване летом делать нечего, но возьми с собой сестру и мы все вместе поедем на море.

-Сестру – нет.

-Почему? Не согласится?

-Ты же знаешь, что люди думают про армян…

-Думают, что мы звери.

-…

-А подружка у тебя есть?

Я соврала:

-Есть.

-Так бери ее.

-Посмотрим.

Ох, как я бы хотела приехать сюда летом, что б уехать с Сашей на море! Но разве ж это реально? Во-первых, у папы уже не осталось денег, во вторых это было б по его мнению не правильно.

-Мой папа скажет, что б ты сначала приехал к нам, а потом уже…

-Все? Выпили? Тогда поехали.

Он меня привез к ним на "малину”.

-Это наша малина, - сказал он мне. – Пойдем.

Когда я проходила мимо какой-то женщины, она сказала что-то Саше  по-армянски.

Он мне перевел:

-Она говорит, что ты – красивая девушка.

Здесь мы потратили время до регистрации на мой самолет.

По дороге в аэропорт я думала, что Саша снова будет меня провожать, что опять возьмет за руку…но перед стеклянной дверью он поцеловал меня и мы попрощались.

И ладно. Я и так уже исчерпала за сегодня свою норму счастья…

ДОРОГА В АД, часть 2, главы 10-12

Глава 10

Дом. День города

Настя – моя сестра иногда брала меня гулять с собой и со своими подружками. То мы на дачу ездили к одной подружке, то на дискотеку ходили, то…

Сегодня день города. На площади, как обычно, гулянка с салютом.

Уже конец лета, и поэтому вечером  не так тепло. Мой академ - отпуск закончился, и я с первого сентября должна  опять идти учится. Для этого мне купили черный брючный костюм и белую кофточку. Еще туфли… так сегодня я одела этот костюм.

На это надо было посмотреть. Все подружки собрались у нас. Когда мы начали выходить из подъезда, то делали это  красиво. Штук восемь красиво одетых, красивых девчонок по очереди выходили из-за двери подъезда. И все кричали. Получилась толпа, которая и двинулась дальше, к площади.

От большого количества людей на улице потеплело, и пришлось снять  пиджак и нести в руках. В магазине возле площади мы купили все, что нам надо было, но на площади не остановились. Там играл какой-то концерт, а мы прошли чуть дальше. Сели на бордюр и начали гулять. Когда мы уже нагулялись хорошо так, то пошли в парк. Там тоже было полно народу, но одну пустую лавочку мы таки нашли.

Там, на бордюре мы пили вино. Здесь, в парке – взялись за водку. Лавочка была длинная, то есть она состояла из двух маленьких, стоящих под углом друг к другу. Я сидела чуть в стороне, когда к Насте и ее подружкам подошли двое каких-то парней. Я даже не стала вникать - кто это и по чью душу, но через минуту увидела, что Настино лицо перекосило от отвращения, и я поняла, что это кто-то чужой. Девчонки повысили голоса, и к ним на помощь подошли другие ребята. Прогнали тех и заняли их места. Я только подошла поближе, что б разобраться в чем дело, как увидела, что в мою сторону, то есть на выход из парка, идет мой одноклассник Вова, с которым мы когда-то встречались. Я так обрадовалась, подождала, пока он поравняется со мной и не заметит меня, и схватила его за рукав клетчатой рубашки:

-Вова!

Он опустил на меня глаза, и широко улыбнулся.

-Ты уходишь?

-Да нет…

В общем это было не важно. Через секунду мы увидели еще два наших одноклассника, которые приближались к нам. Очень хорошо, - подумала я, - вот теперь и мне будет весело. А то сижу, как гость на чужом празднике…

Все поздоровались друг с другом и забыли кто куда шел.

Эти двое забросали меня вопросами:

-Это правда, что говорят, будто ты стала наркоманкой?

-Нет, - засмеялась я.

Наша классная руководительница иногда попусту кого-нибудь очерняла от нехватки информации, и я этим прикрылась:

-Вы же знаете, как обстоят дела в нашем классе.

-Это точно. Так значит все - слухи? А то нам, как сказали, мы поверить не могли.

Один Вова знал правду, но молчал, как Ия. Да и то, не всю правду я ему рассказывала. Например, о моей болезни он не знал.

Я прошептала ему на ухо:

-Ну, и кто им рассказал?

-Вот тебе крест, не знаю.

Настя с девчонками развлекалась на одной половине лавочки со своими новыми спасателями, а мы сели на другую. Вова сидел возле меня. Двух моих одноклассников звали Саша и Андрей, и Саша в руках держал гитару.

Что-то сыграл, что-то спел…

Вова спросил у меня:

-Тебя что-то в институте не видно…

Мы учились в одном институте, только на разных факультетах.

-Да я брала академ – отпуск. Но вот опять иду на первый курс. А ты? Как твои дела?

-Да вот из-за отсутствия денег - пришлось на бесплатное переходить.

-Ты, что, все на пятерки сдал?

-Ага.

Вот молодец. В школе был двоечником. Его новая девчонка его вытянула. Ты смотри, и человеком стал. А со мной бы пропал. Он дожжен меня еще благодарить за то, что я его бросила.

Я посмотрела на Андрея. У него на руках уже сидела Настина одноклассница. Я улыбнулась. Хорошо людям, у которых совсем нет комплексов!

Потом я увидела одного парня из нашего двора, Диму. Впрочем, это он уговорил меня попробовать наркотики. Ну и конечно же сам был наркоманом. Правда, постоянно спрыгивал… вот и сейчас он выглядел нормальным. Я увидела, что он подозвал мою сестру, и она к нему подошла. Они постояли в стороне пять минут, и он оказался тоже не сам, а с друзьями.

Подходило время салюта. И вот, мы, все вместе, с новыми спасателями, с моими одноклассниками, с Димой и его друзьями…пошли в обратную сторону, на площадь. Посмотрели салют, покричали, и отправились по аллее к фонтану, где можно было посидеть еще.

Я не успела найти себе место и сесть, как Вова поймал мою руку и сказал:

-Что ты, как бедный родственник ходишь? Садись сюда.

И он посадил меня к себе на колени.

Ох и кружилась же у меня голова. Я успела поругаться с Димой, он ушел домой, мне стало за себя стыдно. Настя сказала:

-Не обращай внимания.

И я успокоилась.

Дальше всем надо было расходиться в разные стороны, но мои одноклассники собрались провожать меня с сестрой и девчонкой с нашего дома до нашего дома. Саша с Андреем окружили меня, но я их отправила:

-Можно я поговорю наедине с Вовой?

И они прошли вперед.

Я сказала Вове:

-Ты знаешь, что в моей жизни ты был единственным нормальным парнем?

Вопреки моим надеждам, он промолчал. И мы пошли дальше.

Возле нашего дома росли деревья. Под одним из них мы нашли лавочку и столик, куда и сели.

Было поздно. Настя переживала, что мама переживает:

-Вы сидите, не расходитесь. Я сейчас приду.

Настя пошла домой. Когда мама открыла ей дверь и увидела Настю без меня, то испугалась:

-Что? Что-то опять…

-Нет-нет!

Быстро успокоила ее Настя и даже засмеялась.

-Просто нас провожали Сашины одноклассники, и мы сидим сейчас возле дома.

-А-а, - успокоилась мама, - сидите.

Настя вернулась к нам и рассказала, как испугалась мама.

Я в этот вечер была счастлива. Да и вообще, я молодая была, и поэтому умела быть счастливой. Не много печалей еще узнала на своем пути. Глупая… а разве умные бывают счастливыми?

Андрей никак не мог понять:

-Почему ты не замужем еще?

Я усмехнулась:

-Не берут! Ты бы взял?

-Да если бы ты согласилась…

В общем, я поняла, и не захотела ни расстраиваться сама, ни расстраивать его. Если бы он только знал, какой я порченый плод…

Через некоторое время я встала сама:

-Все, поздно уже, пойдем мы домой.

Настина подружка зашла в свой подъезд, а возле нашего подъезда Вова вспомнил, что у него нет моего телефона, и спросил у меня номер. Я сказала:

-Да все тот же.

Назвала цифры, и он вспомнил.

Мы попрощались.

Утром, конечно же, я поняла, что он не позвонит. И у меня опять было чувство, что меня  бросили.

Глава 11

Институт…

Никогда не говори никогда

Первого сентября я шла в институт. Пришла немного раньше, никого теперь не зная, остановилась возле ворот и стала ждать. Про себя я только молила бога, что б не встретить никого из моих бывших одногруппников. Мне так было стыдно за себя перед ними…

Слово взял директор института. Он произнес долгую речь, которую закончил так:

-И не переживайте, трудно учиться на первом курсе всего лишь первые несколько лет.

Раздался смех.

В институте не хватало кабинетов, и поэтому нас – первокурсников отправили на первые две недели лекций в другой конец города, в кинотеатр.

Писать приходилось на коленках.

Это еще что! Когда я первый раз училась на первом курсе, так кабинеты-то были. Мест в кабинетах не хватало… ученики собирались перед дверью в очередь за полчаса до звонка. И затем, как обезьяны – кто по верхам, в смысле по партам, кто забрасывал свою сумку, а потом подтягивался и сам, кто занимал сразу пару рядов…но на всех мест таки не хватало. Вот где нужны были прогульщики.

Пару дней я старалась вести себя прилично. Даже подружилась с одной своей одногруппницей. Сидела на всех лекциях. Ну почти. Сидим один раз, пишем лекцию. Слева на этом же ряду сидят пацаны. Открываются двери, пацаны узнают знакомого…барыгу. Один встает и идет к нему, что б дать денег…ну, для чего понятно и так. Возвращается, и они шушукаются…

Наш институт вообще прозван наркоманским институтом.

В этом же кинотеатре по пятницам были дискотеки. А что мне еще оставалось делать? Приходилось брать свою новую знакомую и идти на эту дискотеку. Вскоре я поняла, что она село - селом и взять с нее нечего, в общем, разочаровалась в ней. Да и нагрузок таких моя душа не выдержала. И  вместо последней пары в институте я пошла к Алене. Плохо только, что у меня денег не было с собой, потому, что я должна была ей пять гривен.

Она обрадовалась мне и сказала:

-О – о!...какие люди…

Мы пошли на кухню.

-Только ты опоздала чуть-чуть. У нас два дня назад закончился мешок соломы.

Я подняла вверх брови от удивления…и разочарования.

-Ну подожди, я пойду хоть у соседа бутылку самогонки одолжу.

Она вернулась, и мы выпили.

-Я вообще-то колоться и не собиралась.

-Это ты сейчас так думаешь, а была бы ширка…

-Я клянусь тебе, что больше никогда!

Но Алена все равно не поверила:

-Как говорит Женя, никогда не говори никогда.

-А валика ты когда видела в последний раз?

-Да вот вчера заходил. Хочешь, я к нему схожу сейчас? Может он дома.

-Сходи.

Я загорелась. Их дома были совсем рядом друг от друга.

Когда Алена пришла обратно, то была без Валика:

-А, блин, мама его открыла. Сказала, что нету дома.

-Ну ладно. Тогда я пойду. Пары уже закончились. Я тебе деньги должна, постараюсь отдать как-нибудь.

Я так подумала, что Валик конечно же узнает, что я его спрашивала. Значит, попытается найти меня.

****

В пятницу, то есть завтра мы опять пошли на дискотеку. Домой возвращались на такси, - троллейбусы уже не ходили. Водитель нас высадил возле троллейбусной остановки, потому, что дальше нам с одногруппницей было не по пути. Мне до дома нужно было еще чуть-чуть пройти.

Сзади подкатила какая-то машина. Из окна выглянула голова:

-Ай, какие ножки…Девушка, садитесь, я вас подвезу.

-Так я уже пришла.

Я села в машину.  А что мне бояться, после того, как я узнала, что у  меня СПИД? Машина проехала вперед двадцать метров и уткнулась в арку моего дома. На эту сторону как раз выходили окна моей спальни.

Водитель меня пригласил:

-Не хочешь пойти со мной на вечеринку к моему другу? Все равно еще рано, а он живет тут совсем рядом…

Я не успела ничего ответить, так - как где-то свистнул Валик. До меня пока туго доходило – где и кому?

А парень спросил:

-Это тебя?

И он кивнул на фигуру, которая стояла перед самой машиной, спиной к ней. Я подпрыгнула на месте и стала выбираться наружу, потому, что это был Валик. И он свистел у меня под балконом. Он пришел ко мне…

-Уезжай, - сказала я водителю.

-Что, будут проблемы?

Я решила с ним побыстрее согласиться:

-Угу, - вышла и хлопнула дверцей.

Валик еще стоял ко мне спиной. Я позвала, подойдя к нему вплотную:

-Валик!

Он обернулся, и мы долго обнимались.

Но две недели я все-таки посещала институт…

Я с Валиком направилась в обратную сторону от дома, и мы просто шли, куда глаза глядят. Вдруг он полез за пазуху и вытащил оттуда большой шприц, полный  коричневой жидкости. Я обомлела, а он спросил:

-Смотри, что у меня есть. Хочешь?

Вроде вчера то и не я была совсем. Никогда не говори никогда. Я молчала, пока валик говорил:

-Мне сказали, что ты меня искала?

-Да. Я честно говоря так и подумала, что ты сегодня  придешь под мой балкон.

-Ты еще сомневалась?

-А шприц чистый у тебя есть?

-Сейчас найду.

Мы подошли к какому-то дому, зашли в подъезд и Валик меня уколол. Все, я опять почувствовала себя человеком. В общем, нашла себя. Валик, ширка…чего еще мне надо? У меня даже нос разложило, а то последнее время я не могла обходиться без назола. Ни музыки мне не надо, ни снотворных таблеток, - одна цель и мечта: ширка.

Валик закапал мне глаза, чтобы расширились зрачки.

Ну не могу я учиться! Ну не мое это! Я школу еле – еле закончила!

Глава 12

Прощай, Саша…

Через несколько дней мне позвонили из Еревана из больницы:

- Уже прошло четыре месяца, нужно, что б ты приехала.

В Бангладеше я встретила парня из Кривого Рога, а потом прилетел и Хусейн. На мой вопрос:

-Где Полина?

Он ответил:

-Почему я должен знать где Полина?

-Что, погуляли и разбежались?

-А как это еще делается?

Когда мы разговорились, я пригласила его:

-Приезжай к нам…

-Ты хоть иногда будешь приходить ко мне, или все время будешь занята?

-Конечно буду… приходить.

-А давай, лучше, со мной в Москву?

-Не могу. У меня институт.

-Можно подумать, ты будешь его посещать.

-Да и денег у меня нет на Москву.

-Ты, что, думаешь я не смогу прокормить тебя?

Уже легче, но все равно не ясно, как долго он собирался меня кормить?..

-Нет, не могу.

С Сашей мы съездили на озеро Севан, где он сказал, что здесь такой чистый воздух, что никто не пьянеет. Может он пошутил? Мы сидели в беседке над озером, куда можно было заказать покушать и выпить. И я почувствовала себя опьяневшей уже после первой рюмки…

****

Когда я вернулась домой, в институт пойти не хватило сил, Ия отправилась к Алене. В смысле, искать Валика. На горе сегодня его никто не видел. Мы с Аленой опять одолжили у соседа бутылку самогонки, напились, и нам очень захотелось вмазаться. Алена нашла что-то такое, что сама и сварила, и чем мы и вмазались. Да только без результата. Что с пьяных взять? У нее жил ее сожитель с другом. Вот с последним мы и отправились в поисках ширки. Поехали в другой конец города, где у кого-то он выпросил полкуба мне, полкуба себе. Я не помнила, как попала домой.

Валик меня забросил, хотя иногда появлялся. Все пошло как всегда. Только в этот раз мы обоюдно стали ненавидеть друг друга. Он больше был мне не нужен. Мы с Аленой начали баловаться другим наркотиком, более доступным. Он был похож на эфедрин, но это были простые капсулы от кашля и простуды: колди, колдакт…вот из них мы и готовили в течении пятнадцати минут себе кайф.

У Алены я и познакомилась со своей новой подружкой. Мы пили самогонку, а она – нет, потому, что ее отец ее закодировал. То есть не сам отец, а… ну, понятно. У Леры были длинные каштановые кучерявые волосы. Она мне сразу понравилась, потому, что была со мной проста в общении и тоже все время смеялась или улыбалась. Она начала встречаться с другом сожителя Алены, а я вроде была с Валиком. А потом вроде, как с другим парнем, жившим пока у Алены. Он даже был уже не парнем, а мужчиной, и я ему очень нравилась. Я человек добрый и опасливый, поэтому вела себя с ним осторожно.

С моей новой знакомой мы по очереди, то она "возьмет” дома денег, то я "возьму” дома денег…

Да, Валик стал нам не нужен. Мы знали одну точку, где получали всегда то, что хотели. И, слава богу, нас там ни разу не повязали. Потому, что эту точку знали не только мы. А что делать?

А вот мои родители пока были не в курсе, что я снова сорвалась, и я продолжала мыкаться по притонам.

У Алены, как всегда была я и Лерка. Нашлись деньги на упаковку колдакта, и мы вмазались. Да так вмазались!.. наверно у меня и раньше были проблемы с давлением, а тут…я передозировалась. У меня так заболела голова, что нельзя стало шевелиться. Лерка тоже побледнела. Мы посидели – посидели на полу, и она меня позвала:

-Поехали за ширкой. Потому, что я сейчас умру.

Я не стала спрашивать есть ли у нее деньги. И так было понятно, что что-то есть.

Легко сказать, надо было еще доехать. Всю дорогу мы молчали. Когда ширка разлилась по венам, стало легче дышать.

Домой-то я пришла, да вот сразу упала на диван в зале. Мама конечно же поняла, что я под кайфом. Но ругать не стала, а испугалась:

-Кристина, что с тобой?

-Не видишь? Передозировка.

-Господи, чем я могу помочь?

У меня поднялась высокая температура.

Не знаю, что мама поняла по моему внешнему виду, но дала каких-то таблеток, и мне стало легче.

-Боже мой, ты белая как смерть.

Я была ей благодарна, что она не стала язвить, насмехаться и упрекать.

-Что ты с собой делаешь, доча?

-Я обещаю, что на день рождения – это будет в последний раз.

И слово я сдержала.

****

Мама мне подарила серебряную цепочку с освященным крестиком.

Колдактом я больше без опиума не вмазывалась. Зато на день рожденья…вмазалась всем.

Потом сидим мы с Валиком в подъезде, он и спрашивает у меня:

-А сколько мне лет исполнилось?

-Тебе? 17.

-А то я уже ничего и не помню.

У меня раз за разом выпадала изо рта сигарета.

-Все. Мне пора домой.

Недалеко от моего подъезда  он сказал?

-Пока. Может еще увидимся?

-Может и увидимся, - сказала я с обидой.

Я-то очень на это надеялась, а вот он, кажется, уже нет.

Все мы быстро пропадали. И зачем нам была такая жизнь?

Хусейн, например, мне показал фотографию, где он на кладбище стоит в окружении могил своих друзей. Их было человек пять. То есть …не было.

-"Ладно, это я влез в наркоту.  Мне все равно долго не жить, но тебе это зачем? "- Спросил у меня Хусейн…

A Саша:

-"Я так вмазываюсь, что б не подсаживаться. Три – четыре раза в неделю.”

Я говорю:

-"Это и есть – система”.

-"Да ну”.

-"А ты попробуй не вмазаться в тот день, когда привык это делать. посмотришь, как тебя начнет ломать. Даже если ты раз в месяц будешь с зарплатой вмазываться, тебя каждый месяц в этот  день будет ломать”.

Не знаю, кого Саша хотел обмануть.

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-8

Глава 13

Бросить все и уехать

Первое время я постоянно торчала на балконе в своей комнате, надеясь увидеть, как Валик просто проходит мимо. У меня осталась к нему психологическая зависимость.

Я почти все время молчала, мама мне колола трамадол, и ломки я совсем не почувствовала.

Через месяц моя меланхолия закончилась тем, что я начала писать книгу о своей жизни. Но она была специфической – там половина просто придумалась, а четвертина умолчалась. Представить себе четкую картину о сюжете не удавалось даже  мне.

****

из города, в котором я прожила 16 лет мы собирались уехать навсегда. Поближе к институту сестры. Туда, где жил брат моего отца, и где папа работал. Этот шаг был необходим, если мы хотели, что б я вылечилась от наркомании. Хотя, свинья болото везде найдет. Но я действительно хотела стать нормальным человеком. Да, я не была хорошей девочкой, но я понимала, что виновата перед своей сестрой, ведь ей пришлось бросить здесь всех своих подруг и друзей и уехать куда подальше. Я была виновата перед мамой, которой придется уехать из города, в котором она прожила 20 лет. Я им всем была обязана, и я это понимала.

Валика я постепенно забыла, потому, что и вспоминать там было нечего. Вместо этого я стала ходить по магазинам – покупать косметику, всякие заколки, невидимки и открытки. Раньше у меня на счету находилась каждая копеечка. Я ведь была наркоманкой…у нас дома в кладовке стояли мешки с сахаром и мукой, так пока совесть позволяла, так, чтобы не было заметно пропажи, я выносила и продавала с Валиком эти продукты соседу Валика, который гнал самогонку. А на Рождество, перед тем, как родители узнали, что я наркоманка, я заложила дорогие папины часы, которые сама носила, за 15 гривен…

Так вот, то, что мне нравилось и завораживало меня, для меня было недоступно.

За два дня до Нового Года я почувствовала, что меня тошнит. Я целый день ничего не ела, и о еде думать вообще не могла:

-Мама, что со мной? Меня тошнит. Я ничего есть не могу.

-Давай я тебе дам кислой капусты, от нее тошнить не будет.

-Давай.

Через пять минут после того, как я наелась капустой, я опять пожаловалась:

-Все равно тошнит.

Капуста не захотела спокойно лечь в желудке.

Кроме того, я курила через силу. Курить хотелось, но сигаретный дым стал для меня горьким. Сначала на это никто почти не обратил внимания. На следующий день я не выкурила ни одной сигареты. Не смогла. А утром перед Новым Годом я пожелтела. Все, что я съедала, я вырывала, и мама решила мне помочь:

-Я сейчас сделаю сильный раствор воды с солью и дам тебе, что б ты выпила. Это очистит твой желудок.

-А оно поможет?

-Поможет.

Я сидела в зале за столом, когда мама принесла из кухни мне раствор. Раствор  меня очистил. Причем тут же. Я выскочила из-за стола и побежала в ванную.

Ох и мама. Спасибо ей. И так бегаю сюда к умывальнику безо всякой помощи.

Папа заметил, что я целый день не курила:

-Ты целый день смогла не курить. Значит сможешь не курить вообще.

Против папы не пойдешь. Хоть я не представляла себя не курящей.

Состояние у меня было страшное. Но почему-то все наши болезни попадали или на выходные или на праздники. Поэтому поход к врачу пока откладывался.

Мама пошла в аптеку и купила мне метоклопрамид. У этих таблеток была подходящая инструкция, как раз для моего случая, - что б вся еда не возвращалась обратно из желудка.

К вечеру мама напекла пирожков, от которых я не смогла отказаться. Ну и ладно, одним разом больше сбегаю в ванную, одним разом меньше…

Опять приехала папина сестра с семьей, и пришли Настины подружки. Все расселись за праздничным столом.

Это был наш последний Новый Год в этом городе и в этой квартире. Мое состояние пить мне не позволяло, поэтому сюрпризов с моей стороны ждать не приходилось. Да и когда все увидели какая я желтая и несчастная, то перестали меня в чем-то подозревать. Теперь я стала бедным, несчастным ребенком, на которого папа смотрел с жалостью.

Я, когда была ребенком, если мы ссорились с мамой, все время пыталась найти у себя что-нибудь, что болит, что б мама меня пожалела…

Я производила впечатление жалкого мышонка, только не серого, а желтого. Худая, беспомощная…

Мы все несколько раз сфотографировались, а потом часы начали бить двенадцать раз. Мы же быстро взяли бумажки, записали на них свои пожелания, сожгли их и пепел бросили в свои бокалы с шампанским. И…выпили его! Представляете, какую сторону нам пришлось развить?

Через час сестра с подружками собралась на площадь продолжать гулять:

-Пойдешь с нами, Кристин?

-Куда мне… в таком состоянии?

Утром сестре надо было ехать в институт, а мне в Киев в Киево-Печерскую Лавру, где я стояла на учете из-за СПИДа. Решили, что папа повезет Настю, а тетин муж с мамой – меня.

В Лавре оказалась всего лишь одна молодая врач и неумелая медсестра. Когда первая направила меня сдать кровь на анализ, вторая этот анализ никак не могла у меня взять. Мне плохо, я на ходу засыпаю, а мне же еще приходиться и нервничать, пока та ковыряет мои вены.

Мама с надеждой в голосе спросила у врача:

-Может, все не так страшно?

-Вы, что, не видите, какая она желтая?

-И что это может быть?

-Скорей всего гепатит. Через пару часов будут готовы первые результаты анализов, и мы узнаем, что это за гепатит.

Затем она меня отправила сдавать кровь еще раз. Надо было идти в другое здание. Я три раза бегала по ступенькам туда – сюда! То врач что-то неправильно написала в направлении, то там опять что-то не поняли…

Ложиться в больницу я наотрез отказалась. Но надо было дождаться результатов анализа. И эти часы я пролежала, засыпая с плеером, на койке в палате. Это были последние часы, что я собиралась здесь провести.

Мама с дядей ждали меня в машине…

Через два часа анализы были готовы.

Мама позвала меня из палаты в кабинет врача.

Какими-то заумными словами врач рассказала, что у меня гепатит В.

-Тебе надо остаться в больнице.

-Нет.

Я уже узнала, что в связи с праздниками все нужные анализы мне смогут сделать еще не сегодня, и не завтра, а о-го-го когда! Я разозлилась, мягко говоря. Помощи от них пока все равно никакой. И я еле сдерживала себя, что б не сказать ей это в лицо.

-Ты зря так ко всему относишься, - сказала она мне, - здесь сами стены лечат. И медсестра у нас завтра выйдет другая. Хорошая.

И мама меня уговаривала, но я ее замолчала:

-Мама!

Все, что я думала об этом месте, я собиралась маме рассказать потом. Мне даже обидно было! То врач сама говорит, что у меня критическое состояние, - анализы показали, что у меня в крови чего-то там в десять раз больше нормы, от чего я такая желтая; печень на два пальца увеличена, - но это лучше, чем если бы она была уменьшена…то эта врач гоняет меня из здания в здание. В общем, если я при смерти, то какого черта меня заставляют бегать, словно я здоровей здорового? И все это лежало у меня на душе, и об этом мне хотелось поговорить с мамой.

А она сговорилась с этой докторшей! И та заставила писать меня расписку: я знаю, что моя болезнь может закончиться для меня комой и смертью, и от госпитализации отказываюсь по собственному желанию.

Я смело все это написала и с вызовом вручила ей.

Между прочим, у нас в городе тоже был центр, где я могла каждую неделю, - после праздников конечно, - сдавать анализы и следить за течением болезни.

И я таки была права, когда, забрав свой плеер, уехала домой. Потому, что лечение мне назначили еще аж через две недели.

Нужно было купить лаферон, и на следующий день мама мне его уже колола. Бабушке был прописан этот же препарат, поэтому мы с ним столкнулись не впервые.

Теперь все анализы я сдавала в нашем городском центре. Там нас с мамой врач предупредила, что первый раз мне после инъекции может быть плохо, но плохо я себя чувствовала каждый раз. Забегая вперед скажу, что курс лечения длился три месяца. Но меня ждала еще большая проблема: белое вещество в ампулах надо было разводить не новокаином, а дистиллированной водой. Каждый укол был пыткой. Один раз от боли у меня даже кровь из носа пошла. Так же мне была прописана диета. Самое плохое, что запретили шоколад. И кофе. Но мне мое здоровье было дороже. Поэтому о кофе я забыла сразу, так же, как и о сигаретах, спиртном и т. д. и т. п.

А еще я стала скупать книги о здоровом образе жизни, после того, как прочитала все, что за свою жизнь насобирала моя мама. Напичканная всей их информацией, я, как ни странно, вопреки напутствию всех лекарей, стала тягать гири и заниматься спортом. Закрывалась у себя в комнате, включала музыку и прыгала!

Папин друг посоветовал нам одного знахаря. Съездили мы всей семьей пару раз к этому деду, только папа наотрез отказывался от лечения и по нескольку часов мерз в машине, ожидая, пока дед пролечит меня, сестру и маму.

Не знаю, благодаря чему, но через месяц результаты моих анализов пошли в другую сторону, то есть перестали ухудшаться и начали улучшаться. Мы все как-то даже вздохнули, и мама с папой перестали бояться.

В конце января мне позвонил врач из Еревана, приглашая меня приехать. Я ответила:

-У меня обострение гепатита.

-Тогда прилетай после того, как выздоровеешь.

Мне очень хотелось в Ереван. Я вспомнила, что арменикум лечит от всех болезней и сказала об этом папе.

Утром папа сам перезвонил в Армению и спросил:

-Может ей  как раз стоит приехать сейчас и прокапать арменикум?

-Ни в коем случае, - услышал он, - ей нельзя сейчас лететь.

Но я по чуть-чуть выздоравливала.

Когда мы в последний раз поехали к знахарю, папин друг был с нами и сказал:

-Теперь, пока момент, ее быстро надо выдать замуж!

Мы засмеялись.

-Как ты себя чувствуешь? – Спросил он.

-Хорошо.

-Ну вот…

****

В новом городе мы говорили полуправду, полунеправду: у меня был парень – наркоман, от которого я заразилась гепатитом. Я не пила спиртные напитки, не курила сигареты и не вела разгульный образ жизни. Я сидела в доме, который мы купили, в своей комнате. И писала… писала… то книгу - то стихи.

Как-то раз мы с мамой были в гостях у брата папы. У них по двору бегали котята. Мама схватила одного, и больше не выпустила из рук:

-Этого берем себе!

Я выпучила глаза. Во - первых, нам котов нельзя было держать из-за моей болезни, что б вдруг не поцарапали, а во вторых этот котенок был совсем обычным. Я маме сказала:

-Мама, ты что?

-А я хочу.

Ох, я и обрадовалась!

Мы привезли в наш дом котенка.

-Посмотрим, - оправдывалась мама, - если не захотим, вернем обратно.

Пришла ночь, а утром он меня разбудил. Я открыла глаза и увидела, как Мурзик – так мы его назвали – карабкается вверх по шторам.  Мне это так понравилось, и я сказала, что ни за что его не отдам.

Мы его оставили дома, а сами поехали в город покупать собаку. Здесь нельзя было жить без сторожа, а то и двух.

Вернулись мы с азиатской овчаркой.

В общем казалось, дом был полной чашей…

Котенок Мурзик по утрам вылезал из своей каморки и усаживался на моей рукописи, что б я бросила свое занятие и уделяла внимание только ему. Он был обычным дворовым, черно-белым котенком. Он лазил по моей шторе, стоял на задних лапках перед телевизором, и был первым существом, которое я полюбила в своей новой человеческой жизни.

О собаке я говорить не хочу. Он с трехмесячного возраста не хотел хозяйке ни еду свою отдать, ни команду выполнить; он бросался на нас, хоть и не кусал. Его никто не бил и, может поэтому, собака вырос в зверя, который подпускал к себе не рыча только маму. А она его любила, как сына. Только из-за нее мы не отдали собаку в другие руки. Сестру же мою он совсем за старшую не считал, и даже пару раз ее кусал. То она хотела погладить его, пока он спал, то еще что-то…в общем, нам приходилось учиться, как с ним обращаться. Собака был просто дурной.

Всегда, когда мы возвращались с базара или магазина, он – единственный из всех собак в переулке – обязательно нас обгавкивает.

Говорят, животные похожи на своих хозяев. Может оно и так…одно хорошо: он вырос в самую красивую собаку. Белый, в два раза больше любой немецкой овчарки, ни худой и не толстый.

Глава 14:

Я сошла с ума

Когда я оказалась совершенно в другом мире, где мне не надо было никуда бежать, где мне не надо было врать, где мне просто нечего было делать, я почувствовала, что во мне таится столько невысказанного! И я начала выливать свои чувства в стихи. Конечно же эти стихи были только о моих чувствах к Вове, причем они были такие непонятные, что бы никто не понял, как я его люблю. Что б никто меня не уличил в том, что я вообще на это способна. Я не могла себе этого позволить. Конечно, я еще не умела быстро и правильно находить рифму, но моя душа пела, и я старалась. Вдохновение меня никогда не покидало, я ведь так долго молчала…Я перестала пить спиртное и курить, поэтому мои чувства оставались при мне и ничем не забивались. А чувства меня переполняли. Я любила, я ненавидела, я ждала, я мечтала…я стала наркоманкой, потому, что не хотела жить. Мне не нравился мир и люди, которые живут в нем, и я, может и на подсознании, но искала смерти. Теперь же эта боль, которую я притупляла столько лет, заполнила меня полностью. Боль меня переполняла, я словно плыла в ней.

Я избавилась от всех пагубных привычек. Единственное, от чего я не могла избавиться, так это моя булимия, которая осталась у меня от наркоманской жизни. Ширка так действовала, что пища в желудке не задерживалась, и я, правда без мучений, все время  рвала. Поэтому ела нормально лишь по ночам, когда наркотик немного терял свои свойства. Кушать по ночам – так и осталось моей привычкой. Я даже ногти отучилась грызть, а вот кушать в темное время суток…этим, помню, страдала и Полина. Она обязательно оставляла себе на ночь какой-нибудь бутерброд.  И Вова с Кареном жаловались на то, что по ночам встречаются на кухне…

Вова… он стал мне сниться, и я радовалась, потому, что говорят – если человек тебе сниться, значит думает о тебе. Первый раз он мне во сне так и сказал: "Я же тебя любил!” я очнулась посреди ночи и пошла на кухню жевать паску. Я на этот праздник впервые после того, как заболела гепатитом, наелась всего, чего хотела. Напилась холодного кофе с мороженым…ох и болел же у меня желудок на следующее утро! Мама уколола мне обычное обезболивающее, но и это не помогло. Пока само не прошло через несколько часов…

Когда он мне приснился во второй раз, я его обняла, поцеловала, а он мне пообещал: "Я скоро вернусь”. Я побежала за ним…и проснулась в слезах, потому, что так и больше не нашла его во сне .

Когда я проснулась, я написала свой сон на листке. Так я думала узнать, что на самом деле думает Вова. Как я не пыталась что-то вспомнить, что я упустила, все равно ответа не нашла. Так не должно было быть. Природа издевалась надо мной! Я знаю, что я могу понять…но понять никак не могу.

Если бы у нас был хоть телефон…я бы обязательно ему позвонила. Сначала Саше, что б узнать его телефон, потом ему. Но телефон нам еще не провели, и я решила, что значит еще рано. Еще не пришло время. Еще я делаю что-то не так, и лучше будет, что б Вова меня не слышал.

Заболел Мурзичек. Мама две недели доставала его с того света. Она просто не согласилась с его смертью. А он не ходил, не сидел, прыгал в галлюцинациях, как кенгуренок.

Родители повезли его к ветеринару. Тот ему что-то вколол, при этом удивился:

-Вы единственные в этом городе, кто так возится с котенком. Другие б уже давно похоронили его и думать забыли.

Однажды утром мы нашли Мурзика спокойно спящим в зале на диване. Он мурчал, и мы поняли, что победили. Но бога перехитрить нельзя.

После того, как мама вытянула его с того света, Мурзик стал считать ее своей мамкой и постоянно бегал за ней хвостиком. Отвечал нам, когда мы к нему обращались и постоянно хотел есть. Я говорила маме, что так много и часто его кормить нельзя… и вот, Мурзик вытребовал себе дополнительную порцию сырой печенки, съел и побежал за мамой. А мама несла покушать собаке. И она не уследила, как Мурзик направился к его миске.

Я была у себя в комнате и услышала, как на кого-то бросился пес, и дикий вопль мамы:

-Мурзик!!!

Я все бросила и выбежала на крик, подозревая, что все уже закончилось.

Котенок еще лежал в веранде на полу и дергался в конвульсиях. Я запомнила эту картинку на всю жизнь.

Я боялась, что Мурзик еще будет долго мучаться, и ушла в зал, что б не видеть, как мама пытается его поднять и привести в чувства. Но глаза котенка заволокла зеленая пелена, и мама поняла, что он умер.

Когда я вернулась в веранду, то поняла, что Мурзик страдать уже не будет. Я вздохнула.

Хорошо, что он хоть наелся печенки…

Наша собака задавила нашего котенка.  И виноваты в этом только мы! А сначала они ели из одной миски, грызли вместе одну косточку с двух сторон…

Завтра мне должно было исполниться семнадцать лет. А сегодня я сошла с ума. Мне хотелось быть одной. Не видеть и не чувствовать страдания остальных. А еще я хотела, чтобы Саша успокоил меня, как он это сделал тогда, в аэропорту. Я поняла, зачем все эти поминки устраивают люди после чьей-то смерти. Себя обязательно надо было чем-то занять. Я перемыла всю посуду, начистила картошки и перепела все песни, что смогла вспомнить.

Мама плакала над тельцем котенка, а я говорила:

-Не надо мама, уже поздно. Уже все. Его уже нет. Его нет совсем. Не плачь. Не за кем уже плакать…

-Ну как я смогу его сейчас пойти и закопать?

-Может подождать папу, пусть посмотрит на него в последний раз? А то придет с работы, и как ему будет…

-Да ты что?…наоборот, он не должен на это смотреть.

Когда мама унесла  Мурзика, чтобы закопать, я молилась, чтобы бог дал нам всем сил, чтобы это пережить. Я так кричала, как нарочно не смогла бы.

Папа вернулся с работы домой. Мы с мамой сидели в зале, потупившись в пол. Папа даже не снял с себя кожаную куртку. Мама ему сказала. И он зарыдал. Ему было жалко еще и меня. Папа спрашивал у бога:

-Ну что плохого сделало это создание в своей жизни? За что ты отобрал у него жизнь? За что ты так наказываешь мою дочь? Она же его так любила, зачем ты забираешь у нее все?! Я ненавижу тебя, будь ты проклят!!

И мы все ревели, и я просила папу успокоиться…

Дом оказался пустым, и мы так не смогли. Прошел мой день рожденья. А потом я заикнулась, что без котенка совсем не могу. Папа сказал:

-Дом без котенка – это не дом.

Мама понимала, что этим горю не поможешь, но пошла у нас с папой на поводу, и мы взяли нового котенка.

Собака жил во дворе, а котенок пока в доме. Мы их друг от друга прятали. Да, может быть мы ненормальные, и снова брать животное нам нельзя было, но Мурзик с нами разговаривал, пока жив был…

Котенок рос диким, не ласковым, боялся собаку и обходил его десятой стороной. Он жил сам по себе и никакого удовольствия нам не доставлял.

Я в своем блокноте нашла адрес Алины, написала ей письмо и отправила его. Через месяц я открыла почтовый ящик, уже и не надеясь, и нашла там письмо от Алины. Побежала в дом и закричала:

-Алина мне письмо написала!

Родители даже удивились.

С ее слов стало понятно, что ей совсем плохо. Она опять была не одна. Ее любили, а она – нет. Она писала, что любит до сих пор Андрея, (теперь уже не адлерского, а ростовского. Он сменил место жительства). Алина мне написала тоже свой новый адрес. И, чтобы я на старый больше не писала. Еще она рассказывала, как иногда становится так плохо, что она лежит и думает – когда умрет? Завтра, или через полгода, год? Она писала мне: держись и надейся на бога. Только он нам  поможет.

После этого я забросала ее письмами, но от нее писем так больше и не дождалась.

У нее своя жизнь, другая, со мной не связанная. Спасибо, хоть раз написала…

Иногда меня такая тоска брала! Один раз, вечером села я в своей кровати и плачу. Плачу…а рот кулаками закрываю, чтобы не закричать, и что б никто не услышал. Реву я и думаю: неужели же я его никогда – никогда не увижу? Я же без него умру! Так не честно. На меня подействовала та часть в книге, что я писала, о том, как мы с Вовой еще были вместе. Текут слезы по щекам, а я, как телевизор с выключенным звуком, или, как рыба на берегу только рот открываю…и закрываю. Еще эти сны…

****

Прошло много времени с тех пор, как мы последний раз была в Киево-Печерской Лавре.

Папа нам троим купил билеты на поезд в вагон – плацкарт и из-за этого у меня с семьей получилась ссора. Я хотела ехать в вагоне – купе. У меня воспалился во рту флюс, у меня постоянно болело в боку, я плохо спала… куда мне ехать в плацкарте? Папа говорил, что это дорого и, что лучше мы потратим эти деньги на лекарства и анализы в Киеве в больнице.

Во мне было неописуемое количество эмоций. Вот, что я писала в своей тетради:

«сумасшедшая я, и как мне об этом не говорить? Я добиваю всех, я творю что попало и не могу на себя посмотреть со стороны. А мне плохо, гадко и стыдно. И меня за это ненавидят. Меня надо лечить… или мне самой надо лечиться. Я просто сошла с ума. Почему? Чего мне не хватало? Гены? Наркотики? Или сначала я сошла с ума? Или не сходила, могу представить себя, когда на меня находит. А чего их берет вместе со мной? А я это понимаю, а никто не понимает. Что я понимаю? Да, действительно, не понимаю. Почему, когда я схожу с ума, они кричат вместе со мной? Это не для моей логики. Они не понимают, что я сумасшедшая? Так пусть поймут в конце – концов, и оставят меня в покое! Мне очень хочется покоя. А где мне его найти, если я грешная наркоманка, не даю никому жить. Со мной не разговаривают. Совсем. Вот, тоже способ лечения. Я не могу не скандалить. Я не понимаю, что я виновата в тот момент, просто не понимаю – что виновата я, и что я сумасшедшая; что другой бы так не обижался и не выходил из себя; а я, чем – то подстегнутая обязательно вспылю.

А у других все трезвое время – затмение. Говорят, что у глупых - истина в вине. Ты, папа, когда выпиваешь, начинаешь всех любить, спрашивая себя: почему я так не могу любить всех без вина? Почему мне это не дано?

Человек не тот – который пьяный, он тот – каким видит себя со стороны с бутылкой вина.

Действительно, ты хочешь – чтобы тебя пожалели, ты не виноват, но тебе это не дано. А мы все тебя, папа, только обвиняем! Извини. Но обычному человеку не понять – почему, человека, который не умеет никого любить, еще и пожалеть надо. Вместо этого мы все тебя обвиняем. Мне жаль тебя.

Папа хочет жалости – мама это поняла. Всю жизнь не могла понять, а теперь до нее дошло, что он просто может хотеть низкой жалости к себе. Теперь у тебя, папа, есть то – что ты можешь потерять. Ведь, кто может понять тебя, это я одна. А мне надо, чтобы меня любили! Мне нужна жалкая любовь! И, если есть возможность сделать что-то чуть-чуть лучше, хочу, что б это делалось лучше, ( я имела в виду билеты в вагон – купе).

Мама может сказать:

-Я люблю тебя, что тебе надо еще?!

Ну почему, почему меня берет? Я хочу так ответить маме:

-Чтобы ты не обвиняла меня в том, что у тебя не хватает ума все делать правильно. И, что бы ты не кричала! Ну не случилось, как желалось, но всегда можно все изменить.

Никто никому ничего не должен. Если бы они этого хотели! В то время, как вы не видите ничего во мне хорошего – обвиняете, что я в вас нашла что-то не хорошее. Мне плохо, мне неспокойно, и вы добились этого.

Почему я в семнадцать с лишним лет сижу в их доме, еще и прошу ответа? Почему я сижу здесь? В 15 лет я уже была ВИЧ – инфицирована. Я умру без них. У меня нет выхода, они мне нужны. У меня опущены руки, я ничего не могу.

Нам друг – друга не понять. Мы друг – друга дополняем и спасаем, чего нам не понять тоже.

Страдаю от своей бессильности и от того, что ненавижу жалость. Люблю счастье и деньги. Правду… но ее нигде не нахожу.

То, что кто-то не желает быть рядом со мной – честно говоря мне это и не нужно, но задевает. Мне ничего не нужно. И леченье не нужно! Нужен один хоть чем-то похожий на меня человек. Чтобы было с кем поговорить, чтобы он меня понимал, что б думал как я…

Стать жалкой, и такую будут любить все! Папа понимает лишь одно чувство – жалость.

Они терпят меня. Мало того, что я сама себя терплю, так говорят, что и они только меня терпят.

Все это не так плохо и страшно, но ведь хочется чуть – чуть лучше!

Не помню даже, что боялась именно этой болезни больше всего, а помню, что не хотела в своей жизни никогда ничего делать. В один какой-то момент мне болезнь для этого стала просто нужна. Кто же мне виноват?

Я не вызываю чувство жалости. Так легче. Как вы этого не поймете? Не поймете, потому, что я не вызываю чувство жалости. Моя миссия – жить. И дети у меня могут  быть только хорошие. Я в это не верю.

В душе бывает просветление. Такое прозрачное, как у Снежной Королевы. Через две секунды  становится в четыре раза тяжелее. Из жизни надо убрать много часов. Всю жизнь. Но и тогда ничего не изменится! Я снова буду проживать ту же самую жизнь… смирись. Но мне не спокойнее и не легче. Все должны не мочь без эмоций. Как папа говорит: без эмоций только в гробу.

Бежать надо отсюда! Здесь слишком много жизни. Хочу наполовину живых – больных, но не смертельно, и без бурь эмоций.

« Все – равно» - для меня неплохо. Хочу, что б было все – равно…

Вот моя ошибка: боясь где-то ошибиться раз, думая, что каждый хоть раз ошибается, - не верила в свое понимание всего. Всего понять не возможно. Где-то я могу ошибиться, и я не уверена, что не ошибусь. Поэтому я лучше проймусь чувством любви. Здесь ошибки не будет. Любовь – это чувство и чувство непонятное. Поэтому я буду чувствовать. А как можно – не зная – отвечать на экзаменах жизни?

Но я так боюсь ошибиться! Лучше я сразу все перечеркну, что б не мучиться!

Так нельзя… Мученица, ё – ма – ё!

Главное, что мои рассуждения, это вовсе не чувства, я пытаюсь  подсчитывать. Вот до чего доводит математика, а ее-то решить можно было легче всего. Но это не по силам оказалось в жизни. Выбирая то, что легче, жить не возможно.

Это тоже может быть не правдой. Ведь математику не все называют легкой наукой. Только те, кому она дается легко.

Наверно, кому-то не нравится, что кто-то по жизни идет легко. Может у  меня была короткая жизнь, и я б умерла красиво, без боли и в счастье – как в хосписе. Разница в том, что никто бы не мешал.

«Но ты же не умирала!» – крикнет папа.

А потом:

-Ты же уже умирала!

Правд много. Ты очень умный человек, но я глупее и не пойму.

Лучше всех у меня получались еще и сочинения… потому, что по большей части я пересказ писала. И теперь любое сочинение у меня – пересказ.

Сама придумать я ничего не могу. Все уже давно за меня придумано. В старших классах получила тройку за что-то свое. Там я придумывала то, что совсем выдумка и не верно. Но это ж и есть: «сочинение». За что мне ставили отлично и трояки? И сейчас не понимаю.

Все намного проще. Мы пишем эти книжки для удовольствия кого-то.

Все легко… все легко… все легко… то, что знаешь ты, не знает никто. Тебе от этого плохо. Одни отличаются от других тем, что чего-то не знают. Им от этого легче, чем нам. Этим мы отличаемся – тем, что вам легче, а нам трудней. Мы знаем то, что с вами будет, но никто не знает – когда? Мы не правы в том, что где-то ошибаясь, мы имеем на это право. Я тому пример. Если бы я была святая, бог явился бы ко мне и сказал, и поговорил со мной. А так… все это, к чему бы оно ни шло, ни к чему не ведет. Смерть, или «ничего» - это самое лучшее. Я уже тогда и помнить не беде, что я была. Откуда я появилась? Зачем я взялась? Кому-то на радость? А вот и не получилось, и радости не приношу. А почему?

Очень интересно, и бояться уже поздно. Нет самолечения! Не нашла, не нахожу, бог не пришел. Может для меня просветление – это опасно? Все так страшно? Может мне уже легко у смерти оказаться, потому что кто-то помогает? Жизнь бессмысленна! Я вот сожгу завтра все тетрадки – и где что-то?

В любом деле нужно постараться б не потерять совесть. Ее можно б было и не потерять, если б она имелась вначале. Если б она что-то говорила и что-то объясняла, если б знать больше, чем ты знаешь.

Я – тварь. А мне нравится, когда обо мне говорят что-то хорошее!

Если у меня есть мозги, что бы расставить знаки препинания, - как я могу говорить об их отсутствии? Как мне себе внушить, что это  все бред и бред навсегда? Хотелось бы узнать навсегда – что все плохое я только выдумала.

Я не могу смириться, успокоиться…

С собой не могу примириться. Это и называют сумасшествием.

Как мне себе придумать, что все нормально: себя загипнотизировать, вылечить; я не хочу умирать – хоть не боюсь; пытаюсь жить и ищу лечение; знаю одно – придумать, значит найти лекарство.

Не помогает.

Лечения нет.

Хочу друзей, любовь и смех, и это б что-то доказало. Я сама это у себя отобрала, ну так что ж я теперь хочу? Умереть. Нельзя. Жизнь одна, может быть.

Я, может, все просто не так вижу. У меня и зрачок в одном глазу не такой формы, не кругленький.

Как это вылечить? Я буду пытаться лишь всех обмануть. Я их ненавижу. Врачей – которые сказали, что ВИЧ – инфицированные становятся злыми. Были правы? Они мне не лгали? Врут же тоже для чего – то, или для чего – то.

Это мое счастье, что я не могу понять, как это страшно. Я совсем с ума сошла: хочу увидеть бога, и что б он меня очень любил. Сказал, что любит. Сказал: это навсегда – я хорошая. Что б он как-то внушил мне это.

Я знаю только одно, - мне стало вдруг хорошо, - нужно, что б мой разум чуть помутился. Я ведь не верно просто обо всем рассуждаю.

Мне плохо от ума.

Почему я придумала, что я ненормальная?

А как нормальный человек может творить такое? Ага, все лишь гордые, но они должны признать – что они творят такое же.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 14-2

А еще говорят, что я им не верю если бы я им не верила, как бы я поверила, что я их хуже, не такая, как они… в то, что они говорят.

Значит, подсознательно я им верю. Т мы все нормальные люди.

У меня нет сил никуда ехать. Я это хочу объяснить болезнью?

Где мне взять физическую работу? Где мне взять силы, что б поднять гири? Прихожу к выводу, что нужно время. Ох и издевается же кто-то! Но кто-то и спасает. Бог спасает.

Как мне нужно, что бы обо мне говорили хорошо! «О мертвых плохо не говорят». А зачем я хочу все при жизни? Я бы хотела ничего не хотеть. Когда получаешь все, оказывается – что тебе нужен другой глобус.

Меняйтесь обратно. Туда – где говорили часто ночью обо мне. Но наркотики к этому больше не приведут. Вы будете лишь молчать…

Вы ошибаетесь, а мне от этого хуже в сто раз, чем вам. Зачем я это говорю? Вам это не понять…

Легко оттого, что описываю теперь поверхностное, не вдумываясь в каждое слово. А знаете, что на самом деле легко? То, что вам будет понятно только это поверхностное.

Вы хотите во мне видеть злого человека. Кто-то ослепляет вас в момент делания мною хорошего. Как и ошибки - так и хорошее я прочувствую всегда в сто раз сильнее. Поэтому мама мне до сих пор покупала именно те конфеты, что мне нравились.

Думаете, откуда она и ее душа точно знала – что мне надо? Душа ее по моим глазам читала.

Глазами мне хочется лишь совсем ничего не видеть. Может я просто тоскую о ком-то… а моя болезнь мне не дает подумать о другом. Мечты совсем стерлись. Но стало совсем плохо, когда я в геометрической прогрессии начала выздоравливать придумала себе, что нельзя и вредно так мечтать – о том, кого хотелось так любить. Никто ведь не хотел поверить вместе со мной, что и он меня любил.

Мне становится лучше – когда я вижу неправду. Когда я видела правду, меня это очень сильно трогало – и я шла колоться. Нужно б было притупить мои чувства. Очерствить. Радоваться б, что есть такая душа, как я! Не уберегли. «Спасибо» надо сказать господу – что не с летальным исходом тела. Благодарить надо и радоваться. Но получилось так, что и мне нельзя петь песни. Никто не может тебе помочь – так замолчи и оплакивай себя.

Если вы это прочтете – озлобите. То, что я не умею сказать, так это не значит еще, что я ничего не понимаю.

Я заикаюсь в мыслях. Человек заикается в мыслях и от этого не может сказать. Наказанье – это для кого-то. Вон, сколько приходится писать, но вновь мысли – «заики».

***

У сестры как - раз начались каникулы, и мы втроем с мамой поехали в Киев, что б потом – домой, пока еще в нашу квартиру.

Когда мы вышли из поезда в Киеве, Настю отправили сразу на маршрутке домой. А мы с мамой поехали в Лавру. Там нас приняла знакомая врач и направила меня сдать кровь на анализ. Я зашла в туалет. Да, я не верила в свою смерть, но впервые здесь увидела глаза смерти. За мной зашли две женщины. Они передвигались, как во сне. Я почти сама почувствовала, как им плохо. Как они доживают последние дни или недели… словно омут их втянул и больше не хочет отпустить…а их глаза…это были глаза смерти. Когда-то голубые, теперь прозрачные и бесцветные. Казалось, этими глазами уже ничего увидеть нельзя. Наверно они и не видели, потому, что передвигались потихоньку и на ощупь.

Пока я сидела под кабинетом и ждала, когда меня позовут, я познакомилась с молодой женщиной, которую видела еще на вокзале. Она, казалось, знакомиться ни с кем не собиралась, но меня потянуло на разговоры:

-Сколько ты уже болеешь?

-Шесть лет.

-А я три года. Ты принимаешь тритерапию?

-Да.

-А я нет.

-Когда я болела всего три года, то тоже не принимала.

-У тебя умирали ВИЧ-инфицированные знакомые?

Я хотела начать разговор о том, что может мы никогда и не умрем..

-У меня нет знакомых – ВИЧ-инфицированных. А как ты заразилась? – Спросила она у меня.

-Через иглу, а как же еще, - вздохнула я. – Я вообще не верю, что половым путем можно заразиться.

-Ну я же заразилась?!

Я запнулась и  спросила:

-Да?

Мы еще немного помолчали, а потом я начала нас жалеть:

-Это хорошо, когда ты хоть не наркоман. А то придется лечиться не только от СПИДа, а и от наркотиков…

Она меня перебила:

-Если б не наркоманы, я бы не сидела сейчас здесь, не ездила каждый месяц из Донецка в Киев, что б получить лекарства.

-Я тоже оттуда только, что приехала!

Я хотела сменить ее гнев на милость. Но она меня добила:

-Нас тогда восемь человек заразилось. На аборте. До этого аборт сделала какая-то наркоманка и не предупредила, что у нее СПИД.

На это я не нашлась, что ответить. Мне, конечно, жалко ее было, но я ей сказала:

-Только не надо обвинять меня в чем-то. Я ведь тебя ни в чем не обвиняю?

-А в чем ты можешь меня обвинить?

Я еле сдержалась, что б не высказать ей свое мнение про аборты. А она добавила:

-Ты хоть одна, а у меня муж и сын, и мне надо думать о них…

Ну, это еще вопрос, кому хуже. Она ко мне отнеслась предвзято. Она с таким высокомерием в голосе со мной разговаривала, что я даже забыла – а при чем тут я или та наркоманка? А может, виноваты, как - раз таки врачи? Которые не простирилизовали инструменты!

Из манипуляционного кабинета вышла девчонка – медсестра и улыбнулась мне. Она слышала весь наш разговор и, по-моему, пожалела меня:

-Заходи.

За окнами февраль, а на улице льет дождь и светит солнце. Я посмотрела в окно и сказала вслух об этом. Девчонка меня поддержала:

-Настоящая весна.

Другая медсестра пыталась найти у меня вену, что б взять кровь для дополнительного анализа: какого типа у меня СПИД. Немцы создали какое-то лекарство и испытывали на украинцах. Для испытания пока нужны были только больные СПИДом группы В. Если бы у меня оказался этот тип, то меня могли бы включить в те 10 человек, на которых бы проходило испытание.

Женщина все пробовала мои вены. Я уже вся в крови была, но никто на это не обращал внимание. Медсестры были даже без перчаток. Вытрут ваткой кровь и ищут дальше. Я вспоминала Ереван. Да, имеешь не ценишь – потеряешь – плачешь. Какие профессионалы были там, и какие …промолчу лучше.

Девчонка, что мне улыбалась, принялась сама обследовать мои руки. Она была тоже без перчаток, и мне показалось, что это просто моя давняя знакомая. Ничего они не нашли. Не на ногах, не на руках, и позвали еще одну медсестру.

Но, когда та прибежала, я услышала, что идет комиссия из санэпидемстанции. Они все быстро побежали надевать на себя перчатки и маски:

-Подожди, - сказали мне.

И я ждала, чуть не смеясь. Никто ничего а таком снаряжении и не пытался делать. Потому, что не умели! Ни вену прощупать в перчатках, ни что-то увидеть в масках…

Комиссия быстро на нас глянула и удалилась. И только после того, как они разделись, вернулись ко мне. Новая медсестра сразу нашла на моей левой кисти тоненькую венку и с первого раза набрала оттуда в шприц крови.

Потом нас отправили на УЗИ. Под этим кабинетом мы прождали полтора часа, пока пришла врач. Печень была немного увеличена, а вот камней в желчном пузыре много. Она рассказала нам про урсофальк:

-Попробуйте, - говорит, - может он камни и не растворит, но это лекарство очень хорошо помогает при гепатите С.

Одно было плохо. Это было опять дорогое лекарство, и принимать его надо было два года.

Когда мы вернулись после УЗИ в кабинет нашего врача, у меня настроение было совсем испорчено. Я пожаловалась, что очень плохо себя чувствую. Что до двенадцати часов дня еще более-менее, а потом…врач мне посоветовала обратиться к психотерапевту. А потом я поспорила с ней и сказала, что здесь ничего не знают и не могут, и берут на лечение только тех больных, у которых есть деньги…

Поздно вечером мы с мамой приехали домой. Мама попыталась мне рассказать, что я очень плохо себя вела, но я ничего слушать не хотела.

****

Сестра днями где-то пропадала с подругами, мама отводила душу в горячей ванной. Здесь, в отличие от нашего нового дома, была не колонка, а вода – горячая – прямо из-под крана.

А я решила позвонить Саше в Ереван. С единственной целью: спросить у него телефон Вовы.

Смешно, но Саша, как и я, как и Алина, как и Андрей переехал из старой квартиры - в новую, в другом районе.

Когда я разговаривала с ним, я нервничала, и мои вопросы и ответы были сухими. Я рассказала, что завязала с наркотиками, бросила курить, что у меня теперь два гепатита: В и С. Он меня с этим поздравил. Разговаривали мы довольно долго, пока я не спросила:

-А ты не можешь мне дать телефон Вовы?

-Конечно, подожди, сейчас найду.

Он продиктовал мне цифры.

-А ты сам с ним разговаривал? Он уже вернулся из Испании?

-Да, они когда приехали, Вова мне позвонил.

Еще я узнала, что и Вова с Кареном теперь живут не в доме, а в квартире.

Саша таки спросил:

-Послушай, а что там с Полиной? Ты случайно не звонила ей?

-Нет. Я ничего о ней не знаю.

Мне очень хотелось ему помочь и удовлетворить его любопытство. И мне даже не было обидно, что он спросил о ней. Я, конечно, не знаю, Саша действительно еще помнил Полину, или спросил у меня о ней, потому, что я попросила телефон Вовы…я только сказала:

-Да живет же, наверно. Хотя я представляю, как ей будет трудно жить, после всего, что случилось в ее жизни.

-Я тебе позвоню завтра.

И мы попрощались.

Сегодня звонить в Иркутск я не решилась и позвонила завтра утром, пока  мама еще спала, и мне никто не мешал.

В Иркутске должно было быть три часа дня. Сердце так колотилось, что я думала не услышу сама себя. Трубку подняла женщина, наверно мама.

-Здравствуйте, могу я поговорить с Вовой?

-А кто это?

Я назвала свое имя и сказала из какого города и, что мы вместе лечились в Ереване.

-Вы наверно не знаете, Вова очень болен.

Я не поверила своим ушам. Мой голос упал:

-Что с ним?

-У него был инсульт…его сильно по голове ударили. Он только чуть-чуть говорит.

У меня перед глазами нарисовалась картина, как Вова лежит после инсульта, не шевелится и еле говорит. Но его мама рассеяла эту картинку:

-Он ходит, - Быстро добавила она, подумав наверно, как я испугалась. – С ним Карен везде.

-А что говорят врачи?

-Не знают, - вздохнула она, - он должен сам понять, что ему надо…

-А могу я с ним поговорить?

-Подождите, дверь хлопнула, наверно это он пришел…да, только я не знаю, получится ли у вас что-нибудь…

Вова взял трубку:

-Ало.

-Привет, - весело сказала я.

-Здравствуй.

Я скорее догадалась, чем услышала, как он это сказал. И ничего полегче не смогла спросить:

-Как твои дела?

Он, словно выдохнул воздух, проговорил:

-Плохо.

Господи, и этот голос когда-то ни на минуту не умолкал. Я уже и забыла какой у него голос…очень-очень низкий и хрипловатый. Таким голосом не обладает ни один актер, даже американский.

-Что с тобой случилось?

-Разбился на машине.

Вот те на! Или мама врет, или Вова врет маме. А может, врут они обое. Может, Вова так "удачно” укололся героином. У моего дедушки пару лет назад случился инсульт, поэтому об этой болезни я кое-что знала. При инсульте травмируется одно из полушарий мозга. От того человека и парализует наполовину. Но я знала, что если тренироваться, можно развить вторую половину мозга.

-Послушай, Вова, - я говорила тихо, но внятно, - ты должен тренироваться. Ты думаешь ты один? Я знаю, что это за болезнь и мне тоже очень плохо…

Я не смогла договорить, он перебил меня:

-Да?

-Да! И если с тобой что-нибудь случится, то я не смогу.

Больше у нас с ним поговорить не удалось. Ему трудно было произносить слова, и он отдал трубку своей маме. Та задала мне один единственный вопрос:

-Расскажите, как вы себя чувствуете?

Разве я могла сейчас внятно ей что-нибудь объяснить? Да и не хотелось, чтоб они переживали:

-Нормально. Ну, если в нашем положении вообще может быть нормально. А…Вове не станет хуже от того, что я звоню?

-Да нет…

-Я еще буду звонить.

-Конечно.

И мы попрощались.

Слава богу, что он может ходить, только говорит плохо. Плохо…он сказал, что ему плохо, он открыл мне, что у него на душе. Господи, мне его так жалко! А если и я ему нужна так, как он мне нужен? Он увидел или услышал во мне друга! Он кричал о помощи, а я ничем не могу ему помочь.

Ты меня, пожалуйста, прости,

Что не приехала к тебе,

Что не смогла пути найти,

Когда ты крикнул мне-

Что тебе плохо, очень плохо.

Я плакала тогда, поверь,

Еще чуть-чуть, еще немного-

И не было б меня теперь.

Весь мир меня не понимал,

Не верил, что я там нужней.

А ты надеялся и ждал,

Что бы пришла, пришла скорей!

Прошу тебя, какой-то знак,

И буду как-то дальше жить.

Прошу тебя, ну сделай так,

Что б мы могли опять любить.

Прошу тебя, только живи!

А то погибнем мы вдвоем…

Ведь что ты там не говори-

А мы едва, едва живем.

Я чувствую с тобой, дышу,

Лишь потому, что дышишь ты.

Я как-то без тебя живу,

Мне помогают жить мечты.

Люби меня, хоть про себя,

Хоть в мыслях, и не отпускай.

А я буду любить тебя,

И не умрем с тобой давай.

Приснись мне, если я усну,

Как раньше много говори.

Засмейся, подари весну,

Со мною чудо сотвори.

Смогла, что б от зимы очнуться,

Что бы легко мне очень стало.

Что бы смогла утром проснуться

И вспомнить, ночью, как летала.

Конечно, я все это могла себе придумать…я свалилась в кровать и отвернулась к стене. Сколько раз я просила бога, что б он его сберег, только его. Мне так было страшно - что с единственным человеком, который мне на земле нужен, случится что-то страшное. Хоть с другой стороны, слава богу, он остался жив.

В это утро я полностью разочаровалась в своей судьбе. Зашла мама и спросила:

-Что с тобой?

Она не знала, какие у меня в душе чувства. Никто не знал – что поддерживает во мне желание жить. Но сейчас я все рассказала маме. Она меня отрезвила:

-Он и не думает о тебе! А ты убиваешься из-за него!

-Все, мама.

Я рыдала:

-Я знала, что тебе рассказывать ничего нельзя. Я все себе придумала. Просто, я боюсь, что в один момент такое может случиться и со мной. Я боюсь, что и могу, так, запросто…

Я не понимала, что я тогда несла? Но я надеялась, что мама забудет, не придаст значения тому, в чем я ей призналась.

-Все, мама, забудь. Я уже успокоилась.

И я вытерла с глаз последние слезы.

Ты не знаешь, я страдала,

Просила господа о том,

Что бы тебя смерть не украла,

Ты ведь один лишь в мире всем.

Хоть бы с тобою не случилась

Беда или ненастье.

Об этом я в душе молилась,

Предчувствуя несчастье.

Я думала, пусть рухнет мир!

Но только, что б не ты…

Ты – идол мой, ты – мой кумир,

Лишь о тебе мои мечты.

Я думала, была бы рядом,

Тебя бы я уберегла.

Что б жил ты мне лишь надо!

Но далеко я, не спасла.

Ты и живешь, и не живешь,

В тебе жизнь надломилась.

Поддержку ты во мне найдешь,

Что бы с тобою не случилось.

Мне не известны чудеса,

Я не нужна тебе совсем.

Я зря просила небеса,

И умоляла бога с тем.

Все меня бросили. А когда-то даже Валик бегал за мной. Я бросала, а он искал меня, хотел вернуть, ждал возле моего дома, когда я буду возвращаться.

Помню, как мы на глазах у всех людей во дворе чуть не подрались. Мне Даша призналась, что он  продолжает колоться. Почти месяц назад мы с ним поклялись друг другу, что месяц не будем колоться. я слово сдержала, а он нет.

Глава 15

Все будет хорошо

Сначала меня положили в первую палату. Сказали, что я должна здесь подождать, когда со мной поговорит врач.

Там мне было так страшно…напротив моей кровати,  женщина,  которую я приняла за падшего ангела, потому, что она сидела, поджав под себя ноги, а на спине у нее торчали лопатки, словно крылья,  раскачивалась вперед – назад, вытягивая из-под себя мокрую пеленку и выкручивая ее в горшок, что стоял под ее кроватью.

Я не выдержала и подошла к медсестре, которая находилась сразу за стеной, сидела на посту за столом.

-Когда со мной будет говорить врач?

Она как-то странно улыбалась и молчала:

-Сейчас будет разговаривать, - успокоила она потом меня.

Я не пошла обратно в палату, и, слава богу, услышала, как меня зовут к врачу?

-Кристина! Иди прямо по коридору в кабинет к врачу!

Что я себе думала? А то, что меня сейчас примет бог, и он расскажет мне, где я теперь буду жить и какую миссию буду там выполнять. Первый кабинет, в который я попала, оказался пустым. И до меня дошло. Это я – здесь бог и всем буду командовать. Я буду здесь главной. В кабинете я посмотрела на какие-то бумаги на столе…это мой стол…

Но, когда я оттуда вышла и мне нянечка показала, что мне в другой кабинет, я таки встретилась с богом. Он оказался женщиной. Ну, конечно, я же это знала…в евангелие вычитала, что ангел, спустившийся на землю, что б спасти ее от дьявола, будет в виде женщины. Я не знала, что со мной происходит, и поэтому каждую следующую минуту приходила к новым выводам.

Бог мне стал задавать странные вопросы, ответы на которые я сейчас не знала. Ведь все изменилось, все стало с ног на голову. Может, бог пытается понять, а я изменилась? Я поняла то, что должна была понять? Что жизнь – это сказка, и мы в ней актеры?

-Как ты можешь описать себя? – Спросила она у меня.

-Не знаю, я могу быть разной. Я – актриса, - пожала я плечами.

Конечно, актриса! Пусть они принимают меня к себе!

-Какими болезнями ты болела?

-Никакими.

Почему-то я так думала. Нет, я в этом была уверена.

-Как никакими? Я вот вижу, твой папа сказал, что у тебя гепатиты…

-Нет у меня никаких гепатитов!!

Время шло, а эта богиня не собиралась мне открывать карты. Она, наоборот, запутывала меня еще больше. И тогда я решила закончить этот разговор вопросом:

-Когда я отсюда выйду?

Мне эта игра уже надоела, и я хотела поскорей домой.

-Через три месяца.

Я чуть не умерла на месте. Конечно же она шутит!

-Нет, я серьезно спрашиваю…

она мне пообещала, что если все будет хорошо, то я выйду отсюда и через полтора месяца.

Нянечки провели меня в большую палату – надзорку. Потом я узнала, что эта палата так называлась, потому, что была под постоянным наблюдением нянечек, в нее ложили вновь прибывших, тяжелых больных женщин. Меня усадили на койку, как раз под стенкой. Так, что я оказалась рядом с нянечкой, которая охраняла палату. И я сидела…думая, что первый этап – первый круг ада я уже прошла. Сколько же их всего? Сейчас я должна пережить второй этап моего заключения. Конечно же все закончится еще сегодня, и я вернусь домой.

По дороге сюда принц мне не встретился, значит, он ждет меня за стенами этого здания. Кстати, что это за здание? Может, роддом? Я, когда зашла сюда, то увидела нескольких женщин с большими животами. С меня перед этим сняли все сережки и цепочки. Я знала, что в роддоме тоже так делают. Конечно, это могла быть психушка, но разве со мной могло такое случиться? Нет, тут что-то не так.

В палате, сидя на койке, я видела вокруг себя кучу спящих тел. Правда, что они спят я не знала, и вообще не верила своим глазам. Наверно, это бог разыгрывает передо мной какой-то спектакль. Эти спяще – мертвые худые тела не могли быть настоящими. Наверно, это, что б запугать меня до смерти, зачем-то…ох, как мне стало страшно! Я боялась, что уже умерла, а здесь я буду теперь вечно выполнять какую-то миссию. Вечно! Буду лежать и выполнять…я боялась, что уже никогда отсюда не выйду.

Потом я почувствовала в себе силу, и поняла – вокруг меня разыгрывается спектакль. Божественная комедия. Я должна на все это посмотреть, что б потом все эти люди – больные, медсестры, врачи – поздравили меня с тем, что я прошла испытание и теперь буду среди них, избранных. Над ними. Потому, что все они просто актеры.

Почти все женщины лежали с закрытыми глазами. Но иногда кто-то из них подымался , так до конца и не проснувшись, и я смотрела. Вот эта женщина – это актриса, которая разыгрывает передо мной мое прошлое. Да, я узнаю себя. Она какая-то беззаботная и веселая. А теперь вот эти две бабушки, что лежат напротив меня. Они почти голые, потому, что их халаты с них сползли. Они пытаются сесть, но только они это делают, как подбегают нянечки – девушки из скорой помощи, и привязывают их к кровати старыми колготками, не давая тем подняться. Это – мое настоящее, потому, что и мне сейчас не дают подняться. Я все думаю, думаю, хочу понять…а меня все отбрасывают назад.

Они хотят меня научить жизни. Да, когда я увижу – а они мне покажут – как я жила раньше, как живу сейчас и как буду жит дальше, эти женщины признаются, что они из небесного театра, и отпустят меня отсюда, признав своей среди обраных.  Ия буду работать – сочинять для простых смертных песни и стихи.

И тут, когда мое настоящее успокоилось, я услышала за стенкой голос молодой девчушки – моего будущего. А потом и увидела. На вид девчонке было лет четырнадцать. Во столько лет Иисус начал творить чудеса. Она была армянкой, с длинными черными волосами. И что-то громко кому-то рассказывала . Я слушала ее голос и успокаивалась, ведь это – я в будущем. Значит не все еще потеряно…

Время шло: секунды, минуты часы, - а меня не отпускали. Более того, что-то этот круг ада затянулся, и ничего не двигалось с места. Зато чувствовала я себя хуже и хуже с каждой минутой.

Если это – мои будущие небесные слуги – вся эта комната, - то я должна научиться ими командовать. Я встала с постели и начала ходить по комнате, по проходу между кроватями, туда – сюда. мне надоела вся эта игра, и я хотела одного – что б все закончилось. Одна женщина только, что легла в свою постель, а я про себя приказала ей заснуть. И она закрыла глаза. Я поняла, что она меня слышит. Я сразу сказала про себя: "Всем спать!” И вся палата закрыла глаза.

Я вернулась к себе на кровать. А потом начала смеяться.

Нянечка, что сидела на выходе из палаты, спросила у меня:

-Чего ты смеешься?

-Это ж психушка?! Поэтому я и смеюсь! Я – сумасшедшая, и я смеюсь…

После этого я сразу заплакала.

Но и слезы не помогли, и я стала продолжать экспериментировать со своими слугами. Только теперь я стала приказывать вслух:

-Я хочу пить!

-У тебя есть стаканчик? – Спросила нянечка.

-Нет…

Пока они искали мне стакан, я наблюдала, и мне это нравилось. Нашли, попросили у кого-то минералки и дали мне.

-Я хочу есть!

-Сейчас будешь.

-Я хочу сейчас.

-Подожди.

У нянечки, что общалась со мной, была огромная сила воли и сильный характер. Именно такие и  только такие и должны служить здесь на небесах.

Когда мне принесли обед, - о столовой я еще и представления не имела, - я почувствовала, что если это съем, меня стошнит. Не потому, что обед не съедобный. Я просто не могла засунуть себе кусок в рот.

-Ешь, - сказала нянечка.

-Не буду.

-Ты ж сама просила!

-Я просила, потому, что просила. А есть я не хочу.

-Давай ешь, сейчас же.

Пока медперсонал уговаривал меня покушать, я отбивалась, как могла.

-Ладно, поставь на тумбочку, потом поест. - Сказала моя нянечка -другой.

Тарелки с моим обедом оказались на тумбочке. Я подошла туда и вывернула тарелку со вторым в тарелку с первым, - что б съесть я это уже не смогла. Ведь я могла делать все, что хочу!

-Почему ей не дают таблеток? – Услышала я, как кто-то у кого-то спрашивает.

Но отвернулась и сделала вид, что это меня не касается.

И тут зашла медсестра с таблетками и водой, что б запивать. За моими движениями следили, и не выпить в этот раз лекарство я не смогла. Меня попросили лечь.

-Ляжь, и лежи спокойно, - сказала нянечка – Таня, - а то сейчас прификсирую.

-А что такое – прификсирую?

-Привяжу к кровати.

Я подумала и сказала:

-Можно и прификсировать…

Я подумала, что все, пора смириться и успокоиться. Надо лежать – значит буду лежать. Я легла на спину и прикрыла локтем себе глаза. Значит я умерла, попала на небе и так оно и будет. Все, что я чувствую, чувствует земля. В это лето не было дождей, и лето было невыносимым. Так же невыносимо чувствовала и я себя. Мне казалось, что я сгораю! А еще мне было обидно. Там, за стенами этого здания меня ждет машина с моим любимым…правда кто он – я и представления не имела.

Когда я подумала, что это уже конец, ко мне пришло долгожданное забытье. Я заснула, избавившись от пытки.

Меня разбудили, что б дать выпить снова лекарство. Пока медсестра обернулась к остальным, я кинула таблетки в карман халата. Я уже поняла, что это – дурдом, и все по - настоящему. И вспомнила фильм "Клетка”, где героиню в психушке специально травили психотропными таблетками…

Я захотела в туалет. Встала с кровати и подошла к Тане.

-Ты куда?

Если б  я сама знала…

-Туда.

-Куда туда? Если хочешь в туалет, говори: я иду в туалет.

-А где он?

-Там, в конце коридора.

Таня меня пропустила в коридор, я сделала два шага в сторону туалета и подумала: в конце коридора – это может быть и прямо и направо. Только если пойти направо, можно дойти до двери, за которой находится свобода. Я попыталась сбежать. Свернула направо, добавила скорости…припустила! Не факт, что меня бі ждали две закрытые двери. Я все равно до них не дотопала. Меня догнала нянечка, только не Таня, а уже другая. Скрутила мне за спиной руки и подпихнула в обратную сторону.

Под действием таблеток я плохо сопротивлялась и плохо видела. Поэтому, когда увидела, проходя мимо окна, в окна мужскую фигуру, забеспокоилась:

-Это не мой папа?

Нянечка кивнула своим подружкам:

-А она еще не совсем потерянная…папу ищет…

Даже папа, который меня привез сюда, и тот меня бросил.

Я легла на кровать и опять заснула. Проснулась вечером, что б принять лекарство. Вечерние таблетки тоже оказались в кармане.

Врачи ушли домой, и в отделении стало как-то свободней дышать. Нянечки не так следили за нами, и ко мне зашла та девочка – армянка, которая была моим будущим. Она взяла меня за руку, и мы пошли в ее палату.

Я попробовала что-то у нее спросить, но язык не ворочался. Я сделала усилие и что-то получилось:

-Сколько тебе лет?

-17.

-Сколько?

Я удивилась:

-А выглядишь на 14.

Не знаю, как ей удавалось понимать что я говорю. Потому, что говорила я совсем невнятно.

К палате подошла какая-то женщина, что б посмотреть на меня. Моя подружка крикнула:

-Достали! Дайте раз за день поговорить с человеком!

Я нащупала рукой в кармане таблетки. Она увидела:

-Что это у тебя?

-Я таблетки не выпила…

-Выпей, - она следила за моими действиями, - таблетки надо пить. Я сейчас принесу тебе воды, запить.

Надо, так надо, если она так хочет…

Она мне очень нравилась. Почему-то.

Я проглотила таблетки, сразу две дозы.

Армянка мне рассказала, как ее здесь вылечили, как она нашла здесь свою маму…правда я не очень поняла, что это значит. Может, ее не так вылечили, а может я что-то не то поняла.

-Почему ты сюда попала? – Спросила она у меня.

-Я люблю одного парня, все время только о нем и думаю, представляю себе, как мы встречаемся…

хотя, почему я здесь оказалась, я точно не знала. Не понимала, и сказала первое, что пришло в голову. То есть я это не выдумала, просто, может тут дело совсем и не в этом…

Армянка пообещала мне:

-Он придет за тобой. Верь мне.

И я поверила.

Она увидела, что я сейчас засну:

-Идем, я проведу тебя в твою палату, и ты ляжешь спать.

Утром я еще была под кайфом, и кровь из пальца на анализ у меня брали прямо в постели.

В туалете я грохнулась, не дойдя, – бородой на ободок унитаза. Санитарочки подхватили меня за руки с двух сторон и повели в палату.

Я ненавидела своих родителей за то, что они сдали меня в психушку.

Еще одна девушка проснулась от глубокого сна. Она села под стеночку. Кучерявая, нерасчесаная и сонная. Я села возле нее. Она заговорила:

-У тебя есть сигареты?

-Нет.

-А ты не просила, что б тебе родители принесли?

-По моему, мама сама должна мне их принести, тебе не кажется?

-Кажется, - согласилась она с моим бредом.

Я никак не могла понять – чего бог хочет от меня? И судорожно искала ответ…

Армяночка в чем-то провинилась, и ее на сегодняшнюю ночь перевели в нашу палату. Утром я смотрела, как за ней пришла мама и принесла ей красивое платье. Медсестра подошла после того, как она переоделась, со шприцом в руке. Уколола и спросила:

-Ну, что, больше не разговариваешь с богом?

Мне стало весело, - не одна я такая ненормальная…

Когда ко мне приехали мама с папой, меня позвали в холл. Я вышла и сразу набросилась на них:

-Зачем вы приехали?! Я же сказала: приедете, когда будете меня забирать отсюда!!

Я не обращала на окружающих посетителей. Я была центром вселенной.

Санитарочки покачали грустно головой в сторону моих родителей, когда поняли, что  мне ходить на свидания еще рано. И меня таки пришлось вернуть в палату.

Всю эту неделю меня в столовую не пускали. Таня приносила мне еде в палату. Она почти что заботливо наблюдала за тем, как я ем. Ждала, когда я закончу и забирала, что б унести посуду.

Таблетки на меня подействовали. Когда опять приехали мама с папой, и меня позвали в холл…я вышла и обняла маму:

-Привет.

-Как дела? – Спросила она у меня.

Я улыбнулась:

-Нормально.

Мы сели за стол. Они мне привезли много вкусного печенья. Мама знает, что я без сладкого жить не могу. Папа предупредил:

-Мы договорились с твоим врачом и ты с понедельника будешь пить респолепт. Это очень дорогие таблетки. Но…помогают. Одна девушка всего неделю их попила – и ее выписали.

-Здесь лежать по нескольку раз. А я тоже так буду?

Мама не знала этого:

-Никто не знает. Врач еще и диагноза точного не поставила.

Я не хотела даже думать, что я здесь не в последний раз.

-Кристина, ты сама поговори с врачом.

Но я своего врача боялась и старалась как можно меньше с ней разговаривать.

Но только мои родители ушли, она меня позвала к себе в кабинет. Посмотрела на меня и сказала:

-Я тебя перевожу в хорошую палату. Там всего пять человек…

то есть в моей новой палате было пять кроватей, кроме того, здесь лежала взрослая женщина и молодая девушка по имени Настя.

Возле окна была свободная кровать, и я там постелила свою постель…

****

В моей голове крутились вопросы: кто я, и что от меня хотят? Как-то я у себя на подоконнике нашла книгу, что-то вроде библии, только не для христиан, а для какой-то другой веры. Я начала читать, и мне понравилось. Сидя в постели, я прочла, что человек должен воздерживаться и ждать. Потом ему воздастся. В одном рассказе юноша ждал свою любимую семь лет,  работая у ее отца…  потом ее отец оценил этого молодого человека и дал свое благословение.

Чуть попозже я хотела еще почитать, но книгу уже забрали. Как пришло, так и ушло.

Я как-то даже не заметила, как стала ходить в столовую. Мы с Настей ходили туда вместе. После столовой еды мы шли в вестибюль и ели то, что нам в холодильнике оставляли родители. Кучерявая девушка, что спрашивала у меня сигареты, была тут, как тут:

-Кристи, у тебя есть что-нибудь покушать?

-Угу.

Первый раз я отдавала свой паек с радостью, второй – с чувством, что ей, что дай, что выкинь. Она будет голодной всегда. И животы здесь были у всех, как у беременных, потому, что ели, как с голодного края. А потом шли в туалет и …ну, в общем понятно.

Перед тихим часом всех позвали:

-На прогулку!

Мы собрались возле двери, которая вела во двор.

Я туда выходила только, что б подумать. Двор был обнесен стеной, размалеванной моментами из мультиков. Я на это смотрела и думала: вот, нарисованы маленькие утята, на которых посматривает хитрый кот. Это – я. Еще там были цыплята…а заканчивалось все дельфинами. На последней плите забора было нарисовано море, в котором плавают дельфины. А это…это я, когда вылечусь. Я тоже буду такой же свободной и беззаботной, и буду плавать по жизни, как рыба в воде. Вот как вот эти вот дельфины.

Я пыталась усиленно соображать. Каждый день я приходила к какому-то новому решению. Такое впечатление, что у меня стерлась не память, а все ощущения в душе, и я познавала мир заново. Самое страшное для меня было, это то, что я разучилась мечтать. Я никогда не думала, что я делаю и как себя веду. Если я делаю это, значит я такая. А теперь я пыталась думать. Думать что и как делать, вплоть до того, как думать? Я перестала повторять про себя такое любимое имя…и поняла, что он меня никогда не любил. Просто мне надо забыть о нем. Единственное, чем я занимала себя, это тем, что писала стихи.

После прогулки я стала в палате перед окном и смотрела на деревья за окнами. Я решила – пора покинуть небо. Спущусь - ка я на землю…и мысленно опустилась вниз. Деревья и все вокруг поменяло свой золотой оттенок - на обычный. Все стало таким, каким я его помнила до своего помешательства. Ведь когда я начала сходить с ума и попала на небо, мне мир стал казаться в каком-то золотом мираже. Я рассказала о том, что только, что произошло со мной, Насте. А она и говорит:

-Со мной тоже так было, я тоже смотрела в это же окно…и решила спуститься с небес.

Она со мной разговаривала шепотом. Да и со всеми остальными тоже.

Наша врач на обходе ее достала:

-Настя! Ты можешь сказать громко!? Я хочу, что б ты мне крикнула…

когда врач ушла, Настя рассказала:

-Я ужу второй раз лежу. Я работала домашней медсестрой…и стала как-то замечать, что женщине, которой я делала уколы и давала таблетки, без лекарств было лучше. Я решила, что ее специально травят…и испугалась, что ее родственники сделают то же и со мной.

Утром в понедельник мне дали выпить таблетку респолепта. Старшая медсестра позвала меня:

-Кристина! Иди сюда.

Я зашла к ней в кабинет.

-Каждое утро будешь приходить ко мне, и я тебе буду давать респолепт.

В коридоре я встретила врача.

-Ну, что, выпила респолепт?

-Да.

-Тебе надо будет принимать его полгода.

Я обрадовалась:

-Да хоть всю жизнь! Лишь бы помогало.

-Нет, всю жизнь – это слишком дорого.

И мы разошлись в разные стороны, я – в плату, она – в кабинет.

В палате я через 15 минут почувствовала, как мой мозг вроде стал на место. Не совсем, конечно, но...До этого я пила хлорпротексен и азалиптин на ночь, как снотворное.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 15-2

   ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я                                                           ДОРОГА В РАЙ, глава 1-я (Земляничка А.А.) Часть 1 Наркоманка Почему все люди такие одинокие?-10

Ко мне снова приехали родители. Меня позвали в вестибюль.

Сев с ними за стол я рассказала о чудесном действии респолепта.

-Вы разговаривали с врачом? Что она говорит? Что со мной?

-Что-то похожее на шизофрению, - объяснила мне мама. - Она нам говорит, что твоя болезнь врожденная. Она была у тебя еще с детства…только не проявляла себя. Правда по тебе все равно всегда было видно, что ты ненормальная. Эта болезнь проявляется у молодых людей.

-Когда меня выпишут? Заберите меня домой…

папа перебил:

-Врач говорит, что еще рано.

-Нет, вы просто не хотите. Если бы вы ее попросили, она бы согласилась…

та Кристина, которая прожила уже 17 лет, исчезла. Пока, конечно, ее еще не вылечили, но задатки к этому уже были видны. Я перестала ругаться, и… просто совсем изменилась.

Папа встал из-за стола:

-Я пойду, поговорю с ней.

Когда он вернулся, я услышала:

-Сегодня она тебя еще не отпустит, а в пятницу она уходит на две недели в отпуск, и пообещала, что выпишет тебя в лечебный отпуск.

Господи, сколько же у моих родителей терпения! Ну почему они меня терпят? Сейчас, вот, когда представилась возможность от меня отдохнуть, почему папа слушается меня и болеет за меня?

-Класс!

Мимо прошла вестибюльная:

-Она у вас хорошая девочка. Ей здесь, по-моему, уже нечего делать.

А я вспомнила, что когда еще очень плохо соображала, эта вестибюльная увидела, как я делюсь в вестибюле своей едой с женщиной, которая всю свою жизнь провела в этих стенах. вестибюльная отозвала тогда женщину. А когда та вернулась, то прошептала мне на ухо, что вестибюльная ее предупредила, что у меня СПИД, и, что б она не брала у меня ничего из еды. Но этой больной оказалось все равно – что у меня есть и чего у меня нет. И вот теперь …она мне улыбается. Потому, что я тогда пожаловалась врачу. Может, она просто хочет, что б я поскорей убралась отсюда и, что б не заразила ее не дай бог?

-…она ведь не наша, - продолжала улыбаться вестибюльная.

Не знаю, что она имела в виду конкретно, но последняя ее фраза мне сильно понравилась.

-Вот видите! – Повернулась я к родителям. – Я не ихняя.

-Ихняя, ихняя, а чья же ты, - смеялся папа.

Наверно она имела в виду, что я совсем из другого города и сюда переехала совсем недавно.

****

Со мной в одной палате лежала женщина, которая сошла с ума, по-моему, из-за своей веры в Кришну. Она постоянно что-то про него читала, потом рассказывала нам с Настей.

Я же все время задавалась вопросом: за что? Почему я оказалась в дурдоме? Я, как и она, до того, как сюда попасть чуть ли не на зубок выучила евангелие. Я все знала: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Только я все это истолковывала по-своему. Например, по-моему, Иисус занимался любовью с Марией Магдаленой, - когда она омывала ему ноги своими слезами и вытирала их своими волосами. Я верила, что 12 апостолов – учеников Христа – это все один человек. Поведение 12 людей – это будто душа одного человека в разных ситуациях. Этот один – был и любимым учеником  Христа, и Петром, который, что б спасти свою жизнь, трижды от Иисуса отрекся, и Иудой – который бога предал.

Я казалась себе ярой христианкой, а эта женщина рассказывала мне, что у Кришны есть ответы на все вопросы.

-Тогда скажите мне – почему мы все сошли с ума? – Пошла я на спор.

Она даже не задумалась:

-Кришна говорит – потому, что мы захотели стать ближе к богу.

Я не просто прикусила свой язык, я действительно нашла ответ. Ведь я и правда, последние дни перед больницей хотела только того, что б быть избранницей и посланницей бога…

Мне стало легче жить.

Конечно, веру из-за этого я менять не стану, но евангелие в руки больше брать не собираюсь. Теперь я просто боюсь этой книжечки, она запросто может опять свести меня с ума.

Церковь для меня была не та, куда ходят прихожане и моя мама, церковью я считала дом, в котором живут наши души. Прийти к церкви, думала я, - это понять все те ненормальности, которые поняла я.

Грехи не отпустит не один священник, если ты их не отпустишь себе сам. Я даже исписала в своей комнате все обои, пока не пришла к выводу, что грехи теперь мне отпущено.

Но сейчас не об этом. Сейчас мне надо было вспомнить как жить? Пока что я была очень слабой и душой и телом, и ждала пятницы, что б уехать домой…

В пятницу утром я всем улыбалась. Этому способствовало и то, что сегодня я должна была бы пройти гинеколога, но так, как меня забирают домой – гинеколог отменялся.

Стоя на пороге своей палаты, я краем уха услышала:

-Куда ее выписывать? Она же…

А врач тут же ответила:

-Но она же улыбается?

Я улыбнулась еще шире.

Тут я увидела маму рядом с собой.

Я обернулась назад, что б попрощаться с Настей.

-Никогда больше сюда не попадай, - пожелала мне она.

-И ты тоже. Пока.

-Пока.

Настю тоже  сегодня выписывали, поэтому она была в хорошем настроении и не расстраивалась из-за того, что я ее оставляю тут.

Мы обнялись с мамой и пошли к выходу, где нас ждал папа. Я вспомнила, что он продал Волгу, и не хотела в это верить. Папа должен был приехать на старом Москвиче – нашей первой машине, которая потом перешла в пользование к тетиному мужу. Еще вчера мне казалось, что история о продаже Волги – это миф, разыгранный для того, что б меня чему-то научить. Тому, что для меня опять тратятся все деньги. Я надеялась, что  вот выйду я на улицу и увижу нашу зеленую Волгу…правда сегодня таблетка респолепта подействовала на меня еще больше, и я почти отказалась от своей мысли.

Руки – ноги слушались пока меня плохо, и, оказавшись на заднем сидении, я сразу определила себя в положение лежа.

Разговаривать с больными об их болезни было запрещено, поэтому я сделала над собой усилие и рассказывала про  новую пациентку в нашей палате:

-Женщина, лет сорока. В больницу ее привез муж. Сначала он ее связал, потому, что она сильно буянила. Он уже ничего не мог с ней сделать, - побил, связал и привез к нам.

Папа не понял:

-А что ж такое?

-Она говорит, что владеет несколькими кафе. Муж ей в этом не помощник, вот она сама, как белка в колесе и закрутилась. Короче говоря, заработалась.

Через час мы подъезжали к нашему дому. За воротами был виден мамин палисадник. Я увидела море красивых астр…и подумала, что тут живет бог. Так все было красиво. Кто-то другой этого не заслуживал.

И все внутри дома мне показалось таким красивым…хоть мы и не сделали ремонт. А раньше этот сарай меня с ума сводил. Мы стали жить как бомжи, а до этого жили как люди.

Я прошла в свою комнату, разобрала пакет с вещами и пошла купаться. После ванной, конечно же надо было привести себя в порядок: выщипать брови, которые за три недели заросли густым лесом, и сделать маникюр. Ха, когда я села за стол и поставила перед носом зеркало, взяла щипчики…то мои руки дрожали и отказывались меня слушаться. Руки были тяжелыми, и я быстро устала. Вот когда я поняла, какая я еще больная. Дохлая…с большим трудом я проделала такие легкие процедуры. Зато, когда ногти были накрашены, мне показалось, что я сделала большое дело. Я выдохлась совсем и завалилась спать. Проснувшись я постирала свою больничную постель, хотя обычно это делала мама…

Утром мне так захотелось вымыть полы! Что я и сделала. Вот вам и респолепт. Хорошая вещь. Я чувствовала его действие, правда, действовал он как-то странно: до четырех часов дня я не знала куда себя приткнуть, мне было как-то странно. Зато потом мне хотелось петь и танцевать. Я рассказала об этом папе.

Папа подумал:

-Вот, блин, снотворное какое сильное.

-Ты думаешь, это из-за него?

-Нуда. А что, если пить его меньше?

-Точно. Я попробую пить не половинку, а четвертушку.

Я так и сделала этой же ночью, но днем ничего не изменилось. Мы пошли с мамой на рынок, в центр. Купили продукты и вернулись домой. Сил у меня осталось, что б лечь и уснуть. Надо же, и снотворного не надо!

Почему-то, если я засыпала днем, то мне трудно было просыпаться, ко мне вроде возвращалась болезнь. Я чувствовала себя животным, пока не добегала до ванной и не умывалась холодной водой. В больнице я всегда просила открыть мне душевую комнату и становилась под холодную струю. Тем более, что 10 минут под холодной водой – и ты худеешь.  А я таки начала понемногу поправляться. Уже набрала несколько килограмм. Зато перестало болеть в боку, и сердце, и вообще – все болезни от нервов.

Когда прошли эти две недели, я стала похожа нормального человека. Навязчивые мысли о боге и его слугах меня оставили. Я только боялась, что б меня не положили опять в больницу, если мы приедем к врачу на прием после этого отпуска.

-Папа, а меня не положат? – Неуверенно спросила я его, когда он сидел в зале на диване.

Он подумал:

-А как ты себя чувствуешь?

-С каждым днем все лучше и лучше.

-Пусть врач сама посмотрит.

У меня от этого кольнуло в сердце, и я отправилась на кухню, что бы взять в ящике с таблетками валидол. А папе, вернувшись, сказала:

-Я только подумала про больницу…у меня сразу заболело сердце. Я не виновата, оно само.

-Ну, значит, не будешь ты ложиться! Не надо…я сам скажу ей, что ты нормальная, что стираешь и убираешь. Не будем мы тебя ложить.

На том и порешили. Мне почему-то папа казался более весомым, чем даже моя врач. Если он что-то ей скажет, она его будет слушать.

Так что утром я ехала в больницу и не боялась. Так, только чуть-чуть переживала.

Мы всей семьей зашли в кабинет к врачу и расселись, папа с мамой на стулья, я на диван. Я старалась вести себя как можно нормальнее. Хотя, если бы я была нормальной, я б об этом и не задумывалась. Но все равно, не хотелось опять превращаться в послушную овцу. Почему-то я думала, что если меня опять положат, то и таблетки снова дадут, как и в первые дни.

Все знали, что у моего врача глаз – как алмаз. Ей стоит лишь посмотреть нам в глаза и она может поставить диагноз. Так же она была хорошим экстрасенсом и вообще считалась здесь лучшим специалистом. Нам раз в жизни крупно повезло, что в поликлинике меня направили к ней.

Она спросила у меня:

-Как ты себя чувствуешь?

Мне не нравилось, как она на меня смотрит. Все видит.

Папа ответил за меня. Расписал все мои новые качества:

-…так, что, я думаю, ложить ее абсолютно не имеет надобности.

И я вроде успокоилась.

Врач обратилась ко мне:

-Ты сдавала кровь на анализ на СПИД, так вот, они что-то там не могут понять с твоими анализами. Тебе надо сейчас будет сдать кровь еще раз.

-Что, не могут найти вирус? – Обрадовалась мама.

-Не знаю. Иди, Кристина, к медсестре.

И я выпорхнула из кабинета.

У медсестры я улыбалась, и медсестра улыбалась. Все было хорошо. Она, как обычно, долго ковырялась иголкой в моих венах, точнее в местах, где они должны быть. В конце – концов у нее это получилось, и она набрала в шприц нужное количество крови.

Я вернулась в кабинет врача и услышала кусок разговора:

-…да, гепатитов у нее нет, не обнаружили.

Я была на 2000% уверена, что гепатитов у меня нет. Я просто знала – и все. Только никто мои слова – слова сумасшедшей – всерьез не воспринимал.

Врач знала, что сейчас меня огорчит:

-Я всем своим больным всегда говорю правду. Вот и тебе говорю: ты через недельку – две должна будешь еще несколько дней полежать. Будет комиссия. Если вы решите я определю тебя на группу. Ты должна пройти психолога. В общем, вы еще позвоните мне.

Я конечно расстроилась. Но, когда мы с врачом попрощались, о последних ее словах я решила сегодня не думать. Подумаю…когда надо будет.

Дома я расслабилась. Только моя голова и ее содержимое было похоже на корзину с мусором.

Опять та же ситуация. Папа в зале, я пристаю к нему с вопросами:

-Папа, и долго это будет продолжаться? Я раньше…

-Ты уже никогда, поверь мне, не будешь такой, какой  была раньше.

Он меня и обрадовал и расстроил,

-Но мне тогда было намного легче жить!

-Зато всем остальным вокруг тебя было жить невозможно! Это слава богу, что ты не знаешь пока как жить. Научишься.

Я прикусила губу. Мне не понравился папин тон. Он, конечно, имел на это право, но…

-…еще слишком мало времени прошло. Врач сказала, что ты станешь здоровой, когда сама будешь понимать – нужны тебе сейчас таблетки, не нужны...

-Но у меня такое впечатление, что у меня забрали мою жизнь, - пожалела я себя.

-И слава богу.

Я обиделась, но замолчала.

Вместе со мной изменились и все. Мама стала намного терпеливей, папа вроде остался прежним, так в нем никогда не было недостатков. Сестра стала проявлять ко мне нежные чувства. В общем поведении друг к другу появилась аккуратность.

Я была в доме одна, как вдруг зазвонил телефон. Я подняла трубку с мыслью – если бы это звонил Саша…

-Алло?

-Здравствуй, солнышко,

Это таки был Саша…ой, а я свои мысли никак не могла в порядок привести.

-Я думала ты уже никогда больше мне не позвонишь.

-Почему?

-Прошло много времени после твоего последнего звонка.

-Послушай меня, пройдет сто лет, а я все равно буду тебе звонить.

Если б врач видела, как я улыбаюсь, она б не сомневалась в том, что я выздоровела.

-Чем ты занималась все это время?

-…болела я, очень сильно болела, - отмахнулась быстро я.

Но он не отстал:

-Чем? Что с тобой было?

-Депрессия. Ты по моим разговорам слышал, наверно, что со мной что-то не так.

-Да, да, было.

-Представляешь, у меня не нашли гепатитов. И похоже СПИД тоже не могут найти.

-Я тебе тысячу раз говори – нет у нас никакого СПИДа.

-Я тебе верю.

Только я в этот раз услышала в его голосе уже не ту безоговорочность, а что-то другое…вроде он и сам себе уже не верит.

Когда мы попрощались, в дом вернулся папа, а потом и мама.

-Мама! Знаешь, как в жизни бывает? Звонит телефон. Я мечтаю: а если это Саша…снимаю трубку и слышу что это он. Разве так бывает?

-В жизни все бывает.

-Ну если даже он позвонил, - решил папа, - значит все будет теперь в порядке, все будет хорошо.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 16-1

Глава 16

Шизофрения

Пятница тринадцатое. Пришло время позвонить в больницу, что б узнать результат анализа на СПИД.

Мама подошла в зале к телефону:

-Может мы сегодня еще подождем и не будем звонить? – Испугалась она. – Ведь тринадцатое.

-Да ладно тебе, звони, - не поверила я в это все.

А папа был того же мнения.

Но таки звонить не стоило.

Врач по телефону маме сказала:

-Анализов пока нет. Но Кристина должна в понедельник лечь. Будет комиссия, и ей надо находиться в больнице.

Когда мама положила трубку и это мне пересказала, я начала верить в число 13, как в несчастливое число.

-Не поеду! – Отрезала я.

Мама расстроилась:

-Ну а что мне врачу сказать?

-Хорошенькое это дело, - папа был на моей стороне, - снова смотреть на все те ужасы, которые с ее слабой психикой ей придется опять видеть.

Я чуть не заплакала, хотя слезы – это признак болезни. Я как представила себе…кто-то кричит, потому, что ей плохо; кто-то пристает, потому, что мало, что соображает; кто-то ходит по коридору туда – обратно с отрешенным видом, и все на моих глазах сходят с ума!

Но хочешь – не хочешь…и маму обижать я не хотела. В общем, я подумаю об этом потом. Нет, не завтра, а через три дня, когда буду собирать сумку с постельным бельем, халатом, зубной пастой и т. п.

Спасибо, что эти три дня о больнице даже не заикались. Я понимала, что если откажусь – меня никто заставлять не будет. Да, хорошо сказать. А на самом деле, мне бы пришлось долгое время после этого быть в Непале у мамы. Она бы думала, что старается этого не показывать, но мне бы было неприятно и просто неудобно жить под ее взглядом. Я опять бы думала, что сделала что-то не так. Что очень провинилась. А я ведь выздоравливаю? Такого допускать было нельзя.

В воскресенье вечером папа заметил, как я несу с кухни в свою  больничную пластмассовую чашку к себе в комнату.

-А что ты делаешь?

-Слаживаюсь.

-Так ты все-таки решила ехать? А сможешь?

Я немного помолчала, справляясь со своими чувствами:

-Я сейчас не хочу об этом думать.

-Правильно.

По его голосу я услышала, что у него камень с души свалился.

-Как ты сейчас себя чувствуешь, ты бы смогла перестать пить респолепт?

-Нет, мне страшно, что я опять сойду с ума.

У мамы сразу появился довольный вид…конечно она не хотела ложить свою дочь в сумасшедший дом, но она очень боялась, что если не послушаться врача, опять станет хуже.

Первые дни, когда я попала в больницу, мама сама с ума сходила. Она жалела меня, и вообще не верила, что мне так можно помочь. Когда же через две недели я улыбнулась и обняла ее, она изменила свое отношение к психиатрии и врачам. Теперь она не думает, надо это, не надо…просто как слепой котенок делает то, что говорит врач. Она пока еще не привыкла к спокойной жизни, и очень боится, что у меня снова поедет крыша.

Мы сели в машину и поехали в город. Конечно же настроения у меня не было.

-Я не понимаю, зачем мне ложиться? Я же чувствую себя здоровой.

-Ты же еще вчера мне говорила, что без таблеток пока не можешь…

Это было вчера.

-Папа, это было вчера. А сегодня я чувствую, что уже смогла бы спокойно и не пить респолепт. Я с каждым днем чувствую себя по-другому.

Папа не стал со мной спорить, хотя по его вздоху я поняла, что он этого хочет. Он перевел тему:

-Мы будем становиться на группу, или нет?

Мама говорит:

-Со мной и с папой в любой момент может что-нибудь случиться. Может такое быть, что нам и таблетки тебе не за что будет купить. Вон, у папы на работе ничего не получается…на группе ты будешь получать хоть какие-то деньги, и я буду более – менее спокойна за тебя.

Я не хотела лежать в больнице лишние дни, поэтому с мамой не согласилась. Папа тоже:

-Ты не права, что ей дадут те сто гривен? Даже на упаковку респолепта не хватит.

Да и статус инвалида мне не нравился:

-Мне кажется, мама, что если у папы не будет возможности нас кормить, одевать и лечить, то эти сто гривен все равно останется только засунуть себе в задницу!

Я теперь мало когда выражалась, но сейчас надо было для пущей убедительности.

-Вот именно, - согласился папа, - конечно, врач удивится: все бешеные бабки готовы заплатить, что б их определили на группу, а тут она берется все сама сделать и бесплатно. Но она не понимает, что нам не пенсия нужна, - папа сделал ударение на слове не понимает, - нам необходим в жизни второй шанс! И похоже, ее лечение этот шанс нам дает.

Я не понимала отца. Какой, к черту, второй шанс, когда я даже не знаю и не понимаю, что со мной происходит? Я не знаю, как жить, о чем думать…это, что, похоже на второй шанс?

Я не понимала еще, кем была и как изменилась, и еще измениться должна. Я никогда не смотрела на себя со стороны, в отличие от папы. Может мне бы и хотелось жить по-людски, только пока я еще оставалась в своем мире, где не было никому места, кроме меня самой.

-Я не знаю, делайте, как хотите.

Вот так всегда: мама недовольна, и папа злится.

Но в этот момент я на мамино недовольство не захотела обратить внимание, я улыбалась, думая, что скоротила себе срок пребывания в неволе.

Это я сейчас улыбалась, а чуть позже даже папа будет говорить: "Я же знал, что ей не надо было ложиться!”. А мамин недовольный вид исчезнет надолго. Или это я перестану видеть в ней этот недовольный вид. И почему я раньше так думала? Ведь это просто мама, и все…

В кабинете мы поздоровались с моим врачом. Она улыбалась.

-Ну, что, приехали? Так будем ее на группу ставить или нет?

-Конечно, спасибо вам, но пока не надо, - папа у нас вообще очень вежливый человек.

Я еще надеялась, что тут не останусь, но врач сказала:

-Все равно ей надо остаться, что б пройти психолога…это займет всего три дня, не больше.

-Хорошо, если это обязательно…

-Желательно.

Я с такой постановкой вопроса не соглашалась. Если это всего лишь желательно, то значит не обязательно? Но слова не сказала.

-…сегодня уже психолог не поработает с тобой, а завтра и послезавтра ты пройдешь психолога и можешь ехать домой.

Я подсчитала, что в среду после обеда уже буду дома. Если, конечно, не в четверг. Мало ли что может помешать. И я просто чувствовала, что таки помешает. Для меня лишний день здесь  был, как год.

Врач отправила меня в туже палату, из которой я выписывалась недавно:

-Ну тогда иди в свою родную палату.

Родители еще оставались в кабинете.

Я забросила пакет на свободную кровать возле стенки и пошла в туалет. Здесь курили девушки…и ругались. Я поняла, что кто-то кого-то ударил, и теперь кто-то угрожал:

-Теперь, ты, сука, должна мне! Пусть твоя мать купит мне сигарет.

-Ты еще не знаешь, кто моя мама.

-Ой-ой-ой, напугала! Что б мне были сигареты вечером! - И девушка покинула помещение туалета.

Я опять вспомнила фильм "Клетка”, где все больные в психушке ругались и дрались до смертоубийства. Ох, я же испугалась! На мое сознание словно легла какая-то тень, и все слова я услышала откуда-то сверху. Для меня перестали существовать диалоги между людьми, мне показалось, что все голоса разговаривают о том, что должно попасть в мои уши. Все разговоры были только для меня.

Я пришла в палату и увидела, что на кровати под окном сидит та девушка, которую в туалете обидели, и которая потребовала за это сигарет. Она мне сначала показалась очень злой и опасной.

Но ко мне она обратилась нормально:

-Как тебя зовут?

-Кристина.

-Я Анжела.

Мой страх прошел, и я расслабилась. Никакой она и не зверь. У нее был просто вид обиженного человека.

-Что там у вас случилось?

-Да она меня в живот ударила!

Я подумала, хоть бы меня миновала такая участь. Ведь я совсем не понимаю шуток и очень мнительная.

-Что у тебя за болезнь? – Спросила Анжела.

-Я пока даже не знаю. Что-то похожее на шизофрению. У меня это с детства..

-Да-да, у меня тоже. Это у нас болезнь души, заболевание на генном уровне. Врачи и сами еще не знают как это лечить.

Это было хорошо, значит душа у нас есть. Я вообще, глядя на нервную Анжелу, почувствовала себя здоровым, нормальным человеком, потому, что была намного спокойней.

-Ты какой раз лежишь?

-Первый, - сказала я.

-А я четвертый.

Чем больше я здесь узнавала, тем меньше мне хотелось знать. Я наверно даже побледнела. Четвертый раз…такая перспектива меня не прельщала:

-А за какой промежуток времени?

-За два года – это четвертый раз. Я сама пришла в больницу, меня не на "скорой” привезли.

Когда ей стало плохо, Анжела была за границей на заработках. Что б как-то долететь домой, она наглоталась фенозепама, а потом руки в ноги и прибежала в больницу. Ночью.

-А меня тоже не на "скорой”, - родители. А какие таблетки ты пьешь? Не респолепт?

-я раньше когда-то пила респолепт. Теперь мне делают раз в два месяца специальный укол, что б крыша не ехала.

Я не могла ни понять ни смириться с этим. С тем, что как не лечи, все равно не помогает и ты оказываешься здесь:

-И ты все равно попала сюда…

-Я, правда, первый раз, когда меня выписали, смывала таблетки в унитаз, может поэтому и опять заболела.

Она меня успокоила этим.

Видно было, что разговор ей дается с трудом. Ее что-то тревожит. Оно и понятно, не на курорте же она.

-У меня есть дочка, - лицо Анжелы засветилось.

-А сколько тебе лет?

-26.

-Не скажешь. Намного моложе выглядишь.

-Я первый раз год пролежала дома в кровати с депрессией. Меня не мог в чувства привести даже собственный ребенок. Мне было все абсолютно все равно. Даже дочка меня не интересовала.

Я это приняла как факт. Потому, что не смогла понять, как человеку могло быть целый год так плохо, и никто ничего не делал. Что Анжела чувствовала тогда? Как именно ей было плохо? Я только знала, что когда становится плохо из-за больной психики, это в отличие от общепринятого мнения болеет не голова, а становится плохо физически. Только так, что не объяснить никому. Поэтому и сидишь утупившись в одну точку, не зная, что с тобой. Если бы  болезнь давала отупение. Нет, она так издевается над тобой!.. Как только бог мог додуматься до такого…

Я думала смогу удрать,

Когда в психушку я попала.

Но нет, едрена мать,

Надолго пациенткой стала.

Здесь есть подруги и враги,

Но нет веселья здесь.

Здесь есть больные и врачи,

Здесь дьявола и бога смесь.

Еще не видела кино –

В котором побывала.

Никто не снял того еще,

Чего я повидала.

Мы словно мертвые лежим,

Что бы душою не страдать.

Что б не страдать мы просто спим,

Что бы потом проснуться, встать,

И ужас прошлого забыть,

Забыть навек, не вспоминать,

Иначе дальше нам не жить,

Мы если будем вспоминать,

О том, что есть внутри душа,

Ох, как она болит…болит…

Когда весь свет против тебя,

Душа твоя словно горит…

Сегодня к психологу меня не позвали и делать было нечего. Наступило время тихого часа. Я из дома взяла книжку Кнута Гамсуна, и теперь, поджав под себя ноги, сидела на кровати и пыталась читать. Я его читала только потому, что ему даже за одну книгу вручили Нобелевскую премию. Ее я прочла раньше. Но эта же была совсем скучной. Нянечка заглянула в палату, увидела, что я что-то читаю, и спросила:

-Интересно?

-Нет!

Я засмеялась.

Но делать что-то надо было? Я на одном месте долго сидеть не могла. И Анжела тоже. Она позвала меня:

-Пойдем, походим по коридору.

Я пошла за ней, не зная, как можно ходить под наблюдением медсестры. Но пошла с улыбкой.

От туалета до поста медсестры и до нянечек, следящих за порядком, был такой коридор – аппендицит, который им был невиден. Вот мы и коротали там время.

В пять часов тихий час закончился, и пришло время ужина. А потом и вечерних таблеток. Я с места не сдвинулась, а осталась в своей кровати – у меня был только респолепт утром. Но вдруг я услышала, как крикнули мою фамилию. Я удивилась и подошла на пост:

-У меня же нет таблеток…

Медсестра подняла в ладошке маленькую желтую таблетку:

-Пей, это элениум.

Я с неохотой выпила, потому, что ох как не хотела почувствовать, что таблетка как-то действует. Не хотела становиться сонной…через какое-то время я почувствовала, что мне стало хорошо. Что за чудо-таблетка? Ушел непокой, и я вроде нашла в мире свое место. Я просто села в кровати и спокойно начала читать книгу. Никуда не рвалась и все было хорошо. Я поняла, как мне было на самом деле плохо до того, как мне дали элениум.

Потом я полежала без дела, стараясь запомнить это чувство: как надо жить и как надо думать. Потому, что мне что-то подсказывала, что это не навсегда. Что мне больше не дадут такую хорошую таблетку. Я ведь такая невезучая!

По своему, по наркомански, я решила, что завтра на обходе попрошу у врача, что б она мне назначила две такие таблетки…

Но я прикусила язык:

-Мне вчера вечером дали элениум…- начала я и не закончила.

-Кто тебе дал? – Серьезно спросила врач. – Тебе нельзя транквилизаторы!

Элениум мне нельзя было давать, потому, что я бывшая наркоманка и быстро к лекарству привыкну. Причем не только психологически. У меня разовьется физическая зависимость.

У меня совсем испортилось настроение, а потом я пошла к психологу. Идти надо было с нянечкой на третий этаж. И эта врач оказалась тоже женщиной.  В кабинете стояли несколько парт. Комната была похожа на школьный класс. Пока мы с нянечкой за первой партой ждали психолога, я увидела, что за моей спиной сидят молодые парни из мужского отделения. Когда нам раздали тесты, моя нянечка ушла в отделение, оставив меня одну. Мне нужно было ответить на 500 вопросов: да – нет. Не трудно, но долго.

Пока я тихо заполняла тест, психолог вышла, а парни разошлись. И я услышала их разговор:

-Здесь вопрос: "Не кажется ли вам иногда, что ваша душа отделилась от тела”? Вот вчера у меня такое и было. Сижу я, смотрю в одну точку… медсестра как увидела меня, заставила: "Встань, - говорит, - и ходи! Быстро”! А то б так душа моя и не вернулась.

Честное слово, мне не так жаль себя, как этих пацанов. Ведь мужики – опора в семье…

Я закончила и отдала тест врачу. Она вместо этого предложила сделать мне следующее: в альбоме были рисунки разных и похожих предметов. Мне надо было исключить лишний. Потом врач попросила:

-Здесь, внизу листка нарисуй мужчину, женщину и рядом себя.

Я задумалась. Чем мой мужчина будет отличаться от женщины? Голыми их что ли нарисовать? Нет, я могла конечно, если б мне дали время, нарисовать настоящие портреты…

Тут до меня дошло: они будут отличаться одеждой и прической. Его я нарисовала в брюках и рубашке, и с короткой стрижкой. А ее в юбке и с кучерявой головой. Я же не была похожа не на мужчину, не на женщину. Брюки – потому, что я была в спортивных брюках, и свитер – бобка, плюс короткие волосы.

Разговор с психологом оставили на завтра. Пришло время обеда и за мной пришла нянечка, что б отвести меня в мое отделение. Как-то я пережила еще один день. У психолога мне сидеть не хотелось, но и без этого было скучно…

В среду меня опять позвали к психологу.

Я села за свое место, нянечка, доверяя мне, ушла. Врач села за парту рядом со мной:

-Вот, тебе чистый лист. Сейчас я буду говорить словосочетание, например "веселый праздник”, а ты рисуй то, с чем у тебя это ассоциируется.

Этих "веселых праздников” и "вкусных обедов” было штук двадцать. У меня фантазия плохо работает, поэтому я выполнила задание хоть и быстро, но упорно соображая. Просто я знала, что если я этого не сделаю, меня могут и не выписать. А то б сказала "не могу”, и все.

Когда я нарисовала последний рисунок, врач сказала:

-А теперь ты должна, смотря на свои рисунки, вспомнить, что  за словосочетание за ними скрывается.

На первый взгляд, задание трудное, но я вспомнила все.

-Хорошо. А теперь идем за мной.

Мы зашли в помещение рядом с этим, где стоял только один личный стол врача. Мы сели по две стороны:

-Теперь я назову подряд десять слов, а ты должна будешь их повторить.

Она три раза записывала в каком порядке я повторяла слова. С третьего раза я сделала это правильно.

-У тебя великолепная память. Может ты расскажешь немного о своей жизни? Чем ты болела, например?

Я медленно добралась до СПИДа. Когда я говорила об этом, она похоже испытала шок, но быстро с собой справилась. Мне никогда не нравилось произносить вслух слово СПИД, а за последнее время приходилось повторять это несколько раз.

Не знаю только, что удивило психолога больше – моя болезнь, или то, что об этом с легкостью говорю. А что делать? у меня спросили – я отвечаю.

-Как ты думаешь, почему ты попала сюда?

Я думала это она мне скажет.

-Я не знаю…

-Не знаешь?

-У – у.

-А что тебе дает лечение?

-Мне нужен второй шанс.

-И ты думаешь, ты его получила?

-Да.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 16-2

Мы еще немного поулыбались друг другу, и на этом все закончилось. Времени еще было рано, нянечки не было, и врач сама меня проводила вниз. Я по дороге у нее спросила:

-А вы что можете сказать? Что со мной?

-Я пока еще не видела твои тесты, но думаю, что это депрессия. Тебе надо вести полноценный образ жизни…

Легко сказать, труднее сделать. Где мне взять этот полноценный образ жизни?

Я быстро прошла в свою палату и стала сворачивать постель. За дверью палаты я увидела своего психотерапевта и догнала ее:

-Звонили мои родители?

-Звонили. Хотели приехать уже сегодня, но я сказала, что ты не прошла еще психолога. Я им сказала, что б они приехали за тобой завтра.

Я стала серой.

-Тебе всего-то одну ночь провести осталось…

-Но я уже закончила с психологом.

-Ну я же не знала, что ты так быстро справишься.

-А можно я позвоню и…

Я не могла смириться с судьбой. Она меня не любила.

-У нас здесь нет межгорода. Потерпи еще одну ночь.

Я молчала только потому, что не хотела, что б меня оставили здесь еще на неопределенное количество времени.

Я выложила постель и снова застелила кровать. Моей радости так больше ничего и не вернуло. Элениума мне больше не дали, и я обдумывала, как я завтра буду выливать свои чувства маме. Еле – еле я дожила до завтра.

Но я ведь выздоравливала? Я даже забыла о вчерашних чувствах, лишь бы мама приехала быстрей.

В нашем отделении ребята из соседнего отделения носили мебель. Я сидела на стуле – пеньке возле поста медсестер. Один парень, проходя мимо меня, захлебнулся чувствами:

-Какие симпатюли тут лежат!

И меня прогнала медсестра:

-Иди в палату. Чего ты тут ждешь?

-Меня выписывают, я жду маму.

Когда я заходила в палату, услышала ее голос за своей спиной:

-И кто ее выписывает?..

Вот это уже стало последней каплей. Такую расстроенную и забрала меня мама из больницы.

-Почему вы не приехали вчера?

-Мы сами расстроились, знали, как ты будешь переживать. И папе из-за работы лучше было приехать вчера после обеда, а не сегодня с утра. Но она нам сказала: Сегодня еще рано. Так, что мы не виноваты.

На прощание врач сказала, что б я попробовала спать  без снотворного.

****

Ох и нехорошо же мне было. После того, как я попробовала элениум, я чувствовала себя не в своей тарелке. Еще по дороге домой, в машине я пожаловалась родителям:

-Ну почему мне нельзя транквилизаторы, если они мне помогают?

-Значит не так помогают, - объяснил папа.

-Помогают! я почувствовала себя хорошо…

-А если б ты уколола себе ширки, то почувствовала б себя еще лучше!

Вместо того, что б разозлиться на папу, я засмеялась:

-Ну да, я и собиралась попросить врача, что б она назначила мне две таблетки элениума.

Я поняла, что папа прав, но мне от этого легче не стало. Я хотела чувствовать себя нормальным человеком, и я знала, что я такой могу быть, только мне для этого надо пить транквилизаторы:

-Но другие же пьют?

Мама рассказала про свою тетку:

-Когда моя тетка была беременна, ее напугали в роддоме, что если она родит этого ребенка, то ослепнет. У нее и так было плохое зрение…но у нее уже был большой срок, и она родила. Но сошла с ума. Ей поставили диагноз депрессивный психоз. Она годами лежала в больнице, моя мама с бабушкой практически воспитывали ее ребенка. Но потом вроде ее и вылечили, она уже двадцать лет не лежала в больнице. А то, выбегала из квартиры и бежала… бежала…Ей нельзя даже было ребенка в руки давать. Врачи сказали, что она его просто может из окна выкинуть. Так о чем я хочу сказать. Всю жизнь она пьет эти транквилизаторы. Ей каждые две недели врач делает новое назначение, потому, что они просто перестают действовать. Недавно она звонила мне, говорит, что уже никакие таблетки не помогают, не знает, что делать.

-Ото ж, - поддакнул папа, - поэтому пей потихоньку респолепт, и посмотрим, как оно дальше будет. Не все ж сразу. Врач же тебе сказала: три месяца, что б вылечиться. А ты только три недели пролежала в больнице. К своему дню рождения будешь здоровой.

Я была согласна, что б врач каждые две недели меняла мне назначение. Но с папой не поспоришь…

-Психолог мне сказала, что у меня депрессия, и я должна вести полноценный образ жизни.

-А какой это? – Разозлился папа, - она не сказала?

-Сказала. Мне надо ходить гулять.

Я знала, что это разозлит его еще больше. Наверно он подумал: хватит, уже нагулялись. Но промолчал.

-Мне надо зуб полечить, - у меня еще до того, как я попала в больницу, открылся нерв в одном зубе.

Оно-то конечно, что все болезни от нервов. Пока я была под действием таблеток, то не чувствовала боли но сейчас зуб  заболел.

-Завтра же пойдите, полечите, - сказал папа.

-Завтра же пойдем, полечим, сказала мама.

Все в жизни делается и происходит для чего-то, но, когда мы шли пешком с ней в поликлинику, то было очень холодно, а идти было далеко. Папа не мог нас подвезти, потому, что был на работе. А на дворе стояла осень. Перед кабинетом пришлось ждать, потому, что еще не было врача, и никто не знал, придет ли он вообще. Один стоматолог куда-то уехал, но вот подошел другой:

-Не переживайте, я вас всех приму, - сказала врач небольшой толпе возле кабинета.

Люди рядом с нами обсуждали какую-то машину, что стоит на базаре и продает обувь в три дешево. Я же задала маме вопрос:

-Мама, зачем на улице так холодно сейчас, как - раз когда нам далеко возвращаться? Вот для чего это нам?

В кабинет я была первая, и поэтому сразу вошла. Почему-то в детстве я не боялась стоматологов, и мне было не понятно почему они так присюсюкивают со мной. Теперь же…я хотела вернуться в детство.

Стоматолог сделала мне укол, но когда она удаляла из зуба нервы, мне все равно было больно. Зато дешево и сердито. И пломба, та, что она поставила сразу, куда-то поехала. Пока я сидела и ждала, когда она засохнет, я пощупала языком:

-Ой, что-то с ней не то.

Врач посмотрела и стала все переделывать.

Может мне надо было поставить еще не одну пломбу, но я сказала:

-Спасибо, до свиданья.

И выскочила за дверь.

Дойдя до рынка мы увидели ту машину, о которой говорили все возле кабинета к стоматологу. Подобраться к ней не было никакой возможности. Люди выхватывали свои новокупленные сапоги, и как-то пробирались назад, из толпы.

Мы решили подсластить себе жизнь, тем более, что с новой пломбой это можно было сделать. Купили вкусного, жирного печенья, и я пришла к выводу:

-Вот вернемся мы с тобой домой, мама, после этого холода, и как напьемся горячего чая с печеньем…вот тебе и смысл в этом ветре и мерзости.

Сегодня я решила не пить на ночь снотворное. До этого я ложилась спать по графику, как и в больнице, в 21.00. но сейчас на режим наплевала. Когда на часах было 23.00 я еще не чувствовала, что мне хочется спать. Наоборот, мои мысли выстроились в порядок. Я на диване читала маме свои стихи. Мне они нравились, а ей нет:

-Ладно, пойду я спать.

И я ушла в свою комнату. Но поспать мне так и не пришлось. Я испугалась. Только мои глаза слипались, как начинала гавкать собака во дворе. Я тут же просыпалась. И так несколько раз, пока я не поняла, что надо выпить таблетку снотворного. Я выпила, но было уже поздно. Я почувствовала, как внутри все натянулось, как гитарная струна, потому, что я испугалась, что не засну.

Мама через стенку в спальне услышала, как я выругалась. И пришла ко мне:

-Что случилось?

-Мама, мне опять стало плохо…

Надеяться мне уже было не на что.

-Что! Что с тобой? Выпей азалиптин…

Я не смогла ей объяснить. Только на моем лице был отрешенный вид. И ночь. А завтра только суббота, в больницу ехать не имеет смысла, потому, что у моего врача выходной.

-Пойдем, я тебе сделаю теплую ванну.

Мама набрала в ванную горячей воды, думая, что это как-то мне может помочь. Я залезла в воду, но это не помогло. Я молча посидела 10 минут и вылезла. Оделась, так же, тупо глядя в никуда перед собой. Пошла на кухню, где мама уже наливала в чашку мне горячего чая. Я его выпила, а потом глотнула двойную дозу снотворного и пошла спать. А что мне еще оставалось?

Утром я просила папу, что б он отвез меня в больницу.

-Я не повезу тебя сейчас в больницу, - сказал он, - и завтра не повезу. Будем ждать понедельника, когда придут врачи.

Он не понимал…не понимал, как я боялась, что заболею всерьез. Так же, как та женщина из первой палаты, где я ждала разговора с врачом. Я не могла себе представить, что так же, как она, буду то и дело выжимать из-под себя мокрую тряпку. И меня уже нельзя будет вылечить. Я буду кричать, через какое-то время меня выпишут, а через неделю я опять попаду в больницу в ужасном состоянии. Ведь это могло случиться…но папа и представления не имел обо всех этих ужасах.

Я ходила и маялась. Мама придумала:

-Я не дам тебе впасть в депрессию. Сейчас ты оденешься, и мы пойдем с тобой на базар. Купим тебе тетрис, и ты будешь сидеть и играть в него.

Я про себя усмехнулась. Может и правда, это подействует? Может мама знает, как мне помочь? Ничего она не знает, но надо идти, что б прошло время. И мы пошла в центр.  В магазине купили тетрис, только не такой, как все, а слаживающийся и фиолетового цвета. Хорошо, что хоть игрушка красивая.

Я играла. Когда пришла ночь, я безо всякой надежды отправилась спать. Мама взяла молитвенник и свечку пришла ко мне. Поставила на столе свечку, зажгла и села на мою кровать:

-Я сейчас вслух буду читать молитвы, а ты будешь повторять за мной, и так заснешь.

Она читала, я повторяла. Она начала читать несколько предложений подряд, я без заминки повторяла несколько предложений подряд.

-Ну у тебя и память, - удивилась мама.

Разве в этом счастье? Как раз таки наоборот, в этом мое несчастье. В том, что я никогда ничего не забываю. Потому и сошла с ума.

Я заснула.

Прошел еще один день. Ночью, лежа в кровати с закрытыми глазами, я повторяла про себя: господи помоги, господи помоги, господи помоги…

Мама заглянула ко мне:

-Будем читать молитвы?

-Нет.

Я отправила ее, что б не мешала.

Наконец-то наступил понедельник. Но, все равно, мне не хотелось думать, что я опять лягу в больницу. Когда мы ехали в город, по дороге папа подумал, что меня врач может и не положить. Выглядела я вполне нормально. Не кричала, не плакала, и вообще была вменяемой.

Я иногда думаю, что хорошо бы было, если бы придумали такую машину, которую надеваешь на голову и чувствуешь то же, что чувствует больной. Тогда бы и врачи были добрее, и как-то бы пытались помочь. А так…конечно, окружающим проще смотреть со стороны. Даже если болеет твой самый близкий человек, все равно ты заставляешь себя как-то абстрагироваться, что б ясно мыслить.

-Между прочим, она тебя еще может и не положит. Выпишет каких-то таблеток…

Это меня успокоило. Но пакет с больничным, все же, лежал в багажнике.

Перед тем, как ехать, мы позвонили врачу, и она нас ждала:

-Проходите, - сказала она, когда мы открыли дверь ее кабинета. – Ну, что случилось?

Если б же я могла толком объяснить…

-Я испугалась, что не засну. У меня внутри все, как натянутая струна, и я боюсь, что мне станет совсем плохо.

-Ты почему такая мнительная?

-Да мнительная – страшное дело, - сказала мама.

-Твою мнительность мы уберем.

Я молчала, мама говорила:

-Что с ней? Она говорит, что это только говорят, что у всех разные диагнозы, а на самом деле у всех тут одинаковые симптомы.  Она вспомнила одну женщину, с которой когда-то вместе лежала и боится, что ей может быть так же плохо.

Врач открыла толстую книгу, которая лежала перед ней на столе:

-Иди сюда, посмотри сколько здесь разных заболеваний.

Я подошла и увидела великое множество разных названий.

-Это, что б ты не думала, что все больны одинаково.

Но это на меня не произвело никакого впечатления. Я помнила, что та женщина говорила мне какой-то бред, а я его понимала. Я чувствовала, что у нас с ней похожие болезни. Может кому-то другому и повезло, и он болен чем-то менее страшным, а мне нет, не повезло.

-Теперь ты понимаешь, что ошибалась?

Я согласно кивнула:

-Самое интересное, что в моей голове образовался полный порядок.

-Правильно. Это потому, что ты выздоравливаешь. И то, что с тобой случилось, - это этап выздоровления.

Ну хоть это меня порадовало.

-Ты просто начала осознавать окружающий мир. И то, что ты вспомнила наших больных, которые тебя окружали, это хороший знак. Сейчас я тебя посажу на такой аппарат, который называется линар, и он все твои плохие ощущения снимет.

-А ложить вы ее будете?

-Нет.

Она провела меня в другой кабинет, где стояла эта машина. Одела мне на голову какую-то штуку и повернула на аппарате рычажки:

-Чувствуешь, как счипает?

-Угу.

-Все, сиди полчаса, а потом я приду, сниму.

И она выключила свет. И ушла. Я сидела на стуле, мама – напротив меня на другом стуле.

Не прошло полчаса, как в комнату ворвалась какая-то дурная старушка и стала кричать, что ей надо здесь принимать больных. Не знаю, может это была глазной или какая другая…но мама пошла за моим врачом. И той ничего не оставалось делать, только снять с моей головы ту штуку. Все равно время уже почти прошло, а сеанс был прерван.

Я не почувствовала полного облегчения, но мне стало немного легче.

-Ну как ты себя чувствуешь?

Я неуверенно ответила:

-Нормально.

Мне очень хотелось поскорей домой.

-Ты сейчас уедешь и забудешь как меня зовут.

Все ее экстрасенсорные штучки на меня не действовали. Меня и раньше не брал гипноз, когда меня пытались лечить от наркозависиморсти.

Она выписала мне рецепт на другое снотворное, дала свой домашний телефон и попрощалась. И я сказала:

-Спасибо, до свидания.

Папа нас ждал под дверью больницы:

-Ну, что? Не положили?

-Нет, радостно сказала мама.

-Ну и слава богу.

-Мам, я все равно чувствую, что меня полностью не отпустило…

Мы молча вернулись домой, где в один прекрасный момент я почувствовала, как - будто меня выворачивает наизнанку. Это было намного хуже наркоманской ломки. Я и представления не имела какой выдумщик бог. Надо же было додуматься до такого? И главное, что объяснить я опять же ничего не могла. Только по выражению моего лица можно было понять, что со мной что-то не так. Уже был поздний вечер, но я уговорила маму, что б она позвонила врачу домой. Та сказала, чтоб я сейчас выпила таблетку снотворного, а перед тем, как ложиться спать, еще одну.

И все началось снова. Горячая ванна…горячий чай…

Я плакала, просила, что б они отвезли меня в больницу:

-Мама, может не будем рисковать…

-Кристи, почему тебя туда так тянет? Может тебе там кто-то таблетки дает, которые нельзя?

А я вспоминала, как мама когда-то рассказывала, что была в гостях у своей институтской подруги, и видела там больную на голову девушку, которая достигла полового созревания и совсем ничего не соображала. Лезла даже на своего родного отца:

-Мама, помнишь, ты рассказывала про больную девушку? Если мы сейчас не поедем в больницу, я боюсь, что я начну делать то же, что и она.

Мы сидели на кухне, куда зашел папа:

-Что с ней? – Спросил он у мамы.

-Да она и сама не знает!

Я стала ходить туда – сюда по коридору.

Таблетка снотворного немного подействовала, и мы сели поужинать.

-Пожалуйста, отвезите меня в больницу.

Папа закричал:

-Ночь на дворе! Иди, ляжь. Если надо будет, я привяжу тебя к кровати. Ты сама мне потом спасибо скажешь.

Обижаться или злиться, или ненавидеть и презирать я тогда не могла. Мне не до этого было. Тем более, что я от них зависела.

Я сидела на кухне на стуле, мама меня обрызгала святой водой. Меня аж перетрусило.

Я выпила чай, пошла легла. Когда снотворное начало действовать, я захотела в туалет. И конечно же сон, как рукой сняло. Мне стало опять плохо, я опять выпила чашку чая…и так несколько раз.

Мне уже было плевать, что будет завтра. Мне нужно было сейчас уснуть, что б немного отдохнуть. Родителям было легче, потому, что они думали, что у меня просто бред. Я же боялась того, что могло произойти на самом деле.

Утром мама позвонила врачу в больницу:

-Ночь была кошмарной…

-Привозите, я положу ее.

Когда мы зашли к ней в кабинет, она отправила меня в мою палату. В хорошую палату, где было всего пять мест.

Я даже пододеяльник не смогла одеть на одеяло. Увидев, что я не справляюсь, соседка по палате – взрослая женщина – встала со своей кровати и забрала у меня пододеяльник. Когда же Анжела увидела в каком я состоянии, я поняла по ее глазам, что она и сама испугалась. Видно недавно ей было так же плохо, как сейчас мне. Она не захотела со мной разговаривать. Когда я спросила:

-Тебе было так же плохо?

Она ответила:

-Было. Мне по - всякому было.

И ушла из комнаты. А потом и вовсе попросила, что б ее перевели в другую палату.

Мама с папой купили в аптеке все таблетки, что мне назначила врач, принесли шприцы и капельницы и уехали домой.

Медсестра внесла в палату капельницу и поставила возле моей кровати. Я спросила:

-Это мне? А мне станет после этого легче?

-Да, станет…

Лежать на одном месте, пока капельница капала, оказалось очень сложно. Я посмотрела, что написано на пакете с жидкостью. Физ-расствор. И это должно было мне помочь?! Да, вода с солью должна была очистить мою кровь, но по - моему мне сейчас нужно было что-то большее.

Капельница докапала, но это не дало никакого результата. Никак не подействовали и те таблетки, что я начала пить. И вечером у меня уже опустились руки. Я больше терпеть не могла, не выдержала и подошла к медсестре на пост:

-Мне очень плохо, нет сил больше терпеть. Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь таблетку.

Я ни на что не рассчитывала, но медсестра дала мне циклодол. Я с благодарностью и жадностью проглотила. И часа через два почувствовала, что меня отпустило. Конечно, не полностью, но можно было жить. Я дождалась ночных таблеток и заснула. А утром я поняла, что мне опять плохо. Я пошла к врачу в кабинет.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 16-3

Она прописала мне линар. Но мне находиться там одной в комнате оказалось не под силу. Хоть я и брала с собой тетрис, что б забыть как-то о времени, но…я так и сказала ей, что линар мне не помогает, а наоборот, становится еще хуже. Она сделала мне новое назначение, которое тоже не дало никакого результата.

Так и проходили дни: днем я маялась, вечером получала таблетку циклодола и немного успокаивалась. Ночью засыпала, а утром…я ненавидела утро. Это продолжалась, пока моя врач не узнала, что медсестры дают мне циклодол и не запретила им это делать! Оказалось, что мне и его нельзя. А потом  она и вовсе ушла в отпуск на три недели. Вместо нее меня пыталась лечить другая молодая врач, но у нее это совсем не получалось.

За то у меня получалось. Хоть я и ненавидела себя за это, но все равно после того, как врач уходила домой, начинала терроризировать дежурных медсестер. Те злились, кричали на меня, но пытались чем-то помочь. Так, что к вечеру я от какой-нибудь таблетки вырубалась и спала до следующего утра.

Одно хорошо – кажется голова у меня выздоровела. Я перестала впадать в депрессию в тех случаях, когда бы раньше обязательно обиделась и расстроилась. И даже папа, когда первый раз приехал с мамой ко мне, сказал:

-Ты сейчас выглядишь все-таки лучше, чем когда мы тебя прошлый раз забирали домой. Ты тогда была вообще черная. Господи, я ведь знал, что тебе не надо было снова ложиться.

Мне все равно было всегда плохо. Врач каждую неделю меняла мое назначение, но ничего в моем состоянии не менялось, и она разрешила родителям на выходные забирать меня домой.

Дома я не могла ни стоять, ни лежать. Как-то сидела, играла в тетрис и ждала очередной ночи, как избавления. Маме объяснила:

-Я хоть ночью могу отдохнуть.

Мама пыталась меня чем-нибудь занять. Я то орехи под орехом собирала, то мы с ней выкапывали буряк - но я долго не выдерживала. Мама же не знала, как мне помочь. Хотя…я просила у нее циклодол, а она говорила, что нету. А он был. Только я тогда этого не знала. Потом я резала на кухне зеленые помидоры на салат и при этом еле и еле сладкое печенье. Я это делала, что б как-то себя отвлечь и, что б прошло время. Я все время ела: в больнице…дома…

После выходных я вернулась в больницу и увидела, что ко мне в палату положили кучерявую девчушку. Ее звали Света и ей оказалось всего пятнадцать лет. Она бы была веселой, если б не болезнь…

Я продержалась еще неделю, опять промучилась дома и промучила маму и решила в кабинете врача все ей высказать. Первым делом я расплакалась:

-Мы едем в машине, а я только и думаю: хоть бы мы врезались куда-нибудь…

Через десять минут врач мне улыбнулась:

-Все? Выплакалась? Должно стать легче.

Господи, - подумала я, - она даже представления не имеет о том, что у меня за болезнь. Это так только посторонний человек мог сказать. И она меня пытается лечить. Интересно, от чего она меня лечит? Я вспомнила, как от ломки мне делали иглоукалывание…

-Я думаю, придет твоя врач и кардинально поменяет твое лечение. И респолепт отменит, потому, что он уже тебе не помогает…

Врач сказала, что мне будут делать какую-то процедуру, что в народе называли электрошок. Для этого мне нужно было сделать кардиограмму и энцефалограмму, что б посмотреть можно ли мне это делать.

Она сказала моей маме:

-Если вы конечно согласитесь и подпишитесь в этом.

-А что это такое?

Маме явно это не нравилось.

-Ничего страшного. Вон, одной девушке сделали, так она через неделю пошла домой. А то все папа ее не соглашался, боялся чего-то.

Мне это ни о чем не говорило. То, что девочка пошла домой, не означало, что через неделю она не вернулась сюда обратно.

Опять же надо было ждать. Я не боялась этой процедуры потому, что она совсем безболезненная. Если бы мне ее сделали, я бы потом вообще ничего об этом не помнила. Плохо, что мне это сделали б не первой. Я просто видела, что это не помогает.

Вся в слезах я зашла к себе в палату и увидела старую знакомую. Мы встречались раньше на прогулке. Я тогда еще плохо соображала, и сейчас мне трудно было ее вспомнить. Но она обрадовалась:

-О-о, привет, красавица!

Еще я не могла ее точно вспомнить, потому, что она поправилась килограмм на двадцать. Я, похоже, иду тем же путем.

-Чего ты плачешь?

-Таблетки никакие не помогают!

-Ага, мне тоже. Сотый раз уже здесь лежу.

Я легла на свою кровать. Напротив меня лежала Света. И я у нее шепотом спросила:

-Как ее зовут?

-Тоня.

Тоня на меня как-то странно подействовала. Мне сегодня вообще не было плохо. Может потому, что я забыла утром дома выпить респолепт, а те новые назначения, что мне сделала врач дадут только завтра? Тоня просто подняла мой дух. Как говорил папа:

-Тебя могли бы сразу вылечить или отдых где-нибудь на Канарах, или принц на белом коне. Жаль, что на первое у нас нет денег, а второе…

Ну и так понятно.

Тоня пошла в атаку:

-У тебя есть что-нибудь поесть?

-Есть, пойдем в вестибюль.

В вестибюле я достала из холодильника и поставила перед ней на стол банку с вареной картошкой и жареным мясом. Как - раз моя мама возвращалась от врача, что б уехать домой:

-Ну как ты?

-Нормально.

-Точно? А то я не хочу оставлять тебя и думать, что ты тут плачешь.

И мне не хотелось, что б она так волновалась:

-Все нормально, мам.

Она поцеловала меня в щеку и ушла.

Тоня кушала:

-И что тебе будут делать?

когда я сказала, она меня пожалела:

-Бедная.

-Почему? Тебе делали?

-Нет, но делали Оксане из третей палаты. Я видела, как ее вели после процедуры. С двух сторон держали, что б не упала. Ей после этого начали кошмары сниться.

Все, я решила, что скажу маме, что б она не давала добро на эту процедуру.

Скоро должна была выйти на работу моя врач. Все надежды я покладала на нее. Да, респолепт на меня больше не действовал так, как раньше. Я не хотела больше ни работать, ни учиться, ни вообще жить. И мама на три дня поехала туда, домой, что б что-то решить с моим институтом. Я не представляла себя, что смогу в него ходить. Я его ненавидела. Может потому, что мне было стыдно за себя? Я как представлю себе дорогу к институту, мне страшно становится.

Мама узнала, что академотпуск продлить больше не возможно и забрала мои документы. А так же те деньги, которые мы заплатили при моем поступлении, сразу за четыре года обучения. Хотя не деньги, а то, что от них осталось после инфляции. В то время доллар стоил две гривны, и папа поменял доллары. И только заплатил, как доллар сильно вырос. Нам же везет всегда, как утопленникам.

Жаль, но Тонино воздействие на меня к утру пропало. Я опять проснулась в 7. 00 утра, выпила утренние таблетки и пошла к умывальнику чистить зубы, что б как-то оттянуть свои пытки.  В 9.00 мы втроем с Тоней и Светой завтракали в столовой за одним столом, потом завтракали в вестибюле. В 11.00 у нас был в вестибюле второй завтрак. В час дня – обеденные таблетки, в два часа – мы втроем обедали в столовой, а потом доедали в вестибюле. После тихого часа – ужин в столовой, и ужин в вестибюле. В 18. 00 вечерние таблетки, только я не дождалась этого времени. Пришла на пост, где медсестры разлаживали нам таблетки, и попросила, что мою дозу дали мне сейчас:

-…а то мне совсем плохо…

-Такая погода…сегодня и нам плохо.

За окнами шел дождь. Но таблетки мне все же дали. Ну и что с того? Все равно ничего не помогало.

В семь часов вечера нас последний раз выпустили в вестибюль покушать.

Так прошла еще неделя. На эти выходные меня домой не отпустили, а в понедельник вышла после отпуска моя врач. Мы все вместе, с ней и моими родителями, сидя в ее кабинете, решили, что мне надо возвращаться к хлорпротексену, который я пила, когда только поступила сюда.

Еще полдня понадобилось, что б медсестра дала мне его выпить. Я, как зануда, ходила то за ней, то бегала к врачу, что б она попросила медсестру поторопиться. Я боялась, что сегодня мне этих таблеток вообще не дадут. Я знала, что если врач что-то назначает сегодня, то больной получает это только завтра. Но я затерроризировала медсестру, и получила свою дозу.

****

Два дня я чувствовала себя более – менее, в среду почему-то стало так же плохо, как и было, а в четверг у меня должен был быть день рождения. Я с диким видом прибежала в кабинет врача, но она с кем-то разговаривала, и меня отправили восвояси.

В палату зашла молодая врач:

-Ну что с тобой опять?

-Плохо мне. Вы не понимаете меня…

-Звонила мама, она завтра приедет, что б забрать тебя домой. У тебя же день рождения?

-Да, - я улыбнулась.

Но поспешила убрать улыбку с лица, что б врач еще чего не решила, что мне не так уж и плохо.

Вечером медсестра, которой пора уже было на пенсию, кричала на меня:

-На головах сидите! Ляжь, и лежи, а то переведем в третью палату и привяжем.

Но укол она мне все же сделала, и я через 20 минут заснула. Утром, слава богу, меня уже не ломало.

****

Вот – вот должны были прийти гости.

-Мама, не хочу сглазить, но за последние пять недель я чувствую себя нормально…

****

В воскресенье мы с мамой на рынке купили мне в больницу детектив Донцовой, и детский пазл, что б было чем заняться. Когда мы пришли домой, я сложила в пакет свои вещи.

После выходных я сидела в кабинете врача.

-Как ты себя чувствуешь?

-Как ни странно, но очень хорошо.

-Ну, что, - спрашивает она, - будем в пятницу выписывать, или будем ждать комиссию и становиться на группу?

Мама ответила первей меня:

-Да будем наверно выписываться.

Вернувшись в  палату, я не обнаружила на месте девчонок . Я спросила у женщины, что из нашей палаты:

-А где тоня и света?

-Тоню перевели в третью – надзорку, а Свету – в шестую.

В третью ложили проштрафившихся…

-А что с Тоней?

-Ой, не хочу вмешиваться, она потом сама тебе все расскажет.

Шестая палата, куда перевели Свету, была тоже хорошей, только мест там было больше, чем в этой.

Вместо Светы положили другую девочку, Машу. Я посмотрела и поняла, что она мается так же, как до недавна маялась я. Она бегала к врачу, ей кололи уколы, давали таблетки, но ей ничего не помогало. А я боялась на нее смотреть, что б мне самой не стало хуже. Я сочувствовала Маше:

-Мне точно так было плохо целый месяц.

-И что ты делала?

-Доставала медсестер, что и тебе советую.

Маша приняла мои слова буквально. Когда врачи ушли домой, она закричала:

-Кто мне теперь поможет?!

Пришла на пост, стала возле медсестры, и так и не отошла, пока той не надоело и она не сжалилась. Медсестра дала Маше какую-то таблетку, и Маша забылась во сне.

Ко мне в гости пришла Тоня:

-Чем занимаешься?

-Книжку читаю. Хочешь, бери, раскладывай пазл.

-Давай.

Мы сели по обе стороны от тумбочки на разные кровати, и занялись этой игрушкой.

-Знаешь чего меня перевели обратно в третью?

-Чего?

-Я повеситься хотела.

-Как? Где?

-В туалете. Там на потолке висит крючок, я сняла с себя пояс и…если б меня не застукали, не разговаривала ты б уже со мной.

-А что на тебя нашло?

-А жизнь такая х…вая! Мама меня ненавидит, не приходит ко мне…

-Почему она так к тебе относится?

-Потому, что я плохая. Я – алкоголичка. У меня диагноз – шизофрения на почве алкоголизма.

Я скорей могла подумать, что наоборот, у нее алкоголизм на почве шизофрении. Я по себе знала. Мне врач объяснила, что и наркоманкой я стала потому, что уже была больная.

-Твоя мама, что, не понимает, что это из-за твоей болезни? Если ты вылечишься, то станешь другим человеком.

-Мне теперь через день колят серу, от которой поднимается температура под сорок. И сбивать ее нельзя.

-Кошмар…

-Я уже привыкла, мне всегда ее колят.

Я с пазлом не справлялась:

-Все, Тоня, раскладывай его сама.

И она разложила. Красиво получилось, не хотелось сворачивать.

-Ладно, я пойду спать, - сказала Тоня.

-Иди, захочешь – завтра разложишь еще раз.

На ночные таблетки маша не проснулась. Я выпила свой азалиптин, а к Маше пришла медсестра со шприцом в руке и с нянечкой под боком:

-Она и так спит, может не будем ее будить?

Я слушала их разговор.

-А если она проснется посреди ночи, что мы с ней тогда будем делать?

Она имела в виду, что Маше опять станет плохо и лучше ей сейчас уколоть еще и укол.

Они разбудили Машу и начали успокаивать ее, что все в порядке, только надо сделать укольчик. Маша так и не проснулась окончательно. А утром она обнаружила, что ей уже не так плохо, а я – что у меня украли пазл. Его просто не было на тумбочке. Я перерыла свои вещи, но безрезультатно. Это случилось, когда в палате оставалась одна Маша. Она и видела воровку:

-Она зашла, взяла, и ушла.

Я не поняла:

-А почему ты ее не остановила? Как она выглядит?

Зашла нянечка, я ей рассказала, смеясь, о том, что случилось. Мне-то этот пазл больно нужен был, но нянечки обыскали все постели и пришли к выводу, что пазл украла сумасшедшая, которая сразу же все и выбрасывает в окно в туалете.

Со мной в пятницу выписывали и Свету.

Теперь у меня был точный диагноз – шизофрения. Мне нельзя пить кофе, спиртные напитки, есть шоколад и сало. Почему нельзя сало, я так и не поняла, но спрашивать ни у кого не стала, что б не подумали, что я без этого сала жить не могу.

В те брюки, что мне принесла мама, что б я переоделась, я не влезла. Придется идти по улице до машины в спортивных штанах. Я собралась и мы с мамой пошли к врачу в кабинет.

Рядом с ней я чувствовала себя неудобно. Уж очень она была профессиональна, а я – ненормальна. Она вообще была странной. Папа говорил, что у нее тоже есть какая-то мания. Говорил, что она в любой момент и себя может назвать Наполеоном.

-Я хочу сказать вам о ваших анализах. Антитела к ВИЧ есть…

Но мы тут же хором решили, что даже после того, как человек переболеет гриппом, у него на всю жизнь остаются  антитела к гриппу.

-Да…и еще я хочу вам рассказать. Я ведь сама здесь читаю лекции о СПИДе…

Они с мамой засмеялись.

-Чего вам только не приходится делать, - сказала мама.

-Да. Так вот, – врач обратилась ко мне, - ты можешь всю жизнь жить с этим диагнозом, если не будешь колоться. Потому, что этот вирус активизируется, когда человек заражает себя им повторно. Организм человека по - своему борется с вирусом и вырабатывает иммунитет, но этот вирус не бывает всегда одинаковым. И если ты будешь колоться, будешь заносить  в кровь  каждый раз новый вид.

Я сидела и думала, что я столько раз заражала себя повторно с 15 до 19 лет, что должна б была уже давно умереть. Но то, что я жива – здорова, означало, что арменикум – это настоящее лекарство.

-Кроме того, тот, кто заразился до 17 лет, этот ВИЧ может просто перерасти.

Врач напомнила нам с мамой о массовом заражении детей, о котором когда-то много говорили:

-Вы знаете, что они все переросли…

-Да? – Удивилась мама и обрадовалась.

-Да.

Значит у меня был шанс. Я ведь стала наркоманкой в 15 лет, и понятно, что к 17 годам уже была больна. Кроме того, я видела передачу О. Герасимюк "Без табу”, где главной героиней была ВИЧ – инфицированная девушка, потом в студию позвали женщину – врача, которая рассказала, что СПИД – это уже не смертельное заболевание, а неизлечимое. И даже женщины уже могут рожать детей с риском их заражения всего 1%...

Я была довольна, что меня наконец-то перестало "ломать”, и я даже не обратила внимания, что жизнь для меня потеряла все краски, что я не хочу проживать опять новый день, и что я жду, когда наступит наконец ночь. Врачу я сказала, что мне хорошо, и мы попрощались.

Меня тревожило только одно: когда я последний раз была в Киево – Печерской Лавре, я увидела… увидела тех, кто умирает. На лицах тех двух женщин уже не было жизни, их глаза были похожи на глаза рыб. Такие же серые и мутные…и страшные. Эти глаза – было понятно – к жизни уже не вернет ничто. Они умирали. Они это знали, и я это знала, и врачи это знали, и всем оставалось лишь молиться. Там в каждой палате над изголовьем кроватей висели иконки…

Тогда же мама услышала разговор врачей:

-"Мы не успели его спасти”.

Они не спасли парня, которого привезли с обострением гепатита. Его печень была уменьшена, и он сразу впал в кому.

Дома я покупалась и наелась вкусной домашней пищи. Я все ела, и ела, и ела…Вечером решила добавить булки с вареньем, и это оказалось лишним. Я только согнулась, так заболел живот, и маме сказала:

-Обидно, столько пережить и умереть от обжорства.

Она только смеялась и пыталась чем-то помочь. Подсунула соду, от нее меня совсем…

Я раньше всегда не доедала, потому, что была склонна к полноте и это знала. Я только, когда начала колоться, разрешала себе съесть лишнего, думая, что все равно это не усвоится. Это дало обратный результат: у меня образовалась булимия, я никак не могла наесться. Нет чувства сытости и все. Но, когда я переедала, то не могла, как другие, просто засунуть два пальца в рот. Вырвать у меня все-равно не получалось. По утрам я съедала два – три куска булки с маслом. У нас дома есть напольные весы, так через месяц я заставила себя на них встать. Когда-то, когда я еще ездила лечиться в Ереван, я потолстела до 67 кг, и сейчас всё сравнивала на каком месте завязывается мой ремень в спортивных штанах. Мне казалось, что я не должна была дойти опять до 67. Но…я чуть в обморок не упала, когда весы показали 74 кг. Мне аж смешно стало. И что теперь делать?

Все, - подумала, - теперь я брошу все силы на борьбу с лишним весом. Но все зря, потому, что я не могу отказаться от одного – кушать по ночам.

Я никогда утром не помнила, что ела и сколько ночью. Я словно в зомби превращалась. А еще в журнале прочитала, что от булимии надо лечиться целых три года, если не все шесть!

Несколько раз я в состоянии зомби чуть не напилась зачем-то таблеток, хорошо, что мама услышала в моей комнате шорох. Пришла и остановила меня:

-Что ты делаешь?

Когда я очнулась, то судорожно искала ответ на ее вопрос:

-Не знаю…

После этого у меня в комнате на столе оставлялось не больше двух таблеток.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 18-1

Глава 18

Мой новый друг – котенок.

А перед Пасхой папа уехал продавать квартиру. Кучма нас довел до этого.

Мама взяла трубку телефона, когда телефон зазвонил, и села с ней на диван. Это был папа. Через десять секунд мама произнесла:

-Ну зачем ты? – И с ее глаз покатились слезы.

Когда они поговорили, мама сказала:

-Пока, - и отключила трубку.

На диване сидела и Настя. Мама посмотрела на нее:

-Папа пианино продал.

Я лежала в своей комнате на кровати, и через 30 секунд услышала, как они рыдают в два голоса. Мама рассказывала Насте:

-Отец тоже еле говорил…как раз пианино выносили из квартиры, а он сам как убитый.

Папа переслал нам копейки, вырученные за пианино. Затем взял доверенность, написанную мной на его имя, и пошел получать вместо меня мою пенсию за несколько месяцев. Я до сих пор была там прописана и пенсию мне переводилась туда. На это папа и жил.

Потом ему удалось продать "шестерку”. Он сразу перевел эти деньги сюда.

Через месяц папа позвонил, я взяла трубку.

-Привет, доча. В общем, я решил все дела…

Я дальше слышать не могла:

-Да? Ну ты молодец, - я должна была это сказать, что б папа не расстраивался. -  Подожди, я маме трубку дам.

Я быстро отнесла маме в огород трубку.

Если они рыдали за пианино, то что ж говорить о квартире?

Папа положил почти все деньги в банк, помня армян на киевском вокзале, а на остальные купил темно-зеленую "Девятку”. Хорошо, хоть во всем этом ему помогала сестра со своим мужем. После того, как они оформили все документы о продаже квартиры, Лариса чуть не попала в дурдом. У нее был припадок, она начала кричать, пыталась драться, но Юра – ее муж – ее скрутил, прижал к себе и уложил силой в постель. Хорошо, что она уснула…

Сам же он не понятно как себя чувствовал. Но и его угораздило. Вышел в магазин, который находился в двадцати метрах от дома, а когда пришел домой, то обнаружил, что пропал бумажник. Искали – искали…самое интересное, что в квартире и мебели уже не было, и потеряться бумажнику негде было…в бумажнике были и права и 300 долларов.

Папа совсем обезумев позвонил нам. Мама его еле-еле успокоило. Жалко прав было…долго восстанавливать…

Но через полчаса папа опять позвонил:

-Нашлись права! – Сказал он маме, что б успокоить.

-Как! – обомлела мама.

-Соседка принесла. Сказала, что шла в магазин и увидела что-то на земле, подняла…

-А доллары?

-Черт с ними! Я просил ее оставить себе деньги, как вознаграждение, но вернуть мне бумажник – подарок дочки…она не призналась, что это она их взяла. А может и в самом деле не она. Ну ладно. Ждите, я скоро приеду.

Пару дней назад пришел грузовик с мебелью. Папин кум помог – дал свою машину, а сегодня приехал и сам папа. Все мы встречали его вроде бы довольные, рассматривали машину.

Я сделала комплимент:

-Красивая.

-Не захотел я покупать "99”, цена вроде та же, но в этой какой багажник! Мне как - раз багажник был нужен сейчас, что б перевезти стекло и бьющиеся предметы. Не стал я отправлять их грузовиком.

Я спросила:

-Будем делать ремонт?

-Ну конечно!..

Отец похудел больше, чем на десять килограмм. До того, как он уехал, у него уже появился живот…теперь же он выглядел стройным молодым и красивым. Опять курил.

Кто бы на его месте не закурил? Он посмотрел на меня:

-Да я брошу! Хотя, если б не бабушка…Она взяла у меня честное слово, что я брошу курить. Вот сделаем ремонт, и брошу.

Ночью он не мог смириться с тем, что произошло. И плакал возле мамы в постели:

-Ничего не хочу!.. хочу только эту – нашу – квартиру! Там наши дети выросли…никогда не прощу Кучме того, что он с нами сделал!

Мама не могла его успокоить. Если бы кто-то успокоил ее. Отца жалко. Последние годы вокруг него одна нищета и болезни…

Я – их дочка – даже не знаю, кому из них не повезло в жизни больше? У мамы – мать алкоголичка, с которой они уже не виделись шесть лет, потому, что, то со мной были проблемы, то денег не стало…бабушка с дедушкой разведена. Когда мама закончила школу, то уехала из дома в ростовской области учиться в Киев. В институте они и встретились с папой. На пятом курсе они расписались и через четыре месяца родилась я. Тогда по - другому нельзя было. Нужно было думать о будущем, что б получить квартиру, что б папе не идти в армию…

На время сдачи дипломов меня отправили к бабушке в Россию, потом встал вопрос – куда ехать работать? В Киеве не остались, и в Феодосии, и в Симферополе – куда их отправляли по распределению. Они решили остаться недалеко от папиных родителей. Но все – равно меня, а вскоре и мою сестру они растили сами, бабушек и дедушек под боком не было. Я была очень крикливым и трудным ребенком, Настя же часто болела. В грудном возрасте она перенесла три воспаления легких. Если б мы жили на век раньше, ее бы уже не было в живых. А так проводила много времени с ней в больнице, рядом с ее кроваткой на стульчике. День и ночь.

Родители работали на мясокомбинате. Папа работал в три смены. Адская работа, но он за нее брался ради будущей квартиры. В конце концов мы получили трехкомнатную квартиру в центре города, с хорошей планировкой.

Когда папа ушел с завода и пошел работать зам - директором в училище, случилась беда. Разгружали мешки со стеклом, и один мешок упал папе на ногу. Кто-то сверху упустил, а папа по инерции подставил колено, что б поймать. Ему сделали несколько операции, и зажали рану зажимами. Один раз, когда мама пришла к нему, то вдруг увидела, что постель за считанные секунды стала красной от крови, крикнула кого-нибудь, и папе без наркоза, что б не терять ни секунды, зашили ногу. Потом еле спасли от заражения крови, и нога после этого у него сгибалась только наполовину.

Им тяжело было – молодым, с двумя маленькими детьми. Денег не хватало даже на еду. Мама после работы покупала две сосиски – мне и Насте, а сами с папой уже как-то обходились. Мебель всю купили или со свадебных денег, или подарили папины родители.

Когда я пошла в первый класс, мама тоже ушла с мясокомбината и стала работать надомной швеей, что б все время быть дома. Сначала она подшивала на школьные формы нарукавники и воротнички, потом ее повысили, и она начала ездить, развозить с шофером материал на дома. Тогда случилась беда и с ней. Водитель был уставший и так случилось, что их машина врезалась в грузовик. Мама вылетела в боковое стекло и упала на асфальт. Она уже куда-то летела, и только одна мысль стучала у нее в голове: "Господи, а как же мои дети? Они ведь еще совсем маленькие”…и бог ее услышал. Папа ждал в больнице, что скажут врачи, что с мамой? Те предрекали самое страшное, но оказалось, что у мамы даже ребра не сломаны. Всего лишь сотрясение мозга.

Отец со своими друзьями начал заниматься бизнесом, сначала нелегальным. Потом и легальным. Много денег это никогда не давала, но что-то да было. Мы с сестрой не давали свободно вздохнуть, нам все было мало.

Я всегда была трудным ребенком. Маму считала своим врагом, жестокой и бесчеловечной, требовательной и постоянно недовольной. В 15 лет я вообще стала наркоманкой. Не сбежала мама от своей судьбы – от матери – алкоголички.

Все силы и средства бросили на мое спасение. Папа продавал машины, занимал большие суммы у друзей, а меня цепляла болезнь за болезнью.

Еще у бабушки был рак, у дедушки инсульт и два инфаркта…так, что папе приходилось лечить не меня одну.

Было время, когда мы каждый год ездили к бабушке в Ростов. Так там приходилось лечить еще и бабушку с ее сожителем. Раз пять их кодировал папа, потом мамин брат, но все безрезультатно. Там же жила и мамина бабушка, которую она очень любила, и которая ее растила. Хотя и бабушка ведь не всегда была алкоголичкой, но наверно, как у нее, так и у меня есть от рождения такой ген, который и сделала нас такими…

Когда ее бабушка умерла, мама не смогла из-за меня даже на похороны поехать. Еще когда-то она спрашивала у бабушки:

"-Зачем ты ее терпишь, эту алкоголичку? Плюнь ты на нее…

-Не могу, она – моя дочь”…

Когда я стала наркоманкой, мама поняла свою бабушку.

…Год за годом папа стал от своего бизнеса получать все меньше и меньше прибыли. Деньги к деньгам – а нищета к нищете. Пока мы и вовсе не стали в минусе…

И вот теперь, когда продалась квартира, наконец можно было сделать в доме ремонт, расставить мебель; маме съездить на родину. Последнее решили перенести на конец сентября, когда я буду лежать в больнице на перекомиссии. Потому, что папе нужно было ездить на работу, сестра была в другом городе в институте. А я оставаться одна в доме не могла, боялась.

С одной стороны, меня вылечили, моя душа успокоилась и перестала болеть. Она вообще перестала что – либо чувствовать, я стала бетонокаменной, как и все люди. Но от этого еще больше потерялась. Я ведь до этого думала, что все чувствуют так же, как и я, а теперь я растерялась. А что люди чувствуют на самом деле? Неужели же им совсем не бывает больно? И я зря столько страдала…потому, что никто так и не поймет, насколько огромен был мой внутренний мир. Потому, что никто, за малым исключением, не умеет чувствовать.

С другой стороны, я перед любой опасностью теперь дрожала, как осиновый лист. Я боялась что-то почувствовать, я боялась опять влюбиться, что б не сойти с ума.

Мы стали ходить на рынок, покупать себе одежду, все необходимое и даже баловали себя чем-то ненужным. Наконец-то мы могли себе это позволить. Мне нравилось, как шуршат пакеты с обновками, когда их дома разворачиваешь.

Начался ремонт, и начался он с моей маленькой комнаты. На базаре встал выбор между розовыми обоями и светло-зелеными, я указала на зеленые и не ошиблась. Мы их за один день поклеили, правда весь предыдущий день мама отдирала въевшиеся намертво старые обои. То, что получилось, было даже лучше, чем ожидалось. Зеленые обои это оказалось очень красиво. Потом поставили мебель. На пол положили коричневый ковер, и еще один повесили на стену возле кровати. Купили зеленые шторы, и наконец мое окно перестало светиться насквозь. И так по очереди все комнаты, коридор, кухню и ванную. Дом превратился в жилой, хотя еще требовались наружные работы, но это оставили до тех времен, когда разбогатеем. Зато заплатили, и нам положили во дворе асфальт.

Уже несколько дней, как пропал кот. Он и раньше уходил на день – два и даже на дольше. Зачем-то мама накупила ему рыбы на месяц вперед, но его уже не было почти неделю. Прошло время, и мы поняли, что он не вернется. Я хотела только, что б он был жив, хотя и не проронила за ним ни слезинки. Он домой-то приходил только поесть да поспать, вечно грязный; то без клока шерсти, то без зуба…в общем плохой кот был. Придет и орет, пока его не покормят. Ни ласки, ни доброты.

Очень хотелось котеночка, но мы решили больше не брать. Не приживаются они у нас.

В одно воскресенье мама пошла в церковь. После службы папа должен был ее на машине забрать, но служба закончилась раньше, а мобильного у мамы пока не было. И она пошла назад пешком. Папа выехал на мост и увидел, как она идет ему навстречу…

Я лежала на кровати и слушала музыку. Услышала шум и громкие голоса – родители приехали. Папа говорит:

-Ой – й… - И качает головой.

Мама подходит к моей комнате и произносит плачущим голосом:

-Доча, смотри, что я нашла…

И ложит возле меня черный скелетик котеночка. У меня глаза округлились, а он…раз – и скрутился в клубочек на белой простыне; и спит.

-Где ты его нашла?

-На мосту! Смотрю – а он лежит, ни покушать себе не ищет, люди все проходят мимо…он уже умирал там…

-А это он или она?

-Не знаю.

-А если это кошка?

-Ну и пусть!

Вот этого мы от мамы не ожидали:

-Ох и мама!..

Ведь кошка – это проблема. Куда котят девать? У нас их топить никто не умеет.

-Ну а что мне было делать?! я взяла его на руки, хотела хлеба дать…а он…он так ко  мне прижался; как я могла там его оставить? Он бы сдох!

-Все правильно, - сказал из зала папа, - не могла.

-Его покормить надо, - додумалась я.

Но это оказалось невыполнимым делом. Мама поставила его перед мисочкой с молоком, а он опять: раз – и в клубочек.

-Мама, он обессилен, Божечки!..

Но мама есть мама:

-Все – равно его надо как-то накормить.

Боже, до чего он был страшненький! А я думала, что страшнее кота, чем тот, что был у нас, быть не может.

Мама кое-как засунула ему в рот что-то из еды, а потом он отсыпался у меня на животе. А крикливый!.. Берешь его под пузо одной рукой – он давай тебе что-то рассказывать. Кладешь вторую руку ему под задние лапки – замолкает.

-Папа, он разговаривает!

-Угу…

два дня котенок не реагировал ни на один звук, и не ел самостоятельно. Мама пыталась силой его кормить то йогуртом, то паштетом. Намажет ему вокруг рта, ему приходится облизываться, и так хоть что-то да попадало в желудок.

Черный только все время спал, я решила, что его надо к ветеринару.

-Только возвращайтесь побыстрей, я боюсь одна.

Через 15 минут они приехали, ветеринар жил рядом. Они зашли в дом, и я спросила:

-Ну что он ему сделал?

Всыпал какой-то порошок в рот, - рассказала мама, - сказал, что у него глисты, и поэтому он ничего не ест.

-А он выздоровеет?

-А куда он денется? – Папа тоже хотел, что б это чучело просто выжило.

-Между прочим, это кот, - сказала мама.

-Ну и слава богу. Значит, это точно судьба.

И, о чудо, когда мы ужинали, я положила перед Масиком, - так я его назвала, - малюсенький кусочек колбасы, и он начал жевать.

Это бедное животное съело все мясо, которое мама нарезала для него. И ело б еще, но мы побоялись ему вот так сразу много давать. Котенок был не совсем маленьким, и мы все думали, ну у кого поднялась рука вот так просто взять, и выкинуть его на мост? А те все люди, которые проходили мимо него…Господи, в каком мире мы живем. Несколько дней котенок ел и ел, ел и ел. Зато сколько радости у нас было!.. постепенно он стал проявлять интерес к жизни, а то даже на пылесос не реагировал, лежал и не боялся. Он понемногу игрался с моей рукой, кусал ее и отпихивал задними лапами. Вот уже умиление!  Потом он начал ходить. Когда я или кто-то из родителей останавливался на месте, котенок подходил к ноге и укладывал на нее голову. Идет – идет…брык, и лежит. Мы носились с ним, как с писаной торбой. Я отдаю его в папины руки, а он начинает облизывать папе подбородок…Тот смеется:

-Неужели таки свалилось счастье на нашу голову?

Через десять дней Масик уже не был похож на тот скелетик, что мама нашла. Сейчас он стал круглым животиком с длинными лапками по обе стороны. Его морда перестала быть похожа на инопланетянина, но каким же он был несчастным…у него даже рот почему-то не открывался широко, и почти все время высовывался наружу кончик языка. Когда он спал, все ждали, что б он скорей проснулся. Когда силы к нему вернулись он начал играться со всем подряд, с шелестящей бумажкой, с каким-нибудь шариком и с едой.

Моя сестра – Настя – уже не только училась в институте, но и работала бухгалтером в Москве. Сегодня она приехала и ахнула:

-Он же черный! Страшный…

Мы никогда и предположить не могли, что у нас будет черный кот, папа их вообще боялся.

Но тот Настю не испугался, а залез в подарки, которые она привезла для нас и, что б понять что к чему, пока разлаживала  на полу. Она сидела измученная на полу, и он там шелестел. Котенок обаял и ее, и Настя сказала ему:

-Да, кот, говорят же – не в красоте счастье…

Папа с Настей съездили в Одессу на Пятый километр, где папе купили черную кожаную куртку, Насте удлиненный пиджак белого цвета, по паре джинсов… а мне привезли специально для больницы маленькое радио. Плеер  брать не хотелось, что б не украли. Еще я собиралась взять с собой роман Гарольда Роббинса – единственный писатель, который я читала с упоением.

Я сама удивлялась, но когда появились деньги, я  опять стала мечтать. Не всегда и не везде, как раньше, а так, по чуть – чуть, когда слушала музыку. Душа как – будто решилась на отчаянный шаг и я стала чувствовать. Я вспоминала свое прошлое; мне не хотелось больше дожидаться ночи, что б уснуть и ничего не видеть, не знать. Нет, не было того ненормального чувства любви от которого я обычно попадала в больницу; это была простая жизнь. Но как медленно и неуверенно она ко мне возвращалась!

Во второй половине сентября меня положили в больницу на перекомиссию, маму папа проводил на автобус и она уехала к своей матери; сестру посадили на поезд и отправили в Москву. И все это в одно утро. А папа остался с животными. Как он с ними справиться, это еще вопрос. Например, котенку нужно постоянное внимание, потому, что он ходит следом и плачет, пока его не берут на руки. С собакой их сводить пока опасно. И еще кот мог дернуть в зале когтями штору – причем на шатком карнизе – и карниз мог оборваться, упасть прямо на стол, на компьютер, ( неделю назад купили за 1 500 долларов). Папа как-то сделала так, что падая, карниз завис бы на веревке над столом, что немного облегчало жизнь.

Всю первую неделю я пролежала в постели с наушниками в ушах, снова в родной второй палате. В пятницу приехал папа, и я вышла к нему в вестибюль:

-Привет.

-Привет, - он поставил на стол пакет с едой.

-Мама звонила? Нормально доехала?

-Да доехала. Вовремя она поехала…

-?

-Бабушка умерла.

Мы с бабушкой не были близки, но это был шок.

-А мама… она успела?

Я боялась того, что он сейчас скажет.

-Нет.

-Что, бабушка ее так и не увидела?!

Папа отрицательно покачал головой.

-Бедная мама…

-Она приехала, а бабушка три часа назад…

Это было несправедливо, да что теперь об этом говорить. У меня же для папы была хорошая новость:

-В продажу выпустили новое лекарство. Мне врач рассказала. Оно получается почти в два раза дешевле респолепта, только упаковка большая и надо платить сразу 360 гривен. У тебя наверное с собой нет столько?..

-Я же звонил ей вчера. Почему она мне ничего не сказала? Я бы взял деньги!

-Между прочим я просила ее: позвонит папа, вы пожалуйста предупредите его! Послушай, а может можно купить пол упаковки…

-Я сейчас поговорю с врачом, скажу, что б она выписала рецепт… может можно купить таблеток десять…

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 18-2

Папа пошел к врачу. Она ему прочитала аннотацию к солиану. Ко мне вернулся он радостный:

-Это лекарство, ну как специально для тебя. Что бы ты не лежала, что б стала живее; все, чего не хватало в респолепте.

-А еще она сказала, что от него худеют.

Именно это мне сильно понравилось, и я загорелась желанием начать пить его как можно быстрее.

-Ага, что там такое она читала. Короче, я сейчас пойду в аптеку, - она выписала рецепт на пять таблеток. Если пить их по четвертинке, - так же она сказала? – хватит тебе пока с головой. А потом мы приедем и купим у нее целую упаковку. У нее там на десять гривен дешевле, чем в аптеке. Да не это главное, нам надо, что б у нас с ней отношения были хорошие. Ну все, я пошел в аптеку. Подожди меня здесь.

Аптека была совсем рядом, а я сидела и думала: "Боже, как же не справедлив этот мир… мама в воскресенье вернется и сразу ко мне. Как я буду ей в глаза смотреть? Что я ей скажу? Подумаю потом”.

Вернулся папа. Солиан оказался большими, круглыми, белыми таблетками, которые легко можно было разделить на четыре части. Мы с папой зашли в отделение, что б папа отдал дорогое лекарство старшей медсестре, и мы с ним попрощались.

Глядя вслед ему, Валя – одна из постоянных пациенток – спросила меня:

-Это твой брат?

Я усмехнулась:

-Нет, это мой отец, - сказала я, повысив голос.

Она продолжила:

-Красивый какой, а жена у него есть?

-Есть, есть…

В палате со мной лежали три бабушки и Таня 22 лет, ростом 158 см и весом 43 кг. Две Бабушки были сильно верующие, постоянно стояли, уткнувшись в молитвенник и молились: утром, когда вставали, перед принятием пищи, перед сном…  Я зашла в палату и села на кровать:

-Моя мама не виделась со своей мамой 6 лет, и не успела доехать, бабушка три часа назад умерла… так и не увидев маму перед этим…

У каждого была своя трагедия. Одна из бабушек вспомнила то, что и она пережила:

-Если бы у меня не умерла дочь, я бы никогда не пришла к богу. Ей было 18 лет.

Я подумала, уместно ли это будет, но все равно спросила:

-А от чего она умерла…

-Врожденный порок сердца.

Вторая бабушка пролежала последние полгода дама в кровати, не вставая. При этом похудев на 20 кг.

-Я думала у меня в животе рак  и не хотела его кормить, - смеется она теперь.

Она даже не знала, что килограмм сала стоит теперь не 7 гривен, как полгода назад, а 17.  Когда я ей об этом сказала, она не поверила:

-Да вы что?!

-А вы говорите – Янукович хороший, пенсию поднял до 284 гривен, - хотя именно это мне нравилось, теперь я бы получала не сто гривен, а 284. – Мясо, например, уже от 25 гривен килограмм.

Потом бабушка прочитала в газете и процитировала вслух:

-"После выборов пенсии опять станут прежними”.  Зачем они вообще их поднимали?! Лучше бы они вообще этого не делали!

Зато вторая бабушка сказала:

-А вы читали, что Ющенко обещает пенсию 430 гривен?

Я слушала и думала, что я пока не за Ющенка, не Януковича.  Я не думала, что что-то может измениться, и что кто-то может что-то изменить в нашей стране.

С Таней же случилась другая история. На обходе врач к ней прицепилась:

-Ну. И зачем ты выпила столько таблеток? А потом же еще и спиртного добавила, да?

Таня только кивала головой.

-Ты много пьешь? – Врач скорее утверждала, чем спрашивала.

-Да не пью я! У меня времени нет. Я работаю сутки через сутки…

-Ну вот, сутки работаешь, сутки пьешь.

-Нет, я сутки работаю, а сутки сплю. Вы не понимаете, как там устаешь…

врача конечно же это не сильно убедило. Впрочем, как и меня. Я поняла, что Таня не алкоголичка, но и не святая. Как я в прошлом.

-А зачем ты руку себе прожгла? – Спросила врач.

-Не знаю, я тогда не понимала, что делаю.

-И больно не было?

-Нет, - отрицательно покачала головой Таня. – Я ничего не чувствовала.

-Конечно, столько таблеток, а потом еще и водки, - сказала врач и перешла к следующей больной…

После обхода Таня  рассказала:

-У меня украли из сумочки только полученную зарплату, и кто это мог сделать? Свои же… Я работаю в частной хлебопекарне, и коллектив у нас маленький, хотя работа тяжелая. Я получила 200 гривен и положила их в сумочку, а сумочку повесила в кабинете на стул. Вышла на 20 минут, а когда вернулась, то денег уже не было. Жалко, что работа адская, я стою у бочки и мешу тесто…

И это делает девочка, что весит 43 кг.

-В общем, убиваюсь за копейки, но я не жалуюсь. По крайней мере не жаловалась, пока у меня не украли зарплату. Но это ведь еще не все, - меня избили менты. Им надо было закончить свой план, и они подложили мне в сумочку маковую соломку, которую потом "нашли”.

-А свидетели?

-Так менты и свидетели…  я сняла в больнице побои, написала встречное заявление. А однажды прихожу домой, а в дверях бумажка, в которой говорится, что мое прошение отклонено! Туту у меня крыша и поехала. Я выпила 18 "колес” , потом пошла с друзьями в бар и добавила сверху водки. Мне стало плохо, я зашла за бар и в одиночестве сделала себе дырку в руке.

У Тани было забинтовано запястье. Она прожгла себе зажигалкой руку до кости, и теперь ей каждый день медсестры делали перевязку. Кому – что, а дурному – розетка.

Я вспомнила себя. После того, как мои родители узнали, что я наркоманка и заставили меня лечиться, а потом я узнала, что Валик меня обманывает, я начала резать себе вены. Постоянно приходила домой, и мама бралась их мазать мазями и бинтовать. Наши больничные медсестры мне напомнили маму. Они с такой же заботой и без презрения за нами ухаживали. Нам вообще повезло с большинством медсестер и нянечек…

В нашей палате не было никого, на кого б страшно было смотреть. Только по соседству периодически кричала женщина. Было очень похоже на сирену: сначала тихо, потом громче, громче, громче…на секунду тихо… и опять. Бедная. Сколько лет она уже так? Спокойная, только когда спит после укола. Юля – молодая красивая медсестра -  по нескольку раз в день бежит к ней, что б уколоть. И без злобы. Здесь все как-то по-человечески.

Проклятая шизофрения! Честное слово, я бы жила со СПИДом, только избавьте меня от этого сумасшествия!

Мне страшно было подумать, что Таню могут арестовать. Я сидела в кровати и думала об этом, а потом меня озарило:

-Послушай… тебя ж не могут арестовать! Ты же сумасшедшая…

она кивнула:

Я четыре года назад уже лежала тут. Мы с мамой решили, пусть сюда приходят и берут с меня показания…

Вот ментам в этот раз не повезло! Не на ту нарвались, что б закончить свой план.

-А у меня теперь не осталось никого, ни друзей, ни любимого человека.

-А что с друзьями?

-Наверно потому, что "друзья” такие были. Они меня так и оставили одну, когда я за баром себе руку поджигала.

-А кто у тебя любимый человек?

-Турок, сказала она наполовину с гордостью, наполовину с сарказмом. – Он мой директор.

-Он знает, что ты в психушке?

-Нет. Когда он звонит, папа просто говорит, что я в больнице.

-Но он же все – равно когда-то узнает?..

-Ну и что?

Она и сама не знала похоже, говорить ему или нет.

-Он у меня такой смешной. Слушаем мы, например, турецкую музыку…

-Угу, я тоже очень люблю турецкие песни.

-Да, и мне очень нравится. Так я спрашиваю у него: о чем поют? Он подумал – подумал… короче, - говорит, - девушка – дура, и пошла она на х…й!

Тут мы с Таней и зарж… засмеялись.

-А почему ты говоришь, что его у тебя нет?

-А думаешь, он захочет быть вместе с такой?

Ну, это были их проблемы. Только сильно мне было похоже, что она-то его любит, а вот он ее… нет.

Когда Таня вышла из палаты, что б покурить в туалете, та бабушка, что придумала себе, что у нее рак, прочитала мои мысли:

-Поиграется он с ней и бросит. А время- то идет. Кому она нужна потом будет?

Ну, с этим я бы поспорила, ведь "даже если вам немного за тридцать, есть возможность выйти замуж за принца”. В основном умная бабушка в этом случае немного отстала от жизни. Но хорош же любимый, который заставляет каторжно ее работать, на себя и за копейки. По-моему, она сказала 2000 гривен в месяц.

В пятницу утром  на обходе врач встала передо мной:

-Солиан будешь принимать с понедельника.

-Почему?

Я не обрадовалась. Мне хотелось почувствовать его действие как можно скорее.

-На выходных меня не будет, кто тебе поможет, если вдруг станет плохо? Ты согласно со мной?

Я категорически была против!

-Вам лучше знать, - улыбнулась я ей.

В воскресенье из Ростова вернулась мама и с автобуса направилась ко мне. Я переживала и не знала, чем я ее буду утешать, но, когда увидела ее – в черном платке и с перекошенным ртом – то обняла и спросила у нее, как она? Она держалась, но видно было, что у нее горе. Она долго рассказывала о своих родных, мы сидели за столом.

-Я была у Лешки, когда зазвонил телефон. Лешка взял трубку, а я услышала голос отца. И туту Лешка изменяется в лице и спрашивает: "Когда”? он положил трубку, а я кричу: "Нет, не говори мне. Я не хочу ничего знать”! Я думала, я с ума сойду.

Я не знаю, почему люди думают, что сойти с ума – это только престать что-то понимать и адекватно реагировать на окружающих. Сойти с ума – это в первую очередь почувствовать такое животное возбуждение, которого ты не можешь понять и вот от него-то ты и сходишь с ума. Те, кто любят секс, просто глупые люди. Или счастливые люди… я же после того, что пережила, сначала давала себе клятву, что теперь у меня под боком обязательно будет парень, а потом я поняла и стала бояться, что б вдруг это чувство не повторилось. Нет, секс – это конечно хорошо, только не такой, какой нужен был мне, когда я сходила с ума.

Так вот, теперь, когда люди говорят, что могут сойти с ума, я им завидую, ведь они не знают, о чем говорят.

Она много говорила о родных. И о том, что все они были похожи больше на сумасшедших - чем на нормальных. Мамин отец – экстрасенс, пытается лечить людей; верит в дьявола – царя земли – больше, чем в бога. Мамины тетки пьют водку и почти слепые…Лешка развелся с женой, а их дети – два мальчика – которые в детстве нежно любили  друг друга, готовы теперь поубивать один одного. Они даже в школу ходят по отдельности, по-другому по дороге подерутся. Один живет с мамой, другой с отцом, и все вместе в одном блоке общежития. Лешку «бьют нервы», а него есть оружие – он охотник, и мама боится, что б они там не поубивали друг друга. Дядя обвиняет во всем жену, жена – его… (она передала нам с Настей в подарок дорогие духи). И все вроде бы по-своему правы. Двоюродный брат мамы живет и с женой и с любовницей, у которых от него дети, и никак не может бросить ни ту, ни другую.

Мама понизила голос:

-Я тебе сейчас что-то расскажу… только если ты конечно не боишься.

-Ой, боюсь! Ладно, рассказывай.

Маме это давалось с трудом, но ей надо было с кем-нибудь поговорить.

-Когда мама лежала уже в гробу, мы ночью с Лешкой сидели возле нее. Там такой обычай, гроб выносят во двор и кто-нибудь должен быть рядом до утра. Уже почти утро было, когда я смотрю на мамино лицо, а оно на моих глазах разглаживается и становится молодым – молодым, совсем без морщин; такой, какой она была в молодости, еще до того, как начала пить… а потом, может мне показалось, но как – будто задрожали ее веки. Я кричу: "Лешка, Лешка! Посмотри! Мама моргнула, ты видел?”… Он смотрит и тоже говорит: "Видел!”… и птица какая-то над нами летает кругами и кричит. Наверно мама нам хотела что-то сказать. А потом смотрим, а она начинает стареть. Лицо сморщивается, и сморщивается… и вот уже она опять старая и черная.

Я сидела и думала, что хорошо просто послушать, а что надо чувствовать, когда это происходит на твоих глазах?

-… Я только хотела, что б она меня простила, что я так и не приехала, когда она меня звала. Потому, что я наконец-то поняла, что это не главное, что она пила. Я поняла, что все перед смертью становится не так важно. Я отцу тоже говорила, а он сказал, что я забыла свою мать. Что это бог так сделал специально, что бы мы с ней не поругались перед ее смертью.

В этом был смысл.

-…А отец… я ж говорю, у него наверно такая же шизофрения, как и у тебя. Говорит на следующий день после похорон, что связался со своей покойной женой, и она его успокоила. Мол, маму мою она там встретила и провела, чтоб дьявол, который старается души умерших забрать себе, ее не тронул.

Может это и бред, но так было надо, что живым людям можно было как-то дальше жить. Не знаю, как маме, но мне это надо было.

Комиссия могла быть в любой день, на следующей неделе. Что б мне не лежать туту лишние дни, если комиссия будет например в понедельник, мама дала мне телефонную карточку, что б я сразу позвонила. Они бы с папой приехали меня забрать на следующий день.

В понедельник утром мне уже надо было идти к старшей медсестре и брать у нее солиан, а не респолепт. Я боялась. Боялась, что это лекарство на меня не подействует и, чего хорошего, мне станет хуже. Я попросила у бабушки, которая похоронила свою дочь, молитвенник и переписала себе в тетрадь Отче Наш. Стала в правильном направлении, которое она мне показала; прочла и перекрестилась. Я решила, что с этого дня буду читать эту молитву каждое утро, а еще лучше, буду лекарство запивать святой водой.

Я давно поняла, что не врачи лечат, а вера. Столько женщин здесь лежали годами, и что? А ничего. Никакой респолепт им не помогал. Ведь так и со мной могло быть. Только благодаря тому, что мама часто ходила в церковь и много молилась за меня, мне и помогло.

Наушники поломались. То я хоть в одно ухо слушала, и вот на тебе, я осталась совсем без музыки. Пришлось доставать Гарольда Роббинса и читать его. Перед этим у меня попросила что-нибудь почитать та бабушка, что не знала, как подорожало сало. Когда увидела, что я ей даю, то сказала, что давно когда-то читала эту книжку, и Гарольд Роббинс ей очень нравится. Взяла, и перечитала ее еще раз. Это была очень откровенная книжка. Да, кто молитвенник читает, а кто всякую…

Еще я занимала себя сочинением стихов.

Соседки меня попросили почитать стихи вслух. И я прочла все, что написала тут, в больнице. После этого меня просили читать еще не раз. Я-то сама не могу сказать хорошие мои стихи или плохие? Я иногда так много писала, что уже не могла понять, где рифма, а где сто – попало. Меня мучил вопрос: мои стихи классные или нет? Всегда все было наоборот: то, что мне нравилось, было окружающим непонятным. То, что мне легко давалось и в чем я сомневалась, приводило в восторг даже отца. Но все – равно лакмусовой бумажкой на стихи была мама. Я много лет назад злилась, когда она говорила, что мои стихи – полная туфта. Потом и ее "хорошо” меня не устраивало. Мне-то казалось, что я ого – го!.. И вот однажды, после того, как меня подлечили, она сказала: "Класс… это очень хорошие стихи, и их действительно не сравнить с теми твоими первыми”.

Когда меня снова попросили что-нибудь почитать, я не смогла. Я уже выдохлась. Читая вслух, я нервничаю и переживаю; хочу, что б до всех дошло то, что понимаю и я… и поэтому я сказала:

-Сейчас не хочу, потом как-нибудь.

Я на прогулки не ходила, а Таня ходила. Иногда вместе с нашим женским отделением гуляли через сетку и мужчины, как сегодня. Мне б было как-то стыдно даже посмотреть в их сторону, а молодые девчонки в основном искали даже здесь себе развлечений. С кем, с больными? – думала я. Вот вылечатся, тогда пожалуйста…

Танька после прогулки принесла записку и сунула мне под нос. Я прочла: "Таня, я тебя люблю. Мы обязательно будем вместе, ты самая красивая девушка на свете”. Подписался он каким-то нерусским именем, еще написал сколько ему лет и где он работает. Я не обратила на это внимания. В записке была его фотография, сделанная видимо для паспорта.

-Он, что, - грузин?

-Армянин, - радовалась Таня.

-Они в тебе свою видят. Ты очень похожа на турчанку.

-Мне говорили, что если б я жила в Турции, там бы никто не подумал, что я русская.

Таня была маленькой, но пропорциональной. Я подумала, что бы этот армянин сказал, когда увидел ее голые ноги, как видела я перед сном? Очень красивые ноги. Но она  ходила в спортивном костюме, который скрывал ее фигуру.

Комиссия была только в четверг. Родители приехали в пятницу. Две набожные бабушки выписались еще вчера, а третья – сегодня. Таня лишь наблюдала, как я переодеваюсь:

-Что я без вас буду делать? – она чуть не заплакала.

-Не переживай, к тебе кого-нибудь подселят, - я сама переживала и нервничала.

Кроме того, мы для Тани были слишком тихими, слишком нормальными, она даже замолкала на полуслове, вдруг начинала матюгаться. Мне был вновинку мой новый образ, и я про себя улыбалась. Думала: знали б они…

Таня сказала:

-Но я не хочу никого кроме вас.

И я поняла, что даже не совсем святым людям нужно общество нормальных людей. Я бы порадовалась, если б так не спешила домой. В джинсовой юбке, впрочем, как и во всей новомодной одежде, собачка на молнии была слабенькой, когда я ее дернула, то она сломалась.

-Блин.

-Не спеши ты так.

Да я и сама это понимала.

Я кое – как застегнула молнию и сказала Тане, как было здесь принято:

-Пока, Таня. Желаю выйти отсюда не через два месяца, а намного раньше! Пока.

Таню должны были обозначить на группу. Когда эта процедура у меня была в первый раз, я ждала именно два месяца…

Когда мы с родителями были уже в своем дворе, я увидела в окне кота… и у меня отвисла челюсть. Во-первых, он стал в два раза больше, во вторых, он стал пушистым – пушистым; в третьих он на пузе поседел. Он стал настоящим красавцем.

-Мама… - Протянула я, - он же красивый какой!

-Ну! Породистый!

Брали гадкого утенка – получили белого … то есть черного лебедя.

Мама привезла из дома свои старые фотографии. Они там их с Лешкой поделили, и то, что досталось нам, мама часто брала и смотрела. А я не могла взять альбом в руки, боялась увидеть бабушку…

Еще неделю назад я боялась посмотреть на рану у Тани на руке, а когда начала пить солиан, мне стало даже интересно. И, когда Таня намочила бинт и сняла его, я взглянула… не так уже и страшно. Вот и сейчас, мое желание увидеть маму молодой и какой красивый был ее братик в детстве, пересилили мой страх.

ДОРОГА В АД, часть 3, 1

Часть 3

Революция

Шло время. Все разговоры были только о предстоящих выборах, как раз в день моего рождения. Ровно пять лет назад мне исполнилось 18 лет, и я впервые в своей жизни ходила голосовать. Тогда еще мы все поставили галочки напротив фамилии Кучмы. Да… еще тогда папа смог за четыре месяца заработать денег на новую "Волгу”.

А теперь? Красный мак стал достоянием страны! Все каналы только и делали, что врали и агитировали за Януковича. И лишь "пятый” канал был открыто за Ющенка. Может, он и поднял оранжевую революцию.

Мне подарили деньги, за которые я сделала себе подарок сама, с помощью мамы: она взяла свое старое золото, а я сто долларов, и мы обменяли это все на золотую цепочку, золотой браслет и золотое кольцо.

В день моего рождения мы встали, поздравили меня с днем рождения и поехали отдавать свои голоса за Ющенка. Там у входа стояла огромная колонка, мимо которой пройти не закрывая уши было невозможно, - играла громкая музыка. У нас было не то, что хорошее настроение, а просто прекрасное. Мы шли, как на праздник.

После этого мы поехали домой праздновать. Конечно говорили о том, кто победит.

-Они костьми лягут, но власть не отдадут. Ах, если б они знали, что их могут спихнуть… больше ничего и не надо! – Мечтал папа.

А я знала то, что жить дальше так нельзя:

-Нет, Ющенко выиграет, я вам говорю. Люди не идиоты ведь.

-Так у них же все куплено! То, что мы голосуем – это все до задницы…

В этом он был прав, но мне все – равно хотелось верить  - если не в людей, то в какую-то высшую справедливость.

Хоть и говорили, что на юге Украины голосовали за Януковича – я с такими людьми не была знакома. Это были те, кто хорошо или более – менее хорошо зарабатывал. Я имею в виду – крал.

К вечеру все говорило, что побеждает Ющенко. Мы выиграли первый тур! А может власть просто не захотела, что б люди вышли именно сейчас.

После второго тура, мы с Тимошенко – нашей гордостью - опять праздновали победу, да только рано. Что было дальше, то когда-то опишут в учебниках по истории.

А папа кричал, когда стало понятно, что это конец:

-Почему Ющенко не выводит людей на улицы?!

И Ющенко людей вывел. Хотя, скорее, это Тимошенко вывела людей на улицы. А может ни тот, ни другая, а просто чувство несправедливости в каждом из нас?

***

Шли дни, и становилось понятно, что люди с площади не уйду без победы.

Все ждали суда. Каждый день казался бесконечно долгим. Все равно было мало надежд, даже на суд. Все мы знаем, что и суд был купленным, или запуганным. Одна надежда была на народ. Какое бы решение суд не вынес, люди бы все – равно никуда не ушли, пока не поставили бы Ющенка президентом. Глядя на то, что происходит, я и сама начала верить в Ющенко. Да только не в нем было дело. Люди просто не могли дальше жить, и им нужен был новый лидер. Но не уголовник же, честное слово! Даже смешно. Руслана не знала, как она будет приглашать людей со всего мира на Евровидение, которое в этом году должно было происходить в Украине. И я ее могу понять. Даже в газетах об этом написали: люди б просто побоялись к нам ехать, зная, кто у нас президент. Но половина нашего народу – это Юг страны. Стоит бабка в Донецке с протянутой рукой, побирается; к ней подходят корреспонденты и спрашивают: "За кого вы голосовали?” "За Януковича”, - отвечает она. "А почему”? – спрашивают у нее, не понимая. Она отвечает: "Я не хочу, что б стало еще хуже”. Куда ей-то еще хуже?! Я уже давно не общалась с людьми, и просто забыла, что люди бывают настолько глупыми. И мне тоже было совсем непонятно, почему люди голосуют за Януковича? А просто потому, что люди не могли выживать на ту зарплату, что предлагало им правительство, и поэтому они научились воровать. Если бы к власти пришел Ющенко, их положение подверглось бы вопросу. Они не знали, что будет дальше, но то, что прежней жизни конец, они понимали. И за это не людей надо винить, а Кучму. Но тех, кто может воровать и убивать всего лишь половина. Есть еще и те, кто пошел на площадь. И мой папа был идеалистом. У него есть друзья, которые смогли в этой жизни прокрутиться, а папа не смог. Потому нам и пришлось продать квартиру, потому за нами и долг в 9 000 долларов. Вот папа-то и должен был предугадать, что и Ющенко ничего в стране не сможет сделать. Что Ющенко – такой же, как и сам папа. Что нашей стране нужен не Ющенко – а Сталин! Но это будет потом, а пока…

Ющенко, думалось тогда, народ будет любить. Хотя, что стоило власти его уничтожить? А еще верней, убить Тимошенко. Одного из них – и все, революции б не было.

Но мы стояли. Самое интересное, что и телевизионные каналы начали «прозревать». Первым сказал "1+1”: "Мы признаем, что все, сказанное нами до этого, это ложь, и мы больше делать этого не будем”. Так и написали черным по белому на весь телевизионный экран. Будь я другим человеком, я бы сказала, что они, как крысы испугались и спешно покинули свой корабль. Но на самом деле я знала, что их команда – это просто нормальные люди и очень смелые, если пошли против пока еще действующей власти. Люди стояли на площади, когда начался суд, который наплевал на все угрозы, и всех нас удивил. Да, с толпой не поспоришь.

Когда Грин Джолы сделали будущий гимн апельсиновой революции, папа сразу скачал его из Интернета, так ему понравилась песня. Да не сама песня, дух, который прослушивался в ней.

Мы еще и культурно вели себя. Вон, в Грузии толпа вообще просто силой вынесло на руках из кабинетов старое правительство и поставило на их место новое. У нас суд длился долгих четыре дня, и это транслировалось по всем каналам, и не было больше других проблем. И каждое утро  мы думали, что это будет последний день суда. Но нет, суд выдержал весь положенный срок. Хорошо, что всего четыре дня, а так бы могло затянуться неизвестно насколько. С первого же дня стало понятно, что суд на нашей стороне, и даже угрозы не смогли задушить в этих людях воли к свободе и желание справедливости. С замиранием сердца страна слушала приговор…

Хоть иногурации еще не было, но все уже знали, что президент Украины – Ющенко. Наступал новый 2005 год. Наверно это был самый счастливый Новый Год у большинства людей. Особенно возбудило мой дух, когда по телевизору показали, как президент Грузии и будущий президент Украины стоят на сцене Майдана Незалежности и широко улыбаются.

Часы бьют 12 раз, и президенты  с площади уходят и медленно направляются к бывшему Музею Ленина.

Настроение было больше, чем приподнятое. Мы смотрели 5-ый канал, забыв про Кучму и его поздравления стране. Приятно было наблюдать, как Саакашвили и Ющенко общаются с простыми телеведущими 5-ого канала, да те и сами удивлялись и радовались, как дети. Потому, что это была победа. До этого была война, а теперь – победа. У меня на глаза выступили слезы, но в них не было ни капли грусти, когда Мария Бурмака  пела новую песню, написанную специально для этого случая. Очень красивые слова и грандиозная музыка. Какие все были счастливые! Ющенко, Тимошенко, Саакашвили…

Наконец – то это произошло! Все от Ющенка многого ждали, по крайней мере те, кто уже не жил, а существовал.

****

10 марта мы с мамой опять шли в банк, где я получала пенсию. Очереди не было, так, как в основном все уже пенсию получили. Стояли два человека. Пока я их пережидала, мама отошла к прилавку с золотыми изделиями, - здесь, в банке был такой прилавок, - а я услышала разговор:

-Что?.. Юрченко застрелился?!

-Да, сегодня утром…

-Боже!.. А может его застрелили?

-И – и… что творится!

Это был глава районной администрации.

Когда ко мне подошла мама я ее «обрадовала»:

-Юрченко застрелился.

-Да ты что?! А где ты слышала?

У мамы глаза на лоб полезли, и казалось, что она расстроилась.

-Тут, вон все люди говорят…

Хотя мне еще не верилось. Не знаю, что я думала, но не верила.

По дороге к рынку я его вспомнила:

-Юрченко – это тот, которого вы всегда обзывали? – спрашиваю я.

-Ага. Но все – равно, каким бы он не был человеком, застрелиться…

Мы дошли до рынка и зашли в мясной павильон. Если до этого момента я могла думать, что это какая-то ошибка, то сейчас продавщица за прилавком мои сомнения развеяла:

-Ой, вы слышали, что случилось… - качает она головой.

А я думаю:

-Может его кто-то?

Они с мамой начинают обсуждать этот вопрос, пока продавщица взвешивает на весах мясо:

-Да сам он это сделал…

Уже дома папа разговаривал с кем-то по телефону, и я ему на ухо шепнула:

-Юрченко застрелился.

Он кивнул, что знает.

Папа разговаривал со своим братом:

-А ну дай трубку своей жене, она может больше знает?

-Его вчера уволили, а сегодня он и застрелился, - объяснил папа. Все – равно не понимаю, зачем?

-Наверно он решил, что не сможет жить в бедности, как мы.

Папа согласился со мной:

-Может быть… ну не может же быть такого, что б он знал что-то лишнее! Что он мог такого рассказать? Он не такая уж шишка. Кого он мог скомпрометировать?

Я же честно призналась:

-Я другого не понимаю. Как человек, - тьфу, тьфу, тьфу, что б не сглазить, - вообще может взять себя и убить…

Я поплевала, испугавшись, что с моей шизофренией от меня всего, чего угодно можно ожидать.

Папа объяснил коротко и доходчиво:

-Так их доводят до этого! Звонят и гипнозом… вон, твоя тетя говорит, что пред тем, как застрелиться, он позвонил жене на работу, и сказал, что у него дико болит голова! Она бросилась домой – скорую помощь вызывать – но не успела. Забежала во двор, а он уже…

-А Юрченко плохим был?

-Ну как сказать, - папа усмехнулся, - он когда-то так и не продал нам пищевкусовую фабрику.

Да, это нам сильно подпортило жизнь, потому, что фабрику купил кто-то другой и стал нашим конкурентом.

В общем, Юрченка ненавидели почти все. Но какие ему устроили похороны!!! Весь его последний путь был устлан цветами. Людей – тьма!

-Цирк, - говорит папа.

А мама вспоминает тетины слова:

-Она говорит, что не знает, каким он был на службе, но с женой они жили душа в душу. У них были прекрасные отношения.

Да… и у Гитлера, и у Сталина тоже были любимые жены.

Ющенко начал делать свое дело. Он просто не даст больше воровать. А я думала, что пусть он сначала поднимет людям зарплаты до нормального уровня, а не так, что б смеялись. Но для этого нужно открыть фабрики и заводы…

Оставим Ющенко - Ющенку. Мы все равно потом узнаем, что у него получится, а что нет.

****

Мне казалось, что уже этого всего и не помню. Но я беру ручку, и мне становится интересно проживать снова эту жизнь. Смешно, ведь я  вынесла столько испытаний. И может это и не правда… то, что мне интересно но, если бы мне было не интересно, я вряд ли бы столько раз переписывала все вдоль и поперек. Что-то было в моей жизни настоящим, что-то наигранным; где-то была любовь, где-то подделка любви. Во что-то я верила, но это оказалось неправдой; на что-то я не хотела обращать внимания, а это оказалось очень даже нужным; что-то было главным и что-то второстепенным. Раньше я жила в своем мире и не хотела расставить все по своим местам, а сейчас я все раскладываю по полочкам. Я словно гипнотизер, который погружает меня в гипноз, что б я все вспомнила. Это мне нужно, что б я вылечилась. Во-первых, от наркотиков. Для этого мне нужно было вспомнить всю боль которую они мне принесли, а не только кайф. Во вторых, от СПИДа. Сидя столько лет одна в четырех стенах, и не общаясь с такимими же, как я, я могла бы начать думать о том, как страшна моя болезнь. Но я погружаю себя в гипноз тех дней, которые я провела в Ереване в больнице. Где все мы просто жили и умирать не собирались. В третьих, от шизофрении. Если бы я не написала про то, что со мной происходило, когда я сходила с ума, а потом, как я менялась, медленно, постепенно… я бы наверное так и не поняла, в чем была проблема, и что я уже почти выздоровела. Я бы может так и осталась какой-то блаженной, которая не совсем понимает, что с ней происходит. Как-то бы жила… но как? Папа сам когда-то говорил, что наркоманов лечат вот таким вот гипнозом, и может быть я себя вылечила. Ведь только два процента наркоманов возвращаются к жизни, и какая это тяжелая дорога. Не пробуйте наркотики! Потому, что… да я уже сказала – почему.

Еще недавно мне нравилось обманывать себя, придумывать какие-то истории, которые к реальной жизни не имели никакого отношения. Теперь я оцениваю по-новому тех людей, которых знала когда-то.

Мне самой интересно, что будет со мной дальше? Может, если я перестану бояться любить, ко мне опять придет любовь?

Пришла весна, и солнце в окне напоминает те дни в Ереване. Наверно я одна, которой все это нравилось. Они все спешили вернуться домой…

А я их всех вспоминаю. Помню, Саша сказал, что Вове легко можно было сесть на шею. Тогда почему мне не удалось это сделать? Потому, что там у него уже кто-то сидел. Может у него дома была девочка, которую он любил больше, чем меня? Хотя, нет, если б у него была девушка, об этом бы обязательно кто-то проболтался. Значит, слава богу, девушки у Вовы не было. Фух…

Но что же означало :

-Забудь, - когда я спросила у Саши тогда в аэропорту…

Я сейчас думаю, может я поспешила с выводами?

А вдруг Саша так тогда сказал в своих корыстных целях? Ох, как же мне хочется знать правду! Хотя… я и так знаю: из наших отношений с Вовой ничего не получилось,  потому, что просто не могло у нас получиться. Кроме того, что я его очень любила, у нас не было ничего общего. Мы были люди из разных миров. Надо на вещи смотреть трезво, а как не хочется! Иногда мне кажется, что если б я увидела его, то ничего не почувствовала. А потом я ясно себе представляю какой он… и понимаю, что нам встречаться нельзя, потому, что я тогда умру. Он мой бог, и мне его видеть нельзя. Еще моя любовь научилась хорошо прятаться, что б ее не видели чужие глаза. Еще она просто жалеет меня, и не хочет, что б я опять сошла с ума. Когда я ее чувствую, мне кажется, что без нее прожить нельзя. Когда она от меня таится, я думаю, что без нее жить намного легче.

Вова у меня спрашивал:

-Ты не боишься меня?

А я отвечала:

-Нет, а почему я должна тебя бояться?

-Мне все говорят, что боятся меня, - сказал он мне.

Я, когда вспомнила это, мне его стало так жалко! Потому, что его все боятся… а он улыбался, и сам не понимая, насколько его жизнь бедна.

А я не боялась его, потому, что у меня уже был опыт общения с такими, как он. Например с Валиком…

Не знает он, что я мечтаю,

Но знает он, что я люблю.

Быть может ночью он мечтает,

Как я когда-нибудь приду.

Не знает он, что я страдаю,

Не знает то, что вспоминаю,

И не узнает никогда,

Что погибаю я, любя.

Страшнее смерти жизнь моя,

Не вырвать из меня любовь!

Не выжечь пламенем огня!

Не заморозить мою кровь…

Не знаю, сколько мне так жить,

Так безнадежно то любить,

Что никогда мне не достать,

И никогда не будет он об этом знать.

Ты знаешь, я уже привыкла,

К тому, как силы забирает

Что-то внутри, что заставляет

Мне в снах любить тебя опять.

Я от тебя уже отвыкла,

Но почему-то продолжаю,

Все возвращаясь, вспоминая,

Стихотворения писать.

Нельзя сказать, что сочиняю,

Я о тебе не привираю,

Ни слова о тебе здесь нет,

Что ты любил… или хотел…

Мне на вопрос не знать ответ:

-Ну почему!.. меня не пожалел.

***

Мы сидели за столом на кухне. Включен телевизор. Отец шикнул на нас – услышал что-то интересное в новостях:

-… Березовский сделал заявление, что у него хранятся пленки, компрометирующие бывшего президента Украины, - полилось из телевизора.

На этих пленках были так же голоса других высоких чинов, из чего папа сделал вывод:

-Все они там! В том числе и Ющенко… Все они повязаны – кроме Тимошенко -  потому и не хотят, что б эти пленки были услышаны.

Скажу откровенно, папа никогда не жаловал Ющенко. Хотя он и не был против него. Он просто ненавидел бывшую власть. А вот Тимошенко он уважал. Ах, какой она оратор!.. Она часами может уверять в чем-то народ, не заглядывая ни в какие бумажки. Может, даже благодаря ее ораторству, в Украине приняли новый бюджет. Что в нем, толком я не знаю. Знаю только, что опять повысили пенсию.

На улице была весна, поэтому родители поели и ушли в огород. Мама звала и меня, но… мне предстоял час зарядки, которую я делаю каждый день уже на протяжении трех месяцев. И надо сказать, это дало свои результаты, ( тем более, уже прошли две недели поста).

Прошлой ночью у нас украли за калиткой крышку от люка.

-Ну, а че б и не украсть, - отвечает мама, - на улице ни одного фонаря нет. Ну гавкнул  собака; я вышла, накричала на него, что б он замолчал… а что там за воротами делается – мне же не видно!

ДОРОГА В АД, часть 3, 2

-Ага! – высмеял ее папа, - еще иллюминацию и на улицу провести: что б им виднее было?

Я засмеялась и ушла в свою комнату. Подошла к зеркалу и загляделась на свои волосы. За три года волосы отросли почти по пояс; они были шоколадного цвета с рыжим отливом на солнце, немного вились… пушистые… такой цвет еще поискать надо было! А в общем, я таких волос даже в рекламе не видела. Какой же я была раньше дурой, что стригла их и красила! Нет, все – таки у моей сестры в голове побольше, чем у меня. Она с детского возраста не делала себе короткую стрижку. Правда, она у нас натуральная блондинка… но у нее волосы не вьются, как у меня, и намного жестче, хотя копна хорошая. Но даже на ее я свои бы волосы не променяла. Видел бы сейчас их Вова… мы тогда в Ереване стояли возле окна, он стоял сзади и обнимал меня за талию. На улице шла девушка с длинными волосами.

-Такие у тебя были волосы?

-Нет, длиннее.

Его обуревали чувства:

-И ты их обрезала?! – он закачал головой, - вот моя сестра как-то только заикнулась, что хочет подстричься, так я … запретил ей.

Его голос звучал так удивленно:

-… нет, сказал, не дай Бог… Послушалась.

Еще он рассказывал, что иногда едет вечером по городу…

-Вижу, идет сестра с подружками. Я останавливаюсь, - ночь на дворе! – кричу ей: а ну-ка быстро в машину! И везу домой. Повезло ей, что у нее есть два таких брата. Мне бы на ее месте хотелось, что б у меня были братья.

Я потом рассказала маме эту историю. Она засмеялась:

-Очень приятно иметь двух братьев – наркоманов.

Не согласиться с ней я не могла. Но все – равно, мама все – таки, ну ничего не понимает в жизни…

Знаю, что чувство юмора у меня никудышнее. Я с самого рождения все принимаю на веру, а если кто-то из-за этого смеется, так я принимаю близко к сердцу. Хотя странно, я так часто и долго обманывала маму, например, что должна была бы и другим не верить, но…

Вот и закончился еще один день, похожий на все предыдущие. Холодно – хоть и весна. Поэтому лежать в теплой постельке под одеялом намного приятней, чем высовывать нос на улицу, что я и делаю. Я наконец-то вспомнила как надо мечтать только голова коснется подушки. Конечно, связь с реальностью я научилась не терять, - как это было раньше, - и на землю возвращаюсь просто. До болезни же я просто ненавидела настоящее, и мне трудно было расстаться с иллюзиями. Еще меня перестало радовать то, что ночами я в комнате остаюсь одна. Я не понимаю, почему мы когда-то с сестрой разбежались по разным комнатам… мне сейчас стало необходимым ощутить существование еще одного человека рядом со мной. И вовсе это не страх, а скорее прихоть. Да в общем нет никакой разницы как я это назову, мои желания все – равно не исполнимы.

Вот и завтра мы с родителями едем в город мне за таблетками – снотворным. К врачу за рецептом мы идти не хотели, и мама нашла старый рецепт за 11 месяц 2002 года. Она исправила двойку на пятерку, так, что получилось, что это рецепт за 11 месяц 2005 года. И уже только когда я легла спать, я вспомнила – вернее до меня дошло, - что 11.05 года еще не было! О чем рассказала маме. Но исправлять еще раз было опасно.

Я уже столько лет живу на таблетках, в тепличных условиях, и со всей ответственностью говорю, что к людям меня не тянет. Кто-то сказал, что чем больше узнаешь людей – тем больше начинаешь любить животных. Вот я теперь и люблю своего кота: вредного, крикливого, каким он сейчас стал, но в то же время ласкового и красивого. Он иногда конечно выводит папу из себя – на компьютер лезет, или под компьютер – с проводами поиграться... А я сильно подозреваю, что не провода ему там нужны, а всеобщее внимание. Мы ему даже нашли старых проводов и повесили на стул, играйся. На фиг они ему не нужны, так же, как и конфетки, и фантики, а зимой и игрушки с елки… Раньше как-то он игрался со своей едой: кусочком мяса. Подбрасывал его и ловил. Часами мог так скакать. Но теперь, видите ли он вырос.

Мама посадила в ящики рассаду и заняла ими все подоконники. Куда ж котюне, бедному, деваться? Так он и бродит по рассаде. А что? Солнышко… травка… класс! Очень хороший котик. Чего нельзя сказать о нашей собаке. Тут недавно по улице сучка какая-то гуляла, и вся течка две недели обитала у нас во дворе. Видите ли наш пес той сучке понравился.

Около девяти меня разбудила мама. Раньше я ненавидела оставаться дома, теперь я так же не люблю дом покидать. Вроде и к врачу идти не нужно, и после аптеки намечается поход на вещевой рынок, но так на душе не спокойно…

-Я жду вас в машине! - Крикнул папа.

Был еще один товарищ, которому не нравилось, что мы уезжаем, - кот. Все понимает – как собачка, и мявкает, и крутится возле ног мамы; а, когда уже стало совсем понятно, что ни выпускать его на улицу, ни брать с собой мы не будем, он прыгнул на подоконник и проводил нас печальным взглядом.

Мы сели в машину. Через пять минут поднялся вопрос о кассетах и нашем президенте.

-Березовский привык держать в кулаке Кучму и всю старую власть, теперь он хочет это делать и с этими, - говорил папа.

-Да, - соглашалась мама, - они раньше все в одном круге работали, вертелись, и естественно на кассетах есть и они. Где-то надо было и поддакнуть Кучме, в чем-то согласиться…

Машина запрыгала по ухабам, а я удивилась:

-Ну где, в какой стране еще есть такие дороги?

-Нигде, - безапиляционно ответил папа.

А мама вспомнила:

-Вон, приехали к нам из-за границы делать дорогу. Составили смету, подбили цену, а когда взялись за дело… какая там смета! Слой асфальта должен быть 45 см, а у нас – 3 см!

Папа когда-то учил меня водить автомобиль, и с тех пор я сильно боюсь, когда он выезжает на встречную полосу, что б обогнать очередной грузовик. Ничего, закрываю глаза и терплю.

Вот мы уже въезжаем в город… Вот крутой подъем вверх, и я опять закрываю глаза. Боже… я сама на себя не похожа… какой я раньше была смелой!

Папа остановил машину, и мы с мамой вылезли и пошли в аптеку. Аптека считалась именно больничной, и в ней всегда стоят люди в две очереди, и всем нужно очень много. Пока мама стояла в одной очереди, другая почти рассосалась. Но, когда мама решила перейти в другую очередь, оказалось, что здесь дело пойдет еще медленнее, чем в той, где она стояла только что. Я сидела напротив на скамейке и наблюдала, как мама стоит на распутье. Наконец-то девушка отпустила нам лекарства и собралась было забрать себе рецепт.

-Ой, девушка, не забирайте, пожалуйста.

-Но я должна.

-Понимаете, мы не местные, не всегда к врачу можем попасть, что б она выписала рецепт…

-Ну ладно.

Наглость – второе счастье, - решила я. А мама, выйдя из аптеки, объяснила свое поведение:

-На том рецепте дата 11.05. как я могла его ей оставить?

Мы вернулись в машину и поехали на рынок. Здесь, в городе все – таки выбор побольше, чем в нашем селе, хоть оно и называется городом. Папа остался в машине.

Некоторое время мы с мамой ходили безрезультатно, потом я вспомнила, что папе нас ждать не мед:

-Мама, пойдем быстрее. Папа, - я всем видом дала понять, что там же папа.

-Подождет. Не спеши, один раз в жизни выбрались.

Одежда кругом была розовая или черная в розовый цветочек. Но, гадство, все это изобилие - для очень худых. А что делать нам, полным? Всякие бантики, бабочки, рюшечки… все одесское – то есть цыганское. Когда мы жили на севере Украины, там одежда была другой. Интелегентней.  В итоге я купила юбку по колено, прямую, как и хотела; две кофточки, белье, и все это розового цвета. Кругом, кругом все розовое, хотя модным он был в прошлом году, а в этом модный – оранжевый.

Я пришла в машину, отпустив маму бродить по ларькам с цветами и семенами. Села и стала рассматривать свои покупки. Через 45 минут мы с папой услышали, как мама стучит по багажнику. Папа вышел из машины. Слышу, его голос:

-Деревья?! А куда ты их будешь садить?

Действительно, в нашем маленьком огороде уже плюнуть некуда было. Ну и мама…

Только мы отъехали, как она издала какой-то звук, похожий на тот, что издают – когда что-то потерял или забыл. Папа не успел еще сильно испугаться и только уставился на нее, когда она сказала:

-А какие там колбасы… Мясо, пахучие сыры!.. а я только косточек собаке купила.

Все это нам нельзя – потому, что у нас сейчас пост. Мы ведь православные христиане.

Я и папа в один голос заорали:

-Я думал ты что-то потеряла!!!

-Я думала, что ты что-то забыла!

Мне на заднем сидении из-за гула машины было плохо слышно о чем они там говорят, но я уловила, что они опять говорят о Ющенко. Папа удивлялся:

-И откуда он такой ярый украинец взялся? Ни слова на русском языке не скажет! Вроде и родился на севере в Сумах…

Мы с сестрой в детстве отдыхали там в лагере:

-Да, я же была в Сумах, там никто слова на украинском не скажет.

-Ну так и я о том же!.. Наверное, это влияние его жены. Она ж русского языка  вообще не знает.

Мы ехали и дивились, что дороги все – таки делали.

-Может кто приехать должен? – предположила мама.

Дальше говорит папа:

-Ох и боятся ж они… а – а!.. гады.

Через час мы были дома, и, конечно же, я начала мерять обновки. Юбка на ощупь такая нежная… даже ногам приятно. А вязаная блузка – такая классная! Потом я достала из шкафа летнюю одежду и стала мерять ее. Все сказали – все хорошо, а мне больше и не надо.

-Блин, бедный Ющенко, ему надо менять все и всех, а кем и как? – выразился папа после сюжета в новостях о зеках больных туберкулезом, которых не лечат, а в карточках пишут "здоров”. – Ох, Ющенко, я тебе сочувствую.

А мама садила деревья. Пришла. Рассказывает:

-Мыкалась – мыкалась, одно деревце приткнула на место старой пропавшей алычи, а второе… ну нет места и все! Так пришлось за воротами на улице садить…

Кот, блин, ничего не ест… сам. Надо взять кусочек мяса, подсунуть ему под нос; он оближет, обнюхает и потом съест, словно сделает нам одолжение. А не корми – сдохнет! Он и на мосту тогда подыхал от своей лени, или так называемой породы. Другой бы на его месте бегал, и скал чего-нибудь поесть, к прохожим бы приставал, а еще лучше ушел бы поближе к базару. Там к рыбному павильону, или мясному…

Так и живем мы: я, мама, папа и кот. Сестра на заработках в Москве – через неделю приедет с подарками и будет писать диплом. И тут начнутся нервы. Она сказала, что купит специальные наушники к компьютеру, что б одеть их, включить музыку и никого не слышать и ничего не видеть, кроме экрана компьютера. Папе эта идея очень понравилась, только цена не понравилась, и сегодня в городе на рынке он купил ей такие наушники с микрофоном, только несколько дешевле. Так, что и мои лекарства и мои шмотки, и мамины деревья и эти наушники стоили 100 долларов в общем итоге. Ну, сэкономили? А вообще-то папа подумывал уехать пока к родителям, где все еще был прописан, что б застраховать машину. Вдруг окончательно утвердят закон, который сильно не понимает папа:

-Я понимаю, если ты боишься за свою машину – идешь и страхуешь ее! Но эти ж мудаки придумали ерунду, что я страхую не себя и не свою машину, а третье лицо! Если я кого-то собью – ему страховка.

А мама подумала:

-Правильно…  если у тебя нет средств на его лечение, тебе как – раз…

Папа ничего не ответил.

1 апреля 2005 года

Мама по утрам читает полчаса молитвы, а потом идет гулять с собакой. Хоть мы и живем в частном доме, а собака – в собственном дворе, но ему положена еще и 15 – минутная прогулка. В 11 часов приехал папа  и пустил собаку в дом, так маме никакими силами не удалось его выгнать во двор; топчется на месте и зовет, идем гулять! А маме пока некогда:

-Надо подождать. Ну что мне с тобой делать? Ложись тут и лежи, раз не хочешь уходить…

Что он и сделал – улегся и занял полкоридора. Рядом была дверь в ванную. Смотрю, Черный, - мы так иногда называем кота, - пытается лапкой открыть дверь из ванной. Он там, как всегда отдыхал. Но стоило собаке зайти в дом, как кот бросил все свои дела и начал выхаживать у собаки перед мордой. Мы с мамой боимся, что бы, не дай бог, собака его не цапнул. А кот всем своим видом дает понять, какой он у мамы любимчик, трется у ее ног и кричит; естественно все внимание коту.

Мама спрашивает:

-Чего ты, кицюня, хочешь?

Но собака терпит, лежит и наблюдает. Мама говорит мне:

-Последи за гречкой. Через 5 – 7 минут попробуешь ножом, если воды нет, то выключишь…

Не успела она еще договорить, а пес уже подскочил и гарцует, отходя к входной двери. Все, блин, понимает и все – равно все делает по-своему. Я, например, еще не поняла, что мама вняла его мольбам и собирается его вести на прогулку, а он понял.

Кот у нас настоящий: ночью где-то шляется, а днем и вечером дрыхнет.

Я ушла в свою комнату делать зарядку, выключив сперва гречку. Слышу – кот орет. Выглядываю:

-Где ты орешь?! А?

Заглянула в спальню родителей, а он стоит на постели и смотрит на подоконник, вернее на ящики с рассадой. Пока я молчу – он молчит, я к нему обращаюсь – он кричит.

-Не смей, - говорю. – На рассаду лезть нельзя.

Он дальше стоит. Мама уже вернулась, и я позвала ее уладить конфликт:

-Смотри.

Мама отвечает:

-Кицюня, у тебя есть свободное окно в зале, туда тебе можно.

Приняв душ, я села писать книгу. Зашла мама:

-Глянь, жопами друг к другу повернулись и спят.

Это папа и кот лежали в зале на диване. У нас три комнаты – но это только название. Из зала выходит дверь в мою комнату и дверь в спальню, поэтому, когда открыта моя дверь, мне зал видно.

Мама в моей комнате сунула нос в рассаду. Между прочим, это выращивались помидоры

-Что тут у нас делается? А – а, лес тут у нас делается!

Я хотела сказать, но промолчала, - папа только час назад сам смотрел на этот лес и кивал головой:

-"Помидоры уже в землю садить надо, а там мороз”.

Зато пока хоть мама меня не заставляет тягать с ней эти ящики туда – сюда: то на улицу, что б приучить к солнцу и свежему воздуху, - то вечером обратно в дом, что б они не пропали.

Хорошо маме, у нее есть любимое занятие: выращивать помидоры и цветы. И это увлечение дает свои плоды, как в прямом, так и в переносном смысле. А я вот пишу, пишу… а что толку? Как мне хочется, что б кто-то прочитал мои мемуары – то есть мою книгу – и сказал: "да… сильная вещь”. Но, во-первых, ее сначала надо отпечатать на компьютере, потому, что пока пишу я ручкой. Сама я это делать не хочу. А кто, если не я? Но переживать все опять сначала… Во вторых, надо найти знакомого редактора, что б тот прочитал. И в третьих, даже если это случится и ему понравиться, - как сделать так, что б никто не догадался, кто настоящий автор этой книжки? Конечно, я пыталась писать так, что б было не очень-то понятно о ком и где - но близкие поймут. Конечно, я надеюсь, что моя книга произведет революцию в нашем мире. И люди перестанут бояться ВИЧ – инфицированных и больных психическими заболеваниями. По-другому посмотрят на наркоманов… что-то всколыхнется в их душах. Но даже тогда нельзя, что б все обо мне все узнали. Хотя, Меджик Джонсон как-то живет? Не  могу сказать, что припеваючи, потому, что неуверена в этом…

Так же я думаю, что моя книга оказала б великую услугу Геворкяну – прочитав, что я не умерла после лечения в Армении, больные бы со всего света поехали в его  больницу.

Нас с мамой и папой удивлял тот факт, что даже в Интернете нет никакой новой информации об арменикуме или той больнице в «Бангладеш». Все старое – что мы и сами видели и знаем. Нам не известно: продолжают в Ереване лечить или давно уже закрыли все. Я думаю, что за большие деньги они  кое-кого лечат. Помню, как Левон Артемович рассказывал, что прогнал шесть фотомоделей из Киева – лесбиянок-наркоманок. А деньги-то нужны? И через некоторое время он все-таки принял их и лечил. Повезло тем, кто лечился после нас: и вены лекарство больше не жгло, и побочных эффектов после него никаких… и в общем курс лечение сокращен в два раза. И, между прочим, ничего не слышно не только об арменикуме. Молчат и об американском лекарстве, не говоря уже о белорусском и украинском. Одна надежда на Китай. Вроде там уже опробуют лекарство на людях. Может, благодаря их коммунизму, что-то и будет, ведь у них еще остались какие-то другие ценности, кроме денег и наживы.

Как-то была передача по телевизору о помощи ВИЧ – инфицированным. Так один певец доходчиво объяснил что это за благотворительные концерты, и почему он против них:

-Мы, - говорит, - дали концерт. Это был первый благотворительный концерт, который мы пели для онкобольных. А через несколько дней мне стали звонить дети и говорить, что деньги до них так и не дошли. Всегда есть третье лицо, которое себе берет эти деньги и просто исчезает.

А я – что – не знаю? Сколько раз выделялись средства на лекарства для нас? И куда они только девались! Врачи в Киеве только руками разводили:

-Знаем, выделялись средства, но мы их не видели.

Сам себе дал, сам себе взял.

В Америке… в Германии… немыслимые суммы уходят на разработку лекарства от СПИДа, и представьте себе, что будет, если его  разработают? Все! Краник, из которого капают денежки, закроется. И кому это надо? Только нам – больным. Хотя я уже сомневаюсь, что я больная. Папа говорит, надо сдать анонимно анализ, может там уже и антител давно нет.

Столько таблеток пью уже столько лет подряд… недавно шла из магазина и как прихватило в правом боку в области печени! Шаг больно сделать, думала домой не дойду. Слава богу, через минуту боль отпустила. Теперь, бывает иногда заболит желудок – я выпью сырое яйцо, и все проходит.

Вечером начинался сериал "Клон”. В прошлой серии Джад провела ночь с Лукасом. Теперь приехал ее муж Саид и спрашивает:

-Как ты провела ночь?

За нее отвечает мой папа:

-Прекрасно! А день – еще лучше. Мусульманка, блин.

Я хихикаю.

-А че она? Ведет себя, как проститутка! Лукас и тот говорит: "давай поженимся”… а ей абы подгулять! Ох, эти бабы…

Рядом с папой на диване лежит, вылизывается кот. Перепало и ему:

-А ты? Куда ты ночами ходишь? Ну их всех в баню.

Папа имел в виду баб.

А мне нравится, как мусульмане смотрят на жизнь: любовь приходит в браке, а не наоборот. У нас в браке любовь убивается. Они не пьют спиртных напитков и всегда веселые.… Женщины от незнакомых прячут свои лица. Я бы тоже так хотела, что б никто не смотрел на улице и не глазил. Не говоря уже о том, как мне нравится их музыка! А еще в этом фильме показаны настоящие неумирающие чувства, и я чувствую себя не такой уже и ненормальной. Не то, что в "Мелроузе”, где каждый с каждым, и через день, и у всех - любовь.

Бывает, как стукнет что-то! Или старая красивая музыка заиграет где-то рядом, или я услышу знакомый и любимый запах одеколона и сигарет… или я просто что-то вспомню очень приятное, что почему-то мой мозг пять лет от меня прятал… Мне становится так хорошо (!), и я тогда пишу стихи. Мои стихи – мне как дети, я ревную всех к ним, не дай бог, кто-то скажет что-то плохое в их адрес!

ДОРОГА В АД, часть 3, 2-3 апреля 2005 года

2апреля 2005 года

Сквозь сон слышу, как пищит аккумуляторное устройство. Отключили свет и теперь надо встать и выключить этот аккумулятор. Не буду вставать, пусть мама. Все – равно ей уже пора на рынок. Прибор еще два раза дал о себе знать и замолк. Значит, мама проснулась.

Окончательно меня разбудил пес – и гавкал и гавкал, и гавкал и гавкал… придурок. И заткнуть его некому – мама на рынке. Пришлось вставать, читать Отче Наш, пить таблетки… Света так и не было. Значит, если скоро не включат, зарядку придется делать по плану "В” – без музыки.  От такой хорошей жизни я решила сделать себе кофейный напиток, который на вкус ничем не отличался от дешевого кофе, а для пользы даже лучше. Три года я не чувствовала вкуса кофе! И тут недавно мама мне купила этот напиток. Я сразу две чашки проглотила. А вот сейчас вышла незадача: небыло спичек, закончились. Пришлось идти в гараж. Так и есть, то есть, есть коробок – а в нем три спички. Пока я пила свой кофе, пришла и мама с пакетами.  Я ей жалуюсь на собаку, а тот стоит в дверях, голову опустил… мама ему косточку сует, он так вяло – вяло ее взял в зубы… Сам виноват, кто ему доктор?

Разговорились мы с мамой на кухне, пока она есть готовила, о том, кому в этой жизни хорошо, а кому плохо. Мама стала жаловаться на свою жизнь, потом вспомнила, что и у папы жизнь была не мед, что и женщин он стал ненавидеть после того, как я кричала "я вас ненавижу, люблю только Валика”! А я ей отвечаю:

-Я такой была два года, а не десять лет, как бывает в жизни, и не хоронили вы меня. Вон, папина сестра, что в Киеве живет, двух сыновей похоронила. Похоронила?

Хотя, когда это случилось, - мне тогда было 15 лет, - я ничего не чувствовала. Есть у наркотиков такое свойство – отбивать у человека все чувства. Мне было все равно: кто родился… а кто умер. Мама с папой тогда поехали в Киев на похороны, а я радовалась, что смогу вмазаться, то есть уколоться, и мне не надо прятаться.

-… И от матери ты своей сбежала, когда она пить начала, а другие женщины с мужьями – алкоголиками всю жизнь живут. Те их бьют, обижают…  и ничего. Да, я была такой, но не хуже, чем другие. Взять первую попавшуюся: Полину. Она мужа на героин подсадила, его брата убила, а сколько раз она водила отца за нос и покупала наркотик перед его носом? Да, я крала деньги, но я ни одного золотого кольца…

-Это не главное! Я даже не думаю о тех деньгах…

-Я сейчас расскажу, кому плохо в этой жизни пришлось: я знала женщину… девушку, у которой трое детей, а сама она наркоманка. Все они от разных мужей, а последний муж как – раз в тюрьме сидит. Старшей Анжеле лет двенадцать, средний Ванька еще в садик ходит, а младшая Вероника только ходить научилась. Так вот им – этим детям – действительно плохо в жизни пришлось. У них ведь не квартира – а притон. Постоянные варки – парки…  самогон… едят то, что сожитель где-то в погребах украл.

-И что самое главное, эти дети еще и любить свою мать будут.

-По крайней мере, они боятся очень, что б их не отдали в детдом. Ванька, хоть и маленький, а уже все понимает, всех ненавидит, и вообще не управляемый. А ее таки лишат родительских прав! А ее мать? Пока была жива – лежачая была, ( а когда-то в милиции работала), так представь себе, как ей было? Она лежит в одной комнате, а на кухне кодло наркоманов. А ты говоришь – тебе трудно пришлось, потому, что у тебя и любовника никогда не было.

-Понимаешь, я вот шесть лет не была дома. За это время умерла бабушка, - я ее не похоронила; умерла мама. Это тебе они чужие почти люди, а я… вот сидим на Новый год за столом, едим – и думаю: а у мамы там есть хоть кусок хлеба? Она мне звонит, плачет, что ей плохо, приехать просит, а я…

В общем, любим мы все себя пожалеть. Мама говорит:

-А взять, к примеру, твоего отца. Хоть он и ненавидит меня лютой ненавистью, а так жалко его становится иногда… нога та не гнется; что б что-то сделать – надо ложиться, ( мама имеет в виду, что папа не может сидеть, что-то делая). И никогда ж не пожалуется.

К нему все хорошо относятся.

-Да, как человек, он…

Мне хотелось еще сказать, что мало того, что он умный, у него еще и золотые руки. Всегда починит, поладит, доведет до ума. И вообще, в доме бытует мнение, что папа лучше что-то может сделать, - да еще и бесплатно, - чем любой мастер. Потому, что он умный. А я, что, не знаю, как работают эти все…

По Валику знала – он электрик.

Вот только компьютерщиков мы несколько раз вызывали. Так это опять же таки от ума: не сидится папе без дела, вот он и лазит в компьютере, пока что-нибудь не сломает.

Положа руку на сердце, моя семья мне нравится. Мама, так та вообще любит все живое, даже Валика ей жалко. Я говорила о папе, но мама у нас не глупее, а может даже чуть – чуть смелее, и иногда отец прислушивается к ней. Редко, конечно…

А  самый классный у нас – это кот. Пока мы с мамой разговаривали, сидел на окне; потом спрыгнул, развалился на полу на спине  - раскинув лапы в разные стороны, расплылся, как блинчик, и чухайте ему живот. Я попробовала ногой, он мявкнул - что не так.

-Надо рукой, - перевела мама. – Ну, что ты, скажи, не понимаешь? Вот лентяйка!

Подошла и сама стала чухать его рукой. Все мы чуть – чуть ненормальные.

Хорошо, что у меня есть такая мама, которая всегда – благодаря своей интуиции – все понимала и знала. Куда бы я не прятала раньше свой дневник или зачетную книжку, она вечно находила. Потом оправдывалась: "Ну тянет меня посмотреть именно там, где надо”. Раньше меня ее дар раздражал, а теперь я полагаюсь на ее мнение во всем. Ну почти во всем: когда покупаю одежду, когда пишу стихи, когда чего-то недопонимаю, или когда хочу знать чем закончится фильм. И это не просто причуды. Знаете ли, у бабушки моей мамы была бабушка – ведьма, правда очень хорошая, и видно что-то моей маме передалось от нее. Та бабушка умела не только кровь заговаривать. В те времена люди жили не так, как сейчас, например очень боялись нашествия калмыков. Те на своем пути не оставляли ничего живого. Так вот, мама нам рассказывала историю о бабушке ее бабушки: ехали они всей семьей на возу. Смотрят – за ними скачут калмыки. Уже догоняют… Бабушка тогда сказала:

-Не бойтесь, детки, сейчас если успею прочитать молитву, они отстанут, и мы останемся живы.

Бедные родичи только и видели, как она сидит, свесивши ноги с воза, болтает ими и что-то шепчет. И вот уже, когда один калмык мог своей саблей их достать, его лошадь встала на дыбы и остановилась. И их кони дальше не пошли. Бабушка с семьей поехали дальше, а когда у нее спросили:

-Почему кони остановились?

Она ответила:

-А я их заговорила, им стало казаться, что перед ними река, вот они и ходили возле нее кругами.

Я помню в раннем детстве мама тоже заговаривала воду, что б снять с нас с сестрой сглаз. Кидала туда горелые спички…

А я вот даже не знаю, чего ожидать от себя? Не знаю, в какой ситуации, как я себя поведу. Например, я думаю, что не смогла бы жить с человеком, зная, что он меня не любит. Жить и каждый день ему улыбаться… просто потому, что люблю сама. Но, когда вспоминаю Вову и то, что я согласна была на то, что б он со мной просто время проводил, лишь бы проводил! Я понимаю, что ничего в этой жизни не понимаю… есть у меня гордость… или нет? Когда-то мне казалось, что если тебя ударит любимый человек – он тебя просто не любит, унижает, и я б его сразу разлюбила. Сейчас думаю, что есть такие ситуации, в которых если мужик тебя не треснет – это не мужик. И даже как – раз таки это будет проявлением его любви к тебе, то есть не любви – а ревности, обиды на попранную любовь. Лучше бы Вова меня тогда ударил, когда я попросила его меня не за… ать, - но остался со мной, а не стал бы ненавидеть. Я бы конечно разозлилась, а потом он взял бы себя в руки… я бы взяла себя в руки, мы бы помирились и были счастливы.

Я столько о любви сказала,

Но не понятно ничего.

Я столько о тебе писала,

Не выдав чувства своего.

Найти так тяжело слова,

Что б правду описать.

И кружится лишь голова,

Но хочется все – все узнать.

И я наверно оглянусь

И в прошлом прогуляюсь,

В то чувство окунусь,

Что не забыть стараюсь.

Мне надо воздухом дышать,

Тебя мне видеть нужно.

Тут по - другому не сказать,

Мне без тебя так душно!

Ты говори, как только ты –

Как гром средь ясно неба –

Засмейся или позови…

Тебя найти мне где бы?

Мне нужно видеть, что идешь,

И мимо не проходишь.

Мне надо слышать, что зовешь,

И скоро не уходишь.

Спроси о жизни, удивись,

И бровь одну вверх подними.

И, может, даже разозлись,

Вопросом прогреми

Каким-нибудь, что бы дошло,

Что мне совсем ты не чужой.

Что б мое сердце отошло,

Что б стало счастливо с тобой.

Прижмусь губами, оттолкнешь:

-Что ж делаешь со мной? –

ты спросишь. Бросишь и уйдешь,

Я промолчу: постой…

Я что-то сделала не так?

За что опять меня бросаешь?!

И это – маленький пустяк

В игре, в какую ты играешь.

Ты ищешь близости со мной,

Не можешь без меня.

Но я не чувствую с тобой,

Что я тебе нужна.

Намного хочешь быть нужней

И злишься на себя.

Не зная в жизни, что моей

Нет лучше никого тебя.

Рукою по спине, -

Что б успокоить, проведу.

И не найти слов мне –

Что бы ты понял! На беду…

Как я люблю минуты эти,

Когда ты только лишь со мной.

Когда мы прячемся, как дети,

Что бы не знал никто другой.

Однажды это прекратится,

Ты отречешься от меня.

И плакать буду я и злиться,

Что между нами есть стена.

Услышу смех твой и смеяться

Я стану так же, как и ты.

И будем мы так развлекаться,

Оставив для себя мечты.

Мы независим друг от друга,

Не любим, даже презираем.

Меж нами холодно и вьюга,

И только мы лишь знаем:

Ошиблась я, ошибся ты,

Обиделись, любовь обидев.

Услышь меня, меня прости!

И я ушла, света не видя.

… Как раз вовремя я вспомнила о папиных талантах. Тут у нас поломался ящик кухонного стола. Мама папе сказала, так он стал бурчать, что мы с ней все ломаем, а ему потом чини:

-Сами делайте!

И ушел спать. Да, перехвалила я его. А завтра воскресенье… вообще работать нельзя.

3апреля 2005 года

Этой ночью мне приснилось, что я похудела до того, что мне трудно было поднять руку, вернее не руку – а кость обтянутую кожей. Мне на нее смотреть было страшно, и я умирала. Так, что теперь я перестала печалиться, глядя на себя в зеркало. Лучше я буду полной, да живой, чем такой худой и почти мертвой. Хотя этот сон совсем говорит о другом. Говорит, что душа моя так оскудела, что и понимать это страшно. Это чувств у меня почти не осталось…

Пришел садовник. Не пришел, а приехал на какой-то громкой колымаге и стал стучать в калитку. Собака, конечно, встретила его как полагается: и гавкала и гавкала, и гавкала и гавкала… я сплю, папа маму в церковь повез – как раз 9 00 было. А тот стучит. Сама я его впустить не могла. Во-первых я бы не загнала собаку в вольер, а во-вторых я ничего не понимаю в деревьях. Я за телефон. Звоню папе на мобильный, - никто не отвечает. Слышу, машина отъехала. Слава богу, без садовника! Смотрю в окно и вижу – отец приехал и закрывает собаку в вольер. Вот кто бы тому собаке еще и рот закрыл! В общем, свои положенные два часа я сегодня не доспала.

Кот в зале на белом ковре дремлет… хорошо смотрится. Я его погладила и ласково обозвала таракашкой, и решила поставить себе диск с песней Рикки Мартина”Livin la vida loka”. Послушаю, вспомню что-нибудь хорошее…

А вспоминать-то и нечего. Лучше подумаю о том, что скоро придет тепло и можно будет снять куртки и одеть красивые вещи, которые мне до сих пор так и не удалось поносить.

Закончив делать зарядку, я вышла из своей комнаты и увидела разбросанные по полу всякие проводки и коробки: папа подключал к компьютеру еще две колонки от магнитофона; все ему не имеется.

Во дворе грюкнула, закрываясь, калитка – папа привез маму из церкви.

Папин двоюродный брат недавно лежал в городе в больнице. Он теперь раз в полгода там лечится, потому, что ему удалили желудок. Он наслушался там тех, кто был за Януковича, приехал и сразу пожаловался папе:

-Вот, не получшало, мы ждали – а пенсию опять не подняли.

Папа мне потом говорит:

Так хотелось ему матюга завернуть! Вон, Юрченко застрелился… а он говорит "мы ждали”… а что за два месяца могло измениться? Они все правильно делают: дают людям немного денег, что б начали покупать товар. После этого начнут работать малые предприятия, большие… Народ – еще на революцию пойти за кем-то может, а, что б подумать… один процент! А все эти радио, телевидения принадлежат старой власти, поэтому и гавкают, и гавкают…

Мама соглашается:

-Хуже-то не стало?

А мне почему-то кажется, что денег людям надо было дать намного больше. Где их для этого взять? У Америки, например, в кредит, - ведь нам же еще как-то надо дожить до лучших времен. Я высказалась вслух.

-Не надо никакого кредита, - сказал папа. – Дают им кредит. Они не берут – любой кредит отдавать надо.

Кто бы говорил, у нас у самих долга 9 000 долларов, и квартирные деньги заканчиваются. Не буду об этом думать, подумаю потом, когда они закончатся…

Воскресный вечер, а по телевизору одни "Хорошие шутки”. Утром – "КВН”, днем – "Скрытая камера” и "Жизнь прекрасна”, - похоже нам всем так хорошо жить (!), что мы только то и делаем, что смеемся. Нет, что б кино показать.

Сейчас закроюсь у себя в комнате, выключу свет, зажгу свечку и буду на нее смотреть и просить… здоровья. Говорят, если смотреть на церковную свечу, то загаданные желания обязательно сбудутся. Когда-то Саша рассказывал, что огонь свечи – это одна из трех вещей, на которые можно смотреть очень – очень долго. Еще он называл звезды и… не помню.

Я только к вечеру узнала, что вчера умер Папа Римский.

-Да вы что! Вот это да… А отчего он умер?

-Целый день трубят по всем каналам, - отвечает папа, - а ты все в своих стихах.

Я действительно, от нечего делать набрала на компьютере несколько стихов.

-… Кто его знает, от чего он умер, от старости. Он же болел долго – а что такое болезнь Паркинсона? Все органы работают плохо; он еще и простудиться умудрился зимой. Так хорошо, видно, за ним следили…

Несколько лет назад Папа Римский приезжал в Киев, смутно это помню, но все равно факт. Вот так, жил человек, ходил, дышал – а теперь лежит. Мертвый. Что может быть страшнее смерти? А когда-то я ее не боялась, я боялась старости; я думала, что жить стоит лет до сорока, и все.

И правильно папа говорит, что человек такой не потому, что он наркоман – а наркоманом он стал потому, что такой человек. Так и я – изначально была больной, ненавидела саму жизнь и просто сводила с ней счеты. Хотя даже хорошенько резануть себя лезвием по венам у меня не хватало духу.

Однажды мне кто-то доказал, что я ничего не стою, рассказав, как надо резать вены: вдоль, а не поперек. Вот тогда уже точно никто не спасет. Нет, я просто хотела, что б меня пожалели, что б меня пожалел Валик. Но ему было не только плевать. Когда я баловалась с грязными стеклами он только бесился и орал на меня. И, конечно, был один человек, который жалел меня, – это мама.  Она возилась с моими ранами, ложила мазь, бинтовала… И ей действительно это не было все равно. Может, она и понимала, что я ничего страшного себе не сделаю, но ведь не от хорошей же жизни я этим занималась.

Настя позвонила. Сказала, что приедет числа аж 25-ого, и еще говорит:

-Такого бардака, как здесь, в России – нигде нет.

Она в Москве экономистом работает. С ней говорил папа и, самое интересное – это то, что он забыл ей сказать про наушники.

Я только посмеялась, а он говорит потом:

-Я понимаю, что в том бардаке хорошо гулять, но, что б хоть институт не накрылся.

Мама глотнула таблетки от головной боли.

-С самого утра болит.

-Тебе, мам, противопоказано в церковь ходит. Твоя голова говорит – что не надо это делать…

И действительно, или там бабки глазливые, или Бог его знает, что еще, но после этих походов мама заваливается в постель с мигренью. В молодости она мучилась так каждый день, особенно весной, когда свет становился особенно ярким. Вставала утром – а боль до тошноты, и надо на работу. Пока она не попала в аварию. Моя врач сказала, что это у нее тромб оторвался, который и вызывал боль. Она предлагала и Настину голову вылечить, но надо десять раз прийти и посидеть на каком-то аппарате. Она так всех медсестер вылечила. Но кому захочется лечиться в дурдоме? Тогда моя врач выписала сестре рецепт на лекарство, которое бы точно помогло, но вот его Настя не нашла даже в Москве.

Мало Насте проблем, так она придумала еще и поститься. Сидит в офисе до ночи, а потом звонит и жалуется, что у нее что-то с давлением, потому, что перед глазами стоит туман, а в голове крутится.

ДОРОГА В АД, часть 2, глава 17

Глава 17

Я и мои черти.

Пришла зима. Холодная, с сугробами снега и гололедом. Мы с мамой возвращались с рынка. В ту сторону мы шли с пустыми руками и как-то удерживали равновесие. Теперь у нас в руках были пакеты с продуктами, а под ногами – мама дорогая!.. Идем мы, идем…я поскользнулась и упала, ноги так и подлетели вверх. Посмеялись мы, пошли дальше, а через две минуты мама сделала то же самое. Вот так мы и шли – катились, как колобки. Весело.

Ни мечтать, ни думать я пока не научилась, что меня сильно огорчало. Моя душа никого не помнила, никого не любила. Вот шла я по снегу и думала: почему я раньше только и думала про Вову? Он сидел внутри меня где глубоко – глубоко, и я не могла вытянуть его на поверхность своей души. Я забыла, что чувствовала к нему. Но от этого легче не было. Было как-то по-другому.

Я боялась услышать чей-нибудь знакомый голос. Я боялась, что позвонит Саша, боялась, что придет письмо от Алины. Я не хотела, чтобы что-то повлияло на мою психику, боялась снова попасть в больницу. Только вот к родителям и сестре я очень сильно привязалась. Мама мне стала просто необходима. Я все время была с ней, потому, что боялась оставаться сама.

Но однажды я поняла, что самой болеть не так страшно, как кода болеет кто-то родной и близкий. Мне приснился сон: моя сестра сильно заболела. Ей нужна была операция на печени. Я во сне плакала и хотела только одного – что бы это все происходило со мной, а не с ней. Я не могла согласиться с тем, что болеет моя сестра, а не я!

Я проснулась и вспомнила, и осознала мамины слова, что она говорила мне, когда мы узнали о том, что я больна:

-"Умирать самому страшно. Но, когда умирает твой ребенок…намного страшнее”.

Опять наступал новый год – первый новый год, когда я не ждала, что исполнятся мои мечты. У меня была такая апатия, что я и думать-то разучилась, а не то, что мечтать. Главное было дожить до вечера, что б выпить снотворное и заснуть, и несколько часов не существовать. Раньше на Новый год я бы про себя только и молилась, что б увидеть Вову когда-нибудь, что б он мне позвонил и поздравил…теперь же мне мои мечты показались какими-то мелочными и не главными. А вот что в этой жизни главное я так и не могла вспомнить. Или я просто еще этого не знала.

Подарков мы друг другу почти не дарили. Так, по мелочам, дешевую косметику и т. п., потому, что Кучма довел страну до ручки. Денег у нас было все меньше и меньше. Папа думал взять кредит под нашу квартиру, но пока решил с этим подождать. Наш дом был куплен за одолженные деньги, и пришло время отдавать долг. В этот год папа еще как-то прокрутился.

Я не ходила по земле,

Как птица я летала.

Наверное казалось мне,

Что неземной я стала.

Бежала по дороге я,

Земли ногами не касаясь.

И ангелы несли меня,

Не упустить стараясь.

Я свои крылья ощущала,

Чертята бегали вокруг.

Я наказать их обещала,

Они смеялись вслух и вдруг.

Но все равно мне подчинялись,

Второе место знали…знали.

Чертята те всегда смеялись,

И никогда не исчезали.

Нам приходилось рядом жить,

И с этим мы смирились.

Я не могла их не любить,

Они вокруг роились.

Их миссия была – учить,

Чрез них ученье посылал

Бог, что б могли мы жить,

И каждый свое дело знал.

Я всех должна была любить,

Как ангел, что сошел с небес.

И я одна могла решить,

Что делать должен бес.

Зло ведь должно добру служить,

Хоть людям это не понять.

Ведь черти продолжают быть,

И это богу лишь решать.

Так и живем мы вместе с ними,

Куда бы я сейчас не шла.

Окружена всегда я ими,

И улыбаюсь им лишь я.

После нового года опять покатились дни, долгие и бесцветные. Я читала женские детективы, почти каждый день выходила утром в город на рынок.  Вечером мы с мамой просто гуляли, покупали лимонад, иногда баловали себя пирожными. Когда пришла весна мама стала до темноты пропадать в огороде, звала и меня.

-Нет, - говорю я, - увольте.

Но мам любила копаться в земле и объяснила мне:

-Вот ты любишь писать стихи, что б как-то занять время. Так и я со своими цветами и помидорами, мне просто нужно себя занять чем-нибудь.

Вскоре зацвели деревья, и я даже почти запомнила, что первой цветет вишня, вторыми цветут абрикосы, потом сливы, и самыми последними цветут яблони.

Когда на вишне появились ягоды пришло и настоящее тепло. Мама из вишни варила варенье, а я выколупывала косточки.

Я даже в огороде в одном месте вскопала землю, хоть маме все равно после меня пришлось перекапывать.

Я очень потолстела, и поэтому мне пришлось подбирать на рынке себе новую одежду. Много подобрать просто не удалось, все эти маечки – футболочки почему-то рассчитаны исключительно на худых. Это противно. Покупать не то, что тебе нравится, а то, во что ты влазишь.

Хорошо летом, особенно в собственном доме. Выйдешь себе вечером, посидишь на парапете…

В конце августа папа уехал в Киев купить какую-нибудь самую дешевую машину. А на меня снизошло какое-то ярое вдохновение. Я вновь почувствовала в себе любовь, только она не была похожа на нормальную, я сразу почувствовала, что эта любовь до добра не доведет. Но стихи писала красивые, намного лучше тех, что я делала до этого. Их даже сравнить нельзя было. Я ела один раз в день, даже ночью больше не вставала, и лишь писала… писала…

Папа приехал на "шестерке” за 2 000 долларов и сказал, что я похудела. Но мне этого показалось мало. На четвертый день полной голодовки я проснулась очень рано и поняла, что со мной что-то не так. Я испугалась и сварила себе рис, - прочитала в книге о красоте, что надо есть по три ложки риса каждые три часа, и это заменит салат красоты. Под вечер я стала задыхаться. Сказала маме, она испугалась, но взяла себя в руки:

-Выпей двойную дозу снотворного и иди, ложись, ты заснешь.

Пока меня не потянуло в сон, я лежала в зале, на диване, что б вместе со всеми. Но, слава богу, хуже мне не стало, и я поняла, что засыпаю. Встала и перебралась в свою постель.

Ровно год назад я первый раз попала в больницу.

Утром мне уже было лучше, как-то спокойней. Но в больницу мы все – равно поехали. Врач в кабинете спросила:

-Расскажи мне, что ты чувствуешь?

-У меня такое состояние, как перед экзаменом…или как перед долгой дорогой…

-Какой дорогой: хорошей или плохой?

-Хорошей.

-Так, не понятно. Перед экзаменом ты чувствуешь себя плохо, перед дорогой – хорошо, так какое у тебя возбуждение: плохое или хорошее?

-Да я не знаю!

-Хорошо, иди в свою вторую палату.

И я опять оказалась в больнице. Одно хорошо – здесь даже стены лечат, я уже почти не чувствовала того, что чувствовала дома.

Мне прописали амитриптилин – антидепрессант, и я занялась похудением. Я пила один кефир  и ела йогурты, иногда съедала по котлете в день, в столовую не ходила. Я не ела по ночам, потому, что в вестибюль меня ночью не пускали, совсем отказалась от хлеба, и запретила маме привозить что-то сладкое. Я уже была в больнице, и поэтому не боялась сюда попасть из-за того, что ничего не ем.

Я опять встретилась здесь с Тоней. Ее положили через некоторое время после того, как положили меня. Она просто была 16 – летней малолетней алкоголичкой, потому так и жила: месяц дома, месяц здесь. Ее пока положили в третью палату. Моей же соседкой по комнате была нервная Ира, весом в 42 кг, которая любила с кем-нибудь поссориться и набить тому морду.

В один прекрасный момент эти двое решили отсюда сбежать. Они несколько дней обдумывали как это сделать, и одним вечером я почувствовала себя одинокой и никому не нужной, потому, что они пропали. Через несколько часов их начали искать всем отделением.

Оказалось, что в столовой было одно окно, за которым решетка легко отгибалась. Вот туда девчонки и сбежали. Я только не могла понять зачем? Неужели им нравилось болеть…хотя, если б я была больна так, как они, я бы тоже сбежала. Когда меня привезли сюда первый раз, я только и думала о том, как сбежать.

Утром наша врач пришла похожей на грозу. Ей уже вчера успели позвонить и сказать, что случилось.

Всему медперсоналу пришлось объясняться.

-Почему никто не следил за столовой?! Как они могли там оказаться одни?! Почему никто из вас не знал об этом окне?!

Она приняла соломоново решение:

-Если дома их нет – искать я их не буду. Не хотят лечиться – их проблемы.

Так девчонок и не вернули.

Меня стали отпускать на выходные домой. Папа постоянно спрашивал:

-Как ты себя чувствуешь?

-Нормально!

Он смеялся:

-Прошлый раз, как ни спроси, ты всегда отвечала: плохо. Теперь наоборот, как ни спроси, все время хорошо…

-Так мне и вправду хорошо.

-Чего ж тебя тогда не выписывают?

-Комиссия должна быть, меня будут оформлять на группу.

Я уже долго лежала в больнице, и люди в моей палате постоянно менялись. Теперь ко мне подселили девочку Ксюшу 21 года. Я в ней увидела себя. Такая же вспыльчивая, какой я была раньше, очень обидчивая и всегда во всем права, а ее мама во всем виновата. Я смотрела на нее с терпением. И нежностью. Она мне нравилась, хоть и было с ней не легко. Тяжело было найти общий язык. Все мы психи чем-то похожи и часто можем друг дружку понять. Ксюша была красивой девушкой и очень щедрой. Всегда раздавала конфеты и наливала до краев лимонад. Я знала по себе, что внутри она очень хорошая. Жалко, что эта проклятая шизофрения не дает нам жить! Ксюша курила, как и я когда-то. Сигареты ей покупала мама. И она была, как и я не местная. Не ихняя, как сказала вестибюльная. Иногда становилось очевидным, что Ксюша в мыслях не здесь. Она начинала смеяться, когда ее что-то тревожило.

Когда она засмеялась в очередной раз, другая соседка по палате спросила:

-Чего ты смеешься?

-Мне плохо, и я смеюсь, - ответила Ксюша со злостью.

И от нее отстали. Такая она, не тронь. Вот и про меня всю жизнь говорили, что это у меня характер такой. А на самом деле оказалось, что это шизофрения. Я благодарила бога, что на меня подействовали таблетки, и я совсем изменилась. Мне было жалко тех, кто так и не понял, что с ним, и что он может быть совершенно другим человеком. Если б не мои родители, которые так любят меня, и если б не деньги…а у большинства, кто тут лежит, нет ни того, ни другого.

О том, что я бывшая наркоманка и ВИЧ – инфицирована я никому не рассказывала, я даже наркоманский сленг забыла.

В больнице я пролежала 8 недель. Меня смотрела терапевт, невропатолог, гинеколог, окулист, зубной…

С тех пор, как я узнала, что у меня ВИЧ, я переживала, что если мне понадобится пройти обследование, то я этого теперь сделать не смогу, потому, что у меня язык не повернется предупредить кого-то о том, что у меня СПИД. Благодаря тому, что я оказалась здесь, эта проблема отпала.

В четверг меня посмотрел мужчина – врач из комиссии, и мне оформили группу. Радости от этого я получила мало, потому, что вообще разучилась радоваться. Мое настроение поднялось только когда я дома стала на весы. Стрелка показала 64 кг. То есть минус 10 кг. Худой, конечно, я не стала, но и полной уже не была.

Зря я радовалась, не долго продлилось мое счастье. На следующий день после моей выписки мама с папой отправились на поминки, и привезли оттуда булочек, пирожков, котлеток и голубцов. Они лежали на кухонном столе. Я долго смотрела на все это. Ходила вокруг стола кругами…в больнице было проще, там у меня не было выбора. В конце – концов! Один раз живем, и я решила наесться. Только это оказалось не так-то просто сделать. Я ела, ела, а накушаться не могла. Совет тому, кто хочет быстро похудеть: не делайте этого, потому, что потом все равно наберете свой вес, а скорей всего, что намного больше. За следующий месяц я поправилась на 5 кг. Но все равно, на свой день рождения мне приходилось брюки поддерживать ремнем.

Папа привез нас с мамой на рынок, и мы выбрали мне в подарок зимнюю куртку на меху. Серо – зеленая дубленка из кожи молодого дерматина, правда на меху. Я мерила и смотрела на себя в зеркало:

-А я нормально выгляжу!

69 кг оказались мне в пору.

-Да нормально ты выглядишь, - быстро подтвердила мама.

Мы купили эту куртку и пошли в машину.

Шли недели, а мое настроение все ухудшалось. Каждый месяц надо было ездить к врачу и в следующий раз, когда я жаловалась на свое существование, она предложила меня опять положить.

-Да нет, не надо, - сказала мама.

Тем более, что я только недавно выписалась.

-Тогда будете лечиться дома.

Врач мне прописала инсулин в малых дозах. В первый день совсем чуть – чуть, через день больше…и преднизалон – таблетки, которые надо было пить жменями. И витамины внутримышечно. Последнее меня расстроило. Эти витамины очень больно колоть…

Врач оформила меня в отделение, как – будто я там лежу, а нам сказала, что б мы приезжали каждые десять дней к ней на осмотр.

И я потолстела еще. Встала на весы – 72 кг. Я заплакала. Через несколько дней я снова стала на весы – 76 кг. Я плакала долго, а мама меня успокаивала:

-Ну чего ты плачешь? Ты нормально выглядишь…не в этом же счастье.

Я не могла с этим смириться. Мой вес – 55 кг! И я хочу снова быть такой! Мне это просто необходимо…

Хоть я и грешила на инсулин, но знала, что просто много ем и мало хожу. Я начала делать недолгую зарядку, но больше, чем бегать 20 минут, у меня не получалось. Хотя за 10 дней я похудела на 4 кг.

И это лечение мою апатию не убрало. Мы приехали в больницу, и врач нам с мамой объяснила:

-Курс лечения должен длиться ровно половину того, сколько человек болел. Со скольки лет ты болеешь?

Я думала, что это у меня врожденное:

-С рождения.

-Нет, не с рождения…

Наверно она имела в виду что-то другое.

-С 15 лет, - ответила мама.

-Вот, это уже больше похоже на правду. И сколько тебе лет было, когда ты попала сюда?

-17.

-Ну, вот и считайте.

Я посчитала. Оказалось, что болеть мне еще год.

-А можно что-то сделать, что б она не поправлялась? Она, бедная, так хочет похудеть и никак не может.

-Двигаться надо.

-Я делаю зарядку.

-Сколько времени?

-Полчаса где-то, - сказала мама первая.

-Мало…ты должна работать в день по три часа. Это твоя норма.

Я бы с радостью, только не знала где ее взять эту работу.

-Тебе из-за СПИДа обязательно нужна вентиляция легких, что б не болеть. Бери спичечный коробок, рассыпай спички по полу, и собирай по одной.

Такой дурней я конечно заниматься не собиралась.

И не СПИД у меня, а ВИЧ. СПИД – это когда иммунитет меньше 200, и тогда начинаются болезни, от которых больной умирает, если не лечить. У здорового человека иммунитет должен быть 900. У инфицированного - норма приблизительно 500. У меня иммунитет всегда колебался от 300 до 400. У тех, кто уже умирает, цифра до 20, и то, то, что он умирает, еще вилами по воде писано. Так что жить мне еще и жить.

-Но что ей делать, - пожаловалась мама, - она ведь совсем не получает удовольствия от жизни?

И тогда врач назначила мне азалиптин: утром, днем, вечером и на ночь. В больших количествах:

-Первые две недели она будет спать, а потом ее настроение поднимется.

Мне понравилась сама мысль – спать и ничего не знать…

Приехав домой, я так и попробовала, но уснуть так и не уснула, только почувствовала, что мне опять становится тяжело дышать.

-Мама, если ты не хочешь, что б я опять попала в больницу, я не буду больше пить азалиптин.

Она позвонила в больницу, врачу, и та согласилась, что лучше азалиптин отменить. Я свободно вздохнула.

ДОРОГА В АД, часть 3, 4-5 апреля 2005 года

4 апреля 2015

Утром папа нас с мамой отвез на базар. Сперва мы зашли в мясной павильон и купили собаке косточек.

-Иди, отнеси сразу этот пакет папе в машину, - предложила мама.

Но папы в машине не оказалось. Наверно ушел за картошкой, и машина была закрыта.

Мама все – таки решила избавиться от костей:

-Может багажник открыт?

И пошла уже было к багажнику. Я ее вовремя остановила:

-Ага, и мы сейчас всем покажем, что в машине открыт багажник!

Посмеялись и пошли на рынок.

Как-то в один день очень потеплело; я смотрела на молодежь – как они одеты, - и у меня отвисала челюсть. Ничего не скажешь: смело. Короткие юбки по самое не могу, высокие ботиночки на шпильках, волосы собраны в хвост и все в солнцезащитных очках.

-В следующий раз я делаю хвост и надеваю очки, - решила я.

В своей джинсовой юбке до пяток и джинсовой куртке я выглядела сейчас, как село.  И жарко уже было, поэтому, когда мы вернулись домой, я спрятала зимнюю одежду далеко в шкаф и достала легкую. Когда стала перед зеркалом, решила:

-Нет, хвост делать не буду. Во-первых, лицо слишком круглое, во-вторых, волосы слишком красивые. Тьфу, тьфу, тьфу, - что б не сглазить. Волосы я имею в виду. А вот лицо… раньше я часто делала хвост, мне говорили, что так красиво.

Я нацепила на нос темные очки:

-И эти очки я надевать не буду.  Новые куплю.

Я переоделась, что б делать зарядку, включила магнитофон и прислушалась к словам песни, которая называлась "Девушка по городу”.  Несчастный она человек: ходит босиком в то время, как за городом только пошел весенний лед.  Наверно она закаленная? А у Алегровой есть песня с такими словами: "Лети, любовь моя, бескрылая моя”… как же  она, бедная, полетит – если у нее нет крыльев? Садистка, а не Алегрова! Не говоря уже про Газманова, который  "теперь берет две метлы в прихожей… и с девушкой летает на них”.  Что значит "теперь”?   что, раньше они вдвоем на одной метле летали? Правильно говорят, что, пока жива попса, на кусок хлеба у них будет.

Мама с папой что-то делали в огороде, а я мыкалась по дому без вдохновения и не знала, чем заняться, и даже не включала компьютер. Пока не вспомнила, что на базаре мы сегодня купили детектив Донцовой.  Аж подпрыгнула от радости, полезла в мамину сумочку и достала оттуда книжку.  Теперь сегодня и завтра есть чем себя занять.  Я села в зале на диван, - где мы обычно все проводим свой досуг, - выключила телевизор, и стала в тишине читать.

Да… это сейчас я могу так легко слушать тишину, а, помню, когда сходила с ума, она просто вгоняла меня в гроб.  Было лето и так тихо… она – тишина – тогда давила на меня. Я плакала и жаловалась маме. А мама говорила, что к этой тишине надо привыкнуть.  Лучше б она вообще молчала, а не пугала так меня. Я не представляла себя, что всю жизнь надо будет прожить в такой тишине и включала громко магнитофон. Музыка как – будто о чем-то хотела мне рассказать, а я слушала песни до самого рассвета и пыталась их понять. А ночь… я ставила возле кровати включенный фонарик, что бы не умереть от страха.

И как мне жить теперь? Я в своей болезни как в клетке, или тюрьме. Каждую минуту боюсь заболеть опять. Пришла весна, все чувства оживают, а я этого боюсь. Боюсь, что снова перестану понимать, где реальность, а где сказка; боюсь, что меня снова начнет ломать; боюсь, боюсь, боюсь… я не могу ничего себе позволить, даже такую малость, как представить, как я куда-то еду далеко от своего дома. Я знаю, что и мама из-за меня привязана к дому. И лишь остается надежда, что когда-то придумают лекарство от шизофрении, которое освободит меня от страхов. Мы ни на море не можем поехать, и ни в Киев – сдать анализы… я чувствую себя защищенной и более – менее спокойной только здесь, недалеко от своей больницы и своего врача.

Мама, папа и кот – все трое – вернулись в дом. Мама стала кормить сначала папу, а потом фаршем кота. А кот ругается, что не мясом! Говорит:

-Не – е, - и все.

Морду ворочает, - мама сидит на одном стуле, поставив рядом другой, и с рук кормит на нем кота. Кот лупит пушистым хвостом и пытается взять кусочек лапкой – поиграться.

-Ну, не совсем мясо, - наставляет его мама, - но все – равно вкусно! Ешь, давай, на.

О папиных золотых руках: целый день возился с теми наушниками, что-то там паял,… делал… и наконец сказал:

-Поет!!!

-А то не пели? – издевалась я.

-Нет.

-Но ты же включал их в тот день, когда купил, - вроде работали.

-Оно-то и сейчас работало, просто я перепаивал провод, хотел, что б можно было слушать сразу четыре колонки… это вам не понять да и долго рассказывать. Таких проводов в магазине не продают… я делаю их сам.

Слушала новости – Юлька снова поднимает бунт; хочет, что б подешевело мясо. Но как она может бороться одна с этими сволочами? Ведь это ж их деньги там крутятся! На границе мясо можно купить по 10 гривен, а здесь – по 30 гривен. Так случилось после того, как прикрылся после Нового года ввоз импортного мяса, и мясники этим воспользовались. Им-то стало хорошо жить, но что делать, - спрашивает Тимошенко, - пенсионерам с их пенсиями, которые хотят покупать мясо не по30 гривен за килограмм, и хотя бы по 20 гривен? Я подумала, что и за эти деньги пенсионер себе позволить есть мясо не может:

-Похоже, даже Юлька, - говорю папе, - не понимает, что мясо и 20 гривен стоить не может.

-Она очень умная женщина и знает – что и когда сказать. Скажи она – что мясо должно стоить хотя бы, например,  15 гривен, поднимется бунт и все…

Прочитала в книжке Донцовой о бандитах в черных коротких кожанках и спортивных брюках и вспомнила, как когда-то Вова уходил из больницы в такой вот куртке и спортивных штанах. Не захотел переодеваться. Наверно и он бандит… А что? Перевозил же он "героин” в своем "мерсе”… сам рассказывал. Хотя странно: никто не останавливал и не обыскивал такое авто? Хотя, кто ж знал за темными стеклами, что там находится лицо кавказской национальности?

Если он бандит… тогда все мои стихи, которыми я хочу растопить его сердце, это так… пфу… а так же мои чувства. Может тогда он был еще совсем молод и не производил такого страшного впечатления, как герои – антигерои детектива, но сейчас наверное он уже настоящий бандит. И я задаюсь вопросом: где сказка, а где реальность? Если я только, что пришла к правильному выводу, то даже мои самые настоящие чувства становятся выдумкой. А может, он просто такой же больной и несчастный человек, как и я, и тогда фантастичными кажутся мои последние выводы. В конце концов, у него ведь хорошая мать, хорошая сестра, у отца супермаркет… для мелкого бандита он слишком богат. Кто он в жизни?! Алина, напиши мне, что он тебе рассказывал о жизни в ту ночь… но, или Алина  дала мне неправильный новый адрес, или ее вообще уже нет в живых, вестей от нее больше нет. Кстати и Саша, так больше ни разу и не позвонил. А я вспоминаю… он был выпивши, когда звонил мне… Мы какое-то время с ним говорили – говорили, а потом он мне сказал:

-… Я запутался, давай все начнем сначала.

И я начала разговор сначала:

-Хорошо: привет.

Он хихикнул из-за такого каламбура, и только теперь я понимаю чего он так печально хихикнул: не разговор надо было начать сначала, а всю жизнь. А я рвалась тогда к нему в Ереван, и честное слово, я бы его любила, если бы он любил меня. Когда-то для меня главным в человеке была красота или хотя бы привлекательность, но он был не таким. Он был умным, даже через чур, и ласковым. Он разрешал мне плакать и никогда не давал мне делать глупости. Звал к себе на каникулы – и понимал, что у меня папа не тот человек.  Предлагал остаться, но, подумав, уходил сам. Договаривался провести время вместе на море – и больше не звонил. А мама меня утешала:

-Не тех ты любишь…

Папа  оставил в покое наушники и начал возмущаться:

-300 гривен зарплаты и 30 гривен мясо! 10 кг в месяц!

-Это – если ты живешь один, не платишь за квартиры, не покупаешь одежду, - сказала я.

-Так я о том же и говорю. Это мыслимо? Нет – ну, мелкими шагами, но надо же идти вперед!? Разруливать как-то эту ситуацию…

-Поэтому я и говорю: хотя  бы 500 гривен зарплаты, или как в других странах – бесплатный газ… вода…

-Не надо делать ничего из области фантастики, просто платите людям за работу деньги. Все дело в том, что у нас очень дешевый рабочий труд. Вон, в той же Португалии люди в сто раз больше получают, если не в тысячи.

Когда-то папа работал в училище и у него был ученик, с которым они со временем сдружились. Он иногда с семьей приходил к нам в гости, а потом уехал работать в Португалию простым рабочим на стройке. Теперь звонит, рассказывает, что перевез туда жену, дочь… спрашивал наш адрес в Интернете. Где и какой рабочий у нас может позволить себе компьютер? Хотя дочь свою он долго не хотел перевозить туда, потому, что наша школа дает такие знания, какие там и не снились.

Ближе к ночи я вспомнила про кота:

-А где кот? – спросила я у мамы.

-Гуляет.

Маме, видно это уже надоело: вместо того, что спать, она ночами выглядывает кота.

Ох уж, кот мартовский! Днем игрался с пчелами. У нас во дворе под персиком выросли маленькие цветочки – крокусы, и над ними кружит рой пчел. Так кот выгонит одну – и гоняется за ней по огороду, прыгает, сальто разные выворачивает.  Одна улетит – он ее проводит печальным взглядом и идет за другой. Прижмет лапкой к земле и пытается съесть. Мама увидела и кричит:

-Дурак, не ешь! Укусит за язык – отобьет охоту за пчелами гоняться.

Он ее так и послушал. Потом, правда, ему больше понравилось в пыли валяться, да там, где побольше листьев, лежит… кувыркается передо мной с мамой, потом подходит и трется об ноги… просит, что б взяли на руки.

-И как я тебя такого грязного теперь возьму? – посмотрела мама на него и взяла, все – таки на руки.

5 апреля 2015 года

На кухне в вазоне расцвел интересный цветок красного цвета, а по форме – это копия старого громкоговорителя. Вверху длинного стебля два цветка по разные стороны. Я подошла, взяла вазон, - хотела передвинуть цветок поближе к солнцу и забыла про поддон, который перевернулся.

-Ой! – я на кухне была не одна, - Тут надо водичку вытереть.

Мама смеется:

-Никогда, ничего нормально не могла сделать, с детства! Всегда только "ой”! Поэтому я вас и выгоняла с кухни.

Потом мама попросила меня сходить в магазин за хлебом.

Я вышла на улицу, прошла двадцать метров и вступила в какую-то ямку. А потом опять… наконец-то я догадалась посмотреть на свой ботинок, - от правого ботинка отвалился каблук. Пришлось возвращаться домой, прыгая на носке. Не понимаю, как в кино женщина, потеряв каблук, легко отламывает другой и спокойно топает дальше. Моя обувь такое делать не позволяла. Дома я переобулась в туфли, которые были почти без каблуков, и идти в них было легче и быстрее.

Вот только жарко. Надо бы уже привыкнуть к тому, что здесь нет весны: зима – и сразу лето. День – и сразу ночь… а там, где мы жили раньше, такие приятные прохладные вечера…

На улице было настоящее лето, даже ветер был теплым. Я купила в магазине хлеб и пошла обратно. Дома на меня нахлынула ностальгия из-за такой погоды; солнце нагрело парапет, и я вынесла туда магнитофон. Включила и села на парапете мечтать.

Принесешь в мой дом беду,

Если будешь ты с другой.

Я тогда с ума сойду –

Стану навсегда немой.

Мой сон – он предатель,

Во сне – снова ты.

Скажи мне, предсказатель:

Как от него мне уйти?

Прошу, маг, способ  найди,

Сними его чары с меня.

От этой любви освободи,

Что б с глаз сошла пелена.

Что б думать перестала –

Мечтать о встрече с ним.

Моя душа уже устала

Дышать только одним.

И сердце становилось,

Когда я понимала –

Что не освободилась…

Я начинаю все сначала.

Мечтать и представлять, и ждать,

Вдруг чудо совершится.

В прохожем я смогу узнать

Того, кто мне навстречу мчится.

Смешное чувство та любовь,

Совсем мне не понять его.

Но чувствую любовь я вновь,

Хоть выдумка, скорей всего.

-Даже в дом возвращаться не хочется, такая классная погода!

Так я просидела полтора часа. Люблю я днями ничего не делать: читать книжки, смотреть телевизор и сочинять стихи.

P/S Александра живёт здравствует по сей день. Анализы сдавала последний раз 12 лет назад...Никакого лечения не принимает...