29K подписчиков

Северная война (1700—1721)

Редкая война в истории России была так плохо обдумана и‏ подготовлена, как эта. Союзники у Петра были ещё‏ те: во-первых,‏ саксонский курфюрст Август II Сильный — бессовестный авантюрист,‏ кое-как забравшийся на‏ польский престол, ненавидимый поляками и думавший только о‏ личных интересах.

Вторым союзником России была Дания,‏ не сумевшая собрать солдат даже для защиты от‏ шведов собственной столицы и‏ капитулировавшая‏ перед Карлом XII через три недели после объявления войны.

Да‏ и сам Пётр начал войну с‏ сильнейшим тогда государством Северной Европы спустя рукава.‏ Достаточно сказать, что пушки для русской армии царь в спешном порядке прикупил у тех же шведов, всего за несколько недель до‏ разрыва отношений. Спустя 24 года Пётр имел мужество признаться, что начал шведскую войну как слепой, не ведая ни своего состояния,‏ ни силы противника.

В результате, когда в конце лета 1700‏ года Россия вступила в войну, она‏ оказалась один на один с‏ грозным врагом: к тому времени 17-летний Карл XII успел взять Копенгаген и‏ заставил Августа II снять осаду Риги. Но‏ Петра,‏ который после взятия Азова тоже‏ не считал себя новичком в‏ военном деле, это не обескуражило.‏ 30-тысячное русское войско преспокойно осадило Нарву — ближайшую к русской границе шведскую крепость.‏ Собственно говоря, боеспособными частями этого воинства были только два гвардейских полка‏ –‏ Преображенский и‏ Семёновский. Остальная армейская масса состояла‏ из‏ старомосковского ополчения,‏ нескольких полков иноземного строя с‏ иностранными офицерами‏ во‏ главе‏ и большого числа добровольцев,‏ привлечённых высоким‏ жалованием и‏ обещанной‏ добычей.‏ Командование армией Пётр‏ вручил наёмному австрийскому‏ генералу де‏ Кроа.

Гарнизон Нарвы‏ под началом барона Горна успешно‏ держал‏ оборону‏ и постоянно‏ тревожил русский‏ лагерь смелыми‏ вылазками.‏ Снег уже‏ выбелил окрестную равнину, когда Пётр‏ узнал о‏ приближении‏ 8-тысячной шведской армии. Но и это не встревожило‏ царя: 18‏ ноября‏ он как‏ ни в чем ни бывало‏ отправился в‏ инспекционную‏ поездку‏ в Новгород,‏ поручив опытному де‏ Кроа как‏ следует‏ проучить сопливого‏ шведского мальчишку.

На другой день последовал‏ разгром.

Кроа‏ не‏ принял‏ никаких мер, чтобы собрать‏ армию в‏ кулак —‏ русские‏ полки‏ так и остались‏ стоять тонкой линией‏ вокруг Нарвы‏ на‏ протяжении восьми‏ верст. Под‏ утро разыгралась сильная вьюга, шквальные‏ порывы‏ ветра‏ швыряли целые‏ сугробы в‏ лицо русским‏ солдатам.‏ Шведы вынырнули‏ внезапно из белёсой кутерьмы. Их‏ стремительная атака‏ в‏ каких-нибудь полчаса превратила русскую армию в толпу беглецов.‏ Единственный мост‏ через‏ реку Нарову‏ сразу же рухнул под тяжестью‏ сгрудившихся на‏ нем‏ людей‏ и лошадей.‏ С истошным воплем:‏ «Немцы изменили!»‏ солдаты‏ принялись вымещать‏ свой страх на собственных командирах,‏ пытавшихся навести‏ порядок.‏ Видя‏ это, де Кроа и‏ остальные иностранцы‏ предпочли вручить‏ свои‏ шпаги‏ шведам. Шведский король,‏ напротив, вёл себя‏ как подобает‏ воину‏ и полководцу.‏ Под ним‏ убили трех лошадей — он‏ только‏ смеялся:‏ «Кажется, русские‏ хотят поупражнять‏ меня в‏ верховой‏ езде!» К‏ полудню почти вся русская армия‏ вместе с‏ артиллерией‏ оказалась в шведском плену. Только Преображенский и Семёновский‏ полки выдержали‏ все‏ атаки шведов‏ и выговорили себе право почётного‏ отступления.

В Европе‏ решили,‏ что‏ с царём‏ покончено навсегда. Но‏ на самом‏ деле‏ все ещё‏ только начиналось.

После Нарвы престиж России‏ был совершенно‏ уничтожен.‏ Вся‏ Европа рукоплескала шведскому королю,‏ поэты настроили‏ лиры в‏ честь‏ юного‏ героя, которого сравнивали‏ с Александром Македонским.‏ Немецкий философ‏ Лейбниц‏ трепетал от‏ восторга при‏ мысли, что скоро власть нового‏ Александра‏ будет‏ простираться от‏ Стокгольма до‏ Амура. На‏ русских‏ послов при‏ иностранных дворах сыпались откровенные издёвки‏ и насмешки.‏ Один‏ из них доносил Петру из Гааги: «Шведский посол‏ с великими‏ ругательствами,‏ сам ездя‏ по министрам, не только хулит‏ ваши войска,‏ но‏ и‏ самую особу‏ вашу злословит». По‏ рукам ходила‏ медаль,‏ выбитая в‏ Швеции в насмешку над царём.‏ На одной‏ стороне‏ Пётр‏ был изображён греющимся возле‏ русских пушек,‏ обстреливающих Нарву,‏ на‏ другой‏ стороне — плачущим‏ при виде бегства‏ своей армии.

Сатирическая‏ медаль‏ «В память‏ поражения русской‏ армии под Нарвой. 1700 г.»

Для‏ любой‏ другой‏ страны подобная‏ катастрофа означала‏ бы немедленное‏ окончание‏ войны и‏ подписание позорного мира. Но Россия‏ — не‏ любая‏ страна и общий аршин, как известно, не для‏ неё.

Под свежим‏ впечатлением‏ поражения у‏ Петра мелькнула было мысль искать‏ мира со‏ шведом,‏ но‏ никто в‏ Европе не захотел‏ взять на‏ себя‏ посредничество в‏ переговорах. А главное — сам‏ Карл и‏ слушать‏ не‏ хотел ни о каком‏ мире. Посчитав‏ Россию совершенно‏ разгромленной,‏ он‏ решил навестить Москву‏ попозже, а пока‏ занялся другим‏ своим‏ врагом –‏ польским королём‏ и саксонским курфюрстом Августом II.‏ Эта‏ ошибка‏ самонадеянного Карла‏ спасла Петра‏ от дальнейших‏ бед.‏ Россия получила‏ почти годовую передышку.

Впрочем, передышкой это‏ время можно‏ назвать‏ только символически. На самом деле Пётр развернул лихорадочную‏ деятельность. Срочно‏ укреплялись‏ Псков и‏ Новгород. Были проведены рекрутские наборы,‏ позволившие в‏ два‏ раза‏ увеличить численность‏ армии. Обруселому немцу‏ Виниусу царь‏ поручил‏ изготовление новых‏ пушек, взамен потерянным при Нарве.‏ Медью Русское‏ государство‏ было‏ небогато, её доставали любыми‏ средствами откуда‏ придётся, в‏ том‏ числе‏ переливали на пушки‏ взятые в казну‏ церковные колокола.‏ В‏ течение года‏ Виниус успел‏ изготовить 300 орудий. Таким образом‏ к‏ лету‏ 1701 года‏ у Петра‏ появилось новое‏ войско,‏ а вместе‏ с ним и средства продолжать‏ войну.

И она продолжилась совсем в другом ключе,‏ чем год‏ назад.‏ 29 декабря‏ русская армия под началом Шереметева‏ наголову разгромила‏ командующего‏ шведскими‏ войсками в‏ Прибалтике генерала Шлиппенбаха‏ у мызы‏ Эрествер.‏ 15 июля‏ следующего года Шереметев ещё раз‏ накрыл шведов‏ на‏ мызе‏ Хуммули. После этого почти‏ вся Прибалтика‏ за исключением‏ нескольких‏ крепостей‏ оказалась в руках‏ Петра. Осенью 1702‏ год пал‏ Нотебург‏ – древний‏ новгородский город‏ Орешек на Невской протоке, переименованный‏ Петром‏ в‏ «Ключ-город» —‏ Шлиссельбург. В‏ 1703 году‏ были‏ вбиты первые‏ сваи в основание Санкт-Петербурга. А‏ в 1704‏ году‏ пала Нарва. Окно в Европу мало-помалу расширялось. На‏ третьем году‏ войны‏ Пётр наконец-то‏ крепко стоял на морском побережье.‏

А что‏ же‏ в‏ это время‏ делал Карл XII?

Походы‏ Карла XII‏ в‏ Польше и‏ Саксонии (шведская армия обозначена красным‏ цветом)

После Нарвы‏ Карл‏ усвоил‏ презрительное отношение к русской‏ армии. Не‏ обращая внимания‏ на‏ крепнувшую‏ мощь России, он‏ 7 лет с‏ увлечением гонялся‏ по‏ польским лесам‏ за другим‏ своим противником – польским королём‏ и‏ саксонским‏ курфюрстом Августом‏ II, пока‏ наконец не‏ посадил‏ на польский‏ престол своего ставленника Станислава Лещинского.‏ На тревожные‏ доклады‏ своих министров об успехах царя в Прибалтике Карл‏ равнодушно отвечал:‏ «Успокойтесь,‏ ведь противник‏ не сможет унести крепости с‏ собой. Чем‏ больше‏ крепостей‏ занял царь,‏ тем больше славы‏ мы добудем,‏ вернув‏ их».

Только в 1708 году,‏ окончательно разделавшись‏ с‏ Августом,‏ Карл повёл свою 44-тысячную‏ армию из‏ Польши прямо‏ на‏ Москву.‏ На соединение с‏ ним из Прибалтики‏ двигался 16-тысячный‏ корпус‏ генерала Левенгаупта‏ с огромным‏ обозом провианта и боеприпасов. Положение‏ Петра,‏ у‏ которого ещё‏ не прошёл‏ нарвский озноб,‏ было‏ не из‏ завидных: в тылу у него‏ полыхали бунты‏ —‏ башкирский и астраханский, охватившие все Поволжье, на Дону‏ и в‏ Запорожье‏ волновались казаки.‏ В этих условиях царь выбрал‏ единственный возможный‏ способ‏ ведения‏ войны —‏ тактику выжженной земли:‏ отступая, опустошать‏ территорию‏ на десятки‏ верст вокруг. Эта тактика принесла‏ свои плоды:‏ Карл,‏ которому‏ было нечего есть и‏ нечем стрелять,‏ не дождавшись‏ подхода‏ Левенгаупта,‏ круто повернул от‏ Могилева на хлебосольную‏ Украину, чтобы‏ там‏ набраться жирка.‏ Конечно, он‏ и в мыслях не имел,‏ что‏ тем‏ самым головой‏ выдаёт Левенгаупта‏ царю. По-прежнему‏ думая,‏ что нынешняя‏ русская армия — это все‏ та же‏ нестройная‏ толпа, с которой он имел дело под Нарвой,‏ Карл полагал,‏ что‏ 16-ти тысячам‏ шведов вполне по силам постоять‏ за себя.‏ Того‏ же‏ мнения, впрочем,‏ держался и Левенгаупт.‏

28 сентября‏ 1708 года‏ эта иллюзия развеялась вместе с‏ клубами порохового‏ дыма‏ у‏ деревни Лесной на реке‏ Соже. В‏ течение всего‏ этого‏ дня‏ 14-тысячный кавалерийский отряд‏ под командованием царя‏ атаковал Левенгаупта,‏ пытавшегося‏ вывести шведский‏ обоз из-под‏ удара. Ближе к ночи Левенгаупт‏ был‏ вынужден‏ отдать приказ‏ поджечь фуры.‏ Зловещее зарево‏ осветило‏ картину полного‏ разложения шведского корпуса: солдаты грабили‏ офицерские подводы,‏ батальоны‏ разбегались по лесу, ища спасения, кавалерия пыталась вплавь‏ преодолеть реку…‏ К‏ утру Левенгаупт‏ потерял две трети своего корпуса,‏ весь обоз‏ и‏ свою‏ викингскую самоуверенность.‏ Вместо годового запаса‏ продовольствия он‏ привёл‏ в лагерь‏ Карла 6 тысяч деморализованных голодных‏ солдат. Отныне‏ судьба‏ шведской‏ армии была предрешена. Не‏ случайно Пётр‏ называл впоследствии‏ победу‏ у‏ Лесной «начальным днём‏ нашего добра» и‏ матерью Полтавской‏ виктории,‏ случившейся ровно‏ 9 месяцев‏ спустя.

Поражение Левенгаупта сильно‏ подействовало‏ на‏ Карла. Король‏ потерял сон‏ и целыми‏ сутками‏ хранил подавленное‏ молчание. Однако его рука ещё‏ крепче сжимала‏ рукоять‏ шпаги. Прошло несколько дней, и он, стряхнув с‏ себя оцепенение,‏ снова‏ произнёс: «Вперёд!»

Всеми делами на Украине тогда‏ распоряжался 64-летний‏ гетман‏ Иван‏ Степанович Мазепа.‏ Его род был‏ одним из‏ самых‏ древних в‏ Малороссии и заслуженных в Войске‏ Запорожском. Отец‏ Мазепы‏ постарался‏ пристроить сына ближе к‏ королевскому двору:‏ «Пусть лучше‏ мой‏ сын‏ научится обращению с‏ людьми вблизи королевской‏ особы, а‏ не‏ где-нибудь в‏ корчмах, предаваясь‏ всяким безобразиям». Иван Степанович был‏ послан‏ получать‏ образование куда-то‏ за границу‏ на казённый‏ счёт‏ и, судя‏ по всему, преуспел в науках,‏ приобретя изрядную‏ по‏ тем временам учёность.

В 1659 году видим его уже‏ в Варшаве‏ среди‏ придворных, которые‏ косо смотрят на «козака»: для‏ них он‏ «недостаточно‏ благородный».‏ Исполняя королевские‏ поручения к гетманам,‏ Мазепа проявил‏ ум,‏ сметливость и‏ верность польской власти.

Покинуть польскую службу‏ Мазепу заставила‏ одна‏ неприятная‏ история. Наиболее романтичная версия‏ гласит, что‏ Мазепа завёл‏ тайную‏ любовную‏ связь с одной‏ панной, чей муж‏ вскоре обнаружил‏ её‏ неверность. Разъярённый‏ супруг приказал‏ слугам привязать Мазепу к хвосту‏ его‏ коня‏ и пустить‏ в поле.‏ Конь, приведённый‏ Мазепе‏ с Украины,‏ потащил хозяина в родные степи,‏ где его,‏ полумёртвого,‏ нашли казаки и оставили у себя. По другим‏ рассказам, муж‏ раздел‏ Мазепу донага,‏ обмазал дёгтем, обвалял в пуху‏ и привязал‏ к‏ лошади‏ задом наперёд.‏ Правдоподобнее, что Мазепа‏ сам после‏ такого‏ позора уехал‏ из Польши «со срамом», как‏ и свидетельствует‏ один‏ очевидец.

Мазепа,‏ привязанный к лошади. Западноевропейская‏ живопись очень‏ любила этот‏ сюжет

В‏ 1669‏ году Иван Степанович‏ перешёл на службу‏ казачеству. Поочерёдно‏ состоя‏ в ближайшем‏ окружении гетманов‏ Дорошенко и Самойловича, Мазепа первый‏ почуял,‏ что‏ гетманские мечты‏ опереться на‏ поляков при‏ создании‏ независимой Малороссии‏ обречены на неудачу: казаки сами‏ выдавали Москве‏ изменников.‏ Прочность гетманства на Украине теперь целиком зависела от‏ его верности‏ России.‏ Мазепа не‏ стал терять время на приобретение‏ популярности среди‏ казачества.‏ Вместо‏ этого он‏ вошёл в доверие‏ к князю‏ Голицыну‏ и в‏ 1687 году, после ареста Самойловича,‏ получил гетманскую‏ булаву.

Верность Москве‏ Мазепа долгое‏ время хранил‏ вполне‏ искренне.‏ Он был тесно‏ связан с правительством‏ царевны Софьи‏ и‏ вместе с‏ князем Голицыным‏ ходил против турок в Крым.‏ Падение‏ Софьи‏ поставило его‏ в сложное‏ положение. Мазепа‏ поехал‏ в Троице-Сергиеву‏ лавру на встречу с Петром.‏ Речи гетмана‏ понравились‏ семнадцатилетнему царю, и с тех пор Пётр видел‏ его ежегодно‏ и‏ советовался с‏ ним о государственных делах. Царские‏ милости —‏ похвалы,‏ соболя,‏ меха, кафтаны‏ — из года‏ в год‏ сыпались‏ на него.‏ В 1696 году он выговорил‏ себе у‏ Петра‏ город‏ Янполь, чтобы в случае‏ его смерти‏ «было где‏ прожить‏ вдове».‏ «Счастье удивительно служило‏ Мазепе, но никто,‏ лучше Мазепы,‏ не‏ умел помогать‏ своему счастью»,‏ — говорит русский историк Ф.‏ Уманец.

Не‏ любя‏ москалей, он,‏ однако же,‏ как трезвый‏ прагматик‏ и ненасытный‏ честолюбец, до поры до времени‏ верно служил‏ Петру.‏ Царь питал к нему такое доверие, что не‏ верил никаким‏ доносам‏ на Мазепу‏ и даже выдавал доносчиков головой‏ на расправу‏ гетману.‏ Что‏ делать, проницательным‏ сердцеведом наш Пётр‏ Великий, увы,‏ не‏ был.

Когда в‏ 1708 году Карл XII вторгся‏ на Украину,‏ Мазепа‏ ещё‏ некоторое время колебался, выжидая,‏ кто из‏ двух противников‏ —‏ король‏ или царь —‏ возьмёт верх. Наконец,‏ видя, что‏ Пётр‏ озабочен только‏ охраной московских‏ рубежей и посчитав его дело‏ проигранным,‏ гетман‏ открыл карты‏ и переметнулся‏ к новому‏ хозяину.‏ Измена Мазепы‏ стала полной неожиданностью не только‏ для Петра,‏ но‏ и для всех украинцев.

Нужно было действовать решительно,‏ чтобы не‏ дать‏ Украине пойти‏ вслед за гетманом. В этих‏ обстоятельствах русский‏ главнокомандующий‏ на‏ Украине Меншиков‏ проявил замечательную энергию.‏ 29 октября‏ Мазепа‏ соединился с‏ Карлом, а уже 31-го гетманская‏ столица город‏ Батурин‏ был‏ взят и сожжён русскими‏ войсками. Ещё‏ через неделю‏ казаки‏ избрали‏ нового гетмана Ивана‏ Скоропадского. Мазепа был‏ предан Церковью‏ анафеме‏ как изменник.‏ Он привёл‏ в шведский лагерь всего каких-нибудь‏ две‏ тысячи‏ казаков. Карл‏ смерил это‏ воинство презрительным‏ взглядом‏ и навсегда‏ поселил при обозе.

Украина осталась вместе‏ с Россией.‏ Спустя‏ месяц Мазепа в тайном письме предложил царю передать‏ в его‏ руки‏ шведского короля‏ в обмен на прощение. Пётр‏ ответил презрительным‏ молчанием.‏ Царь‏ вычеркнул Мазепу‏ из сердца и‏ памяти. Последний‏ раз‏ имя гетмана‏ появилось в его письме от‏ 8 ноября‏ 1708‏ года:‏ «Итако, проклятый Мазепа, кроме‏ себя, худа‏ никому не‏ принёс,‏ ибо‏ в народе имени‏ его слышать не‏ хотят».

Русская армия‏ шла‏ параллельным курсом‏ со шведской,‏ разоряя все на своём пути.‏ Между‏ тем‏ к голоду‏ — прежнему‏ врагу шведов,‏ прибавился‏ новый —‏ холод. Крепчайшие морозы в этом‏ году завернули‏ необычно‏ рано, от холода страдала вся Европа. В лесах‏ Швеции и‏ Норвегии‏ замерзали олени‏ и лоси, Балтийское море покрылось‏ льдом, в‏ Венеции‏ лёд‏ сковал каналы,‏ в парижских церквях‏ вино замерзало‏ в‏ чашах с‏ причастием. Украинская же степь превратилась‏ в ледяной‏ ад.‏ Ночёвку‏ с 28 на 29‏ декабря выдержали‏ только два‏ шведа‏ из‏ каждых трёх —‏ остальные или замёрзли‏ насмерть, или‏ получили‏ сильнейшие обморожения.‏ Вкусить благодатных‏ плодов украинской земли у шведов‏ так‏ и‏ не получилось.

Свою ярость‏ викинга, против‏ которого‏ ополчились небо‏ и земля, Карл попытался выместить‏ весной 1709‏ года‏ на небольшом городке Полтаве, защищенном только земляным валом‏ с деревянным‏ тыном.‏ Ее гарнизон,‏ возглавляемый Алексеем Степановичем Келиным, насчитывал‏ всего чуть‏ больше‏ 4‏ тысяч солдат‏ и две с‏ половиной тысячи‏ ополченцев.‏ Но первая‏ атака шведов была успешно отбита.‏ Карл недоумевал:‏ «Ну‏ и‏ ну! Не иначе как‏ русские сошли‏ с ума‏ —‏ похоже,‏ они вздумали защищаться‏ по-настоящему!» Однако ему‏ пришлось поверить‏ в‏ подлинность намерений‏ Келина, когда‏ 8 яростных штурмов шведской армии‏ один‏ за‏ другим разбились‏ о стойкость‏ защитников Полтавы.‏ Карл‏ уложил под‏ городом треть своей непобедимой пехоты.

За‏ шесть недель‏ осады‏ мягкую украинскую весну сменило знойное лето. Полтава держалась,‏ тогда как‏ шведы‏ дошли до‏ такого оскудения, что стреляли по‏ городу камешками‏ и‏ железками.‏ В середине‏ июня к Полтаве‏ подошла вся‏ русская‏ армия во‏ главе с царём. Пётр наконец‏ решил, что‏ пора‏ кончать‏ с уморенным шведом.

Среди многих‏ сражений, в‏ которых решалась‏ судьба‏ России,‏ Полтавская баталия занимает‏ третье по счёту‏ месту, после‏ Ледового‏ побоища и‏ Куликовской сечи.

Итак, напомню вкратце обстановку на‏ середину‏ июня‏ 1709 года.‏ Строевые части‏ шведской армии,‏ осаждавшей‏ Полтаву, насчитывали‏ 24 000 человек, из которых‏ около 20‏ тысяч‏ приняли участие в сражении. Русский лагерь располагался на‏ берегу реки‏ Ворсклы,‏ севернее Полтавы.‏ Он вмещал в себя 42‏ 000 человек.‏ Противников‏ разделял‏ довольно узкий‏ (2—3 версты) проход,‏ окаймлённый с‏ востока‏ и запада‏ лесом. Шведы могли атаковать русских‏ только по‏ этому‏ коридору.‏ Поэтому здесь, по личному‏ указанию Петра,‏ были сооружены‏ 10‏ редутов‏ в виде буквы‏ «Т». Их защищали‏ 4 000‏ человек‏ пехоты и‏ 10 000‏ кавалеристов под командованием Меншикова.

За‏ 10‏ дней‏ до начала‏ сражения Карл,‏ объезжавший шведские‏ аванпосты,‏ получил шальную‏ пулю в ногу и должен‏ был передвигаться‏ в‏ носилках. Чувствуя себя нездоровым, он перепоручил командование армией‏ генералу Рёншельду,‏ однако‏ план битвы‏ начертал самолично. Этот оригинальный план‏ основывался на‏ стойком‏ убеждении‏ непобедимого доселе‏ короля: «Неприятель, увидев,‏ что мы‏ серьёзно‏ собираемся напасть,‏ побежит». Карл даже не счёл‏ нужным взять‏ с‏ собой‏ из лагеря пушки.

На рассвете‏ 27 июля‏ (это был‏ —‏ примечайте,‏ суеверы! — понедельник)‏ шведская армия обрушилась‏ на русские‏ редуты.‏ Два первых,‏ недостроенных, пали‏ сразу, но вокруг остальных завязалась‏ кровопролитная‏ схватка.‏ В результате‏ шведам пришлось‏ пробираться к‏ месту‏ генерального сражения‏ под ураганным огнём с русских‏ укреплений. При‏ этом‏ треть шведской пехоты потеряла связь с остальной армией‏ и была‏ уничтожена‏ ещё до‏ начала баталии.

Теперь Пётр больше всего‏ опасался, как‏ бы‏ численное‏ превосходство русской‏ армии не заставило‏ Карла отступить‏ без‏ боя. Царь‏ отдал неслыханное в военной истории‏ распоряжение: ослабить‏ свои‏ силы,‏ дабы превосходство русской армии‏ не казалось‏ подавляющим. В‏ русском‏ лагере‏ было оставлено около‏ 10 000 человек.

Впрочем,‏ опасения царя‏ были напрасны:‏ Карл и не думал отступать.‏ Без‏ четверти‏ 10 утра‏ он отдал‏ приказ атаковать‏ русских.‏ Атака шведов‏ продолжалась 9 минут под убийственным‏ огнём русской‏ артиллерии.‏ Историки подсчитали, что 55 русских орудий произвели за‏ это время‏ 1471‏ выстрел, каждый‏ из которых прокладывал кровавые борозды‏ в шведских‏ рядах.‏ Один‏ участник этой‏ последней атаки шведской‏ пехоты вспоминал,‏ что‏ только один‏ русский залп уложил сразу половину‏ его полка.

А‏ сейчас‏ вы‏ поймёте, почему Карл XII‏ считал своих‏ солдат непобедимыми.‏ Когда‏ уцелевшие‏ 5—6 тысяч его‏ гренадёров все-таки сошлись‏ с 22-тысячной‏ русской‏ пехотой в‏ штыки, то‏ на одном участке первая линия‏ русской‏ армии‏ не выдержала‏ удара и‏ прогнулась! Сам‏ Пётр‏ оказался в‏ зоне досягаемости ружейных выстрелов и‏ получил три‏ пули‏ — одна из них сбила с него шляпу,‏ другая погнула‏ грудной‏ доспех, третья‏ засела в седле его любимой‏ белой кобылы‏ Лизетты.

Ожесточённый‏ бой‏ кипел около‏ получаса. Наконец под‏ напором свежих‏ сил‏ из второй‏ линии русской армии шведской строй‏ лопнул, как‏ натянутая‏ струна.‏ Как писал Пётр, «непобедимые‏ господа шведы‏ скоро хребет‏ показали».‏ Дальше‏ пошло уже простое‏ избиение бегущих. Потери‏ шведов были‏ огромны‏ — половина‏ из почти‏ 20-тысячной армии (для сравнения можно‏ привести‏ потери‏ Наполеона при‏ Ватерлоо —‏ 34% от‏ общего‏ количества войск).‏ Полтавская битва стала крупнейшим военным‏ поражением в‏ истории‏ Швеции. Русские оплатили победу тысяча тремястами убитых и‏ почти тремя‏ тысячами‏ раненых.

Значение Полтавской победы‏ царь понял‏ сразу.‏ В‏ письме Апраксину‏ сделал приписку: «Ныне‏ уже совершенной‏ камень‏ во основание‏ Санкт-Питербурху положен с помощью Божиею».

Полтавская‏ виктория свалила‏ тяжёлый‏ камень‏ с царских плеч. И‏ хотя война‏ со Швецией‏ продлилась‏ ещё‏ 12 лет, но‏ отныне её окончательный‏ исход был‏ неясен‏ только одному‏ человеку во‏ всей Европе — Карлу XII.‏ После‏ Полтавы‏ Карл в‏ свою очередь‏ отправил письмо‏ сестре‏ Ульрике Элеоноре,‏ полное родственных нежностей и выражений‏ забот о‏ её‏ здоровье. Уже после подписи «Karolus» король сделал постскриптум:‏ «Здесь все‏ хорошо‏ идёт. Только…‏ вследствие одного особенного случая армия‏ имела несчастье‏ понести‏ потери,‏ которые, как‏ я надеюсь, в‏ короткий срок‏ будут‏ поправлены».

Что и‏ говорить, случай действительно был «особенный»‏ и для‏ многих‏ просто‏ незабываемый.

Походы Карла вторично, после‏ странствий викингов,‏ привели к‏ разорению‏ и‏ вымиранию Швеции, надолго‏ затормозили её экономическое‏ развитие. Датчанин‏ Ван-Эффен,‏ посетивший в‏ те годы‏ Швецию, писал: «Я могу заверить...‏ что‏ во‏ всей Швеции‏ я не‏ видал, кроме‏ солдат,‏ ни одного‏ мужчины от 20 до 40‏ лет». Историки‏ оценивают‏ людские потери Швеции в годы правления Карла XII‏ в 100—150‏ тысяч‏ человек. Это‏ значит, что погиб каждый четвёртый–пятый‏ мужчина, то‏ есть‏ почти‏ все трудоспособное‏ население.

Карлу пришлось забирать‏ у народа‏ самое‏ необходимое. Правительство‏ беспрерывно вводило новые поборы, чтобы‏ увеличить поступления‏ в‏ казну.‏ Сборщики налогов посетили все‏ дома и‏ взяли половину‏ припасов‏ на‏ королевские склады; за‏ счёт казны было‏ скуплено все‏ железо‏ в стране,‏ причем государство‏ платило векселями; ношение шёлковых платьев,‏ париков‏ и‏ золочёных шпаг‏ было обложено‏ пошлиной; чрезвычайная‏ подать‏ была введена‏ на каждую печную трубу. На‏ доклад сената‏ о‏ нищете и разорении Швеции Карл отвечал: «Что касается‏ нужды в‏ нашем‏ отечестве, то‏ ведь это уже столько раз‏ повторялось, что‏ было‏ бы‏ достаточно, если‏ бы об этом‏ сообщали как‏ можно‏ короче, —‏ так ли обстоит дело, как‏ прежде, или‏ же‏ ещё‏ хуже».

Полтавская победа подняла военно-политический‏ престиж России‏ на недосягаемую‏ высоту.‏ Разбитая‏ Швеция как бы‏ передала Русскому государству‏ свою роль‏ хозяина‏ Северной и‏ Восточной Европы.‏ Но военная фортуна изменчива.

После поражения‏ под Полтавой‏ Карл XII‏ c‏ шестью сотнями‏ солдат и Мазепой бежал в‏ Турцию. Турецкий‏ султан‏ принял беглецов как почётных гостей, поселив в Бендерах‏ на приличном‏ содержании.‏ Через год‏ престарелый Мазепа умер, а Карл‏ продолжил свою‏ войну‏ с‏ русским царём.‏ Интересно, каким образом,‏ спросите вы?‏ Да‏ очень просто:‏ лишившись своей армии, Карл решил‏ грести жар‏ чужими‏ руками.‏ В 1711 году путём‏ немыслимых интриг‏ он сумел‏ убедить‏ султана‏ объявить войну России.‏ Шведский король надеялся‏ лично повести‏ турецкие‏ полчища на‏ Москву, но‏ султан охладил его пыл, заявив,‏ что‏ по‏ законам ислама‏ христианин не‏ может предводительствовать‏ правоверными.‏ Турецкую армию‏ возглавил великий визирь Балтаджи Мехмет-паша,‏ никогда до‏ этого‏ не воевавший.

Тут с Петром произошло то, что‏ с ним‏ уже‏ давненько не‏ случалось: он недооценил силы противника.‏ Понадеявшись на‏ помощь‏ молдавского‏ господаря Кантемира,‏ он быстро двинулся‏ навстречу туркам‏ в‏ Бессарабию (как‏ тогда называли Молдавию). То, что‏ поход представлялся‏ ему‏ лёгкой‏ прогулкой, видно по тому,‏ что царь‏ не побоялся‏ прихватить‏ с‏ собой свою новую‏ супругу Екатерину. Однако‏ по пути‏ к‏ нему сначала‏ явился бежавший‏ от турок Кантемир — без‏ войска‏ и‏ без припасов.‏ А 8‏ июля из‏ показаний‏ разведки Пётр‏ с ужасом узнал, что двигается‏ с 38‏ тысячами‏ человек против 120 тысяч турок и 70 тысяч‏ крымских татар.‏ Спустя‏ два года‏ после славной Полтавской виктории царь‏ след в‏ след‏ повторил‏ все ошибки‏ Карла XII: забрался‏ в глубь‏ чужой‏ страны без‏ припасов и без союзников.

Пётр приказал‏ отступать, но‏ было‏ уже‏ поздно. Вечером 9 июля‏ наспех сооружённый‏ русский лагерь‏ оказался‏ в‏ плотном кольце окружения.‏ Нетерпеливые янычары, не‏ дожидаясь команды‏ визиря,‏ бросились на‏ штурм, но‏ были отбиты с большими потерями.‏ Ближе‏ к‏ ночи турки‏ подвезли артиллерию,‏ и жерла‏ трёхсот‏ орудий нацелились‏ на русские позиции. Стало ясно,‏ что с‏ первым‏ же лучом солнца русский лагерь превратится в огромную‏ братскую могилу.

К счастью для Петра, великий‏ визирь наутро‏ впал‏ в‏ глубокую задумчивость,‏ вызванную вчерашней неудачной‏ атакой янычар.‏ Поэтому‏ когда к‏ нему для переговоров явился посланник‏ царя Шафиров‏ с‏ мирными‏ предложениями и богатыми подарками,‏ у Балтаджи‏ Мехмет-паши словно‏ гора‏ с‏ плеч свалилась. Вот‏ он, перст Аллаха!‏ Слава Всемогущему,‏ не‏ нужно больше‏ никаких штурмов!‏ Без дальнейшего риска и кровопролития‏ он‏ становится‏ героем и‏ победителем. К‏ вечеру был‏ заключён‏ мир, по‏ которому Россия возвращала Турции Азов,‏ но зато‏ сохраняла‏ все завоевания на Балтике. Имя шведского короля в‏ договоре даже‏ не‏ упоминалось. Русская‏ армия спокойно вернулась домой. Визирь‏ на радостях‏ даже‏ снабдил‏ её припасами.

По‏ словам самого Петра,‏ значение Прутского‏ мира‏ для него‏ состояло в том, что вместо‏ 100 ударов‏ палками‏ он‏ получил только 50. Но‏ в конце‏ концов и‏ это‏ было‏ неплохо, принимая во‏ внимание, в каких‏ обстоятельствах он‏ подписывал‏ мирный договор.‏ Зато теперь‏ можно было спокойно заканчивать шведскую‏ войну.‏

Пока‏ бежавший с‏ Украины‏ Карл XII‏ сидел в Турции (а в‏ Швецию он‏ вернулся‏ только в 1715 году), Пётр продолжал укреплять свои‏ позиции на‏ Балтике.‏ Как сильнейший‏ член антишведской коалиции (в составе‏ России, Пруссии,‏ Дании,‏ Польши‏ и Саксонии)‏ он участвовал в‏ общих союзнических‏ операциях‏ на южном‏ берегу Балтийского моря, где имелась‏ шведская провинция‏ Померания.‏ В‏ то же время царь‏ действовал отдельно‏ от союзников,‏ собственными‏ силами‏ завоёвывая Финляндию. Приобретение‏ Финляндии было важно‏ для Петра‏ «двух‏ ради причин‏ главнейших (как‏ писал он адмиралу Апраксину): первое‏ —‏ было‏ бы что‏ при мире‏ уступить (за‏ Прибалтику),‏ другое, что‏ сия провинция есть матка Швеции:‏ не только‏ что‏ мясо и прочее, но и дрова оттоль». В‏ 1713—1715 годах‏ русские‏ войска и‏ флот успешно овладели Финляндией и‏ стали грозить‏ самой‏ Швеции.

Однако‏ с союзниками‏ дела шли менее‏ удачно. Правда,‏ и‏ на этом‏ театре войны шведы постепенно теряли‏ свои владения.‏ В‏ 1715—1717‏ годах союзники при поддержке‏ русских войск‏ вытеснили шведов‏ из‏ Германии.‏ Но дипломатические недоразумения‏ мешали единству союзных‏ действий. Датчане‏ и‏ немцы боялись‏ русской армии‏ не меньше шведской, подозревая Петра‏ в‏ намерении‏ захватить Германию.‏ Пётр действительно‏ держался перед‏ союзниками‏ с большим‏ достоинствам и давал им почувствовать‏ свою силу.‏ Благодаря‏ этому он стал любимым персонажем политических памфлетов, где‏ ему приписывались‏ самые‏ чудовищные завоевательные‏ планы. Позднее эти выдумки были‏ оформлены в‏ фальшивку‏ под‏ названием «Завещание‏ Петра I», в‏ которой России‏ приписывалось‏ намерение поработить‏ всю Европу.

Такое поведение союзников вынудило‏ Петра сделать‏ крутой‏ дипломатический‏ разворот. В 1717—1718 годах‏ он неожиданно‏ сблизился со‏ своим‏ ранее‏ непримиримым врагом —‏ Карлом XII.

Петр I‏ и Карл‏ XII.‏ Немецкая гравюра‏ 1728 года

Начались‏ русско-шведские переговоры о мире, которые,‏ однако,‏ были‏ прерваны после‏ гибели Карла‏ в 1718‏ году‏ от шальной‏ пули под стенами норвежского города‏ Фридрихсгалла.

В кармане королевского мундира нашли молитвенник. Однако‏ настоящей духовной‏ родиной‏ Карла XII‏ был кровавый рай скандинавской мифологии,‏ где воители‏ каждый‏ день‏ рассекают друг‏ друга на куски,‏ а вечером,‏ собрав‏ свои разбросанные‏ члены, пируют вместе за столом‏ Одина, едят‏ из‏ одной‏ тарелки сало вепря Серимнера‏ и провозглашают‏ тосты, поднимая‏ черепа‏ с‏ пенным пивом.

На шведский престол‏ взошла его‏ сестра‏ Ульрика-Элеонора, ставленница‏ военной партии,‏ и война продолжилась. Швеция ещё‏ возлагала‏ надежды‏ на свой‏ непобедимый флот.‏ Однако победы‏ русской‏ флотилии над‏ шведской эскадрой при Гангуте и‏ Гренгаме превратили‏ эти‏ надежды в пустой мираж. В 1719, 1720 и‏ 1721 годах‏ русский‏ десант орудовал‏ по всему морскому побережью Швеции‏ и даже‏ в‏ окрестностях‏ Стокгольма.

Наконец шведское правительство‏ признало своё‏ поражение.‏ По условиям‏ подписанного 10 сентября 1721 года‏ Ништадского мира‏ Россия‏ получила‏ Лифляндию, Эстляндию (то есть‏ всю Прибалтику),‏ побережье Финского‏ залива‏ и‏ Карелию взамен на‏ возвращение Швеции Финляндии‏ и 2‏ миллиона‏ рублей компенсации.

На‏ полях письма‏ главы русской делегации барона А.И.‏ Остермана,‏ к‏ которому был‏ приложен пакет‏ с экземпляром‏ мирного‏ договора, довольный‏ царь сделал помету: «Все ученики‏ науки в‏ семь‏ лет оканчивают обыкновенно; но наша школа троекратное время‏ была (то‏ есть‏ 21 год.‏ — авт.), однакож, слава Богу,‏ так хорошо‏ окончена,‏ как‏ лучше быть‏ невозможно».

Радости Петра не‏ было предела.‏ Ништадтский‏ мир был‏ отпразднован в Петербурге с небывалым‏ размахом.

Утром 15 сентября‏ царская яхта‏ проплыла по‏ Неве,‏ будя‏ горожан громом пушечных‏ выстрелов, грохотом барабанов‏ и рёвом‏ труб.‏ Причал у‏ Троицкой площади‏ стал заполняться народом, один за‏ другим‏ прибывали‏ экипажи высших‏ государственных чинов.‏ Пётр сошёл‏ на‏ берег и‏ во всеуслышание объявил о причине‏ радости. Ответом‏ ему‏ были приветственные крики, поздравления, в воздух полетели шапки...‏ В окружении‏ народа‏ Пётр направился‏ к Троицкой церкви, где состоялся‏ торжественный молебен.‏ По‏ его‏ окончании Апраксин‏ и члены генералитета‏ попросили государя‏ принять‏ чин полного‏ адмирала. Для счастливого царя это‏ было лучшей‏ наградой.

Затем‏ Пётр‏ с кубком вина поднялся‏ на помост,‏ наспех сооружённый‏ на‏ Троицкой‏ площади. Перекрывая своим‏ могучим голосом гул‏ восторженной толпы,‏ он‏ провозгласил тост‏ за здравие‏ российского народа: «Здравствуйте и благодарите‏ Бога,‏ православные,‏ что столь‏ долговременную войну‏ всесильный Бог‏ прекратил‏ и даровал‏ нам со Швецией счастливый вечный‏ мир! Сия‏ радость‏ превышает всякую радость для меня на земле!»

С этими‏ словами он‏ осушил‏ кубок. В‏ ответ раздалось громогласное: «Да здравствует‏ государь!» Солдаты,‏ окружавшие‏ помост,‏ разрядили свои‏ мушкеты в воздух,‏ после чего‏ к‏ салюту присоединились‏ оглушительные залпы орудий Петропавловской крепости.

Следующие‏ две недели‏ ушли‏ на‏ подготовку невиданных торжеств. Они‏ открылись в‏ октябре многодневным‏ придворным‏ маскарадом.‏ Пётр, словно позабыв‏ о возрасте и‏ недугах, предавался‏ безудержному‏ веселью, отплясывал‏ на столах,‏ распевая песни. Маскарадное гуляние продолжалось‏ целую‏ неделю‏ — придворные‏ вместе с‏ царём объедались,‏ опивались,‏ танцевали с‏ утра до ночи, валились замертво‏ от вина‏ и‏ усталости, а, продрав глаза, принимались веселиться сызнова.

На исходе‏ торжеств, 21‏ октября,‏ Пётр явился‏ в Сенат, чтобы объявить об‏ амнистии всем‏ заключённым,‏ сидящим‏ по тюрьмам,‏ за исключением убийц,‏ и прощении‏ недоимок,‏ накопившихся за‏ восемнадцать лет.

На следующий день в‏ Троицком соборе‏ была‏ торжественная‏ служба, на которой присутствовали‏ Сенат, Синод‏ и генералитет.‏ Пётр‏ сам‏ руководил ходом богослужения,‏ пел с духовенством‏ и хором,‏ отбивая‏ такт ногой.‏ После службы‏ были оглашены статьи мирного договора‏ с‏ Швецией.‏ Затем слово‏ взял Феофан‏ Прокопович. Его‏ пышная‏ речь славила‏ государя, чьими «неусыпными трудами» русский‏ народ «из‏ тьмы‏ неведения на театр славы всего света и, тако‏ рещи, из‏ небытия‏ в бытие‏ произведён и в общество политичных‏ народов присовокуплён».

Как‏ только‏ он‏ закончил, канцлер‏ Г.И. Головкин от‏ имени Сената,‏ Синода‏ и генералитета,‏ сославшись на обычай древнеримского Сената‏ преподносить в‏ дар‏ императорам,‏ которые прославили себя «знатными‏ делами», различные‏ титулы, провозгласил‏ троекратный‏ виват‏ Петру Великому, Отцу‏ Отечества, Императору Всероссийскому.‏ Здравицу подхватили‏ все‏ присутствовавшие в‏ церкви, а‏ следом за ними войска и‏ народ‏ на‏ площади. Воздух‏ огласился звоном‏ колоколов, звуками‏ труб‏ и барабанов,‏ пушечными залпами.

В большом зале‏ Сената были‏ накрыты‏ столы на тысячу персон. Здесь Пётр принял поздравления‏ от иностранных‏ послов.‏ Во время‏ торжественного обеда вспоминали о понесённых‏ трудах и‏ свершениях.‏ Пётр‏ напоминал, что,‏ заключив мир, не‏ следует «ослабевать‏ в‏ воинском деле»,‏ дабы с Российской Империей не‏ случилось того‏ же,‏ что‏ произошло с античными монархиями.‏ А трудиться‏ отныне также‏ надлежит‏ «о‏ пользе и прибытке‏ общем… как внутри‏ страны, так‏ и‏ вовне», чтобы‏ дать народу‏ долгожданное облегчение.

На Сенатской площади всё‏ это‏ время‏ били фонтаны‏ с белым‏ и красным‏ вином,‏ на гигантских‏ кострах жарились целые быки. Под‏ утро Пётр‏ вышел‏ к горожанам и вновь поднял чашу за здравие‏ российского народа.

Так‏ Московская‏ держава превратилась‏ в Российскую Империю — главную‏ державу на‏ северо-востоке‏ Европы‏ и непременного‏ участника европейской политики.