Вступление
В свое время я несколько раз перечитал "Круг чтения" Л. Н. Толстого, и вообще очень люблю его как человека, да и вырос-то я буквально "на задворье" его знаменитой усадьбы в Ясной Поляне. И вот, дойдя до определенной жизненой черты, я почувствовал нужду, если не необходимость, составить свой собственный "Круг чтения" - то есть избранные чтения, отрывки, цитаты из значимых произведений, которые не грех и не скучно было бы перечитывать хотя бы раз в году. И это то немногое, очень немногое, что мы можем-таки передать новому поколению, чтобы хоть как-то сократить ту пропасть, что разделяет сегодня нас и наших детей и внуков.
Я юлагодарен Богу за то, к примеру, что я могу запеть любую старую песенку, припомнить старый советский мультфильм, или отрывок из классики - и моя жена тотчас подхватит это, или просто без слов поймет меня, прочуствует. Но новое поколение утрачивает эту "связь времен", и надо что-то делать по этому поводу. В грядущем царстве Святой Руси мы, конечно, восстановим и преумножим всевозможные "дворцы пионеров", различные кружки, занимающиеся воспитанием молодежи. Но давайте уже начнем сейчас - не хочется терять время.
Давайте сами прочно соединимся через общность богатства нашей культуры, и начнем, или продолжим, приобщать к ней новое поколение. Конечно, это пытаются делать и в школе, но школьная программа никогда не даст вам той глубины понимания и родства души, которое дает общая среда вашего обитания - вашего, нашего, наших детей. Давайте попробуем приобщить новые поколения, хотя бы тезисно, уже сейчас, не дожидаясь перемен, но предвосхищая их, к тому "общаку" культуры, который позволяет нам еще понимать друг друга, сопереживать, чувствовать глубоко, переживать жизнь сильно.
Я создаю этот новый цикл, этот "Круг чтения 21 века из века 20-го" в первую очередь для себя, для своих детей, для своего окружения. Я понимаю, что все теперь иначе, и все не то, и времени нету, но... капля камень точит. И хотя бы каплю красоты ушедшего Двадцатого века и его предшественников мы можем позволить себе принимать ежедневно. До будут эти капли как "капли Датского короля или королевы," о которых поет Булат Шалович. Может эти чудесные капли - и не капли даже, а слова? Отрывки из вдохновенных произведений?
Как вы думаете?
В раннем детстве верил я,
что от всех болезней
капель Датского короля
не найти полезней.
И с тех пор горит во мне
огонек той веры…
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Капли Датского короля
или королевы —
это крепче, чем вино,
слаще карамели
и сильнее клеветы,
страха и холеры…
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Рев орудий, посвист пуль,
звон штыков и сабель
растворяются легко
в звоне этих капель,
солнце, май, Арбат, любовь —
выше нет карьеры…
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Слава головы кружит,
власть сердца щекочет.
Грош цена тому, кто встать
над другим захочет.
Укрепляйте организм,
принимайте меры…
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Если правду прокричать
вам мешает кашель,
не забудьте отхлебнуть
этих чудных капель.
Перед вами пусть встают
прошлого примеры…
Капли Датского короля
пейте, кавалеры!
Стихотворение это было написано в 1967 году - в том году, когда я, к примеру, родился. Я буду искать и составлять эти "капли" для вас, уважаемые читатели, в слове, в прекрасных словах, которые в свое время отточили меня, и сделали меня невероятно богатым духовно. Ведь человек может переживать в сотни и тысячи раз глубже, и глубже понимать и прочувствовать этот мир, если он умеет выразить или умеет услышать это в слове. Весна, или осень - будут восприниматься невероятно глубже теми, кто пережил весну и осень (пусть и много раз) не только биологически, но и через слово. Может быть, весна и не весна, и осень не осень, если они не несут за собой богатства оттенков, выраженных в слове, на радость людям. Вот, люди ищут больших денег. А деньги не купят им глубины чувств, дрожи, мурашек по коже, простой чистой радости - всего того, к чему приготовит вас, как молодого атлета-чемпиона, талантливое слово.
Мне хочется, очень хочется, чтобы люди были счастливы, чтобы переживали глубоко, чтобы понимали друг друга с полуслова, чтобы не утратили своей человечности с техногенностью, но углубили ее. Для этого, для простой радости, для солидарности, для надежды, что кто-то услышит, что поделятся с новым поколением, чо увижу в толпе улыбку, светлый взгляд - начинаю этот цикл. Какое огромное богатство может быть в маленькой избранной библиотеке. Общество мудрейших и достойнейших людей, избранное из всех цивилизованных стран мира на протяжении тысяч лет, предоставило нам здесь в лучшем порядке результаты своего изучения и своей мудрости. Сами люди скрыты и недоступны, они, может быть, были бы нетерпеливы, если бы мы нарушили их уединение и прервали их занятия, может быть, общественные условия сделали бы невозможным общение с ними, но мысль, которую они не открывали даже лучшим своим друзьям, написана здесь ясными словами для нас, посторонних людей иного века. Да, мы обязаны хорошим книгам самыми главными духовными благодеяниями в нашей жизни.
Я буду тут делиться, до самого времени прихода Белого царя, теми отрывками из литературных произведений, которые тронули меня, "сделали" меня, которые Бог послал в мою жизнь, чтобы капля за каплей выточить из камня подобие человека. А вы делитесь своими отрывками - тем, что тронуло когда-то вас. Я пишу в надежде, что это все дойдет (через вас?) до молодого поколения, а потому я ограничусь теми отрывками, теми произведениями, которые коснулись меня еще как ребенка или как очень молодого человека. Хотя бы это. Молодость говорит к молодости детство к детству.
В моей библиотеке - тысячи томов. У меня дома преобладает из многих один запах - запах книг. Это мой самый любимый запах. Этим запахом, запахом детства, я и поделюсь с вами, дорогие мои друзья. Никакой системы тут не ищите - просто каждый день мои ассоциации (от запахов, от природы, от людей и событий) наводят меня на те или иные литературные ассоциации. И вот сегодня, прямо сейчас - за окном осень, за окном ветер, и в моей деревне пахнет откуда-то дымком от костра. И пусть сейчас осень на дворе, ко мне настойчиво в голову стучит почти неразличимо близкое, пасхальное... Я сам всю жизнь студент, вот и вспомнился мне чеховский "Студент", который в свое время до мурашек оттачивал мои чувствования, мое восприятие мира. Делюсь этим с вами. А что будет завтра или послезавтра - не знаю... Наслаждаемся сегодня все вместе, так веселей...
Чехов - Студент
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой. Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
- Вот вам и зима пришла назад, - сказал студент, подходя к костру. - Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
- Не узнала, бог с тобой, - сказала она. - Богатым быть. Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее все время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.
- Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, - сказал студент, протягивая к огню руки. - Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:
- Небось была на двенадцати евангелиях?
- Была, - ответила Василиса.
- Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: "С тобой я готов и в темницу и на смерть". А господь ему на это: "Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня". После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его, связанного, вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел издали, как его били...
Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
- Пришли к первосвященнику, - продолжал он, - Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: "И этот был с Иисусом", то есть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: "Я не знаю его". Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: "И ты из них". Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обратился к нему: "Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?" Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В Евангелии сказано: "И исшед вон, плакася горько". Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания... Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра пасха.
Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, все происходившее в ту страшную ночь с Петром имеет к ней какое-то отношение...
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему - к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. "Прошлое, - думал он, - связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого". И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, - ему было только двадцать два года, - и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.
(Делитесь с молодежью! - ОС)